Наш дух не сломлен

      Величайшая за историю всего мира империя некогда простиралась на многие мили. Её владения затрагивали все заселённые континенты, о её могуществе и влиянии знал каждый. Британская империя была безжалостна к своим врагам, презирала предателей и уважала союзников. Планы на будущее амбициозны, почти на грани возможностей, ведь величие, пронесённое сквозь столетия, должно продолжать своё существование в столь же властном облике.       Однако, всему этому суждено было остаться лишь мечтами. Впереди — медленное и болезненное разрушение, которое оставит после себя рубцы на сердце, потому что смотря на то, как близкие отдаляются и становятся чужими, невозможно испытывать ничего кроме мучительной боли, разрушающей всё внутри.       Артур всегда считал, что любая привязанность неизбежно порождает слабость и несовершенство, оттого никогда не показывал своё истинное отношения к странам, предпочитая прятаться под масками цинизма и язвительности. Англия слишком сильно любил тех, кто был рядом с ним, но гнал эти чувства от себя. Он боялся потерять весь свой авторитет из-за них. Когда Америка стал независим, Артур вдруг понял, что этот несносный мальчишка на самом деле многое для него значит. Порой, смотря на очередные бессмысленные разбирательства Альфреда с Иваном, он вдруг вспоминает былые времена, наполненные нежностью и заботой о младшем брате, множество волшебных сказок, которые Джонс так любил, и те безмятежные, тихие вечера. Но после этих воспоминаний перед глазами невольно проносятся картины войны за независимость и фраза, что навсегда въелась в разум Англии:       «Ты был таким великим»       Был… Он потерял Альфреда, после чего долго пытался заставить себя возненавидеть его. Но разве он был в силах относиться с неприязнью к тому, кого считал младшим братом? Наблюдая за развитием Америки и за его успехами, Артур не мог не гордиться им, ведь где-то в душе всё ещё осталась забота, как молчаливый памятник былых лет. И пусть Англия никогда не признает этого, но он по-прежнему привязан к Джонсу, словно и не было той войны.       Колонии тоже значили для Кёркленда чуть больше, чем просто завоёванные земли. Отчасти он чувствовал себя наставником, целью которого является защита своих подопечных. К каждому из них он относился с особым трепетом, но не смел показывать этого, открывая подчиненным странам лишь свою грозную сторону. Англия бороздил просторы морей, вёл политические интриги, воевал за новые территории, и всегда позади молчаливо следовали зависимые от него государства. Иногда он мысленно называл колонии семьёй, но, всматриваясь в обращённые к нему взгляды, полные ненависти, Кёркленд осознавал, что для них это лишь принуждение, от которого они бы с радостью избавились. Артур никогда не демонстрировал свои чувства, боясь тем самым потерять авторитет. Однако, в итоге из-за этого он остался один…       Британская Империя, захватив полмира, стала самой могущественной и сильной державой, но это не могло длиться бесконечно. В конце Второй мировой войны Англия понял, что власть ускользает от него, словно песок сквозь пальцы, ведь освободительное движение народов приняло невиданный ранее масштаб. Одна за другой колонии, получая независимость, уходили из империи, разрушая её и заставляя Артура вновь испытывать уже забытую боль от потери части своего государства. Правительство из последних сил старалось удержать власть, сохранить державу, медленно превращающуюся в руины, но история Британской Империи подошла к концу.       Причину саммита в Лондоне знал каждый, поэтому, в тот день страны были особо молчаливы. Даже Альфред был немногословен, словно часть переживаний Англии передалась и ему. Сам Артур не показывал своих эмоций, равнодушным взглядом осматривая присутствующих. Но внутри него боль разгоралась диким огнем. Голос Людвига в полной тишине был похож на раскаты грома, но даже на словах о распаде империи Кёркленд не дрогнул. Теперь он просто Британия, теперь он вновь одинок. Впрочем, такое уже случалось однажды…       После окончания собрания Артур, под удивлённые взгляды оставшихся стран, твердым шагом покинул зал с тем же безучастным лицом. Никто не знал, что, отойдя от здания, он сорвался на бег, чтобы оказаться подальше, уединиться со своими настоящими эмоциями.       Бежать, бежать, чтобы не видеть ничего, чтобы забыть.       