Кошки-мышки

      ― Ну и что делает «это» у меня в отряде?       ― У Хирако одолжила. Скажи, здорово?!       У Бьякуи по спине пробегает холодок: с новым вторжением Йоруичи во все сферы его жизни, все эти ее словечки вроде «здорово», «круто» или «оригинально» вызывали в сдержанном аристократе нервный трепет. Однако подавать этому вид при женщине, мнящей его не то ребенком, не то слабаком, Бьякуя умирал бы, но не позволил себе. Посему он торопится пройти мимо незваной гостьи и повторить вопрос более чем будничным тоном:       ― Мне без разницы, чей этот хлам, я спрашивал, что он делает в моем кабинете?       ― Брось, не будь занудой! ― отмахивается Йоруичи и бесцеремонно хозяйничает тут: втиснувшись меж столом и застывшим от возмущения капитаном Кучики, она без спросу «убирает» бумаги на пол и вместо них водружает на стол нечто квадратное со странной формы трубой. ― Па-те-фон, ― нараспев именует она сей диковинный предмет и подмигивает Бьякуи через плечо: ― Эта штука точно спасет здешнее сонное царство от хронической скуки и мертвой тишины.       Кучики недовольно поджимает губы. С подобными заявлениями он категорически не согласен: у него в отряде ведется вполне оживленная жизнь. Круглосуточные тренировки. Плановые уборки. Занятия по каллиграфии. Уроки этикета. Лекции по истории и культуре Сейрейтея. И вообще… много еще чего. Интересного. Наверное.       ― Совершенно не понимаю о чем ты, ― Бьякуя предвзято окидывает взглядом Йоруичи, которая его мало того, что не слушает, но и не обращает внимания вовсе. Она возится с этим самым патефоном, со стопкой прилагающихся к нему плоских пакетов с черными кругами. ― Что ты…       ― Тш-ш, ― нахально закрывают ему рот ладонью. Второй рукой наглая «кошка» сосредоточенно крутит за небольшой рычажок, и от этого, спустя буквально секунды, странная штука, приволоченная в Шестой отряд, начинает звучать и наполнять мелодией все его уголки.       ― Ммм, Чарли Паркер, ― Йоруичи закрывает глаза и расцветает блаженной улыбкой, будто кто сейчас угостил ее тридцатью стаканами теплого молока.       Однако это именно музыка разливается ныне шелковой сладостью в воздухе, вызывая чудодейственным образом легкость внутри, сравнимую с полетом на крыльях или с экстатической эйфорией. Бьякуе хорошо знакомы оба эти ощущения благодаря банкаю Сенбонзакуры и одной невероятно чувственной женщине, что сейчас ловит правильный ритм и двигает ему в такт головой, плавно поводит плечиками, мягко извивается всем телом.       ― Ну как тебе, малыш? ― Ее золотые глаза блестят из-под поддернутых негой ресниц.       В ответ ей ожидаемо морщатся: Бьякуя не из тех, кто станет сразу же признавать превосходство чего-то нового в пику хорошо известным вещам. Любой аристократ мог вести бесконечные беседы о красоте игры на кота или хаяси, ведь в привычной изящной музыке таилась неоспоримая гармония и необходимая умиротворенность, сравнимая разве что с прелестью ханами.       ― Игра на традиционных инструментах мне больше по нраву, ― заключает Кучики и тянется как-то прервать поток немного раздражающей своей легкостью и простотой мелодии, что способна вывести из должного строя ответственный Шестой отряд.       ― Позволь расслабиться себе и другим, ― останавливают его цепкие руки, которые переплетя свои пальцы с его, бесцеремонно находят им лучшее место для деятельности ― на тонкой талии уже все решившей за него женщины. ― Потанцуй со мной, ― она не просит, настаивает, и тут же обвивает его за шею, и гипнотизирует разум опьяневшими от сладкозвучной атмосферы очами. ― Расслабься, ― шепчут ее губы, чуть дыша, словно боятся нарушить льющиеся покоем ноты, ― именно об этом просит тебя музыка.       