XVIII Точки над Ё
— Сёмк, подожди. Семен оглянулся, увидел догоняющую его Ульяну, кивнул Славе, задержавшейся возле клубов. Остановился. — Как вода в озере? — А ты откуда знаешь, что мы на озере были? — Элементарно, Ватсон. Вы со Славей были за территорией, это раз. Волосы у тебя, — тут Семен ткнулся носом в рыжую макушку и с удовольствием втянул аромат Ульяниных волос, к которым примешался легкий запах болота, — еще чуть влажные, это два. Пахнут озерной водой, это три. А самое главное, — Семен понизил голос, — это тот предмет одежды, который утром был у тебя под футболкой, а сейчас ты держишь его в руках. — Да ну тебя, Холмс! Пошли? Ульяна-большая взяла Семена под руку и они степенно последовали к своему жилищу, чинно раскланиваясь со знакомыми. «Степенно» и «чинно», следует понимать с поправкой на характер Ульяны и скрытое Семеново ехидство, конечно. Напротив Генды поздоровались с Ольгой Дмитриевной, воспитывающей не вовремя попавшегося ей на глаза пионера. Она и на Ульяну посмотрела так, что та предпочла спрятаться за Семена. — Знаешь, Сём. Славя что-то начинает понимать. О чем-то догадываться. У нее… — тут Ульяна замолчала, сообразив что не стоит выбалтывать чужие секреты, — … появились вопросы. А я ей сказала, что она скоро все сама поймет. И, Сём. Придется на следующий цикл сюда придти. Я Славе пообещала, что одну ее не оставим. — Славя, Алиса, может быть Ульянка и Мику. Лена вряд ли. А что из себя представляет здешний мой двойник я не знаю. Да, нам придется заглянуть. — Вот только Ольга не меняется. Хотя она столько видела, что могла бы и сама измениться. — Ульяна оглянулась на смотрящую им вслед вожатую. Семен тоже оглянулся и перехватил взгляд вожатой. — Ольге незачем меняться… Ольге действительно незачем было меняться. Потому что под ограниченными взбалмошным ментором и милой, покладистой и доброй эмоциональной матрицей, — третьим слоем, включающим в себя первые два, и полноценной личностью, жила монитор узла, существование которого оказалось секретом даже от создателей микса по имени Ольга Дмитриевна. Это распространенное явление, когда то, что выходит из-под наших рук, оказывается не тем, что мы задумывали, начиная работу. И сейчас эта монитор наблюдала за гостями лагеря, вспоминала Семена и размышляла. «Все возвращается… Последние люди возвращаются домой. Семен вернулся туда, откуда начинал. В кои-то веки активация и побег пошли кому-то на пользу. Поговорить с ним? Поздороваться, наконец. Но ситуация не чрезвычайная — я же не смогу и рта раскрыть. За меня будет говорить даже не Матрица, а Ментор, а что она скажет? Что нужно активнее участвовать в лагерной жизни? Что этому лагерю тоже нужен физрук? И это в лучшем случае. Даже если Семен разговорит Матрицу, то она только поулыбается и скажет, что Семен молодец. Как это все-таки плохо: все знать, все помнить, все понимать, а общаться только раз в неделю с себе подобными. С сестренками, как обе Ульяны не сговариваясь назвали друг-друга. Да, с сестренками. А я теперь ему даже привет от своей сестренки передать не могу. Может, все-таки бросить это дело, пустить узел на самотек? Но Монитора и Матрицу жалко. Тоже личности своего рода. И одиночество. Так хоть с сестренками могу общаться, а иначе — только со случайно проснувшимися пионерами. А еще — страшно». Ольга, улыбнувшись одними глазами, едва заметно кивнула Семену. — Я рада, что ты заглянул к нам. — Я тоже был рад всех увидеть, даже Ольгу Дмитриевну. Теперь будем заглядывать. — Заглядывайте. А потом воспитываемый пионер подергал вожатую за рукав и безмолвный диалог прервался. — Да. Ольге незачем меняться, Рыжик. До ужина оставалось еще целых