Просто, люблю

Солнечный морозный день — мечта поэта. В воздухе витает аромат, предвещающий весну. Я, в очередной раз, стоя у окна, наблюдаю за тобой. Вот ты: сутулый, высокий, согнувшись в три погибели, размашистыми шагами пересекаешь дорогу, исподлобья поглядывая по сторонам. Потираешь холодными костяшками нос — вечная твоя привычка, как у подростка, не носить шапки и перчатки. Ты говоришь, что закаляешься, а сам болеешь по несколько раз за зиму. Пряча руки в короткой кожанке и задевая ногой низко висящую сумку, идешь к подъезду. Останавливаешься на полпути, наблюдая за сорванцами, что со смехом, наперебой лезут на ледяную горку. Но потом, вновь ускорив шаг, ты приближаешься к дому. Всё, ты скрылся за козырьком подъезда. А я, улыбаясь, направляюсь к домофону, чья трель не продлилась дольше секунды, как я уже нажимаю маленькую кнопочку справа. Открыв входную дверь, дожидаюсь, когда створки лифта откроются, и я смогу увидеть тебя рядом. Тебя, такого родного, желанного, своего. Прошло уже полгода, а я всё не могу насытиться и никогда, наверное, не смогу. Каждый день, просыпаясь, я вижу пустую постель, и каждый раз мне страшно не увидеть тебя этим вечером, но ты возвращаешься ко мне. И я становлюсь безмерно счастливым. — Ну что, маньяк, опять караулил меня у окна? — хриплый голос: опять простуда, но ты улыбаешься и, чуть отталкивая меня, протискиваешься в прихожую. — На улице минус пятнадцать! Когда ты уже перестанешь выпендриваться и начнешь нормально одеваться?! — взрываюсь я. А ты всё так же улыбаешься обветренными от мороза губами. И я понимаю, что не способен всерьёз ругаться. Вот ты вскидываешь голову и проводишь рукой по своей стрижке — ёжику, а на щеках румянец и ямочки. — Минус двенадцать, мамочка, — подъебываешь, гад. Я хмыкаю и ухожу на кухню. Ты идешь следом. — М-м-м, как вкусно пахнет! Щи?! Я, не обратив внимания, открываю холодильник и тянусь за майонезом. Ты успеваешь взять его первым и уже ставишь на стол. Вздохнув и захлопнув дверь холодильника, я направляюсь к плите. Ты достаёшь тарелки, я разливаю. Идиллия, ёпт. Я никогда не верил в такое будущее, не мечтал о нем, не представлял. Пять лет. Пять долгих лет скитаний моей души, переоценка всего мира. Было всё: и неверие, и страсть, и злость и ненависть, и гордость — её было особенно много. Да я — мужик, да что б я, да тьфу. Пидарас — слово, которым я называю себя до сих пор. Ты свалился на меня, как гром среди ясного неба. До тебя в жизни всё было правильно, четко, как надо. Карьера, жена, деньги, власть — все, о чем я мечтал, когда был пацаном. А ты вдруг ворвался в мою жизнь, не спрашивая и ничего ни объясняя, смотрел на меня своими смеющимися серыми глазами и кивал. Племянник тестя — хороший, способный мальчик, оканчивает университет, будет практику у нас проходить, потом, наверное, и на работу сюда придет. Так мне рисовали тебя сослуживцы. Они, оказывается, и понятия не имели, какой ты окажешься наглый, самовлюблённый, соблазнительный. Я помню, как нас познакомили. Ты стоял передо мной в костюме, так несуразно сидевшим на твоем длинном, худом теле. Короткая стрижка, жестко очерченные скулы, твердый, волевой, с ямочкой, подбородок, прямой нос с заметной горбинкой. Теперь я знаю, что это следствие драк из-за твоего ебанутого характера. Глубоко посаженные глаза делают твой взгляд обманчиво серьезным, но это не так. Серьёзным ты никогда не был. В твоих темно-серых глазах всегда был огонь, и он до сих пор есть, но уже не такой дерзкий, холодный. Нет, теперь он теплый, сейчас он греет, а не обжигает. Тебя определили в мой отдел, под моё непосредственное руководство. Ты обнаглел уже через три недели. Ты даже не удосуживался закрывать заказ — наряды, напрямую беря деньги с клиентов за ремонт. Даже, черт возьми, не делясь с бухгалтером, даже не задумываясь над последствиями такого откровенного калыма. Слух о тебе разлетелся по всей станции. Ты умудрился сдружиться с сорокалетними мужиками, тут же отдавая им на руки бабло. Слесари были в восторге от таких деньжищ, превышающих их зарплаты вдвое. За месяц ты взял на лапу раз в пять больше месячного заработка. Ты просто охренел. Ты