Жемчужный перстень

Из дневника Марины: «Делать любовь к кому-то смыслом жизни — самая ненадёжная вещь на свете. Ты ставишь себя в полнейшую зависимость от чувств другого человека. Действительно, что может пойти не так? В этом мне видится какая-то безнадёжность, отчаянность, бессилие. И всё-таки совсем без неё кажешься себе какой-то неполноценной. А может быть, это именно то, чего мне не хватает сейчас? Как просто звучит! Если бы я влюбилась в кого-то, это сделало бы жизнь и ярче, и интереснее. И тогда я бы точно перестала о тебе думать. Но разве можно влюбиться по щелчку пальцев и желанию?.. *** — Не стоило сюда приезжать, — вполголоса проговорила Алиса, глядя ввысь на ярко-синие лоскутки неба, виднеющиеся сквозь густую сеть ивовой кроны. — На что я только рассчитывала? На что — понимала, но не хотела лишний раз напоминать себе, что все смелые ожидания рухнули, как спроектированное архитектором-неудачником строение. И так было тошно от всего, даже от ясной погоды, которая словно приносила извинения за вчерашнее бедствие. Солнце светило ярко, щедро, а вокруг стояло полное безветрие: ни один листочек не шелохнётся. Казалось, здесь замерло всё, даже время: ведь женщине на чёрно-белой фотографии по-прежнему двадцать семь и уже никогда не исполнится больше. Алиса сидела на узкой грубо сколоченной лавке, прислонившись спиной к шершавому стволу плакучей ивы и рассматривала надгробия. Одни из них были ухоженными, со свежевыкрашенными оградками, другие — заросшие травой, покосившиеся — казались давно заброшенными. Могила матери, теснившаяся между двух монументального вида памятников, выглядела почти скромно. Зато была чистой, убранной от сорняков и залежавшихся с прошлого года искусственных букетов. Работа дяди. Сама Алиса редко сюда наведывалась, не чаще раза-двух в год, и то больше по внутреннему, вколоченному неизвестно кем убеждению, что так надо, чем по собственной потребности. Она не любила бывать здесь. Не чувствовала ни покоя, ни светлой грусти, ничего из того, что по её представлениям должны испытывать люди, который год навещающие почивших родственников. Ей так и не удалось до конца вытеснить из себя иррациональное — от этого не менее жгучее чувство обиды, которое разгоралось в груди всякий раз, стоило ей подумать о матери. И хотя она понимала, что не должна винить за смерть, и всё же винила, хотя бы потому, что мама ушла в тот вечер и больше не вернулась. Алиса потянулась и сломала веточку кустарника тиса, росшего по правую руку. Провела по ней пальцами, а затем задумчиво принялась обрывать листья-иголки, роняя их себе под ноги. Вопрос «Что делать дальше?» противным комом застрял в горле. Уехать — что может быть проще? У неё и билет на завтра. Наверняка, оставив этот город далеко позади, ей, пусть и не сразу, но всё-таки станет легче. «А Кирилл останется здесь. С ней», — услужливо подсказал внутренний голос. Алиса сжала кулаки — веточка в руке сломалась надвое — не думать. Не думать и не вспоминать, иначе если начнёт снова, то не сможет остановиться. И дёрнул же её вчера чёрт пойти следом! Увидела? Убедилась? Однако долго ругать себя не вышло, её внимание привлекли голоса — мужской и женский, — доносящиеся со стороны тропинки. Алиса, надёжно скрытая от посторонних глаз кустарником, могла их слышать, не выдавая своего присутствия. — Сейчас прямо проходишь три ряда, а затем налево, — давала указания женщина. — Спасибо, — ответил ей мужской голос. — Дальше я сам. — Ну, тогда всего доброго. Кажется, они распрощались. По крайней мере, одни шаги стали удаляться, а вторые, напротив, приближаться. Алиса ожидала, что их обладатель пройдёт дальше, но он остановился, а затем свернул в её сторону. Она подавила тяжёлый вздох: значит, её уединение скоро будет нарушено. Ну, тогда и не стоит задерживаться. Алиса поднялась на ноги, отряхнула джинсы, собираясь уходить, и застыла, столкнувшись взглядом с парнем, застывшим в паре метров от неё. Несколько секунд они стояли, непонимающе глядя друг на друга. — Андрей? — Память без каких-либо усилий подбросила ей имя её недавнего знакомого. — Алиса? — Андрей выглядел даже более растерянным, чем она. — А ты что здесь делаешь? Вопрос показался неуместным: это она должна была его задать. Но не успела Алиса ничего ответить, как Андрей, переведя взгляд с неё на надгробный камень её матери и обратно, вдруг спросил: — Постой… ты знала её? — Конечно, это