Вензель королевы

У Харли Квин никогда не будет детей. У Харли Квин никогда не будет кольца на безымянном пальце. У Харли Квин никогда не будет свадьбы. У Харли Квин никогда не будет семьи. У Харли Квин никогда не будет того, что есть у Харлин Квинзель, идеальной матери, превосходной жены и достойного члена общества. В сломанном, — каждая косточка, — теле и больном, — электрический разряд, — сознании живут двое. У одной коротенькие шорты, крашенные волосы и фанатическая, безумная любовь, убивающая изнутри, а у второй, мерзкой счастливицы, — платья пастельных тонов, крупные локоны и тихая, прекрасная семейная жизнь, да вот только существует она, эта другая, успешная психологиня, никогда не знавшая над собой насилия, лишь в разуме первой. Живет в уютном домике, обосновавшись между приступами безумия и болезненными воспоминаниями, воспитывает двух прекрасных детей, не чая в них души, и не вздрагивает инстинктивно-неправильно, когда любимый муж возносит над ней ладонь, чтобы не ударить, а заправить выбившуюся из прически прядь за ухо. Харли Квин ненавидит эту суку, которой Джокер почему-то сделал предложение руки и сердца в роскошных декорациях, а не приказал без слов выжить, упав в чан с кислотой; ненавидит эту дрянь, стонавшую в преддверии оргазма на шелковых простынях, а не на хирургическим столе между пытками; ненавидит эту сволочь, что каждый день убаюкивает свою плоть и кровь напевами колыбельной, а не задыхается в проклятиях, пронзая очередную глупенькую глотку острым каблуком. Харли Квин считает, что так — несправедливо, что так — когда-нибудь обязательно будет и у неё. Когда-нибудь, думается ей, сжавшейся в клубок на заднем сидении машины, противная Харлин Квинзель посмотрит в зеркало, но вместо своего ухоженного, прекрасного лица обнаружит лишь размазанную красную помаду и потекшую тушь. «Когда-нибудь, — шипит она и до крови закусывает губу Джокера, приставившего к её лбу пистолет, — Харлин Квинзель будет завидовать мне». Слова Харли Квин, мученицы, распятой на чужом кресте, отчаянная молитва, вырвавшаяся воробьем из горла, эхом отдается от стен пустого склада, когда оружие, — лишь бы только незаряженное, — забирается под подол юбки. Ей не страшно, конечно нет, просто немного обидно, что Харлин Квинзель сейчас, наверное, пьет дорогое вино в ожидании, когда любимый наконец-то вернется с работы и позволит романтическому вечеру вступить в свои права. — Что ты сказала? — говорит вдруг Джокер, не тот, что в мечтах и дорогом костюме, а этот, с трудом держащий себя в руках от выстрела подальше. — Я определенно слышал, как с твоих губ сорвалась маленькая птичка, куколка. Харли Квин растягивает губы в арлекинской улыбке, готовясь всеми силами мира убеждать милого, что ему послышалось; Харлин Квинзель находит в косметичке тюбик красной помады и почему-то задумывается, где можно достать пулемет.