Обессилев, он остановился под деревом в каком-то сквере. Кёркленд сидел на земле, вцепившись руками в мокрую траву, стараясь тем самым заглушить невыносимую душевную боль. Казалось, будто часть его тела с особой жестокостью отрезали, стараясь причинить как можно больше страданий. От этого хотелось кричать, но Англия сжал зубы, чтобы ни проронить ни звука. Капли дождя медленно стекали по его лицу, принося ощущение безнадёжности. Кёркленд поднял глаза к серому небу и печально улыбнулся, смотря вслед пролетевшей мимо птице. Даже она несвободна… В этом мире сложно найти существо, вольное делать всё, что оно пожелает. В какой-то степени все мы — заложники обстоятельств. В мире трудно найти созданий более невластных над своей судьбой, чем воплощения стран, ведь они не творят историю, а лишь из века в век проживают её.       Мимо проходили люди, бросая короткие взгляды на сидящего под дождём парня. В их мыслях проносилось недоумение, удивление, озадаченность. В голове каждого проскакивала мысль о том, почему этот незнакомец в таком состоянии. «Должно быть он поругался с семьёй…»; «Очередной пьяница! Как таких только земля носит?!..»; «Сколько же горя у этого человека… Спаси меня, Господь, от такой участи…». Никто и предположить не мог, что насквозь промокший от ливня человек — и не человек вовсе, а воплощение некогда могущественной Британской Империи, потерявший частицу себя в войнах за освобождение. Нет, он продолжит жить, ведь Англия не уничтожена. Но в памяти навсегда останутся вызывающие боль воспоминания об утрате порабощённых государств, что так много значили для Артура. Однако, горько было даже не от развала, а от того, с каким счастьем и улыбками его приняли бывшие колонии. Безусловно, ещё с самого начала было ясно, что особой радости от этого положения они не испытывали, но их ликование от уничтожения империи слишком сильно ударило по Англии.       Эмоции Артура утихли, оставляя лишь безучастность и апатию. Веки подрагивали, но слёз не было. Внутри царила пустота, и это было намного хуже разочарования или жалости к себе. Одна его половина с безразличием вспоминала о пережитом развале, другая же не могла справиться с нахлынувшей волной осознания того, что он абсолютно одинок. Англия не знал, что ждёт его страну дальше, и эта неопределённость давила на него. Создавалось впечатление, что государство неосознанно возвело вокруг себя лабиринт, и своей же политикой загнало себя в один из его тупиков, а теперь не может найти выход.       Кёркленд не помнил, когда в его голову пришла прекрасная (как тогда казалось) идея: залить горе алкоголем. Неподалёку как раз находился паб. В тот день там было многолюдно, но это только обрадовало Англию, потому что в толпе людей он ощущал себя нужным и единым со своим народом. Бармен, видя разбитое состояние парня, заботливо подливал ему всё больше и больше, а его лицо отображало понимание и солидарность. Раскрепощённый алкоголем Артур жаловался ему на то, что он покинут всеми, на полную пустоту внутри. Бармен лишь печально кивал головой в знак согласия и рассказывал истории предательства из своей жизни. «Да что он может понимать? Как смеет свою временную боль сравнивать с моей, которая всегда была внутри, то утихая, то вновь пробуждаясь после разрушения?» — промелькнуло в голове у Англии, но вслух озвучить свои мысли он не мог.       Время шло, и с каждой минутой мыслить становилось всё труднее. Наконец, Кёркленд провалился в состояние эйфории и беззаботности, отбросив всю печаль. Он услышал нелестные отзывы о политике Британии, и тут же ввязался в спор, в котором до хрипоты отстаивал себя и правильность колониальной системы империализма, чем привлёк внимание всех посетителей паба. С разных сторон сыпались комментарии и восхищенные фразы: «Сколько же патриотизма в этом парне!». На протяжении получаса целый паб зачарованно наблюдал за перепалкой трех взрослых, весьма подвыпивших людей и не менее пьяного юноши. И если дискуссия началась с политики, то продолжилась она темой всемирного заговора, а закончилась и вовсе обсуждением экономического потенциала Англии. Остановился спор только когда, когда аргументы иссякли, а начинать новое обсуждение было бессмысленно. Артур, формально доказавший своё мнение в перебранке, пьяной подошёл к барной стойке, чтобы отпраздновать маленькую победу.       Спустя некоторое время Англия понял, что ему уже достаточно. Хотя, правильно было бы заметить, что это слово не совсем подходит для описания состояния Кёркленда, так как «достаточно» ему было ещё несколько часов назад. Сейчас же вернее было бы сказать «больше невозможно». Кто-то с заботой, присущей только собутыльникам в пабах, посадил его в подъехавший кэб и пожелал хорошей дороги. Лица Артур не разглядел, но по голосу предположил, что это один из мужчин, который вёл с ним продолжительный спор. Заплетающимся языком назвав кэб-мену первый пришедший в голову адрес, Англия, откинув голову назад, уснул под шум дождя и тихие автомобильные гудки.