три часа и в бедном событиями «Совенке» все замерло. Мелкие сосредоточились на футбольном поле. Все, кроме Артема, который, оставшись один в домике, что-то писал. Средний отряд, включая артистов, оккупировал пляж. Алиса учила роль. Ей все-таки навязали роль Оксаны Сергеевны, и сейчас, когда Ульянки не было, она ходила по домику и повторяла реплики. Она бурчала про себя, что ее заставили, но, в глубине души, была рада. Участие в спектакле, как ни странно, приводило в порядок ее мысли и успокаивало. Ульяна-маленькая осваивала территорию Старого лагеря, и в данный момент сидела на верхней площадке лестницы, когда-то спускавшейся к реке с обрыва. В лагере бабы Глаши эта лестница рухнула целиком, в поселке Шлюз она уцелела, а здесь от нее осталась только верхняя площадка. На этой площадке и устроилась Ульянка, свесив ноги в обрыв и разглядывая речной простор во «временно позаимствованный» в клубах бинокль (кибернетики запирали двери, но всегда забывали про форточки). Славе нужно было обдумать разговор с Ульяной-большой, поэтому она опять занялась цветами на площади. Кибернетики решили, что лучше уступить Мику, чем отбиваться, и обустраивали сцену, старательно заглушая стуком молотков бесконечный монолог руководителя музыкального кружка. Семен с Ульяной-большой стояли около хозяйственных ворот, имея в виду все тот же малинник за забором, когда на аллею с тропы шагнули Виола и Анатолий. — Клубнички захотелось… молодожены? «Интересно, — подумала Ульяна, — почему Виоле так нравится изрекать пошлые двусмысленности?» А Виола неожиданно грустно продолжила. — А мы вот ходим и прощаемся. — Составить вам компанию? — Нет, не беспокойтесь, Ульяна. Хотя… Составьте, нам будет приятно. Они пошли обходить лагерь по часовой стрелке, начиная от спортзала и далее вдоль забора к пляжу, а там присели на стыке травы, кустов и песка, глядя на купающихся пионеров. — Вот так каждый раз. Они купаются, а ты следишь за ними. А потом, скажем, Максим и Витя, вот как сейчас, начинают бегать друг за другом, — Виола кивнула в сторону пионеров. — Игра у них такая, дети же. Выскакивают на асфальт. И кто-то из них обязательно спотыкается и его приводят к тебе, с разбитым носом, шатающимся зубом, и очень живописным животом в вертикальную красную полоску. Но главное, с торчащим из этого живописного живота куском арматуры. Или острым сучком. Или еще чем-то подобным. Славя бегает, Ольга бегает, обе плачут. А ты знаешь, что независимо от твоих трудов, пионер завтра будет как огурчик, но все равно делаешь все как надо. Обрабатываешь его по полной программе, потому что давала клятву лечить людей. Да и просто его жалко. Пионер-то не знает, что он завтра будет как огурчик и страдает по настоящему. И все вокруг страдают. А через две недели ты, кажется, принимаешь все меры, но калечится уже другой пионер: или током бьет кого любознательного, или кто с качелей летит. И все повторяется снова. И ты принимаешь и принимаешь меры, и понимаешь, что бороться с этим — это как головы у змея рубить. Что все это зашито в программу, которую сама для себя составила Система. И если ты, Ульяна, говоришь, что Система — это мы сами, то непонятно, для чего это Системе нужно. И тебе пионеров жалко, в том числе и поэтому, и еще за этот замкнутый цикл жалко, в который их сама же запихнула, а теперь не знаешь, как оттуда выдернуть. И ты изображаешь из себя чудовище, чтобы не подпускать пионеров к себе, чтобы не пускать их себе в душу, а потом эта маска так прирастает, что уже не можешь остановиться. А пионер, который опаздывает на неделю, и все что мы смогли сделать для которого, это поселить в этом лагере — у себя на