Не дожидаясь реакции на просьбу, Бьякуя ощущает, как его торс ласкает плавная волна, как упругая пышная грудь заставляет дрогнуть за ребрами его стойкое сердце, как его руки сами скользят вокруг ее талии дальше и обнимают кольцом потеснее. Повинуясь воздушным мотивам, заструившимся из трубы патефона, поддаваясь осязаемым всем телом чужим танцевальным па, Бьякуя бессознательно начинает вторить им, отпуская против воли мысли о том, что подобная близость совершенно недопустима для двух благовоспитанных аристократов. Слишком тесные, почти откровенные, даже интимные, эти танцы…       ― …о-ох, ― закрывает он глаза и, сливаясь с эмоцией мелодии, трется носом о макушку своей партнерши. В такой его вольности виновата она. Конечно она, и это дурное влияние Генсея. На нее, на ее развеселых друзей, на искажение должных вкусов синигами, на эту чужую моду, на глупую музыку без смысла, что заставляла не думать и искать смысл, а, напротив, забывать обо всем, даже о себе. ― Неужели это пресловутый джаз? ― Бьякуя еще юным слышал об этом увлечении Хирако.       ― Малы-ы-ыш, ты меня приятно удивляешь, ― хохочет Йоруичи, а за спиной у нее растекается новая тема, похожая на струящийся безмятежностью летний вечер. Незнакомый инструмент, неизменно солирующий в композициях, похож в одно и то же время на птичий перезвон и на перелив водопадов. Эти чудные параллели заставляют Бьякую самого почувствовать себя веселым ручьем, свободно бегущим по бескрайним просторам Руконгая.       Чертова кошка, видимо, читает его как книгу, а потому улыбается шире, хоть издевки сейчас нет ни в этой ее улыбке, ни в радостных глазах, ни в бодрых движениях, которыми она подыгрывает новой мелодии: более быстрой, озорной, точно игры наперегонки из их детства.       ― А это как называется? ― вырывается у него само.       ― «Просто друзья», ― подмигивает ему Йоруичи девчонкой из прошлого.       ― Мне нравится, ― чуть краснеет Бьякуя, будто она вновь поцеловала его невзначай.       ― Что слышу я? ― заливается смехом его неисправимая подруга. ― Пойду запишу, чтоб не забыть, ― подначивает она и тут же реагирует на шаги снаружи.       ― Заодно запишешь еще пару тройку имен музыкантов этого направления, ― бросает ей Бьякуя вскользь и, приосанившись, вторит ее взгляду на сёдзи. ― Офицер Рикичи, ― его голос опережает стук в них, ― объявите отряду, что сегодняшняя вечерняя лекция будет посвящена генсейской музыке.       Йоруичи с любопытством ловит его снисходительный взгляд: он не намерен благодарить ее за подкинутую тему ― достаточно с нее и того, что он по-прежнему обнимает ее и танцует какие-то совершенно спонтанные, не свойственные аристократам танцы.       Из трубы патефона повисшую меж ними паузу закручивает в виток новая мелодия. Она обдает щемящей ностальгией, отчего становится щекотно на сердце. Бьякуя скользит ладонью вверх по спине Йоруичи, очерчивает ее голое в куцой форме плечо, пробегается пальцами по предплечью, локтю, стягивает со своей шеи ее левую руку, окольцевав запястье, и прикладывает ее маленькую ладонь к своей груди. Он где-то видел, что некоторые танцы в Генсее танцуют и так. Впрочем, там вообще позволено вести себя как хочется, словно бы эта побуждающая к своеволию музыка никогда не заканчивает звучать в ушах людей.       ― Эта моя любимая, ― Йоруичи останавливается и смотрит, не мигая, прямо в глаза, словно голодная кошка на мышку, готовую сбежать от нее в любой момент. Однако Бьякуя не чувствует сейчас меж ними прежней иронии и вообще какой-либо игры.       ― Что-то о любви? ― хмыкает он, осклабившись.       ― О моей давней любви, ― кивает ему растаявшая в нотах романтики партнерша.