***

Несколькими часами ранее

      Саммит был в самом разгаре, но ни у кого не хватало духа начать обсуждение главной темы собрания — Британской Империи. Каждый поднимал нейтральные вопросы, специально стараясь не затрагивать развал, но привыкший не церемониться и следовать плану Людвиг сам перешёл на острую тему:       — Артур, ни для кого не секрет, что последние годы твоя империя стремительно приближалась к своей кончине. Безусловно, правительство старалось остановить разрушение, но было ясно, что это невозможно, потому что бороться с развалом начали слишком поздно. Процесс гибели державы начался ещё давно, но только сейчас мы подошли к его логическому завершению. Отныне больше не существует Британской Империи, колонии теперь свободны. Но это не означает конец всего. Наоборот, начинается отсчёт нового времени для тебя и твоей страны.       Крауц замолчал, ожидая реакции Англии на его слова. Взгляды всех стран устремились на Кёркленда, который в свою очередь оставался всё таким же беспристрастным. Франциск ожидал от своего заклятого друга если не ругательств, то хоть причитаний по поводу несправедливости всего происходящего. Но до чего же он был удивлён, когда вместо этого наблюдал полное безразличие. И если бы не дрожащая в руке чашка чая, полностью выдающая истинное состояние Артура, никто бы и не заметил за его отличным самообладанием отчаянье, свойственное любому, кто потерял близких.       — Я всё понимаю. Это было необратимо… Но мне нужно время, чтобы привыкнуть к своему новому положению. Если саммит окончен, я пойду. Хотелось бы провести этот день в одиночестве, — с этими словами Англия встал и гордо прошагал к выходу, бросив один короткий, нечитаемый взгляд на Америку. Воцарилась полная тишина, которую не смел нарушить никто. Наконец, придя в себя, Людвиг глухим голосом произнёс:       — Артур прав. Мы обсудили все важные вопросы, известили Англию об официальном уходе колоний, а значит, собрание подошло к концу. Предупреждаю тебя, Альфред, сразу: даже думать не смей о визите к Кёркленду. И это касается всех! Оставьте его одного, если он так хочет. Саммит окончен. До свидания.       Страны, приезжающие на собрания, жили в отелях, однако Россия был исключением. Его любовь к Лондону никогда бы не сравнилась с безграничной любовью к Москве или Питеру, но это место было для него особенным. Иван часто говорил о Туманном Альбионе: «Жизнь здесь — слишком своеобразна и подходит не всем, потому как этот город годится лишь для взгляда со стороны. Все краски стираются, когда заглядываешь в самое сердце столицы. В такие моменты она уже не кажется тем прекрасным городом, полным красоты и очарования, а демонстрирует свой истинный облик: серость окружающего мира, грусть, меланхолию… Но именно ради этого здесь и стоит пожить. Хотя бы недолго…» Члены союза всегда с удивлением слушали слова Брагинского о Лондоне, и часто они вызывали у них волну негодования. Но это никогда не останавливало Россию, и он был счастлив провести лишний день здесь.       Сейчас, стоя у раскрытого окна в своём доме на окраине столицы Англии, он думал о воплощении этой страны. Сейчас Артур пытался казаться сильным, и это ему почти удалось, однако обман не ускользнул от взгляда Ивана. Ему без труда удалось увидеть в напускном равнодушие Кёркленда подавленность и отрешённость. Что сам Россия думал об уходе колоний из Британской империи? Он должен был торжествовать, ведь один из сильнейших врагов потерял былую силу. Но для Брагинского было непростительно радоваться чужим печалям, потому, в какой-то степени ему было всё равно, словно ничего и не изменилось.       Тяжёлые и тёмные тучи давили на виски, вызывая жуткую головную боль. Небо Лондона сверкало от ярких молний и сотрясалось от жуткого грома. Англия окропляла дождем землю столицы, словно избавляясь от непролитых слёз своего воплощения. Россия смотрел на это, раз за разом вспоминая выражение лица Артура во время ухода первой колонии. Этот момент был началом конца.       