глазах, тычется, как слепой котенок и, кажется, не собирается просыпаться. А потом он внезапно сбегает, сначала подняв на уши, а потом вогнав в столбняк весь лагерь. И жизнь в лагере буквально останавливается. Все ходят как в воду опущенные и столовая не работает, и даже на приезд автобуса обитатели не реагируют. И ты уже подумываешь, не применить ли прибор и не сбросить ли текущий цикл у пионеров, но рука не подымается. А сбежавший пионер не появляется на следующую смену. Вместо него, через несколько циклов, приезжает копия, с нулевой памятью, и еще является проекция того… пионера-искусителя. А сбежавший пионер пропал, о нем никаких известий и ты волнуешься, не встретился ли он с этим же самым пионером. Приборы не показывают изменения состояния Сети, но что приборы… А потом тревога — сброс ста восьми килограмм массы через теплообменник, и тебе опять ничего не понятно. Пока однажды не умудряется дозвониться Денисовна… Виола замолчала, думая о чем-то своем. Все четверо поднялись на ноги и, не торопясь, пошли в сторону лодочной станции. Прошлепали по мосткам, вышли на дебаркадер. Анатолий глянул на остров, зажмурился от солнечного зайчика, отразившегося от воды. — Устали мы, Семеныч. Потому и сбегаем так легко. — Если это легко, Толь, — Семен кивнул на замолчавшую Виолу, — то что же тогда тяжело? Лучше скажите. Как вы думаете, что будет после вашего ухода? В разговор вмешалась Ульяна, пребывавшая, после монолога Виолы в грустно-задумчивом настроении. — Я скажу, Сём. Закроется этот ваш переход через теплообменник. Потому что он держался только на убеждении Виолы, Анатолия и, раньше еще, бабы Глаши, что все происходит именно так. Это за три-четыре цикла произойдет. Но небольшая вероятность попадания сюда или ухода отсюда сохранится. Не смейся, но при помощи магических действий. Не важно, каких, главное — верить, что магия поможет. Это потому что у этой вероятности появится мнимая часть. Четверка уже ушла с пристани и сейчас шла по аллее мимо Алисиного домика. Алиса, привлеченная голосами, выглянула из дверей, увидела Анатолия. Не Толика, а именно Анатолия: подтянутого, быстрого, опасного, сканирующего окрестности цепким взглядом. Округлила глаза и спряталась обратно в домик. — Толяныч, видишь, как ты на детей действуешь? — Ничего, потерпит. Недолго терпеть осталось. А Ульяна продолжала. — …еще несколько сотен циклов и у этой вероятности почти полностью исчезнет реальная часть. Что значит «Как?» Сниться будем друг-другу, а попасть изнутри наружу и наоборот будет практически невозможно. Практически нужно будет опять водородную бомбу взрывать, и, воспользовавшись энергетическим импульсом, создавать пузырь свернутого пространства, а из него уже пробивать каналы сюда. Вот только попадешь ли именно сюда? И вообще, что такое мнимая вероятность — не спрашивай, этого даже Глафира Денисовна внятно объяснить не смогла. Да, Шлюз продублируется. Примерно по тому же механизму, как продублировались лагеря. Один останется здесь, а второй схлопнется и станет для нас недоступен. И все это случится за те же несколько сот циклов. Он ведь построен в таком пузыре. Как это будет выглядеть снаружи — я не знаю. Мне это сейчас неинтересно, а я и так безвылазно два дня просидела над бумагами… На перекрестке четверка уперлась в обоих кибернетиков. Шурик и Электроник как раз опустили на землю конструкцию из направленного вертикально вверх бытового вентилятора и четырех лампочек, смонтированных на деревянной раме. — Пионеры, а у вашего аппарата, кроме пропеллера есть другие… насадки? — Виола вспомнила о своем имидже. — Ой, что вы, Виола, — подскочила Мику с рулоном декоративной бумаги в