моя мама! А ты-то её откуда мог знать? И тут же ответила себе: «Нет, не мог». Она умерла так давно, а Андрей, судя по всему, ненамного старше её, Алисы, а значит, в то время был ещё ребёнком. К тому же, по его словам, он никогда не посещал их город. Андрей тем временем подошёл ближе к надгробию, всмотрелся в фотографию и прочитал выгравированное под ней имя. — Да, это она, — пробормотал он себе под нос. Алиса, которой происходящее нравилось всё меньше и меньше, снова попыталась привлечь его внимание: — Так ты ответишь мне или нет? Парень перевёл на неё взгляд, даже не пытаясь скрыть замешательства. Некоторое время он молчал, словно раздумывал над чем-то, затем вздохнул и сказал: — Лично я её не знал. Мой отец был знаком с ней. Алиса нахмурилась. Следующим логичным вопросом был бы: «Зачем понадобилось тащиться в такую даль на её могилу?», но она не спешила его задавать. Внимание отвлекала на себя одна ускользающая деталь. Что-то важное, что она прямо сейчас упускала. Она не давала покоя, как порхающий перед глазами мотылёк — выставить бы вперёд руку и сжать его в кулаке, тогда всё станет ясно. Но что же это, что?.. — Письмо! — не удержалась от восклицания Алиса. Оно так резко вспыхнуло в её памяти, что успело напугать. — Я помню, там была подпись: «Наташа»! Это ведь её письмо? Андрей медленно кивнул и, явно колеблясь, полез в сумку. Алиса не стала дожидаться, пока он протянет ей письмо. Она нетерпеливо выхватила простой белый конверт, едва тот оказался в его руке, нисколько не заботясь, что ведёт себя грубо и бесцеремонно. Достала сложенный вчетверо лист бумаги и торопливо развернула его. Но не успела пробежать глазами по первым строчкам, как дыхание отчего-то сбилось, и ей потребовалась опора надёжнее, чем собственные ноги. Не глядя, она отступила на несколько шагов к лавке и опустилась на неё. Поначалу сложно было сосредоточиться на тексте: строчки прыгали перед глазами, а слова упорно отказывались складываться в предложения. Когда же им это удавалось, смысл всё равно доходил до Алисы как сквозь дымку дурмана. Она выдохнула и приказала себе успокоиться, хотя где-то на границе сознания тревожно мигала красная кнопка: не читай, не читай. Что могут принести ей слова матери, написанные незнакомому мужчине? Хочет ли она знать это сейчас, спустя столько лет после её смерти? Не разумнее ли для неё будет оттолкнуть тянувшуюся к ней руку прошлого и оставить позади всех: и маму, и этого парня, возникшего в её жизни словно из ниоткуда? Она знала, что не сможет так поступить. Прошлое уже мёртвой хваткой вцепилось в неё, обняло за плечи и настойчиво шептало на ухо: «Читай». И Алиса принялась читать, не обращая внимания на Андрея, осторожно присевшего на другой конец лавки. «Алексей, я не знаю, зачем пишу тебе, ты ведь всё равно никогда не прочтёшь этих слов. Но правда в том, что мне нужно хотя бы ненадолго обмануть себя тем, что я говорю с тобой. Мне кажется, я хочу в это верить, если я избавлюсь от них, если выпущу их на волю, мне станет пусть немного, но легче. Сколько же прошло времени с того дня? Шесть месяцев и четырнадцать дней, таких пустых и однообразных, что я не отличаю их друг от друга. Просто череда, которая когда-то оборвётся. Без смысла, без надежды. Только бы мне не пришлось слишком долго ждать этого. А помнишь ли ты день нашего прощания? Я помню его так отчётливо, что каждый его фрагмент, каждый кадр, стоит ему всплыть перед мысленным взором, пронзает меня раскалённой спицей. Он снится мне почти каждую ночь. И я бы, может, и желала навсегда стереть его из памяти, но это значило бы потерять частицу тебя, а на это я пойти не могу. Было ли тебе так же больно? Я так надеюсь, что нет, ведь я старалась, как могла, смягчить наше прощание. Я так боялась, что моя собственная боль, отразится на моём лице, в моих глазах, голосе и ранит тебя. Как бы я жила с этим дальше? Но сейчас нет смысла больше притворяться, и я скажу откровенно: в тот день произошло худшее из всего, что случалось в моей жизни. Когда хлопнули двери поезда и раздался протяжный прощальный гудок, а сам поезд тронулся, медленно набирая ход, я осознала, что ты уезжаешь от меня в последний раз, чтобы больше никогда не вернуться. В тот миг во мне что-то сломалось. Будто нити, прочно связывавшие мою душу с твоей, грубо оборвали. Почти физическая боль, я до сих пор чувствую её. Фантомное напоминание о