the devil kissed me

Лето в Токио выдалось душным, и Тэмин потел, перебегая от станции метро до офиса со спасительным кондиционером. Но едва войдя в кабинет, он остолбенел — на краю его стола сидел человек, которого Тэмин надеялся больше никогда не увидеть. – Что ты здесь делаешь? – грубо спросил он на родном для гостя корейском. – Пришёл повидаться, – усмехнулся гость. – Ты не скучал по мне, Тэмин? Тэмин раздраженно подошёл к столу и спихнул со стола чужую задницу. – Тут меня зовут Джун, – спустя несколько минут молчания сказал Тэмин, смирившись с присутствием чужого. – И нет, я не скучал, Сехун. А я вот очень. Ответ, озвученный шёпотом, холодком прошёлся по спине Тэмина. Несмотря на показную наглость, голос гостя звучал грустно. Ругая себя за слабохарактерность и жалостливость, Тэмин повернулся к Сехуну и позволил тому себя поцеловать — отчаянно и жадно, словно путник в пустыне припал к воде. Тэмин всегда проигрывал в этой неравной битве его сердца и гигантской любви Сехуна. Они знали друг друга так долго, что не хватит и жизни, чтобы перечислить все их встречи, которые заканчивались одинаково — Тэмин ненавидел себя за слабость, а Сехун отдавался ему с искренней любовью и тоской. Может, всё было бы иначе, не встреть Тэмин Сехуна в тот злосчастный день. Сехуну было пятнадцать, он был стеснителен и немногословен, но быстр, сообразителен и благороден. Тэмин был мастером хваранов — особого сословия образованных юношей, и обучал их искусству. Он выделял из всех Сехуна не только потому, что он усваивал быстрее всех материал, но и потому, что был натурой приземленной. Он не витал в облаках, писал стихи о близких ему вещах и не мечтал о всемирном благе или равенстве. – Нельзя же быть настолько прагматичным, Сехун, – изредка журил его Тэмин, прогуливаясь с учеником по саду. Сехун кивал, обещал пересмотреть свои взгляды, но продолжал заботиться о делах насущных. Тэмин продолжал лишь мягко упрекать, всё больше времени проводя за беседами с ним обо всём. К тому моменту Тэмин уже прожил пять жизней в разных концах мира и иногда рассказывал об этом в общих чертах, оговариваясь, что «я вот слышал» или «рассказывают, что есть такой народ». Сехун всегда слушал с интересом и восторгом — его глаза сияли, когда он смотрел на мастера. Порой Тэмин замечал, что в них мелькает что-то ещё, но не стал задумываться об этом — до тех пор, пока возмужавший и подросший Сехун не прижал его к дереву и не поцеловал — неумело и неуклюже, сильно вжимая свои губы в чужие. Тэмин не знал, как реагировать, и пока он думал, его тело отдалось этому порыву, и он, обхватив Сехуна за плечи, мягко отстранился, чтобы поцеловать самому — и чтобы научить. Вечером он сильно жалел об этом, и мысленно связавшись с Джинки, спросил у него совета. – Ты и сам знаешь, что это неправильно, – мягкий голос старшего друга успокаивал Тэмина, приводил мысли в порядок. – Но я ничем не могу тебе помочь. Ты должен сам решить, как тебе поступать. Тэмин понимал, что им, хорологам, не суждено провести жизнь с кем-то, они вынуждены жить в одиночестве. Джонхён своим примером уже показал, как сильно подкашивает столь эмоциональная связь — уже третье столетие он проводил в отшельничестве, не желая возвращаться в обычный мир, увязая всё больше в воспоминаниях.Они могут провести всю жизнь с одним человеком и состариться с ним, но едва их сердце замолкнет в одном теле, они перенесутся в другое, молодое, освободившееся от души. И несмотря на то, что они начнут новую жизнь в новом теле, в новой стране, они всегда будут помнить тех, кто с ними состарился. Эти воспоминания никогда не померкнут, как бы они не старались. И помня об этом, Тэмин решал, что ему нужно уйти — чтобы не терзать ни себя, ни Сехуна. Но на следующий день Сехун позвал его на конную прогулку, во время которой признался в своих чувствах — они были наивными и чистыми, и Тэмин не мог бросить своего ученика, не мог разбить