История — это взлёты и падения, триумфы и фиаско, рождения и смерти. Кто-то оставляет в ней свой вклад, кто-то живёт, а позже исчезает, словно его и не существовало никогда на свете. История складывается из множества действий, которые следуют друг за другом, словно звенья одной цепи. Убери одно, и всё изменится. Для некоторых история — череда имён, дат, событий… Но для воплощений стран это слово имеет сакральное значение, потому что для них история — это жизнь. Каждая война, победа, порабощение и освобождение сказываются на них. Любой шрам имеет свою историю. У воплощений ничего не бывает «просто так». Они рождены вместе со страной, с ней разделят и последний день.       Раздумья Ивана прервал долгий звонок в дверь. Открыв её, он увидел на пороге кэб-мена, держащего на руках сонного Артура. Кэб-мен выглядел недовольным своим положением.       — Знаете, а ведь в мои обязанности не входит доносить пьяных клиентов до их дома, — возмущенно проговорил он, прислоняя Кёркленда к стене. — Разбудить я его пытался — безрезультатно, как видите.       — А что он вообще тут делает? —ошеломлённо проговорил Брагинский, придя в себя после сильного удивления.       — Какой адрес назвали, туда я и поехал. Что-то не так? — сказал кэб-мен, и, получив отрицательный ответ, последовал обратно к машине. Иван тем временем, взяв невменяемого Англию на руки и понёс его на диван в гостиной, где попытался растормошить вдрызг пьяную страну.       Спустя час, бодрый после ледяного душа Артур сидел рядом с Брагинским, нервно теребя ткань своей одежды. Стояла напряженная тишина, в которой каждый думал о своём. Англия искренне недоумевал, почему Россия так просто принял его, привёл в чувство и позволил остаться у себя. Сейчас идея напиться до потери сознания уже не казалось такой привлекательной, потому что это позволило бы лишь на время уйти от проблем. Возвращение же к жизни было наполнено слишком неприятными впечатлениями. И чем больше проблема, от которой убегаешь, тем сильнее она ударит тебя после протрезвления…       Мотивы России были непонятны Кёркленду, ведь несмотря на то, что они являются соперниками, Иван без лишних слов и недовольств позволил ему остаться у себя. Он не стал кричать, не пытался выгнать или ударить чем-нибудь тяжёлым, хотя сам Англия понимал, что заслужил это. Артур был невероятно благодарен русскому, ведь если бы не он, Кёркленд наворотил бы дел, последствия которых пришлось бы исправлять довольно долго. Быть может, самой судьбой была уготовлена их встреча в такой день — недаром в ускользающем сознание появился адрес именно Брагинского.       Бодрость после неожиданных водных процедур, устроенных хозяином дома ради протрезвления нежданного гостя, постепенно начала пропадать. Её место вновь занимало чувство полного отчаянья. Всё ещё хмельной разум страны подбрасывал светлые и яркие моменты прошлого, и от этого подступала горькая тоска. Воспоминания были наполнены духом величия, счастья и свободы. Не было ни рамок, ни ограничений — лишь нескончаемый океан возможностей и бескрайние просторы шансов на победу. В те времена всё решала сила, влияние и умение воздействовать на своих приближённых. Пусть для некоторых эта эпоха кажется разрушительной, разбойной и начисто лишённой власти, но для стран каждая страница истории — рассказ из прошлого, хранящий в себе все самые прекрасные моменты, насыщенный надеждой и верой в светлое будущее.        