Признания

Я могу с уверенностью сказать, что знал его прежнего. Иногда мне кажется, что я знал его с лучшей стороны. А иногда я думаю, что не знал его вообще. *** - Обещай, что никогда от меня не уйдёшь. Мы – парочка перепуганных подростков. Этой ночью идёт дождь, и он сейчас не в лучшем настроении. Он прижимает меня к себе так сильно, будто боится, что я исчезну. Наша квартирка крохотная, тесная и грязная. Крыша снова протекает, а до владельца квартиры невозможно достучаться. Я ослаб от голода, - кроме рамена и заправки для салата есть совсем нечего. Тем не менее, нет на Земле другого места, где я хотел бы оказаться. - Клянусь, мы выберемся отсюда. Мы вдвоём. Вдвоём. Это хорошее слово. Когда он обещает мне весь мир, лёжа рядом, это кажется возможным. *** Его обещание оказалось правдивым лишь наполовину. Мы прорвались, но не остались вместе. Честный обмен? Я так не думаю. Я был бы доволен тем, что жил ничем не примечательной жизнью и умер точно так же, если бы он оставался со мной. Но мы рассорились, и я оказался перед перспективой провести остаток своей жизни без него. Часто я задаюсь вопросом, могли ли мы хоть как-то остаться вместе после всего, что произошло. *** Было бы неправильно утверждать, что я не в курсе того, что случилось. Я это отлично знаю. Как и большинство других катастроф, это не произошло внезапно, без предупреждения. Всё началось с увеличения дистанции между нами. Было время, когда я чувствовал, будто наши мысли были связаны между собой. Но эта связь была слабой и хрупкой, грозящейся в любую минуту с треском разорваться. Отчасти виной этому, я полагаю, были наркотики. Его пристрастия медленно, но верно превращали его в кого-то, кого я едва знаю. В довершение этого, так уж и быть, на нас действовала слава. А потом уже и всё остальное. Я не буду называть имён, но был один человек, которому было выгодно вычеркнуть меня из жизни Трента, и я не сомневаюсь, что он в тайне радовался в тот день, когда я сдался. Мне кажется, Трент чувствовал разрастающиеся проблемы между нами, но ему было нечего сказать. Вначале мы оба делали вид, что ничего не происходит. Я считаю, что мы оба хотели продлить наши отношения, но не хотели работать над этим. Поэтому мы оба отрицали, что у нас вообще была проблема. Я надеялся, что всё наладится. Но этого не произошло. Наше противостояние обострилось. Лучшее, что я могу сказать – это то, что мы имели чёткое осознание того, что нам просто нужно ждать, пока мы не останемся в одиночестве. Я едва помню, из-за чего мы дрались. Из-за всего подряд. Я могу припомнить только одно происшествие в один из таких моментов. Он схватил меня за запястье и прошипел мне в ухо: «Я знаю тебя. Остальных ты можешь одурачить, но я вижу тебя насквозь. Ты – что-то вроде пассивно-агрессивного эмоционального садиста, играющего роль хорошего, ничем не примечательного парня. Ты притворяешься другом каждому, потому что любишь, когда люди чувствуют себя в долгу перед тобой, не правда ли?» Даже сейчас я не уверен, был ли тогда способен ответить на что-то подобное. Самое худшее то, что его суждение о моём характере не было так уж далеко от правды. Я уж точно никогда бы не назвал себя святым. Также верно, что я не слишком-то люблю находиться в центре внимания; предпочитаю действовать за кулисами. И да, один из нас играл «хорошего парня», ибо он постоянно из кожи вон лез, чтобы казаться полным уродом. *** Однажды я почувствовал, будто мы с Трентом становимся одним человеком. Словно две части целого. Моя сестра дразнила меня тем, что я втрескался в него, и я всегда это отрицал. Но были времена, когда он смотрел на меня и я чувствовал, что готов сделать абсолютно всё, чтобы увидеть его улыбку. Наши первые дни были прекраснейшими. Конечно же, тогда они не казались такими уж сладкими. Но тогда всё было намного проще, и все наши проблемы имели определённый смысл. Тогда он