том, что когда-то было целостным и живым. Кажется, я опустилась тогда на бетонные плиты платформы, потому что ноги отказались меня держать. Смутно помню, как кто-то спрашивал, в порядке ли я, предлагал воды. А я только думала: «Какой в этом смысл»? Теперь я понимаю: моя жизнь до встречи с тобой была не чем иным, как ожиданием нашей встречи. Томительным, долгим, иногда совсем невыносимым, но это того стоило, всё что было до и что будет со мной после, — всё это стоило тех редких дней, когда ты был рядом. Я ни о чём не жалею, ведь если бы не ты, узнала бы я когда-то, каким ярким и красочным может быть мир? Узнала бы я, что моё сердце вовсе не пустое, что, оказывается, оно может вместить в себе столько чувств, о которых я и не подозревала? Узнала бы я, что такое любовь, если бы не ты? Я не знаю, как смириться с отпущенным мне сроком, ведь впереди меня не ждёт ничего. Моя душа как будто бы умерла, и только оболочка продолжает по инерции существовать. Это так страшно, любимый, по-настоящему страшно, потому что даже чувства просыпаются, лишь когда я вспоминаю о тебе. Если бы я только могла верить, что когда-то увижу тебя снова, одно это придало бы мне сил проживать каждый последующий день. Но ты ясно дал мне понять, что всё кончено и пути в прошлое нет, и быть не может. И если так тебе будет лучше, как я могу пойти против твоего решения? Я должна тебе признаться: тот перстень, который ты подарил мне однажды, я выбросила обратно в море. Я знаю, что не должна была поступать так с твоим подарком. Он должен был напоминать мне о наших встречах, но всё, о чём я вспоминала, глядя на него, так это о нашем расставании. Лида как-то обмолвилась, что носить жемчуг — к слезам, а одинокая жемчужина приносит несчастье в любви. Может быть, всё это глупые сказки, но я больше не могла хранить его у себя. Надеюсь, подводный песок глубоко затянул его, и он никогда больше не узнает солнечных лучей. Пусть навеки покоится на дне моря. Вот и всё. Мне бы хотелось ещё так многое сказать тебе, но мысли путаются. Да и разве хватит мне слов, чтобы описать то, как я любила тебя? Если бы я собрала все существующие, и их было бы недостаточно. Мне бы только знать, что ты счастлив, милый. И хотя бы изредка вспоминаешь обо мне. Без грусти и сожалений, как вспоминают о тех, кто уже давно не с нами. Прощай. Я не смогла сказать тебе это тогда. Говорю сейчас. И будь счастлив, несмотря ни на что. Навеки твоя, Наташа». Вопреки логическому завершению, письмо не было закончено. На обратной стороне, всё тем же мелким неаккуратным почерком, теснилось послание уже куда меньшего размера. Алиса перевернула лист, не давая себе ни времени, ни возможности задуматься о том, что чувствует. Позже. Страх толкал вперёд, а глаза уже жадно вчитывались в строчки — тревожные, наскакивающие друг на друга, словно человек, писавший их, торопился догнать мысль. «Я приняла решение. Именно сейчас, когда за окном бушует самый настоящий ураган. Как будто эти завывания ветра, треск гнущихся деревьев, вспышки молний пробудили меня от шести долгих месяцев отрешённого забытья, в которое я погрузилась в тот самый день. Милый, только сейчас я проснулась и, наконец, ясно осознаю, что должна делать! Я должна уйти навсегда. Вот какой простой и совсем нестрашный ответ на пугающий меня вопрос: как жить дальше? Только лишь исправить глупую ошибку и тем самым избавить себя от жизни, в которой нет и больше не будет тебя. Боже мой, как страшно колотится сердце… Я боюсь сейчас только одного: эти внезапно вспыхнувшие чувства угаснут, и я больше никогда, никогда не смогу решиться… Поэтому я должна спешить, милый. И попрощаться с тобой не успею. Но и это сейчас не имеет значения. Только скажи, ты ведь будешь помнить меня, правда?» Осознание настигло её не сразу. Пока Алиса концентрировала внимание на малозначимых деталях: потерянных окончаниях в словах, вымаранной фразе, оно подбиралось ближе, мягко опутывало плющом, чтобы затем одним хлёстким словом ударить наотмашь. Самоубийство. Она на миг зажмурилась, как от настоящего удара, и сжала письмо в пальцах — края листа смялись, но это уже не волновало. Несколько долгих секунд Алиса находилась в полной власти этого жуткого слова, пока не укрылась от него щитом отрицания: «Всё неправда. Ошибка или чья-то злая шутка. Этого просто не могло быть, потому что быть не могло». Она повторяла эти слова про себя с такой