И всё завертится, петля закрутится, Сначала стерпится, потом полюбится.
Судя по ощущениям, «очнули» Лема сразу каким-то тонизирующим коктейлем, голова была на диво ясной. Первым, что он увидел, придя в сознание, ожидаемо оказались Фиррентисы, которые, обнаружив, что пациент открыл глаза, тут же перешли на голосовую речь, причем все разом: — Очень, очень эффектно! — Если ты намерен повторить, то… — …в следующий раз я буду присутствовать. — И это не вопрос, это распоряжение… — … уважаемого капитана Зо Сахаала… — …и моё самое искреннее желание. — Сколько я был без сознания? — ухитрился вклиниться Лем в восторженное стрекотание. — Четыре часа двенадцать минут. — Сплошное удовольствие работать с профессионально нанесенными травмами. — Очень аккуратно! Импровизация вышла, что надо, саркастически похвалил себя Лем. Хвала Четверке, что на посещение «Грешницы» время закладывалось с хорошим запасом, и хватиться любимого начальника, скорее всего, никто еще не успел. — У меня на лице повреждения есть? — Разрезы нанесены крайне… — …аккуратно! Только на закрытых… — … твоим обычным облачением… — …участках кожи. — Весело тебе! — усмехнулся Лем, окончательно успокоившись. — Когда отпустишь? Мне работать надо. Гарнитура вокса пролетела по воздуху и осторожно расположилась по штатным местам: горошина — в ухо, дополнительная мембрана микрофона — на горло, поверх вшитого вокс-модулятора. — Речевой аппарат не повреждён. Противопоказаний к трудовой деятельности не обнаружено, — формально доложил Фиррентис, правда в четыре рта и семь динамиков хором, что несколько подпортило официальность тона. — Я сейчас мутирую тут у тебя! — мрачно пообещал Лем. — Зрелище паясничающего механикума, единого в одиннадцати лицах, наверняка относится к категории Оскверняющих Разум. — Я не адепт Омниссии, я еретех. Мне даже смеяться можно! — механическим тоном сообщил Примарис. — Пощади! Лем демонстративно зажмурился и, спрятав таким образом взгляд от развеселых еретехов, активировал вокс. — Благодарю тебя, капитан. — Было бы за что, — сумрачно откликнулся легионер. — Ты, когда сможешь, Унуса найди. И сам ему объясняй, что случилось и за что я тебя. А то интеррресуется… — последнее слово прозвучало отчетливым рычанием, и Лем понадеялся, что интерес Первого не вылился в межбратское рукоприкладство. Думать о причинах такого острого интереса, как и о безрадостном настроении самого Зо Сахаала, Лем был пока не готов. Но и откладывать разговор с Унусом было недопустимо, поскольку напряжение между командной верхушкой флота — это однозначно плохо. Только из медблока сначала выбраться. На этот раз свет был приглушен и в личном кабинете Лема, и в коридорах на пути к нему. Теоретически, это усложняло задачу, поскольку лицо собеседника было едва различимо в сумраке, но лучше так, чем читать эмоции прямо сквозь шлем. Унус привычно опустился в гостевое кресло и обратил на хозяина комнаты непроницаемо-угольный взгляд. Лем ровно улыбнулся в ответ. — Я хотел поблагодарить тебя за беспокойство о моем здоровье, досточтимый Унус. И сказать, что ты, по неведению, слишком плохо думаешь о чтимом капитане Зо Сахаале. Тьма треснула белым расколом, Лем впервые в жизни видел, как Унус улыбается, и это была недобрая улыбка. — Ты сам-то понял, что сказал, человек? Я? По неведению? О Зо Сахаале? Первый коротко расхохотался. А у Лема в голове вдруг встал на место кусочек головоломки, совсем очевидный, лежащий на поверхности и начисто упущенный в вечном раздрае собственных мыслей и чувств. И благие планы на сдержанный вежливый диалог улетучились без следа. — Унус! Почему ты — не Зо Сахаал? — вопрос оборвал хохот, и легионер насмешливо склонил голову, всем видом говоря: «О, сообразил-таки!» — Капитан что-то сделал с тобой. — Не капитан. Вы. Но по его приказу, человек. Ну же, расскажи мне, чего я не знаю о чтимом капитане Зо Сахаале? И с чего бы мне плохо думать о нем? — Неубедительно, досточтимый легионер, — расслабленно отозвался Лем. — Я верю твоим словам, но с чувствами ты переигрываешь. Мы не первый день знакомы, я бы заметил. — Ты прав. Во мне нет гнева, ни на вас, ни на него. Я не знаю, как вы это сделали. Смутно помню, но понять не могу. Но насчет неведения ты сморозил удивительную глупость. — Да, я сказал глупость. — Бывает. — Унус? — Он рассказывал мне, что было, когда он просто воссоздал себя. Того, первого, забрали твои братья, когда Зо уже решился его казнить. Следующего долго держали в гипномашине, потом сняли ментальную матрицу с него, а не с Зо. Я не помню ничего, только ощущения. Того, второго, Фиррентис потом разобрал на прогеноиды и другие полезные части, у него нервная система пострадала на физиологическом уровне. Я не первый, я третий, и, кажется, мне повезло. Я действительно не имею к вам гнева. И когда я говорю, что ты взял не то имя, я знаю, о чем говорю. Знаю, насколько копия отличается от оригинала, если того хотят… — Мне уже поздно менять выбор. — Это я тоже понимаю. «Личность копии пластична», и так далее. Квинквэ начинал во взводе у Гафара, а сейчас часто живет по нескольку дней в казармах с берсерками, ты знал? Ему нравится. А я много разговаривал с твоими братьями, пока они не ушли. Кажется, им было интересно, что у них получилось. Я не возражал. Не знаю, умел ли тогда возражать. Тьма милосердно скрадывала оттенки и черты. Прочитать сейчас всё, что спрятано за сплошной чернотой глаз легионера, Лем бы не рискнул. Темнота была уютной бесконечностью, и время остановилось. Унус никогда не произносил столько слов. Лем никогда не тонул так в собеседнике. Одна фраза медленно кружилась в сознании, как травинка в водовороте: «Я много разговаривал с твоими братьями». Братья — это те, кто по своей воле изменяли нас, лепили по своему вкусу и под свои надобности, братья по генетическому материалу и памяти. Единоутробный мой брат по чреву демонической машины, по переписанной судьбе и отнятому прошлому сидит сейчас в кресле напротив. — Унус? Легионер предупреждающе поднял ладонь и решительно закончил вечер откровений: — Так что у тебя случилось с Сахаалом? — Я его попросил. Ты же сам видел… всё. Мне было надо. — Я так и понял. — А чего тогда? — Потому что я видел «всё», видел, что ты не в себе. А он бы мог и сообразить, что ты просто не понимаешь, о чем просишь. Не понимал ведь? — Не понимал, — Лем дрогнул веками, вспоминая ощущение бесконечной секунды в стазисе и обжигающую красоту прометия в сетке трещин. — Понимал бы — попросил бы раньше. Заметно эффективнее и гигиеничнее, чем знакомиться с трюмными крысами. — Я извинюсь перед ним. — Спасибо, Первый. *** Полученная встряска оказалась в достаточной мере впечатляющей и позволила наконец-то просто заниматься делами, не одергивая себя ежесекундно за шиворот. Митрих оставался на «Грешнице», «Иероним» вполне подчинился Унусу и его подручным, общий ремонт пострадавших в столкновении с Ковенантом Х кораблей продвигался согласно утвержденному Фиррентисами плану, и осталось еще время немного позаниматься работой на перспективу. — Мастер, тебе очередную жертву привели! Я его к медику отправил, — отчитался дежурный из холла. — Совсем жертву? — Да не, нормальный вроде. Но его офицер раз пять сказал, что он «чистый» и хорошо воспитан. — Ладно, как Ютари его отмоет — присылай ко мне на растерзание. Последнюю декаду это стало уже дежурной шуткой. Лем начал фильтровать сквозь свою свиту корабельный