Волк и ягненок

      Она видела, как тряслось в бледном свете полной луны от проклятия и наступающей боли его тело. Как быстро он теряет разум, поддается второй личине и забывает собственное имя. Как многочисленные шрамы на бледной коже прячет шерсть, а из горла вырывается крик. Как клыки и лапы заменяют зубы, руки и ноги... И горят глаза во тьме хижины. Её трясло вместе с ним...       - Римус...       Она не знала, чует ли он её, видит ли он её.       Дикая боль превращения вызывала в нем ярость, бесконтрольное желание уничтожить, лишь бы не чувствовать. Луна вытягивала из него человеческое начало, открывая мир нового месяца старому зверю. Уже не человек, но еще не оборотень колотил по стенам и полу, царапал стены, рычал, сползая вдоль каждой на колени. Звук рвущейся ткани, и ошметки одежды оставались наверняка там же, на полу.       Тяжелое прерывистое дыхание и дико колотящееся сердце в груди заглушали все остальные звуки. Казалось, еще чуть-чуть и плоть просто разорвется на куски под силой боли.       И её разорвет вместе с ним...       Оборотень, полностью утратив облик человека, завыл. Луна в ответ продолжала молча освещать ночь.       - Римус...       Ей было жаль его. Она чувствовала, как страх пробирает до костей. Если оборотень почувствует посторонний запах, то не оставит в живых, но видеть превращение было невыносимо. На миг глаза закрылись сами собой. А когда снова открылись - прошло не больше трех секунд - крик застыл в горле.       Он медленно шел в сторону её укрытия. В маленькой деревянной хижине почти негде было спрятаться. Лишь пара ящиков, да большая кровать. Наверно, Римус бывает здесь каждый месяц и остается на пару дней. Но сейчас это было не важно.       - Что ты здесь делаешь? - отталкивает в сторону Сириус Блэк, пока Поттер пытается отвлечь внимание оборотня на себя. - Тебе нельзя здесь быть! - он зол, почти рычит.       - Я... Я...- и больше ничего сказать не могла. - Я хотела переждать здесь ночь, я не знала, что здесь Римус...       - Мерлин...       Сириус с самым серьезным лицом, на которое только был способен, предупредил:       - Сиди здесь до утра, мы уведем Лунатика подальше, чтобы он не чувствовал тебя. Ни шагу отсюда, поняла меня?!       Кивок.       Ночь казалась бесконечной. Иногда слышался вой с улицы, от которого бросало то в жар, то в холод.       Она встала, пытаясь отвлечься от мыслей, бродила по комнате. Сначала в слепую, потом, когда глаза привыкли к мраку и плохому свету бледного лика, стало понятно, почему это место прозвали Воющей хижиной. И она оказалась меньше, чем казалось снаружи.       - Люмос максима...       Повсюду были следы присутствия Римуса. Старые доски хижины, местами сломанные, сохранили глубокие следы когтей. Пыльная кровать с черным балдахином, на которой никто никогда не лежал, не спал под покрывалом, прячась от собственного "я". Старая скрипучая развалина...       Под ногами - грязные и старые следы нескольких видов лап, капли крови и разводы. Запахов почти не было. Видимо, за месяц здесь бывает только ветер, уносящий на хвосте все лишнее из этого убежища.       Почему-то мысль о том, сколько страдал Римус, была невыносимой. Хотелось выбраться из хижины и помочь ему, как-то достучаться до того милого, скромного юноши, что вечно читает книги, прощает промахи товарищей как староста и очаровательно улыбается... Или сбежать, как можно дальше, как можно быстрее, а потом претвориться, что ничего не было?       Наивная, серьезное лицо Сириуса говорило само за себя - нельзя подходить к оборотню! И сбежать было бы тоже не правильно, не достойно Гриффиндорца!       Под пальцами крошилась старая зеленая краска, и неприятно было касаться испорченного бесцветного дерева. В углах на потолке была паутина, придавая хижине еще больше заброшенный вид.       Около дальней стены валялись остатки одежды - еще несколько часов назад это были коричневые брюки и белая рубашка. Среди ошметков лежали клочки пергамента. Должно быть какая-то записка. Обуви не было. В одном из ящиков лежала запасная одежда, принесенная заранее, и волшебная палочка.       Еще в нем обнаружилась старая тетрадь, где аккуратным почерком было написано: "Это невыносимо. Хотя я благодарен ребятам, что они не бросают меня в полнолуние, я не могу отделаться от мысли, что зверь однажды возьмет надо мной верх полностью, и я нападу на кого-то из них или вообще на невинного. Каждый месяц этот кошмар напоминает о себе, заставляет забывать что я - человек и у меня есть сердце".       Больше ничего написано не было, но и этих строк хватило, чтобы понять всю безвыходность положения.       Послышались шаги. Ящики вновь стали укрытием. Свет волшебной палочки погас.       Он был один... Еле перебирающий ноги, в крови, тяжело дышащий, обнаженный и дико уставший. Эти превращения нелегко ему даются. Он лег прямо на пол, все еще принимая человеческий облик. Шерсть исчезла, кожа стала нормальной. На фоне предрассветного неба юноша был белее бумаги.       - Римус...       Он вздрогнул, оглянулся на нежданную гостю, поднимаясь с пола.       - Что ты здесь делаешь?!       Какой ответ был бы правильным? Какого ответа он ждал?       - Ты все видела?!       - Я... Я не знала, что ты тут будешь. Я опаздывала в Хогвартс и решила переждать здесь ночь... Я не знала, и никому не скажу, обещаю, Римус!       - Я мог убить тебя...       Казалось, он не слышал обещания, голос его неподдельно дрожал. Римус встал к ней спиной, опустив голову и сгорбившись. Его трясло. Снова превращение?       Но гриффиндорец думал о том, что лишь какая-то неведомая ему сила защитила девушку от оборотня. Эта случайность могла стоить обоим жизни.       - Римус...       Он слышал шорох, как она выходила из укрытия, отряхивала одежду от пыли и медленно приближалась к нему. Не смея пошевелиться или что-то сказать, бросить какую-нибудь ядовитую угрозу, а тем более убежать, юноша просто стоял и ждал. Мыслей не было, лишь голый, как и он сам, страх обволок, словно мокрая ткань.       Римус чуть дернулся, почувствовав прикосновение холодных пальцев, самых кончиков, к своей спине. Ощущение, будто окатили водой из родника. Девушка почти неосязаемо касалась позвоночника. Кожа юноши была липкой и теплой от страха, пота и крови. Стараясь не дотрагиваться до новых царапин, изучая старые шрамы, гриффиндорка думала о том, как давно Римус стал оборотнем. От копчика, не смотря ниже, девушка подняла руку к лопаткам. Было понятно, что царапины появляются каждый раз при обратном превращении, когда невозможно находиться в собственном теле, хочется разорвать его. Свежие следы все еще кровоточили. Римус тихо зарычал, запрокинув голову и шумно дыша. Он не мог объяснить, какие чувства испытывает.       Это было более, чем странно. Его никогда никто так не касался... И не был настолько близко. Неожиданно приятно и мимолетно, как касание крыльев бабочки. Холодные дрожащие пальцы порхали по сильной спине, поднимаясь к опущенным плечам, как-то по-особому трепетно, не спеша и нежно выводя узоры, будто старались утихомирить бушующий внутри ураган, успокоить душу и сердце. Но чувства салютом отзывались в голове, не давай колыбельной прикосновений остудить пыл ощущений.       Римус медленно повернулся, не открывая глаз. Девушка на секунду застыла, боясь сделать какое-то лишнее движение, боялась спровоцировать зверя.       - Уже рассвет, - прошептал юноша, почувствовав её тревогу.       Можно не бояться.       Рука вновь потянулась к нему. Из носа текла кровь, светлые волосы тоже были в крови, узкое лицо с парой синяков...       Девушка не знала, почему она это делает и позволительно ли вообще ей прикасаться к нему, но перестать, значит показать свой страх и обидеть этим невинного человека. Пальцы стали красными...       Когда она коснулась шрама на груди, самого старого и первого, который сам же себе и нанес, Римус поморщился от неприятных воспоминаний, тихо зарычал.       Это случилось в этой самой хижине, когда впервые в облике зверя он увидел Бродягу, Сохатого и Хвоста в виде животных. Римус плохо помнил ту ночь, а друзья из преданности не стали рассказывать ему подробности драки. Но именно тогда, уже на рассвете, почти став человеком, он увидел друзей на полу и подумал, что самое страшное - случилось. Этот шрам был ему напоминанием, что нельзя забывать, кто он на самом деле и где у него сердце...       - Римус...       Она произнесла его имя так тихо, будто боялась спугнуть...       - Неужели тебе не страшно, не противно? - так же тихо спросил он её. Она не убрала руку со шрама. - Почему ты не убежала?       - Страшно, но это не повод отказываться, избегать и бросать. Нужно постараться принять, как твои друзья.       Римус медленно осел на пол с тихим стоном. Это невозможно. Он не верит. Или ему послышалось, или эта гриффиндорка больна. Он - оборотень, чудовище!       Девушка села напротив, погладив его испачканные светлые волосы, не боясь еще больше запачкать руку в чужой крови. Почему-то юноше вдруг стало так спокойно. Он слабо, но улыбнулся, своим мыслям.       - Давай подлатаем тебя немного, - достав волшебную палочку, девушка, стараясь смотреть только на лицо или грудь юноши, шептала заклинания, останавливая кровь, залечивая раны...       - Я даже не знаю твоего имени, хотя и знаю, что ты с Гриффиндора.       - Уна...       - "Уна", - повторил Римус.       - Переводится как "ягнёнок".       Ягненок, помогающий волку - оба смущенно отвели глаза...       В тишине раннего утра, когда легкий прохладный ветерок бродил по хижине, двое гриффиндорцев стояли друг к другу спиной. Римус одевался, а Уна, смотря под ноги, чувствовала, как горят уши. Она крутила в руках волшебную палочку, стараясь не думать о том, что случилось. Неловкая ситуация... Да и еще несколько секунд назад Уна случайно коснулась шрама на правой брови. Римус отшатнулся, закрывая бровь ладонью. Скорее из-за воспоминаний, нежели из-за самого прикосновения.       Этот шрам он получил от девушки... Давно.       И вот теперь Уна не знала, что сказать, как извиниться.       - Можем возвращаться, - раздался за спиной тихий спокойный голос Римуса.       Юноша улыбался своей обычной скромной улыбкой и прятал в карман волшебную палочку. Одетый в черные брюки и белую рубашку с галстуком гриффиндорской расцветки и серую кофту, он был таким обычным и разве что книги не хватало.       - Я никому никогда не скажу, - пообещала Уна.       - Я верю.       Протянутая ладонь была теплой и без шрамов...