твёрдостью, что на миг даже поверила в них. Но не успела испытать облегчения, как её захлестнуло волной злости. Алиса рывком поднялась на ноги, не в силах усидеть на месте. — Откуда это у тебя? — впервые вспомнила о присутствии Андрея. — От отца. Он получил его много лет назад. — От кого? — От знакомой твоей матери, — уклончиво ответил Андрей. Алиса не стала заострять внимания, куда сильнее ей хотелось спросить следующее: — С чего ты взял, что это, — она выставила перед собой лист, держа его брезгливо двумя пальцами, как дохлую мышь, — писала мама? Андрей вздохнул. Алиса видела, как неловко он чувствует себя в сложившейся ситуации. Возможно, уже сожалеет о том, что оказался здесь и встретился с ней. Но жалеть Андрея она не могла. Чего в ней сейчас не было — так это жалости. — Думаю, у отца были основания так считать. И Лидия Викторовна это подтвердила. — А что тогда твой папа сам не приехал? Времени не нашлось? Андрей устало глянул на неё. — Он умер месяц назад. Я тебе говорил. Алиса отвернулась. Злость не схлынула, а раскаяния не наступило. Да и в чём ей раскаиваться? Слова о смерти вызвали только досаду. Как будто смерть этого мужчины может искупить то, что он ворвался в их мир и перевернул его? Мёртвые не могут держать ответа. Как ни силилась, Алиса не могла вспомнить в их с мамой тихом укладе никакого мужчины. Только то, как мама оставляла её у тёти Лиды, а потом исчезала на неделю или дольше несколько раз в год. В такие дни Алиса страшилась, что однажды мама просто не вернётся, забудет, что у неё есть Алиса, и улетит, как птица в тёплые края. Но она всегда возвращалась, и всё надолго становилось по-прежнему. До следующего раза. — А ты тогда зачем приехал? Какое тебе до неё дело? Ответить Андрей не успел. Незнакомые голоса ворвались резко, напоминая, что мир всё ещё существует, а они с Андреем не остались одни среди выжженного пепелища. — Ну хоть сапку не забыл, и на том спасибо, — со стороны тропинки донёсся сварливый женский голос. — Напоминать нужно было, — пробурчали в ответ. — Ладно, сейчас к тёте Лёне, а потом папе зайдём. Убраться там нужно, заросло всё с осени. Полноватая женщина и грузный мужчина прошли мимо них по дорожке и свернули к могиле, находившейся всего в паре метров, оставшись не только в пределах слышимости, но и видимости. — Слушай, я не против ответить на твои вопросы, но, может, поговорим… в другом месте? — Андрей покосился на их новообразовавшихся соседей. Алиса пожала плечами. Смысла продолжать разговор она не видела, да и находиться рядом с Андреем больше не хотелось, но если разойтись с ним сейчас — что делать дальше? От одной мысли решать самой становилось тошно. Куда проще было позволить себе хоть на время плыть по течению, поэтому она сказала: — Хорошо. До центра города они добрались сравнительно быстро — за сорок минут, — за это время умудрившись перекинуться всего несколькими словами. Когда они сошли на одной из остановок, Алиса растерянно огляделась: ответа, куда дальше, у неё не было до сих пор. Андрей взял инициативу на себя и повёл её в сторону расположившегося через дорогу кафе с открытой террасой. Сам выбрал столик подальше от проезжей части, учтиво отодвинул перед Алисой стул, предлагая сесть. Улыбчивая официантка — молодая девушка, на вид не старше самой Алисы — принесла им меню. Андрей коротко переговорил с ней, после чего та удалилась, предоставив им время обдумать заказ. Алиса быстро, почти не глядя, пролистала все страницы с названиями и рисунками блюд. Несмотря на то что она не ела со вчерашнего вечера, один вид еды вызывал тошноту. — Я буду вот это. — Она ткнула в первый попавшийся алкогольный шот в конце меню. — А тебе есть восемнадцать? — Алисе послышались насмешливые нотки в голосе Андрея, на что она только раздражённо фыркнула. — Почти, но это не важно. Тебе-то уже точно должно быть, вот и закажешь. Андрей приподнял брови, но спорить не стал. Когда официантка подошла во второй раз, сделал заказ, присовокупив к тому, что просила Алиса, сок и пару сэндвичей. — Ну и как тебе наш город? — Алиса спросила не из любопытства или вежливости, просто захотела отвлечь себя хоть как-то от окружающей обстановки, которая давила куда сильнее кладбищенской. Отчего-то всё вызывало в ней какое-то тупое раздражение и злость: и весёлая музыка, доносящаяся со стороны прилегающего парка, и шум машин, и громкий смех компании молодых людей, сидящих