Hassliebe

Они команда и должны работать четко, как слаженные часы. Но иногда у Неа срываются часовые механизмы и его ржавые шестеренки катятся по полу, пока сам он цепляется за Аллена. Сначала - языком и обидными фразами, потом – кулаками и своими зубами. Аллена бесит Неа, Неа бесит Аллен. И рядом с ними стоять невозможно, потому что с губ Неа капает яд и стекает прямо к Аллену, застывая на его губах, коже и внутри самого Аллена. Яд Неа отравляет их обоих, и, когда Неа в приступе безумия шепчет "Мана", Аллен с силой бьет его по лицу. Ной цепляется за его халат, толкает к шершавой стене, о которую Уолкер сдирает кожу. И голова Аллена бьется с глухим стуком. — Больной, – шепчет он. — Сумасшедший... — Да приди же в себя! Неа застывает. Аллен с надеждой вглядывается в потухающие охровые глаза, с этой дурацкой и глупой надеждой, что чертов Ной придет в себя. Напоследок Четырнадцатый еще раз прикладывает Аллена головой о стену, разбивая до крови. Уолкер чувствует, как сознание покидает его, и про себя молит: лишь бы Кросс успел и не дал этому придурку добить. Неа опускается рядом. Он с силой прижимает к себе Уолкера. — Тебе не больно, Аллен? — Да что ты сдох, – шепчет Уолкер и закрывает глаза. *** Они сидят за столом, обедая. Мана захлебывается в криках в соседней комнате, а Кросс отказался проводить лишние пару секунд в компании этих безумцев. Неа улыбается и не сводит взгляда с Аллена. Уолкера подмывает спросить: "что же не бежишь, как собачка, к своему братику? ему же так больно, он так мучается". Неа читает этот вопрос в его глазах и еще шире улыбается. Он не злится. Все гораздо, гораздо хуже. Неа больше не контролирует свое сумасшествие, и оно врывается в эту комнату, заполняя все вокруг, наполняя легкие Аллена. Аллен мечтает их вырвать, чтобы не заразиться безумием. Но гораздо больше ему хочется вырвать сердце Неа. Но все это, конечно, не решит их общей проблемы. Неа обещает: — Если сдохну, потяну тебя за собой. Эта безумная клятва от Ноя. Вроде тех, что шепчет друг другу влюбленные, обещая оставаться до самого конца. Их конец уже близко... Они вместе будут гореть в аду, считает Аллен. За бесчеловечность, бесчисленные грехи и странное понятие о любви - такой, что разрушает и убивает. Они там будут гореть и за смерти тех людей, что на их руках, и за сломанные судьбы, что стелются для них дорогой. В пороках рождается светлое чувство, но рядом с Неа оно таковым не будет никогда. Это – мерзость, грязь, которая заливается в Аллена вместе с чужим безумием, подталкивая к самой бездне, расшатывая его часовой механизм, и теперь его шестеренки скрипят и сходят с ума. Они умоляют остановиться. Неа подходит близко и больно дергает за волосы. Крики Маны давно утихли. Аллен чувствует, как в воздухе повисает чужая боль и отчаянье. — Если ты предашь меня, – звенит от ненависти голос Четырнадцатого. — Я разрушу все, что ты когда-либо любил, все, за что ты боролся. "А за что я боролся?" – хочется спросить Аллену насмешливо. — Ты и так это все уничтожил, – шипит ему в лицо Уолкер. — Растоптал все, что когда-либо имело значение. Все, кроме тебя самого. Ты оставил меня, Неа, на обломках моего собственного мирка. И теперь ты сам – единственное, что дотлевает внутри меня. — Проведаю братика, – вдруг сладко звенит голос Кемпбелла. Он улыбается мягко и нежно, думая о брате, будто не тот вчера пытался его убить. Аллен надеется, что они перебьют друг друга и его воздух станет чистым и свежим, без этого отравляющего и сводящего с ума безумия. *** И, когда Неа прижимает его к стене и с ненавистью кусает губы, тянет волосы и царапает бледную кожу на руках, Аллен вдруг вспоминает о его ненависти к людям. И о том, что он сам – человек. В его теле течет обычная красная кровь и кости хрупки, как хрустальные бокалы, которые с завидным упорством раз за разом разбивает Неа. Цепкие пальцы Музыканта легко стучат по ребрам Аллена, и Уолкер чувствует себя так, будто он то старое и расстроенное пианино, по клавишам которого порой брезгливо пробегаются пальцы Неа, затянутые в белые перчатки. Неа жарко шепчет ему в ухо что-то о безумии и смерти, а Аллен позволяет себе представить, что в этом неразборчивом шепоте звучат слова о любви. О том чувстве, которое не дано познать им троим. *** — И как ты его терпишь? – неприязненно морщится Мариан и прикладывает холодную тряпку к разбитому носу. Аллен сочувствующе улыбается и чувствует, с какой болью отзывается на это его тело. Левая рука подрагивает, когда он подает Кроссу бокал с виски. — Иногда он нормальный. Кросс насмешливо вздергивает брови. — Иногда? Да даже когда эти его приступы не донимают, Неа все равно тот еще сукин сын. Мне жаль тебя, Аллен. — Почему? – бездумно спрашивает Уолкер. — Потому что ты позволяешь ему тянуть себя на дно. Опомнись, Уолкер! Это – не отношения. — Ты заделался специалистом по отношениям? — Я заделался твоим другом! – кричит Кросс. — Он же безумный маньяк, он Ной, Аллен, и, когда придет время, тот факт, что ты покорно