думал, что раз ты племянник босса, то я буду закрывать глаза на такое воровство? Я этого не сделал, а, наверное, стоило… — Эй, ты чего, обиделся? — с набитым ртом, закусывая щи чесноком, интересуешься ты. Я ухмыляюсь. Обиделся? Я? Да у меня сил нет столько на тебя обижаться за всё, что было. — Нет. Вкусно? — Да-а-а. Я и сам знаю, что вкусно. От моей стряпни еще жена в свои годы тащилась. Она никогда толком готовить не умела, зато у меня был явный талант. Эх, плакал по мне кулинарный техникум. — Ну а как на работе? Клиентов много было? Ты становишься серьезней, между бровей появляется морщинка. — Да так, было. Мужик один недоволен остался, только выехал от нас — и сразу же обратно. Мы ему две форсунки заменили, так у него еще две полетело. Я ж его, блядь, предупредил сразу, что если уж менять, так все разом надо. А этот ушлепок денег пожалел. Гандон. Мы помолчали. — А у тебя как? — Завтра собеседование, — отхлебнув еще супа, осведомил я. — Так это ж здорово! Так у нас всё и течет, как у всех медленно, по-домашнему, с бытовыми проблемами и недовольствами — тихая семейная жизнь. Мы переехали сюда полгода назад. Тебе повезло: ты сразу же нашел работу. Мне пока не прёт, кто бы мог подумать, что в тридцать четыре все придется начинать заново. Я никогда не оббивал пороги компаний, никогда не проходил собеседования. Всё у меня было в жизни словно по накатанной калие. Универ, знакомство с будущей женой, с её семьей. Её отец — президент «Сервис СКАН» — сразу по окончании учебы определяет меня к себе, легко и просто. От менеджера по приёмке я быстро перерастаю в директора технической станции по гарантии и приёмке автомобилей «СКАН». Всё было так предсказуемо, так понятно и ровно. Я помню тот наш с тобой разговор. Ты бесился, смотрел ненавидящим взглядом, а я угрожал тем, что если еще хоть раз увижу, выгоню к чертовой матери и обо всем тестю доложу. Ты провокационно пялился и молчал. О чем ты думал тогда? Теперь я знаю, о чем. Рассчитывал уже тогда. Ещё тогда начал играться, только я ничего не подозревал. Да мне и ума не было. Нет, я слышал о существовании геев, ну есть они где-то — ну и пусть, мне то что? Мне было плевать на их существование до того момента, пока однажды ты не зашел в мой кабинет и не закрыл дверь на ключ. И даже в ту минуту мне не пришла в голову дурная мысль. Ты просто направился к моему столу. Я, завидев тебя, встал. Я думал, ты пришел с покаянием. Но вместо этого, обогнув стол, ты приблизился и неожиданно поцеловал, еле касаясь губ, мимолетно. Я оторопел. Просто шок. Не было со мной такого никогда. До меня даже не сразу дошло. Ты же приблизился снова. И тут-то я понял и охерел, лишь на долю секунд наши губы встретились, как ты сразу же отлетел к стене. У меня тяжелой удар, я зарядил тебе в челюсть. Слов не было вообще. Ты молча встал и покинул кабинет. Вот это было да-а-а. Шок неописуемый, как вообще на такое реагировать? Мужик мужика, в губы. Во рту всё пересекло, я ослабил удавку галстука и, снова опускаясь за стол, понял, что работать в этот день больше не смогу. Дома встречала жена в голубом халатике, жареная рыба на ужин, телевизор перед сном и пресный секс под одеялом. Именно тогда он показался мне пресным. Я всегда считал себя мужиком в полном понимании этого слова. Мне нравились женщины, я хотел женщин, все было нормально до этой херни с поцелуем, а после крышу сорвало. На работе мы ни разу не вспоминали инцидент. Еще говорить об этом не хватало! Да и звучало бы все дерьмово. А-ля предъявы: «Зачем ты меня поцеловал?» Тьфу ты, блядь, противно все это было. Противно и незабываемо. Невозможно вычеркнуть из памяти. Занозой засело и не даёт нормально мыслить. После уже слухи стали ходить у девчонок со склада, мол, а мальчик-то по ходу того. «Чего того?» — не понял я. Они только похихикали, да и рукой махнули. Но до меня уже и до самого все дошло. Вот и встретился я впервые в своей жизни с пидаром. Долго я думал над этим и никак все признаться себе не мог, сука, а приятно, когда ты даже мужикам в этом плане нравиться можешь. Но как бы там ни было, поцелуй тот я не забывал и каждый раз морщился при систематично всплывающем в моей