молодняк, выбирая самых интересных и талантливых подростков для себя, а остальных перераспределяя, с учетом навыков и склонностей, в младшие помощники к наиболее толковым офицерам. Как показала проблема с «Грешницей», добывать квалифицированные кадры из воздуха получается с трудом, а так есть хоть какой-то шанс вырастить дублирующий комплект людей на ключевые должности. Версия, популярно объясняющая желание старшего помощника селить в своих покоях юных мальчиков и девочек в неограниченном количестве, без разбора их происхождения и квалификации, мгновенно самозародилась в жилых блоках, и воевать с нею Лем счел бессмысленным. Главный факт — что, удовлетворив свои ненасытные потребности, он обеспечивает большинству совращенных повышение качества жизни и карьерные перспективы — народная молва не переврала, и в склонности к особо жестоким забавам старпома никто не подозревал. Так что готовые на ВСЁ (или не готовые, но волоком притащенные старшими доброжелателями) отроки обоего пола появлялись в белых комнатах не реже, чем раз в несколько дней. Юноша получил своё место в Лемовой свите сразу, как только вошел в кабинет, хотя был несколько старше, чем большинство соискателей. В простом белом балахоне, выданном в медблоке после штатной санобработки, с криво обкромсанными и уже сильно отросшими волосами, со следами въевшейся трюмной грязи на руках, он ухитрился выглядеть дорого. Не благородно, не гордо, а именно дорого — как породистое животное или натуральная ткань с ручной вышивкой. Небанальная задача, но новичок отлично справился. — Имя, звание? — голосом и выражением лица Лем подчеркнул, что настолько формальный запрос — просто шутка. — Адриан. Я работал уборщиком, господин. Нет, конечно, «готовые на всё» юнцы через одного пытались предлагать себя прямо с порога. Но так ловко упаковать во фразу «я работал уборщиком» внятное, дословно читаемое продолжение: «..а теперь я твой навеки, я подарю тебе блаженство, а ты осыплешь меня золотом» — это не просто «предлагать себя». Это искусство, которое точно не изучают на нижних палубах. — А до этого? — Я жил в Диких Трюмах, господин. — Уборщик из Диких Трюмов, значит… Лем не удержался и затребовал на настольный терминал записи с регистраторов, благо известно, из какого отсека привели это диво. На немногочисленных освещенных участках корабельных переходов хорошо был виден невзрачный оборванец, покорно следующий за палубным офицером. К дежурному в светлом холле подошел скромный юноша, стыдящийся своего затрапезного вида. Из медицинской комнаты по пустому коридору прошагал решительный молодой парень, сосредоточенный, готовый к важной схватке, — вот тут ты прокололся, мальчик: не забывай, что наблюдатели есть всегда; впрочем, должен же я буду хоть чему-то тебя научить. И вот кабинет Мастера Лема, и дорогая вещь грациозно падает в руки новому владельцу. Лему было просто жаль обрывать такую талантливую игру. — Уборщик из Диких Трюмов, — повторил он, отчетливо теряя интерес. — Ну, я подумаю, к чему тебя можно пристроить. Парень снова дал трещину, испугавшись, что не дотянул, и новый хозяин слишком толстокож для тонких намеков. — Я буду очень старательным и очень послушным, господин. Чего бы вы не пожелали, я не разочарую вас! — мизансцена «мальчик очень боится разочаровать хозяина»: нежнейшая дрожь в голосе, чуть прикушенные, а затем несколько раз облизанные губы, огромные умоляющие глаза, влажные ресницы, резкое быстрое дыхание. — Будешь послушным, во-от как… — «прозрел» Лем. — Подойди ко мне, дитя! В принципе, Адриан был достаточно убедителен, чтобы внять его призыву всерьез, но под скин-сьютом на Леме местами еще лежали бляхи регенерационного геля и здорово сбивали