Эти мысли стали последней каплей, и Англия, не сумев более сдерживать слёзы, закрыл лицо ладонями, чтобы окончательно не опуститься в глазах соперника. Однако, у последнего на этот счёт были совсем иные планы. Россия, присев к Артуру ближе, положил руки ему на плечи и доверительным тоном произнёс:       — Когда мы с Наташей были детьми, Ольга часто говорила нам, что скрывать свои эмоции — это уничтожение самого себя. Подавленные чувства будут расти внутри, снова и снова напоминая о себе, заставляя прокручивать в памяти те тёмные дни. А после слёз, пусть даже их причиной будет радость, становится легче жить, уже ничто не тяготит тебя. Не думай, что мотивы мои корыстны и я воспользуюсь твоей слабостью. Пойми, то, что случилось сейчас с тобой, происходило или произойдёт с каждым из нас. История имеет одной свойство: она всегда повторяется. Меняются даты, личности, места, но события остаются прежними. За две тысячи лет мы пережили многое, и эту боль тоже испытывали, но к ней никогда не привыкнуть. Каждый раз она по-новому отражается на нас, и невозможно предугадать, что несёт очередное событие. Перед лицом тоски для меня все едины: и друзья, и соперники, и незнакомцы. Я всегда помогу, если смогу. В этом и заключается русская душа. Уж не знаю, хорошо это или плохо.       Однако Англия будто и не слышал этих слов. Он, обхватив колени руками, сидел на ветхом диване и с трудом пытался успокоиться, продолжая шептать что-то неясное. Слёзы одна за другой, скользя по подбородку, падали вниз, но Кёркленд не замечал этого. Мысленно он был в далёком прошлом, где расстановка сил была совсем иной. Он вспоминал своё детство, братьев, которые слишком неоднозначно относились к нему. В голове проносились фрагменты войн, страдания, счастья, ликование от того, что Америка выбрал именно его и сломленное состояние после войны за независимость. Всё разом обрушилось на сознание Артура, заставляя его заново пережить свою историю. Это был единственный способ вновь прийти в себя.       За этими мыслями Англия не заметил, как прижался ближе к России, обхватив его плечи руками. Иван, произнося какие-то успокаивающие слова на своём родном языке, ладонями гладил его по спине, пытаясь утешить погрузившуюся в свои воспоминания страну. Слёз уже не было, лишь краткие всхлипы и сбившееся дыхание, но даже это не означало конец неожиданной вспышки рыданий. Брагинский ещё сильнее прижал Кёркленда к себе, будто старался этим жестом защитить его от всех бед и напастей, и даже это мнимая ограда помогла Англии почувствовать себе немного лучше и спокойнее.       На протяжении всего следующего часа Кёркленд, не контролируя себя, говорил обо всём, что копилось многие столетия. Его слушатель сидел молчаливо, но внимал каждой произнесённой фразе. В какой-то момент у Артура появилась навязчивая мысль: «Ведь несмотря ни на что, он остаётся моим соперником. Рассказывать ему обо всём — полнейшая глупость, совершенно ужасная идея». Но вместе с этим пришло осознание того, что он и без того поведал уж слишком много лишнего, теперь терять нечего. Слова лились единым потоком. Порой, они были сказаны невпопад, а предложения не хотели выстраиваться в единую линию, ведь там, где начинаются эмоции, отключаются мысли. Англия вспоминал каждое завоевание, все правящие династии: от Нормандской до Виндзорской, по-особенному затрагивая Тюдоров. В его мыслях проносилась Елизавета I, Генрих VIII, Черчилль, Виктория. Он рассказывал о каждой колонии, о каждой завоёванной земле, особенно выделяя время, проведённое вместе с Америкой. Взгляд его был направлен сквозь Россию, будто разговаривал Англия сам с собой. Постепенно речь становилась всё медленнее и невнятнее, пока и вовсе не утихла.       — Может ты это… чай хочешь? — неуверенно предложил Иван, вставая с дивана. Плохо соображающий Артур посмотрел на него с подозрением и отказался, на что Брагинский лишь усмехнулся: — Неужели я дожил до момента, когда англичанин отказался от чая? Ведь он завоевал ваши сердца ещё с самого начала. Да, Катарина Браганская оказала огромное влияние на культуру страны. Но если бы ты знал, как карикатурно выглядите вы все, так пафосно распивая чай.       — Не смешно, — резко ответил Англия, вздёргивая подбородок и принимая как можно более независимый вид: — Неси свой чай. Хотя, уверен, на вкус он также отвратителен, как и твоя водка.       — Язвить уже начал? Это хорошо. Значит, тебе уже лучше. Но вот про водку не надо, а то и получить можешь, — сказав это, Иван исчез на кухне, оставляя Артура одного. Он воспользовался появившейся свободной минутой, чтобы осмыслить положение. Ему стало легче — это факт, но самое пугающее во всей этой истории было то, что прямо сейчас он позволил сопернику полностью узнать себя. И пусть Россия и говорил о понимании и солидарности, Кёркленд не верил ни единому слову. Ведь Иван — Империя Зла, тот, кому нельзя доверять, а Артур, ослепший от раздирающей тоски, забыл об этом, доверился тому, личность которого вечно скрыта за дежурной улыбкой. Только сейчас он понял, какую ошибку совершил и насколько был глуп, но осознание пришло слишком поздно, назад уже ничего не вернуть.       Чай, принесённый Брагинским, оказался действительно прекрасным и ароматным, а добавленные туда листики мелиссы придавали горьковато-пряный вкус, что делало напиток ещё более пикантным. Но Артур бы никогда не признал это, и, бросив лишь краткое «Хорошо, но могло быть и лучше», вновь замолчал.       — Россия, а что бы ты чувствовал, если бы СССР распался? — неожиданно спросил Англия после долгого молчания. Он внимательно уставился на Ивана, ожидая ответа. Но стоило лишь хозяину открыть рот, как Кёркленд, не дав ему сказать и слова, добавил: — Я говорю про полный развал, который бы не оставил после себя ничего. Что, если сёстры уйдут от тебя? Вы — сверхдержава, но рано или поздно это закончится, и…       — Не смей даже думать об этом, — грозно прошипел Брагинский, схватив Артура за подбородок, тем самым заставляя неотрывно смотреть в глаза. — Это никогда не произойдёт, слышишь? Никогда! Наш союз нерушим, и не появилась ещё сила, способная изменить это! Не сравнивай мои республики со своими колониями, потому что мы живём в единстве, любви и взаимопонимании. Они не порабощены мною. Мы — семья, а это многое значит. Союз был заключен по воле народа, и только по его воле распадется. Мои сёстры всегда со мной, в их мыслях нет предательства, они никогда не вонзят мне нож в спину, ведь на это способны только вы, западные страны. Для вас нет ничего святого, но мы другие…       Так размеренно и прошёл весь вечер. Где-то мнения расходились, и начиналась словесная перепалка, заканчивающаяся либо хлёсткой фразой Артура, либо угрозой Ивана. Страны вспоминали своё прошлое, но теперь в их словах сквозил лишь восторг и светлая грусть от того, что те чудесные времена прошли. Англия с удивлением отметил, что ему легко и свободно в обществе России. Он понимал его, несмотря на то, что общего у них было мало. Разговор шёл непринуждённо, а неловких пауз не было и в помине. После общения с Брагинским, Кёркленд стал совсем иначе воспринимать уход колоний. Теперь для него это была очередная страница истории, которых в будущем будет ещё множество. Он понял, что воспринял всё излишне серьёзно, ведь всё рано или поздно проходит. Ничто не вечно в этом мире. Как-то Иван сказал ему:       — Ты ведь по-прежнему любишь Америку, не стоит отрицать этого. Все заметили взгляд, которым ты его одарил перед уходом, но никто не сумел его понять… кроме меня. Забота, сострадание, желание помочь… Даже в тяжелый для тебя момент ты думал о нём. Да и в твоих словах сегодня излишне часто проскакивало его имя, хотя и с какой-то небрежной ненавистью. Понятно, что за этой ненавистью скрыто нечто другое. Братские чувства, возможно.       Англия лишь кратко кивнул, удивляясь тому, как русский быстро раскрыл его. Прочем, чего ещё ожидать от того, кому известно о тебя всё, благодаря излишне болтливому во время пьянки языку?       Но несмотря ни на что, Артур был благодарен Ивану, поскольку он был рядом тогда, когда не было никого, пусть это произошло и не по его желанию. Брагинский помог Кёркленду иначе взглянуть на все события, что было очень ценно. День близился к концу, и Англия понял, что вместе с солнцем ушла и его печаль.       Этот день навсегда изменил две враждующие страны…       И что бы ни случилось в будущем, его отношения с Россией уже никогда не будут прежними.