памяти эпизоде. Ты вроде присмирел. Я знал, что ты так же воруешь, но без наглости уже, да и хер с ним — сам был на этой должности. Бывает такая работа, где не калымить невозможно, деньги сами в руки идут, клиенты ж и предлагают. Я, наверное, именно тогда и стал понимать гаишников, не в профессии дело, а в людях. Всё бы им по-тихому, с минимальными потерями, так что нечего на коррупцию жаловаться. Были бы сами на их месте — сами бы брали. С поцелуя того месяца четыре прошло, мы работали вроде работали, а тут и Новый год подкрался незаметно, корпоратив, все дела, алкоголь рекой. Мы собственную вечеринку тогда замутили на своей станции. Нажрались все вдрызг. Вот тогда-то ты меня и подловил в курилке. Я вообще-то и не курил никогда, не люблю я это. А тут алкоголь и захотелось. Ты ж тогда дымил как паровоз. А вот херовое самое: знал я, что в курилке ты один, и ведь зашел туда. Стыдно признаваться, зачем зашел, любопытство, мать его. Я тебя в тот вечер снова оттолкнуть попытался, тут-то ты и сказал: «Сам же пришел». Можно было конечно ответить: «Да я покурить зашел, а не с тобой, как с бабой, тискаться». Вот только себе-то чего врать? Я за эти месяцы столько уже всего передумал. И даже в интернет зашел, поплевался немного, ну и втянулся. А чего нет? Вроде да, мужик на трахающихся пацанов смотрит, и мужик-то этот — я сам. Вот только меня завело все это, вот так вот один поцелуй. Как ты тогда умудрился разглядеть во мне это? Я ведь и сам не подозревал, от чего тащиться могу. Такое чувство, что как нам с детства стереотипы о правильной жизни привили, так они и держатся, а тут вдруг ты и понимаешь, видишь, как все рушится, летит в тар-тарары. Сначала мне было интересно и до безумия любопытно посмотреть, что же все-таки будет. Страшно, и от того адреналин по всему телу вены рвет, а сердце аж заходится. Отпустить себя, расслабить свой мозг — это тяжело. В твоих глазах пляшут черти, а на губах ухмылка, но отстраниться не дал. Поцеловал. И этот поцелуй я запомнил надолго. Никогда ни с одной бабой такого я не испытывал. И в голове столько мыслей: и нельзя, и неправильно, и не дай бог увидит кто. И все это так ярко и неожиданно, словно в пропасть прыгнуть. Не ожидал я такого. Ты сразу мне под рубашку полез, по позвонкам еле пальцами задевая, прошелся, меня аж выгнуло всего. Член колом стоял, а ты, сука, еще и потерся. Вёл ты, я не делал ничего. Даже не обнимал толком, за плечи еле придерживал вспотевшими ладонями. Ты на шее засосы оставлял, чередуя с укусами, ремень расстегнул и туда полез. Тут я испугался, но отступать-то глупо, да и поздно уже, решать надо было. Либо на попятную — либо уж до конца. Я сам от себя такого не ожидал, к стенке тебя прижав, сам за твой ремень потянул, а ты все ухмылялся, по-блядски смотря на меня, вызов мне кидал, типа - «слабо?!» Я тогда доказал, что не слабо. Целовались и дрочили друг другу. Я словно в школе оказался, как подросток в закутке прячусь и не попасться в своих похотливых желаниях пытаюсь. Оргазм был болезненный и с фейерверком перед глазами. То ли неправильность вся эта и развратность так перевозбудили, то ли ты сам. А после уж понеслась душа в ебеня. Бреда в интернете я насмотрелся с лихвой и теперь в теории был подкован ай да пошел. Вот только на практике все сложнее оказалось. Смотреть-то оно одно, а вот самому.… Если б не твои взгляды, берущие на слабо, да слова под стать, может так и не решился бы я. Да вот только через неделю сам тебе номер в местном хостеле снять предложил, а ты, сука, только рассмеялся тогда и ушел. А я то места себе не находил, думал, доплясался, так и ссал, что ты сейчас пойдешь, да и расскажешь всё шефу, и плакала тогда кровавыми слезами жизнь моя жестянка. Да вот только ты еще через долгих семь дней без стука вошел в мой кабинет, да ключ повернул. А дальше мать твою, опять и дрочка, и засосы, и желание, пиздец неописуемое. С женой спать перестал совсем. Эта мозг выедать начала: да кто у тебя появился? Да как так? И телефон давай смотреть, и почту. Она и предположить тогда не могла, что я в пидары записался. На следующий день мы поехали в гостиницу после работы. Только в дверь, помню, вошли, а