настроение. Значит, будем просто играть. Адриан податливо, в должном сочетании откровенно и смущенно, трепетал в руках, подкупающе искренне вздрагивал в ответ на удачные прикосновения... На этом и погорел, поскольку гормоны в его возрасте никакая выучка не пересилит. Лем, со своей стороны, не спешил, до последнего оставляя жертве иллюзию контроля над ситуацией. А потом с интересом пронаблюдал, как юноша соскальзывает за границу притворства и уже откровенно требует, забыв, что должен предлагать. Горячее тело бессильно обмякло у Лема на коленях, и он как раз прикидывал, стоит ли аккуратно позволить ему стечь на ковер или эффектнее дать очнуться у себя на руках, когда Адриан очень внятно произнес ему в плечо: — Ах-хренительно ты меня сделал, Мастер! Как маленького! — и этим заработал место не только в свите, но и у самого сердца. Лем без раздумий уронил соблазнителя с колен и щелкнул терминалом: — Тиамат, ты мне нужна. У меня новый агнец, и я не справляюсь с надругательством в одиночку. Так, а теперь — обратился он уже к Адриану, уютно пристроившемуся подбородком у него на бедре, — давай знакомиться заново, и это — твоя последняя попытка. — Адриан, работал уборщиком, до этого жил в Диких Трюмах, до этого был наложником в гареме Властительного Абини Шай, на корабле «Тайная Власть», — оттарабанило новое приобретение, за что получило свой балахон на голову. — Одевайся. Я немного не улавливаю нить истории между гаремом и Дикими Трюмами. — На «Власти» было восстание черни. Всех, кто выжил после подавления — продали оптом. — О, ты опасный бунтовщик? — Нет, господин! В гареме никто не бунтовал, господин! — Тон смени. — Так точно! Толпа захватила все палубы, СЭР! — А ты? — Я был в гареме. — Ииии? — Подумал, что когда толпа доберётся до нас… Я украл одежду раба и присоединился к бунтующим. Потом бунт подавили и нас продали всем скопом. — И потом? — Нас купили для корабля легионера Зо Сахаала. И отправили в Трюмы. — И там ты? — Крутился, как мог. — Чем крутил? — Головой, в основном. Ты не представляешь, что там, Мастер… Если бы они узнали — я бы не выжил, — из голоса Адриана исчезли дурашливые интонации. — Хорошо. Потом? — Фильтр-блок, обучение, распределение. Пять месяцев работы уборщиком, без нареканий. Я тоже никому не говорил, Мастер, боялся… Тренькнул дверной терминал, и в каюте стало по-настоящему жарко. Тиамат, официальная лемова наложница, ласково улыбнулась парализованному Адриану. — Я слышу, здесь говорят про страх? — Поздоровайся, мальчик. Тиамат из культа Гибельного Наслаждения. Прекраснейшая, знаешь, этот ребенок хотел меня совратить, я еле отбился. А теперь, ребенок, покажи леди Тиамат, как ты это делал. Адриан с блеском прошел испытание, за пару секунд совладав с собой. И не пытался ничего повторить, просто подался вперед и замер перед убийственно прекрасной женщиной, как котёнок перед пантерой. Маленький, очень пушистый и ласковый котёнок — перед самой желанной в мире пантерой. — Мы оставим его себе, Мастер? — за этот смех половина личного состава «Черного Ветра» продала бы душу. По крайней мере — половина офицеров, Лем проверял. — Непременно, прекраснейшая! Я тебе еще пикты сейчас покажу. Адриан обеспокоенно ерзал, пока Тиамат наслаждалась зрелищем его продвижения по кораблю. — Талантливый. Вырастет большой — будет опасный. В устах Тиамат слово «опасный» обозначало высшую степень одобрения, но Адриан этого не знал и занервничал еще сильнее. А Лем согласно кивнул — Очень надеюсь. Присмотри за ним для меня. Проводив взглядом взъерошенного, но вполне готового к борьбе Адриана, Лем поздравил себя с удачно пристроенным приобретением. Тиамат оставалась последней в белых комнатах, кто еще не