feel you

Я відчуваю тебе Такою такою такою Я називаю тебе Весною весною весною Кожну хвилину життя З тобою з тобою з тобою Я називаю тебе Весною бо ти і є саме життя

Рассвет занимается ярко-красными — совсем как размазанная на губах Тэхён помада — лучами сквозь пыльные жалюзи. Дым от косяка неприлично хорош: впитывается в трещины старых стен, застревает в новомодных плафонах и тает где-то под веками. Тэхён растягивает губы в улыбке, свободной от самокрутки рукой проводя по голому животу. Чуть выше — совсем свежая татуировка на рёбрах, память о десятичасовом сеансе в сплетениях двух пистолетов меж кровавыми розами. Надписи на латыни запретны, непонятны даже самой Тэхён. Из какой-то особенной лирики Юнги, что-то о разбитой и потерянной весне. Той самой весне, когда Тэхён целиком и полностью прописалась в Юнги, затопила его мир своим хаосом, разрушила все сказки о красивой любви. Болью обернулась изнанка чужой жизни — ни для кого, но для обоих. Тэхён затягивается крепче, пальцами цепляя левый сосок. Губы Юнги сейчас были бы неповторимы. Два длинных вдоха, туман в глазах. На выдохе вдруг прорывается. Затяжка слишком сильна — Тэхён грубо кашляет и, перекатившись на бок, выплёвывает кровь под кровать, попадая на чёрные кружева. Горло саднит, будто бы острые шипы раздирают внутри всё в клочья. На языке не металла привкус, а просыпающейся смерти. Весна завяла в засухе, подпитанная крепким ядом и последней тайной, которую Тэхён надеялась похоронить с собой. Мышцы сокращаются в очередном приступе кашля и пистолеты на рёбрах стреляют друг в друга. Тэхён приподнимается на локтях, стряхивая с себя пепел, и чувствует учащённое сердцебиение. Не одно. Плоский живот вздымается вместе с крыльями птиц, улетающих вниз — к тазовым косточкам, неприлично выпирающим под бельём. Во рту перекатываются оттенки горечи. Хочется закрепить отменной дурью. Тэхён глотает вязкую слюну, вновь утопая в пропахшей дымом подушке. Становится зябко. Где-то в блоке хлопает дверь. Юнги устал и хочет выкурить с десяток хороших косяков. Ночное вдохновение совсем ни к чёрту — студия душит утопией, бессонница давит на мозги. Юнги устал банально от себя, забывшись в тесном мире грязной жизни. Он медленно поворачивает ключ, замечая лишь один оборот. Комната в мотеле встречает его столбом беспросветного дыма. Юнги вдыхает едкий запах, толкая дверь ногой. Замки им ни к чему — этот оазис всё равно потерян в песчаных бурях. Тэхён слабо машет ему почти догоревшим косяком. Юнги надеется, что это не последний. Холодные губы действуют как чёртов анестетик. Поцелуи-укусы проходятся по россыпи бабочек на острых ключицах. Тэхён слабо выгибается, чувствуя знакомый трепет, и путает пальцы в смольных волосах Юнги. Он улыбается сквозь поцелуй и замирает над свежим рисунком. Пистолет на правом ребре слегка кровоточит — Юнги слизывает капли, пальцами продолжая мять возбуждённую грудь Тэхён. Знакомые строчки будоражат память, возрождая прежнюю весну. Тэхён тянет Юнги выше, деля один дым от затяжки на двоих. Мягкость губ, пропитанных алкоголем, смазывают припухшую шершавость. Юнги целует крепче, руками сжимая тощие бока Тэхён. Языками сплетаются, жаром обмениваясь. Рассвет падает на оголённые участки кожи, под которой отчаянно бьётся пульс. Юнги докуривает косяк, блаженно прикрывая глаза. Тэхён облизывает губы, порываясь снять чужую футболку. Кожа к коже — грешное наитие. Ближе к Богу. Юнги спускается змеиным шипением к горячим бёдрам, вылизывая татуировки. Чёрное кружево пропиталось сладковатой влагой, мучительно медленно снимаемое с Тэхён. Она разводит ноги шире, красуясь не сошедшими засосами поверх образа роковой девы на левом бедре. Юнги целует совсем близко, вдыхая запах кожи. Тэхён почти скулит, царапая ногтями затылок любовника. Жарко до истошности. Под веками — сырость. Когда Тэхён пробивает дрожь первого оргазма, Юнги приспускает потрёпанные джинсы и врезается в глубину её бедёр, смазывает влажность резким напором, грубо целуя тонкую шею. Зажигается пламя, подпитываемое мощными искрами в греховном молебне. Тэхён взывает к немыслимым богам в моменты особенной нежности. Слишком хорошо. Юнги в ней утопает, меняя роли в невесомости. Пальцами обнимает ангельские крылья на лопатках, фантомно нащупывая пробивающиеся перья. Лепестки райских цветов на пояснице возрождают весну. Сердцебиение сбито. Глаза прикрыты. Тэхён подставляется укусам, отдаёт всю себя в жаркой узости, медленно сгорает в объятиях. Низ живота пронзает острая боль, в лёгких застывает дым. До конца — до победного взрыва. Дрожащими пальцами Тэхён подносит сигарету к искусанным в агонии губам. Помада цвета спелой вишни отпечаталась на бледных скулах Юнги. Он задумчиво гладит выпирающие девичьи рёбра, постепенно засыпая. Сердца бьются в унисон. Ещё одно вечное мгновение застыло в молчаливой весне, дотлевающей подобно пеплу на кончике тяжёлых marlboro. Ещё один упущенный момент для обоюдного раскрытия тайн. Времени не остаётся — Тэхён считает рубцы на запястьях, оставленные прошлым. Не затянутся до конца, не обратятся в шрамы. Пульс разветвляется внутри. Тошнота подступает. Глубокая затяжка в противовес. Тэхён смотрит на Юнги, чувствуя тепло, исходящее от его рук. Он никогда не узнает о новой весне.