ты меня как к стенке припечатаешь и штаны давай снимать, да я и сам тогда, если честно, не тушевался, недолго ты лидирующие позиции занимал. Разделись-то мы быстро, а вот что дальше делать я толком и не знал. В порнухе оно как все: два мальчишки смазливых с ходу сосаться начали, разделись, да и к делу приступили, ни тебе неловкости, ни тебе стыда. А тут-то я весь пол рассмотреть успел, прежде чем тебе в глаза заглянуть, а там меня ждало целое болото, затягивающая липкая трясина, из которой вырваться нереально, да и не хотелось особо. Ты тогда в постели сам все сделал, и даже, ёпт, смазку с собой принес и презервативы. Самое яркое моё воспоминание — это тот первый раз. Помню, как ты лег под меня, как задрал задницу и развел ноги в стороны. И анус рукой, прям при мне, смазывать начал, а я все глаз не мог оторвать от того, как пальцы в тебе то появляются, то исчезают. Сначала два было, потом третий прибавился. Никто и никогда в жизни не предлагал мне себя так. Все бабы, блядь, померкли сразу с их ужимками и ласками. Я понимал, что ненормально испытывать возбуждение и растирать на стальном стояке смазку, пялясь, как мужик, своими собственными мужскими руками, трахает себя в зад. «Ты дрочить что ли пришел?» Задал ты резонный вопрос, и, блять, мне крышу снесло. Я сам твою руку из жопы вытащил и вошел одним движением, не медля и не останавливаясь, так хотелось тебя выебать. Теснота, так что все стенки прямой кишки облегают член и рефлекторно сжимаются, и только от этого ощущения хочется кончать. «Бля...» — произнес ты на выдохе. Я, наверное, резок был и сам все понимал, вот только нежностей мне и с женой хватало, жесткости хотелось, и я её получил. Вколачивался в тебя как ненормальный. И вдруг ты в какой-то момент так стонать начал и бедра сильней поднимать, и до меня дошло, наконец-то: простата же существует! Я об переднею стенку тереться начал и входить не так глубоко. И это стоило того, ради твоих гортанных вскриков и простыней в твоих кулаках. Ты отдавался по полной, я тебя по полной имел, так, как мне хотелось, так, как не имел никого и никогда. Это был наш первый раз. Ну а потом... много чего было потом… И жаркие ночи, и скандалы, и мордобой. Всех твоих парней я нахер по стенкам размазывал, одного только размазать не удалось, того, кто смог умыть меня моей кровью, да шпану свою привести. Я тогда, помню, два месяца на светло-голубые стены палаты пялился. А ты, сука, каждый день приходил, навещал. Пожалуй, именно после этого ты, наконец-то, всерьёз все и воспринял. Спесь с тебя сошла, и гордость в жопу спряталась. А потом, долгие три года ужимками по кабинетам, да хостелам. Пока, пока в итоге ты не сказал: «Хватит». Да я и сам понимал, что хватит, там, в доме не жизнь. Жена уже давно хахаля себя нашла, дочка в школу пошла, вроде все путем, пора и рвать. Вот только дочку жалко было. Не хотелось мне так. Конечно, я понимал, что жена мне с ней видеться не позволит, из принципа, сука такая. Однако решение пришлось принимать раньше, чем мы того ожидали. Шеф нас сам застал, случайно, по-глупому. Мне тогда после долгих выходных так тебя увидеть хотелось. Дверь мы, в общем, не закрыли. И это был конец. У меня не осталось ничего: ни имени в этом гребаном городе, ни денег, и, естественно, у меня больше не было дочери. Мы продали квартиру, оставшуюся мне от матери, твою тачку, и уехали оттуда к чертям. — Да, господи, одену я завтра эту долбаную шапку. — Чего? — не сразу понял я. — Да сил уже нет на твою мину смотреть, — ты, забрав у нас обоих тарелки, поставил их в раковину, смочил губку «Фейри» и начал мыть. А я смотрю на тебя, и мне не верится, как такое возможно, мы так изменились, это были не пять лет, это была целая жизнь, отдельная от всех, только наша. Я встал позади тебя, чувствуя грудью твою спину и упираясь носом в шею. Ты выключил воду. Повернулся. — Ну, ты чего? — виновато улыбаешься ты. — Ничего. Просто. — Что просто? — Просто люблю. — И я люблю. Только я и ты знаем, чего нам стоят эти слова. Что они на самом деле значат: боль, страсть, трепет, стыд, желание, страх, восхищение, унижение, преодоления, жизнь. Я тебя просто очень люблю.