руках, — это же декорация костра. Вот, смотрите, сюда крепятся полоски бумаги, их раздувает вентилятором, а снизу подсвечивает лампочками, получается как-будто костер. Это ребята придумали, правда красиво? Ну, пойдемте мальчики, а то до ужина поставить не успеем. Анатолий проводил взглядом процессию. — Надо будет сходить на спектакль. Очень интересно, что там она придумала. Ну, Ульяна, что там дальше? — Дальше? Лагеря или узлы, называйте как хотите, разойдутся друг от друга, но переходы между ними останутся доступными. Периметры искривленного пространства вокруг лагерей начнут расползаться, а потом, с точки зрения математики мгновенно, кривизна поменяет знак. И окажется, что лагерь стоит не внутри пузыря, а на поверхности шара. Как на планете. На каждый лагерь, на шестьдесят пионеров и персонал целая планета, и еще куча планет незаселенных. Небольшие, конечно, пятьдесят семь километров диаметром. Правда, это и не планеты вовсе, а, как бы объяснить, тени от Земли на четырехмерных плоскостях. Система сохранится, но изменится очень сильно. Большие сессии между циклами у Системы уйдут, останутся только малые — во время сна. «Только одно это уже хорошо, — подумал Семен, — насмотрелся я на эту большую сессию. Хватило на всю жизнь». А Ульяна продолжала. — Что будет с людьми — я не знаю… — Я знаю, — подключилась Виола. — Я все-таки не зря здесь торчала. Только я коротко. Все будет почти так, как сейчас. Живешь в октябрятах — освободилось место в среднем отряде — добро пожаловать. Живешь в среднем отряде — переходишь в старший. Числишься в старшем, если готов — будь добр осознать себя. Если, осознав себя, хоть что-то изменил в себе самом, то выпадаешь из этой сансары. Ну, а закончится все… так, как и должно в таком случае закончиться. Люди, они умирают. Вот в этом «почти» и заключается. — Виола невесело усмехнулась. — Как почувствовал, что стареешь, значит и выпал. Я, как видите, не старею. — Виола посмотрела на непонимающие лица Семена с Ульяной и сочла нужным расшифровать ребус. — Помните анекдот про девочку, которая смотрит на себя в зеркало и спрашивает: «Бабушка, что со мной?» — а та ей отвечает: «Стареешь, внученька». — А… дети? — Ульяна долго решалась, но уже напротив музыкального кружка все-таки выпалила вопрос, покраснев в цвет футболки. — А вот как начнешь стареть, так будут и дети. Медицина не возражает. До семи лет дети как дети, а потом — в младший отряд, как все. А, еще, про медицину. Там, — Виола неопределенно покрутила пальцем, — вас ни одна медкомиссия не выявит. Как и здесь людей оттуда. Даже нейтринное кольцо, то, что в документации называется «неуничтожимое ядро личности», оно присутствует у всех без исключения. То, что когда-то в древности, называлось Ка. — И что, среди них, — тут уже Семен кивнул в сторону площади, — могут быть люди? Оригиналы? — Почему «могут?» Сам понимаешь, в каких узлах и как зовут, я тебе не скажу. Одна помешалась на вечной молодости, другой от семьи убежал… Кое-кто потом с должности слетел, но попробуй найди оригинал среди идентичных копий. Даже шрамы совпадают. Они говорили еще долго, просто о разных вещах. Семена расспрашивали о его воспоминаниях. «Понимаешь, Семеныч, твои воспоминания о 2007 годе, это похоже, воспоминания или той личности, которую хотели подсадить к тебе, или ты ими заразился от того… пионера, которого ты спровадил в теплообменник. Но это единственная наша информация о внешнем мире. Так что выковыривать из тебя будем все, что сможем». Подошли к медпункту как раз, когда горн протрубил ужин. — Ужинайте без нас… молодожены, а мы еще погуляем. Так что до завтра.Точки над Ё
30 октября 2016 г. в 17:16