постоянно плакал у меня на плече. - Это совершенно безнадёжно, - всхлипывал он. – Мы должны бросить это всё и вернуться в Пенсильванию. Я всегда советовал ему держать голову выше, говорил, что он всё делает правильно, и что мы не сдохнем в канаве. Это было нашей маленькой игрой в шарады. Насколько бы нахально и самоуверенно он ни поступал, Трент постоянно нуждался – быть может, до сих пор нуждается – в заботе и внимании. Быть может, я и тряпка, но правда в том, что мне нравилось присматривать за ним. И я думаю, что Трент сам знал, что был эгоистом. «Не знаю, почему ты всё ещё меня терпишь, но я рад этому», - часто говорил он мне. После десяти лет, проведённых вместе, наши отношения умирали медленной, мучительной смертью, и он не мог это принять. Я тоже не хотел мириться с этим, но не мог вечно отрицать очевидное. Я пригрозил уйти от него, и он глухо рассмеялся. - Уходи, если хочешь. Мне плевать. Я создал твою репутацию. Ты нуждаешься во мне больше, чем я в тебе. Позже я пригрозил ему снова, и на этот раз он отреагировал со злостью: - И это то, чем всё должно закончиться спустя столько времени! Ты хочешь просто уйти, в то время как я поклялся умереть ради тебя… - Нет, не клялся, - пробормотал я. - Что ты только что сказал? – Его голос стал угрожающим, предупреждая меня быть осторожнее. Имей я хоть немного проницательности, то промолчал бы. Но было похоже на то, что мне попросту не хватило мозгов. Я поднял на него взгляд и медленно, не спеша ответил: - Ты не собирался умирать ради меня. Ты хотел умереть вместе со мной. Потому что мы оба были молодыми и безмозглыми, и, как ты знаешь, у тебя не было других вариантов. Он уставился на меня в неверии. Я тут же пожалел о том, что сказал, но уже не мог взять свои слова обратно. Он швырнул в меня стул через всю комнату и вышел прочь. Я сполз на пол и закрыл ладонями лицо. *** Да, у нас был договор о суициде, когда мы были парочкой ничтожеств с дерьмовой работой, погрязших в долгах. И, конечно, на самом деле, как и большинство вещей, это была идея Трента. Первоначально он грозился убить себя, потому что его мечты о карьере музыканта быстро приводили его в никуда. Конечно же, я пытался отговорить его, но он был непреклонен. - Назови хоть одну вескую причину, по которой я не должен этого делать. Я прошёлся по стандартным причинам. «Твои родные будут скучать по тебе», «Всё наладится» и тому подобное. В конце концов я признался, что существует лишь одна причина: я бы не смирился с мыслью, что он покинул меня. К ней он отнёсся уважительно и на время задумался, пока не пришёл к идеальному решению: мы должны покончить с собой вместе! Нам никогда больше не придётся беспокоиться о наших счетах, мы не будем мёрзнуть, болеть и хотеть есть. И, что самое лучшее, мы будем вместе. Я был идиотом, и согласился. Он сделал четыре или пять набросков в качестве плана совместного самоубийства, а я зашёл так далеко, что купил крысиный яд. Вот насколько я был глуп. Я не понимал, что смерть от крысиного яда, возможно, чуть ли не самый болезненный способ умереть, - сродни тому, чтобы быть съеденным заживо. Разумеется, мы это не испытали. Я полагаю, что это отчасти моя заслуга. По соседству от нас проживала стая бездомных кошек, которых мы с Трентом обожали. Мы оставляли окно чуть приоткрытым, чтобы они могли пробраться к нам и добыть еды, которую мы оставляли для них. Итак, в тот день я оставил яд без присмотра, и Мими (одна из кошек) проникла в дом до того, как мы смогли осуществить наш план. Вид её мёртвого тела на половике, представленный нам по приходу домой, выбил все суицидальные мысли из наших голов. Она явно умерла в агонии, истекая кровью изнутри. И этот запах… я побежал за кусты, что находились за жилым комплексом, и бывлевал всё, что ел в тот день. Я опустился на колени возле кустарника и ждал, пока моя голова перестанет кружиться. Вероятно, я провёл минут