получил под присмотр какое-нибудь юное дарование, и такая плотность молодняка уже грозила стать отдельной проблемой. Впрочем, пока свита успевала как-то ассимилировать новичков, а с группой нерозданных еще в надежные руки подростков благополучно управлялись мистресс Байона и — неожиданно для всех — Хасси, принявший роль всеобщего старшего брата с золотым сердцем, но тяжелой рукой. И всё-таки это большая удача, когда новичка можно сразу пристроить на место, а не держать в общей толпе до проявления каких-нибудь способностей. Опять же, в официальный гарем давно пора завести юношу, а то среди нужных людей есть такие, кому даже Тиамат не нравится. Со всех сторон прекрасное приобретение! *** Ар-Хаор с «Ищущего» сообщил, что взаимопонимание с плененным колдуном достигнуто и точка возведения портала рассчитана. Требуется лишь веление Зо Сахаала, чтобы отправиться к ней и начать долгий, вернее — повторяющийся ритуал. Врата Варпа необходимого размера будут крайне нестабильны, пройти в них сможет один, в самом лучшем случае — два корабля, а затем Отверзание Врат нужно будет проводить заново. Эта новость не понравилась никому. Равно сомнительными были и благополучие первых кораблей, которые будут отправлены в полную неизвестность, и безопасность кораблей, идущих последними, которые будут вынуждены оставаться в точке проведения ритуала неизвестно сколько времени, тогда как Ковенант Х уже наверняка развернул поисково-карательную операцию. К тому же Сахаал помнил, что многие из сопутствующих ему кораблей ведут младшие союзники, но не слуги, и они в праве сами за себя решать, желают ли покидать пространство Вортекс. В других обстоятельствах это было бы менее важно, но сейчас мудрее предоставить свободу выбора каждому, чем получить от приневоленного спутника удар, когда флот будет разделен и уязвим. На большой совет были призваны капитаны всех кораблей, многие легионеры, несколько колдунов, помимо самого капитана «Ищущего» — Ар-Хаора из легиона Тысячи Сынов; Фиррентисы Примарис, Квартус и Децимус и несколько старших офицеров «Черного Ветра». Присутствие и предводительство на совете самого Зо Сахаала помогло избегать или вовремя пресекать трату времени на разбор взаимных упрёков, а Лем занимался, в основном, тем, что обеспечивал смертным саму возможность быть услышанными высоким собранием, зачастую просто озвучивая их высказывания от своего имени. Только один из кораблей отказался следовать за Сахаалом — его капитан был связан компактом, не допускающим ухода из Вопящего Вихря. Этот человек обязался перед последним ритуалом принять на борт пленного колдуна, поскольку ритуалист должен извне держать портал, когда в него входят корабли. Ему же, помимо всех прошлых долей, был отдан в распоряжение не подлежащий достаточно оперативному восстановлению рейдер одного из союзников, владелец которого с удовольствием принял командование на «Гонителе». Решено было, что первыми в портал отправятся «Иероним XII» и «Грешница», как наименее ценные корабли, и их судьбу постараются сразу же прозреть пророки, пока готовится следующий ритуал. Замыкающими же пойдут «Черный Ветер» — самый мощный корабль, способный, в случае необходимости, принимать бой, прикрывая отход остальных, и «Ищущий» — чтобы максимально долго присматривать за колдуном. Все бессмертные воины, распределенные ранее на «Иероним», «Грешницу» и «Гонитель» были возвращены обратно на «Черный Ветер» — чтобы не рассеивать силы и повысить боеготовность на случай столкновения с Ковенантом Х. *** Митрих не счел нужным решать для себя, был ли хоть когда-нибудь в чем-нибудь прав белоголовый. Куда важнее было, что могучий Зо Сахаал продолжал настаивать на его