за соседним столиком. Последний резал по нервам особенно сильно: Алисе казалось, что такой открытый и звонкий смех не имел права сейчас существовать в её реальности. Но он существовал и не спрашивал у неё разрешения. Мир никогда ни с кем не считался. И к этому стоило бы уже привыкнуть. — Я как-то не успел его рассмотреть, — ответил Андрей. — Не до того было. Да уже и не успею, уезжать совсем скоро. — А мне он осточертел за все эти годы, — жёстко сказала Алиса, будто бы Андрей спрашивал её мнение о городе. — Как клетка, даже дышать сложно, несмотря на «полезный морской воздух». Ни за что не захотела бы прожить здесь всю жизнь. — А где бы хотела? — Он не стал спрашивать о причинах её неприязни, будто интуитивно огибая все острые углы. — В столице мне нравится, но… — Алиса уткнулась взглядом в клетчатую скатерть, — но только её не достаточно. Мне нужно больше. Что «больше»? — ответить не смогла бы даже себе. Так же как и не могла ответить на другой, похожий вопрос: «Больше, чем что?» Чем то, что у неё есть? Или то, что она потеряла когда-то? Додумать мысль не удалось: принесли заказ. Андрей с готовность предложил ей угощаться, но Алиса потянулась к своему шоту. Неудачно отпила половину, скривилась от горечи, обжёгшей язык и горло, но всё же влила в себя остатки. С алкогольными напитками ей случалось сталкиваться: жизнь в общаге и отсутствие контроля взрослых, но сегодня всё шло наперекосяк. Алиса поймала сочувствующий взгляд Андрея, когда поспешно наливала себе стакан сока, и это только сильнее её разозлило. Что он мог о ней подумать? Наверное, то, какая она жалкая, никчёмная, слабая… — Так зачем ты приехал? Андрей прикрыл глаза и потёр двумя пальцами переносицу. По досадливому выражению лица было видно, что говорить на эту тему ему не хотелось, но отнекиваться он не стал. — Чтобы лучше узнать его? — полувопросительно предположил он. — Понять, наверное. У нас были не лучшие отношения последние несколько лет. Скажем, были существенные разногласия в видении будущего. Впрочем, это уже неважно. Потом у него случился рецидив, и в этот раз болезнь уже не отступила. Он сгорел всего за несколько месяцев, но успел мне рассказать о девушке, которая умерла много лет назад, и за чью смерть он чувствовал свою вину. Говорил, что болезнь — это его наказание. Чего он только не говорил. — Андрей грустно усмехнулся. — Ну а я после этого не мог не приехать. Почувствовал необходимость побывать здесь. — Он откинулся на спинку стула, впервые за время своей речи прямо взглянув на Алису, и добавил: — Не уверен, что у меня получится объяснить. Алиса молчала. То, что он говорил, не отзывалось в ней ровным счётом ничем. Пустота. Безучастие. Она могла бы поклясться: расскажи Андрей даже самую жалостливую историю, в ней бы ничего не всколыхнулось. — То есть ты хочешь сказать, — медленно начала Алиса, — что приехал на могилу бывшей любовницы твоего отца, только чтобы лучше его понять? — Брови Андрея поползли вверх, и он открыл было рот, собираясь что-то сказать, но почти сразу же его лицо приняло спокойное выражение, и дальше он слушал Алису, не перебивая. — Да он предавал тебя и твою мать, много лет подряд, каждый день, пока скрывал эту тайну, пока позволял себе жить двойной жизнью. И под конец так просто получил твоё прощение! Как ты мог его простить?! — В груди жгло невыносимое, не утоляемое чувство. Слишком уж его было много. Пожар, взявшийся с единственной искры и грозивший в считаные минуты сжечь её дотла. — А ты не подумал, что было бы, выбери он мою мать? Бросил бы вас, а я все эти годы называла бы его папочкой. Неужели тебя совсем это не волнует? — Это было давно, — сказал он так, словно время, как ластик, могло стирать чужие ошибки. — У предательства нет срока годности. — Давай я сам решу, как к этому относиться. — Впервые в голосе Андрея наряду с твёрдостью звучали холодность и отстранённость. Уголок губ Алисы дёрнулся в нервной злой усмешке. — Что же, ты решай, а я, пожалуй, пойду. — Она поднялась, задев край стола. Звякнула посуда. От резкого движения, а может, и от выпитого алкоголя, решившего догнать её только сейчас, закружилась голова, и её повело в сторону. Алиса ухватилась за спинку соседнего стула, удерживая равновесие. Андрей сделал попытку встать следом, но она жестом остановила его: — Не стану врать, что была рада встрече, так что, просто… Прощай, о‘кей? Ей давно уже было