это большое и доброе сердце. Он остался и позволял целовать себя снова и снова, у дерева ли, в комнате ли, но он никогда не отстранял Сехуна. Может, было самообманом считать, что он остаётся только чтобы не расстраивать ученика. Может, самообманом было и то, что он держит себя в руках и контролирует каждое своё движение. Но когда Сехун стянул с себя одежду и Тэмин поддался соблазну коснуться всех потаенных мест этого стройного и подтянутого тела, его иллюзорный покой рухнул. Он был нежен и нетороплив, ещё больше — печален, потому что понимал, что это их последняя встреча. Теперь Тэмин не мог оставаться — он итак позволил себя привязаться слишком сильно. Он ушёл, когда Сехун ещё спал — на лицо невинный, словно младенец, и такой трогательно беззащитный, цепляющийся за покрывало. Тэмину понадобилась вся его сила воли, чтобы не вернуться, чтобы не оставить хоть поцелуя на прощание. Он очень хотел, чтобы это был последний раз, когда он видел его — такого наивного и такого влюбленного. Тэмин так не хотел снова увидеть эти глаза спустя две жизни в монгольской армии. Он снова выделялся, теперь внешностью, и многие оглядывались на него в удивлении и презрении, но Сехуну было всё равно. Он шёл к Тэмину, зная, что сейчас он выглядит не так, как во времена Хварана — в отличие от Сехуна, который сохранял свою внешность и молодость. Тэмин не хотел знать, как Сехун нашёл его — он хотел знать, зачем. – Что ты наделал, Сехун? – срывающимся шёпотом спрашивал он, вглядываясь в эти влюбленные, но потерянные глаза. – Что ты наделал?... – Они обещали мне достаточное бессмертие, чтобы быть с тобой, – ответил Сехун. – Большего я не просил. – Ты достался им ни за что, – Тэмин смотрел на человека напротив и не узнавал того наивного ученика, которого он бросил на рассвете. Перед ним стоял незнакомый красивый юноша с болезненно знакомыми глазами. И в эти глаза Тэмин снова проваливался, позволяя притянуть себя ближе и поцеловать — и всё это время Тэмину казалось, что он чувствует на губах привкус боли, страха и крови. – Ты хоть сам понимаешь, на что ты обрекаешь свою душу? – спросил у него Тэмин на утро, неловко одеваясь. – А ты понимаешь, на что ты меня обрёк, когда ушёл, не сказав ни слова? – Сехун смотрел на него с грустью и тоской — кажется, её теперь ничто не вытравит из его взгляда. Тэмин сбежал в соседнюю страну, надеясь скрыться от этих глаз. Он бежал, гонимый чувством переполняющей вины. Кибом пытался связаться с ним, чтобы понять, что случилось, почему Тэмин так волнуется, но Тэмин выкинул его из своей головы. Ему сейчас совсем не до Кибома. Когда он уходил от Сехуна, он не подозревал, что его найдут Анахореты и уговорят стать одним из них. Если бы Тэмин мог предвидеть такой исход, он бы ни за что не бросил его. Он бы остался рядом, провел с ним всю жизнь и постарался помнить до конца своих бесконечных дней. Но он сделал свой выбор — а Сехун сделал свой. И этот выбор был болезненным для обоих. Тэмин продолжал перерождаться и прятаться, пытаясь заглушить муки совести постоянными добрыми делами – будь то волонтерство или опека, обеспечение еды бездомным или постройка школ для бедных. А Сехун продолжал его находить и смотреть влюбленно и печально. – Почему ты не позволишь ему остаться рядом? – спросил его однажды Минхо. – Почему всё время убегаешь? – Если он будет рядом, я никогда себя не прощу. Он всегда будет мне напоминать о том, как сильно я ошибся. Но держать его на таком расстоянии и заставлять раз за разом находить тебя, чтобы снова оказаться оставленным — слишком жестоко, Тэмин. Тэмин понимал, но не мог это прекратить. Сехун продолжал ждать того дня, когда он откроет глаза, а Тэмин будет напротив, смотреть на него и слабо, но улыбаться. И ради этого дня он не жалел ни людей, ни сил. Его любовь этого стоила. Стоила всех этих жизней — прожитых ими двумя и всех тех, чьи души поддерживали бессмертие Сехуна. Тэмин этого стоил.