неприкосновенности. Однако же просто отступиться, особенно после гнусных рассуждений смертного о причинах засилья нурглопоклонников во владениях Повелителей Ночи, Митрих просто не мог. К тому же, после сомнительной, зато очень присмиревшей команды на «Грешнице», беспутство на «Черном Ветре» особенно бросалось в глаза. Более всего возмутила Митриха возникшая уже в его отсутствие манера именовать отведенные белоголовому помещения «заповедником», истолковывая это слово как «место, запретное для охотников». Человек достаточно ясно продемонстрировал свою осведомленность в истории Примарха Кёрза, а значит прямой намек на Ночного Охотника и его потомков был умышленным и, безусловно, оскорбительным для всего Легиона. Кажется, белоголовый всерьез верил в правильность этого названия, всерьез полагал, будто его ярко освещенные комнаты стали недоступны для Облаченных во Тьму. Следовало, не нарушая, конечно, воли брата Сахаала, указать человеку на его ошибку. Лем проснулся от ледяного прикосновения к щеке. На его подушке лежал нож. Просто небольшой нож, какие подают к столу в офицерских трапезных. Просто лежал, обращенный лезвием к человеку. Лем сел, поджав по-турецки ноги, и медленно провел ладонями по лицу. Наблюдатели есть всегда, пусть трактуют, как хотят, а наползающую улыбку надо стереть максимально незаметно. Митрих вернулся на корабль, Игра продолжается! Затем он строго прислушался к себе и улыбнулся снова — уже совсем незаметно, уголками губ. Игра продолжается, но это не вызывает такой уж бешеной эйфории, всего лишь слегка тонизирует. Ситуация в голове вполне контролируемая, это главное. Для очистки совести Лем проверил записи с регистраторов в собственных комнатах. Могло же быть, что кто-то из своих немного повредился рассудком, в конце концов, мы всё еще в Вортексе. Но пиктеры либо запечатлели мгновенно промелькнувшую и очень размытую тень, либо в интересующее время у них случился кратковременный технический сбой. Можно бы напрячь Фиррентисов, наверняка какие-то следы по кораблю они найдут, но тогда велика вероятность, что информация дойдёт до капитана. А зачем? Митрих был чрезвычайно любезен, оставив нож на подушке, а не в ком-нибудь из живущих здесь детей, не стоит отвечать ему черной неблагодарностью. Но и оставлять его подарок без ответного внимания тоже нельзя, иначе легионер может решить, что преподнес его недостаточно эффектно, и в следующий раз украсить клинок трупом, хорошо если чьим-нибудь незнакомым. …Всё-таки прущее изнутри веселье было неправильным, но в достаточной мере сдержанным, чтобы не бить пока тревогу. Опрашивать дежурных Лем тоже не стал. Митрих опять-таки был очень любезен, оставив свой подарок непосредственно в лемовых приватных покоях. Вколоти он нож в стену общего коридора — и убедить людей, что в заповеднике по-прежнему безопасно, оказалось бы той еще задачей. А так мир в белых комнатах не нарушен, все улыбчивы и спокойны, как всегда. Определенно, нужно должным образом выразить сержанту самую искреннюю благодарность! Вертя ножик в руках, Лем завернул к Тасвию, в чьём ведении находилась местная маленькая оружейная, и туда же вызвал своего техника. — Мне нужно подобрать ножны вот к этому, и возможно, их придется доработать. Самые красивые ножны, которые можно сообразить в течении часа, причем максимально подчеркивающие само оружие. И потом — идеальные ножны, уже изготовленные под размер и без спешки, — он улыбнулся технику понимающе и с явным оттенком извинения: знаю, насколько это нелепое задание, но так надо. Ножны он закрепил на груди чуть ниже аксельбанта — не как оружие, а как амулет или значимый символ. Оставалось только вовремя попасться на глаза нужным зрителям. — Странная