безразлично и то, что своим поведением она может привлекать чужое внимание, и то, что смех и разговоры за соседним столиком стихли. Не желая задерживаться здесь ни секунды, она подхватила свою сумку и быстрым размашистым шагом направилась прочь с террасы. Обрывки мыслей кружили в голове осиным роем, и каждая из них остро и больно жалила. «Зачем она приехала?», «Зачем он приехал?», «Почему они встретились?» — казалось, этому не будет конца, но не успела Алиса пройти и пары десятков метров по парковой дорожке, как внезапно остановилась. Её что-то словно ударило под дых, боль, почти физическая, заставила согнуться. Алиса хватала ртом воздух, которого стало категорически мало в лёгких. В следующую секунду желудок отозвался спазмами, она всерьёз испугалась, что её вырвет прямо здесь, в парке, среди гуляющих людей. Алиса стояла, одну руку прижав к животу, другой зажимая самой себе рот. Затем медленно опустилась на колени, пригибаясь ближе к земле, притяжение которой словно увеличилось в несколько десятков раз. Её начинала бить дрожь, а слёзы мучительным комом застряли где-то в горле и никак не хотели прорываться наружу. Кто-то подбежал к ней, опустился рядом. Алиса ощутила чужие руки на своих плечах. — Алиса, что случилось? Тебе плохо? — словно сквозь толщу воды, услышала она голос Андрея. Что за вопрос. Конечно, ей было плохо. Ей было непередаваемо, уничтожающе плохо. Мир уплывал, а её затягивало в водоворот, и не было ничего, за что можно ухватиться. Одна только мысль, цепкая как клещ, ядовитым жалом впивалась в сознание — не стряхнуть, не избавиться. Смерть мамы не была случайностью, она убила себя сама. Алиса закрыла лицо руками и наконец смогла разрыдаться. В следующую секунду почувствовала, как её подняли на ноги и — что самое ошеломительное — обняли. Мягко, осторожно, словно спрашивая разрешения, но Алисе не хотелось ни отстраняться, ни протестовать. Её охватило упоительное чувство тепла и защиты, как будто в стужу кто-то распахнул перед ней двери родного дома. И как же легко, пусть на несколько секунд, окунуться в иллюзию, что всё плохое — позади, а дальше — лучше. Как много могут дать простые объятия: утешение и поддержку, то, чего ей, оказывается, так остро не хватало. Она и забыла, как это хорошо, когда так обнимают. Андрей усадил её на скамейку и протянул упаковку бумажных платочков. Алиса с благодарностью приняла их: слёзы всё никак не переставали течь, и, как бы она ни пыталась силой воли остановить рыдания, надолго её не хватало. — Где ты живёшь? Я вызову такси. — Андрей достал мобильный телефон и теперь выжидающе смотрел на Алису. Ответить она смогла не сразу. Всякая попытка заговорить сопровождалась сильными всхлипами, слова тонули в них, так и не успевая вырваться наружу. Андрей всё это время сидел рядом и терпеливо ждал. Наконец, сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, Алиса смогла кое-как успокоиться и назвала ему адрес, только не дядиной квартиры, а её собственной, перешедшей ей когда-то в наследство от мамы. — Ты зайдёшь? Они вышли из такси во дворе, окружённом бетонными пятиэтажками. Алиса огляделась: всё здесь казалось знакомо-чужим. И тронутая ржавчиной горка на детской площадке, и скамейки у подъездов, на которых всё так же, как и годы назад, восседали бессменные бабульки, и кусты пока не зацветшей сирени. Детство, будь оно неладно. — Если ты не против. Они с Андреем прошли мимо тех же старушек к двери Алисиного подъезда. Зайти сразу не удалось: Алиса замешкалась, вспоминая код. Пока она пробовала те или иные комбинации цифр, старушки подозрительно поглядывали на неё. Наконец она из них подала голос: — Алиса, ты, что ли? Чертыхнувшись про себя, Алиса обернулась: — Да, здравствуйте. — Давненько мы тебя здесь не видели. Как поживаешь? — Да так, в Киеве учусь. — Алиса выдавила из себя улыбку и снова вернулась к попыткам открыть двери. — О, ну молодец, молодец, — услышала она за спиной. — А жених твой как? Алиса стиснула зубы, уже не оборачиваясь. — Нормально с ним всё. — Хороший мальчик такой, вежливый, — говорила первая старушка. — И сумки мне как-то помогал донести, — поддакивала вторая. Алиса слушала всё это, борясь с желанием ударить по двери, которая по-прежнему не желала отворяться. Но, к счастью, вскоре очередная комбинация цифр сработала, и в замке раздался долгожданный щелчок. Алиса нырнула в темноту подъезда сразу же, не