десять, пытаясь справиться с собой, после чего услышал, как Трент встревоженно зовёт меня по имени. Я набрался смелости и вернулся в квартиру. - Эм, кажется, у нас небольшая проблема, - робко сказал он. Это было всё равно, что назвать Марианскую Впадину немножко глубокой. Тренту тоже было плохо, но он не стал ходить так далеко, как, например, до кустов или до ванной. Вместо этого он обблевал всю кухню. Кроме того, из-за низкой температуры перспектива похоронить Мими казалась невозможной; земля была твёрдой. Я собрал остатки яда, и мы пошли в магазин, чтобы попросить о возврате. Мы поместили тело Мими в картонную коробку и бросили в реку Кайахога. Мы молча ехали домой на дерьмовой машине, радио в которой ловило сигнал лишь одной древней радиостанции. В какой-то момент по странной случайности заиграла песня «You'll Never Walk Alone*». Он подъехал к обочине и разрыдался. - Прости. Мне очень, очень жаль. Он не сказал ничего больше, но я понял, что он имел в виду. Оглядываясь назад, я иногда хочу, чтобы мы поменялись местами: Мими осталась бы жива, а мы с Трентом умерли. Если бы это случилось, то эти глупые обещания о том, что мы останемся неразлучны, оказались бы правдивыми. И он навечно остался бы моим, только моим. *** Вам до сих пор интересно, почему я ушёл от него. Я ушёл потому, что выбился из сил. Я отдавал ему всё, что имел, а он только хотел большего. Он всё больше и больше тонул, и если бы я остался, то, вероятно, только способствовал бы этому дальше. Мне нравится думать, что я сделал правильный выбор, но на самом деле я не знаю. Может, я только усугубил ситуацию. В конце концов я осуществил задуманное и был готов уйти, и он даже не посмотрел на меня, когда я сказал «прощай». Он считал это предательством. Признаюсь, это было жалким поступком. Я сбегал, но у меня не оставалось выбора. Я не мог остаться. В первый день разрыва я пребывал в состоянии шока. Так или иначе, я знал, что это конец. Уже не могло быть никакого примирения или воссоединения. Мы нанесли непоправимый ущерб нашим отношениям, и это уже нельзя было исправить. Я с головой ударился в работу, и это помогло. Но я ничего не мог поделать с тем одиночеством, что наступало ночью. В течение полугода после нашего расставания я постоянно видел его во снах. В одном из таких снов мы были вдвоём в 10050 Сьело Драйв. Мы лежали на постели, свернувшись, и в спальню пробивался рассвет. Я наблюдал за тем, как он спал, а затем он повернулся ко мне и улыбнулся. И тогда я проснулся один. Это были те дни, когда я отчётливо помнил обо всём, что касалось его. Звучание его голоса. Его смех. То, как он склонял голову вбок, когда разговаривал со мной. Спустя годы, первоначальная агония разлуки перешла в тупую боль. Подобные сны прекратились, а воспоминания затуманились. Нужно отдать ему должное (как и себе самому), что даже спустя годы случившееся осталось между нами. Наверное, я просто не тот человек, который стал бы плакаться журналистам хотя бы об одной мелочной обиде, причинённой Трентом, или писать ничтожную книгу а-ля «расскажи всё». Пусть лучше личные проблемы останутся личными. Могу предположить, что он такого же мнения. Позже я слышал, что ему удалось покончить с наркотиками и выпивкой. Сейчас он кажется абсолютно счастливым, и я благодарен ему за это. Я знаю, что тоже ранил его. Несколько лет я провёл с мучительной мыслью о том, что я довёл его до крайности. Но даже без меня он каким-то образом взял себя в руки и, похоже, обрёл стабильность. Я до сих пор работаю над собой, чтобы перестать горевать о том, каким образом мы оборвали наши отношения. Поняв, что ничего уже не изменить, я, наконец, решил принять это. Может быть, однажды мы снова встретимся. Но даже если этого никогда не произойдёт, могу честно сказать: я рад, что мы когда-то были вместе, и годы, проведённые с ним, были одним из самых счастливых времён моей жизни.