вещь, — Сахаал пренебрежительно поднял бровь, указывая взглядом на нож. — Это подарок, чтимый капитан, — Лем добавил в голос толику многозначительного веселья. — Небогатый подарок, — бровь приподнялась еще сильнее, теперь обозначая вопрос. — И прицепил ты его странно. — Дорог не подарок, а внимание дарителя. И я хочу показать в ответ, как близко к сердцу я принял этот дар, — Лем коснулся пальцами рукояти, расположенной как раз на уровне сердца, подчеркнув игру слов. Сахаал пожал плечами, признавая право человека с загадочным видом таскать на себе всякий мусор. Лем коротко поклонился и покинул рубку. На Митриха, неподвижно застывшего за плечом капитана, он так ни разу и не взглянул. Устроенная человеком демонстрация была возмутительно непонятной, и мириться с этим Митрих не собирался. Выждав достаточно времени, чтобы его уход нельзя было связать с уходом белоголового, он настиг того в одном из переходов и жестом приказал остановиться. Лем поприветствовал его безукоризненно-формальным поклоном. — Теперь и я хочу спросить, что это? — указывать на объект интереса Повелитель Ночи счел излишним. — Это можно назвать амулетом, оберегающим от ошибок, досточтимый Митрих. Я получил предупреждение, в должной мере оценил его и обещаю не забывать о нём ни на минуту. Ответ прозвучал ровно и вежливо, таким тоном высокому гостю корабля разъясняют значение ранговых нашивок на офицерской форме. И последовавшее за ним молчание было таким же ровным и вежливым: человек ответил на вопрос и ожидает продолжения беседы или позволения удалится. И что с этим молчанием делать, Митрих совершенно не понимал. Вроде бы надо почувствовать удовлетворение: белоголовый сказал именно то, что должен сказать хороший раб в ответ на такой «подарок». Именно то, но не так же, Варп его поглоти! — Ты считаешь себя бессмертным, человек? — в этом вопросе не было угрозы, только огромное недоумение. — Нет, чтимый легионер. Но я считаю, что от моей смерти будет больше вреда, чем пользы — и для тебя, и для дел капитана Сахаала. И что в моих действиях нет такой вины, которая перевесила бы вред от моей смерти. — Пока нет, человек. Но остерегайся дать мне повод! — Предупреждение, — терпеливо повторил Лем и снова положил ладонь на рукоятку ножа. — У самого сердца. Он всегда будет со мной, я не забуду. Его тон по-прежнему казался Митриху неправильным. Но правильными были сказанные слова, и легионер предпочел поверить им, отметя всё остальное. — Надеюсь, что так! Повелитель Ночи отступил во тьму. Выждав несколько секунд, Лем коротко поклонился пустоте, развернулся и пошел прочь, навстречу нарастающему гулу подъемника. Даже оставив легионера за спиной, он не позволил себе дрогнуть губами и только чуть ниже опустил веки: Повелители Ночи слишком хорошо видят в темноте, не хотелось бы всё испортить в последний момент. Догадайся, чтимый легионер, от чьих ошибок меня охранит этот амулет? Кто будет спотыкаться о него взглядом и, возможно, лишний раз задумается, вместо того, чтобы сделать глупость? Что «амулет» будет значить для него самого, Лем решил серьезно обдумать позже. Но прямо сейчас запретил себе — жёстко, категорически, даже в мыслях — называть этот нож «трофеем». Слишком опасная шутка, братишка! Игра прекрасна, но только до определенной границы, и именно сейчас есть возможность остановить её эскалацию. Не Митриха остановить, в первую очередь, а себя самого, пока есть силы и готовность. Лем одобрительно кивнул себе и, не удержавшись, сразу же болезненно передернул плечами. Все-таки человек — существо очень телесное, а «коррекция поведения по методу Повелителей Ночи» — сильное, надолго запоминающееся переживание.Глава 5
29 августа 2016 г. в 14:47