прощаясь и даже не взглянув больше на пенсионерок. Андрей вошёл следом и с громким стуком закрыл за собой дверь. — У тебя есть жених? — хмыкнул он, когда они поднимались по лестнице. — А не рано ли? — Брось. Ты же понимаешь, что это фигуральное выражение. Второй этаж. Знакомо-чужая дверь. Алиса дважды провернула ключ в замке и потянула на себя ручку. С гнетущим ощущением шагнула внутрь. Квартира по обыкновению встретила гостей безразличной тишиной. Прихожая пустовала. В ней не было ничего, что указывало бы, что здесь живут люди: ни верхней одежды на вешалках, ни обуви на полке. Пусто и чисто. Алисе не нравилось приходить сюда. Из её бывшего дома словно вырвали живую душу, так и не залатав прорехи. Квартиранты сменяли друг друга, всякий раз оставляя после себя что-то незримо новое. Даже воздух становился чужим. Безличным. Когда тётя Вера отправляла их с Мариной на уборку квартиры, Алиса старалась сделать всё возможное, чтобы прогнать давящую тишину: включала музыку в плеере, напевала, заводила громкий отвлечённый разговор. Что угодно, только бы увести внимание от того, что каждый шаг по знакомому паркету отдаётся в груди глухой тоской. С Кириллом всё было по-другому: когда Алиса была с ним, бывшая мамина квартира становилась просто местом, где они, два подростка, могли уединиться. И если в тот момент квартира пустовала, они с радостью пользовались удачным случаем. Алиса мотнула головой. Эти воспоминания сейчас совсем некстати. — Можешь проходить на кухню. Не разувайся, тапочки всё равно предложить не могу. Андрей, вопреки её словам, всё же разулся, а Алиса, прежде чем пойти за ним вслед, первым делом прошмыгнула в ванную, чтобы умыться. Как она и ожидала, недавняя истерика не прошла бесследно: размазанная тушь, распухшие от слёз глаза. Видок тот ещё. Алиса смотрела на своё отражение, не моргая. Её будто выдернуло из привычного мира, даже время перестало ощущаться как таковое. Знакомое, но в то же время пугающее своей интенсивностью и масштабностью чувство наполняло её. Отвращение. И нет, дело было не в сиюминутном настроении. Чувство шло изнутри и распространялось на неё всю. Девушка напротив ей была отвратительна целиком. К Андрею она вышла спустя пару минут, как казалось, спокойной и собранной. Он стоял прислонившись к балконной двери и со сдержанным интересом рассматривал скромную обстановку кухни. — Будешь чай? Не уверена, что есть сахар, но могу поискать. — Да, пожалуй. Алиса прошла к полкам и потянулась к верхней угловой, где тётя Вера держала чай, сахар и пару чашек на случай, если в пустой квартире вдруг захочется чая. Она вообще, казалось, могла предусмотреть любую мелочь, стремилась всё держать под строгим контролем. И этим так отличалась от мамы. — Это твоя квартира? — Да, но я давно не живу здесь, эту квартиру сдают в аренду, — зачем-то пустилась в подробное объяснение Алиса, одновременно набирая воду в чайник. — А живу я, точнее жила, пока не переехала учиться в Киев, с дядей и тётей. Как Гарри Поттер. — Она хихикнула от нелепости пришедшего в голову сравнения. — О, читала «Гарри Поттера»? — оживился Андрей. — Нет, фильмы смотрела, — честно ответила Алиса. По правде сказать, возможность прочесть книги у неё была, Марина зачитывалась серией, и у неё была собрана вся коллекция, но Алису никогда не тянуло даже начать первую книгу. Зачем погружаться в вымышленный мир — когда есть настоящий? Знакомиться с несуществующими людьми — когда у неё есть Кирилл? Раньше она думала, что этого достаточно. Как оказалось — нет. — Ну-у, по правде сказать, фильмы очень проигрывают книгам, особенно последние пять. Алиса пожала плечами, как бы показывая, что допускает его правоту, но по большому счёту ей это безразлично. Она поставила чайник на плиту, зажгла газовую конфорку и только потом обернулась к Андрею. — Андрей, скажи… ты правда не чувствуешь никакой обиды к своему папе? — Алиса постаралась смягчить формулировку, начиная испытывать стыд за свою прошлую грубость. Андрей посерьёзнел. — Меня он не предавал, мне не за что держать обиду. За маму мог бы, но… даже так я не могу его осуждать. Несмотря на то, что он мой отец, я и десятой доли о нём не знаю. Честно говоря, я и не стремился понять. О чём он мечтал, чего ему не хватало? Мне никогда не прожить его жизнь, поэтому я не имею права и судить его. — О, да ты святой просто, признавайся, тебя послали с какой-то миссией на