подставлял свою задницу, не спасет тебя от смерти. — Заткнись! Ты думаешь, я сам этого не понимаю?! — Тогда зачем, Аллен? Аллен Уолкер низко опускает голову. Зачем? Потому что это чувство, вот это чувство... Когда Неа врывается рано утром и широко улыбается. Он приносит свежий пирог и заботливо обрабатывает раны Аллена, которые сам же и нанес. Он говорит о Мане и о том, как мучается от похмелья Кросс. Он приносит теплый плед и крепко обнимает Аллена. И говорит: — Я так тебя люблю. Скоро проснется Мана, надо бы приготовить завтрак. Аллен ему улыбается и думает о том, что Мана проснется не скоро. Если проснется вообще. Но он подыгрывает Неа и нежно целует его в лоб. Он помогает ему накрывать на стол и с ужасом ждет момента, когда Неа вспомнит. Вспомнит о Мане и об их общем деле. И, конечно же, о своей ненависти к людям. А Аллен Уолкер – человек, как бы порой его ни выворачивало от этой мысли. Эту данность не изменить. Не изменить это так же, как и удар за ударом, который наносит Неа. Не важно, как он это делает – кулаками или ехидными фразами. — Проваливай, – рычит Аллен. Он не чувствует страх, как полагается, когда видит семь ровных стигмат на лбу и серую кожу. Не боится, даже когда рука Неа привычно ложится на горло, сдавливая до слез. — Закрой свой рот, человечишка. И это "человечишка" бьет в разы больнее, чем безумные взгляды Четырнадцатого. Аллен делает немало усилий в попытках вырваться. Неа скручивает его руки, кости хрустят, а глаза слезятся от боли. — Мой любимый, - шепчет Неа. — Ты хотел бы, чтобы я так называл тебя, а, кусок мяса? — Я хотел бы, чтобы ты сдох. — Но ведь это неправда, Аллен, – Неа неожиданно отпускает его. Аллен больно ударяется о пол, но крепко стискивает зубы, сдерживая болезненный стон. — Ты ведь любишь меня, правда, Аллен? И сделаешь все, что я тебе скажу. Аллен чувствует, как разбегаются его шестеренки и как они с громким стуком падают на пол, а потом катятся к ногам Четырнадцатого. — Нет. Он готовится к удару, но удара не следует. Следует кое-что гораздо хуже - Неа его целует. Отчаянно, нежно, с какой-то странной мольбой. Мерзкое щемящее чувство разрывает грудную клетку Аллена, выталкивает горячее и еще пока живое сердце и бросает прямо к ногам Неа, чтобы тот с усмешкой раздавил его. Но Неа бережно берет это сердце. И с ласковой улыбкой пожирает его прямо на глазах Аллена. *** Аллен просыпается с громким криком. — Ты чего кричишь? – бормочет Неа в подушку. Его горячая (серая - с ужасом понимает Аллен) рука мягко касается разгоряченного лба Уолкера. — У тебя жар, Аллен. — Ч-что произошло? — В смысле? – Ной лениво приоткрывает глаза. — У тебя был приступ, – мнется Аллен. — Что произошло, Неа? — Приступ? – хмурится Четырнадцатый. — Я не знаю, Аллен. Когда я пришел в себя, ты лежал на полу без сознания... Аллен чувствует, как слезы льются из его глаз. Он доверчиво прижимается к Неа. Это его Неа, тот, которому он сам вырывает и отдает сердце. И тот, ради которого Аллен терпит все это. У Аллена есть два Неа. Одного он ненавидит. А другого научился любить. — Прости меня, – говорит его Неа. И Аллен знает, что будет прощать еще столько, сколько понадобится. *** Такие просветления – редкость. Особенно если рядом бессознательный Мана. Тогда Неа превращается в настоящее безумное чудовище, уничтожающее все на своем пути. Аллен в глубине души понимает его – Неа боится за брата. Боится и ненавидит. В жизни Неа так много ненависти и боли, что даже странно смотреть, как иногда он нежен с Алленом и Маной. Как крепко обнимает брата, и из его глаз текут слезы; и как отчаянно целует Аллена – то в губы, то в лоб. Он может даже приветливо улыбнуться Кроссу и переброситься с ним шутками. А потом Мариан смотрит на него тяжело и долго, как будто ждет, когда Четырнадцатый снова сорвется. На самом деле они все ждут этого. И моменты, когда Неа нормален, для Аллена – самые ценные. *** Аллен стоит и тянет руку к Неа. На нем – свежий и чистый халат, неизменные очки. И от него тянет чем-то таким родным, что Неа едва сдерживается, чтобы не схватиться за эту руку, заляпав белоснежные рукава и тонкие пальцы своей черной проклятой кровью. — Используй меня, Неа, – говорит Аллен и нежно улыбается. — Я сохраню твои воспоминания. Неа безумно смеется, захлебывается кровью и все-таки цепляется за рукав. В том, как черная кровь впитывается в белую ткань, есть что-то ироничное. Аллен впитывал тьму Четырнадцатого в себя абсолютно также. Неа плюет Аллену в лицо черным кровавым сгустком и нежно размазывает кровь по лицу кончиками пальцев. Как будто ставит метки. Будто после его смерти черные разводы никогда не смоются с лица Аллена, напоминая всему миру, кому принадлежал этот странный и, несомненно, лучший человек на свете. Неа по-прежнему ненавидит людей. Но он сделает все, чтобы Аллен Уолкер перестал быть человеком... — Да, мы продолжим то, что начали, – Неа прикрывает глаза. — И, когда мы встретимся снова... — Мы будем врагами, – заканчивает Аллен и безумно улыбается.