нашу грешную землю. — За шутливым тоном Алиса попыталась скрыть свою неловкость. Позиция Андрея была далека от неё во всех отношениях. — Нет, совсем нет, — рассмеялся Андрей, — говорю же, у нас с отцом были очень непростые отношения, я его почти никогда не слушал, поступал по-своему. А потом, после его болезни, переосмыслил некоторые вещи. Сейчас мне жаль, что большую часть времени я был к нему несправедлив. — А мама твоя не была против, чтобы ты сюда ехал? — Алиса сразу же поняла, что своим вопросом попала в точку. — Была. Но тут ничего не поделать. Я решил поехать, и всё. — Она, наверное, ненавидела мою маму? Андрей замялся, видимо, думал, что ответить. После некоторых колебаний всё же сказал: — Возможно. Но она не могла быть объективной, ты же понимаешь. И при мне эта тема почти никогда не поднималась. — А ты сам как к ней относишься? — Вопрос дался отчего-то сложно. Что-то подсказывало, что Андрей осуждать не будет, но всё равно она ждала его ответа с замиранием. — Я её не знал, но… но мне её жаль, — признался он. — Очень жаль, что всё так сложилось. Свист вскипающего чайника вспорол тишину, образовавшуюся после его слов. Алиса поспешно обернулась, выключила газ и сняла чайник с плиты. Руки дрожали, пока она насыпала заварку, но это был удачный повод не продолжать разговора. «А я её ненавижу», — с неожиданной ясностью поняла Алиса. Осознание не накрыло лавиной, оно проникло в душу глотком яда, отравляя все прочие чувства: любовь, нежность, печаль, пока ни одно из них не осталось незамаранным. Стоя в той самой кухне, где годы назад мама готовила ей завтраки, пекла пироги, где всё ещё звучало отдалённое эхо её голоса, Алиса наблюдала, как образы из её прошлого уродуются, корёжатся под этой правдой. — Сколько сахара? — Я пью без. Остатки со дна сахарницы — там было неполных две чайные ложки — она высыпала в свою чашку. — Вот, держи. Алиса села за стол напротив Андрея. Некоторое время оба молчали, но тишина не казалась неуютной или неловкой. За короткое время их знакомства Андрей узнал о ней слишком много, чтобы Алисе пришлось играть роль или натужно придумывать тему для разговора. И всё же её не покидало ощущение незаданного вопроса. Как будто существовала мелкая деталь, требующая пояснения. Алиса отметила её ещё раньше, но сейчас не могла вспомнить. Что же? Когда это было? В кафе? Нет, раньше. Кладбище, женский голос, письмо… — Ты, кажется, упоминал Лидию Викторовну? Откуда ты о ней узнал? — Так это она прислала письмо отцу. На конверте были её имя и адрес. — Зачем? Андрей пожал плечами: — Не знаю. Я как-то не подумал её спросить. — А это жестоко с её стороны. — Алиса усмехнулась, поднося чашку к губам. — Ты, наверное, сильно жалеешь, что приехал? Не самая приятная поездка у тебя получилась. — Я и не рассчитывал на весёлые выходные. — Но таких событий ты точно не ожидал, признайся. — Да, это правда. — Андрей слегка улыбнулся, но улыбка тотчас слетела с его лица, словно ему в голову пришла внезапная мысль. — Алиса, послушай, мне действительно жаль, что так получилось. Что мы встретились и ты прочитала письмо. Мне бы так хотелось хоть что-то исправить, но я, к сожалению, не умею поворачивать время вспять. Алису встрепенули его слова. Она посмотрела на Андрея чуть ли не с испугом и сбивчиво заговорила: — Ты ни в чём не виноват, ты же не мог знать. — На самом деле она кривила душой. Умом понимала, что вины Андрея в этом нет, но где-то в глубине души была с ним согласна. Ведь если бы он не приехал, то и она бы не узнала… Нет, не стоит сейчас об этом думать. — Это ты меня извини. — Алиса опустила взгляд на пол, рассматривая узоры на линолеуме. — За то, что наговорила там, в кафе, это было… — Всё в порядке. Не нужно, — остановил её Андрей. Алиса украдкой посмотрела на него: он выглядел смущённым. — Тебе-то точно не за что извиняться. Спасибо за приглашение и за чай. — Он поднялся на ноги. — Я, наверное, пойду. — Да, хорошо, — кивнула Алиса. В прихожей, у открытой двери, они задержались. Алиса не знала, что говорить на прощание, и поэтому сказала то, что ни за что бы не произнесла при обычных обстоятельствах. Но ведь их обстоятельства не обычные? — Андрей, мы ведь больше не увидимся? Прежде чем ответить, Андрей некоторое время пристально смотрел на неё, словно пытался прочитать мысли. — Нет, думаю, нет. Когда за ним закрылась дверь, Алиса, оставшись в одиночестве, выдохнула.