***

1991 год. Санкт-Петербург, Россия

       Время близилось к позднему вечеру. Снег накрыл молочным полотном крыши домов, засыпал землю блестящими сугробами. На проспекте не было ни души, лишь озябшая от холода собака пробиралась сквозь насыпь, то и дело отряхивая свою шерсть от прилипших снежинок. Из окон доносился смех и негромкие разговоры, которые наполняли спящую улицу атмосферой уюта. В одном из домов маленькая девочка, поднявшись на подоконник, зачарованно и так по-детски волнительно наблюдала за снегопадом, словно это было главное чудо в её жизни. Ближе к ночи разбушевалась вьюга, и звучанием своим она напоминала тихую колыбельную песню, сотворить которую могла лишь зима.       Но не для всех этот вечер был наполнен духом волшебства. В душном зале заседаний страны, нетерпеливо поглядывая на время, слушали монотонный голос Германии, который в точных деталях описывал весь процесс, причины и итоги развала Советского Союза. Подавляющее большинство находящихся там — пусть они и были рады краху сверхдержавы — демонстрировали крайнюю степень сострадания, но любому было бы ясно, что это лишь показная печаль, скрывающая за собой ликование. Однако Альфред не удостоил Ивана и бывших союзных республик даже словами сожаления. Америка не считал нужным скрывать своё торжества и сиял от счастья всё собрание. Впрочем, никто не ожидал от него чего-то иного.       Этот день не был наполнен эмоциями. Всё происходило до ужаса сухо и официально. Никто из представителей бывшего союза не высказал ни слова, ведь они переживали тяжелый момент своей истории. Но хуже всех выглядел Иван — подавленный, полностью сломленный он уже не являлся сверхдержавой, вселяющей ужас в искаженный разум западных стран. Теперь Европа могла облегчённо выдохнуть. «Союз нерушимый республик свободных» всё же нашёл свой конец.       Впереди одно из самых непростых моментов страны — десятилетие разбоя, дефицита, кризиса. Лихие 90-е, после которых Россия ещё долго будет приходить в себя и вновь налаживать своё положении на мировой арене. Впереди годы полного уныния, подавленного состояния и сокрушения для Брагинского. Но всё это произойдёт позже, сейчас же все по-прежнему слушают унылый доклад Людвига, абсолютно никому не нужный, ведь каждому и так известно всё, что необходимо знать о падении союза. Вскоре Крауц замолчал, присаживаясь на своё место. Воцарилась тишина, так как никто не знал, что сказать, а улыбка Джонса в этот момент казалась слишком неуместной и глупой, ведь молчание отчасти было траурным.       — Уверен, вы ждёте моей речи, — тихо начал Иван, осматривая каждого присутствующего. Его голос звучал слишком глухо, а взгляд метался от одной страны к другой, как бы ища поддержки… которой не было. — Что ж, я могу сказать лишь одно… Распад союза — не конец нашей дружбы. Я надеюсь, что мы навсегда останемся верными союзниками друг для друга, ни на секунду не забывая нашей общей истории. Мы с вами пережили многое, переживём ещё больше, но уже не в качестве большой семьи единого дома СССР, однако каждый может рассчитывать на поддержку бывших союзных республик. Бесспорно, поколеньям мы оставили историю, насыщенную на события. Однажды в будущем мы соберёмся вместе и вспомним о былом без сожаления, без слёз, а лишь с лёгкой ностальгией о прошедшем. Где-то была допущена ошибка, которую не заметили или не захотели замечать, но она осталось позади, её уже не исправить. Сейчас главное — оправиться от этого. Отныне никто из нас не вернётся в большой уютный дом Союза Советских Социалистических Республик. Теперь каждый — сам по себе…       Произнеся свою речь до конца, Россия опустил голову и, выждав минуту, покинул зала под обескураженные взгляды стран. После его ухода все значительно расслабились и уже не скрывали своего истинного отношения к сложившейся ситуации, несмотря на то, что республики всё ещё находились на саммите. Неожиданно Америка поднялся со своего места и подошёл к столу Ивана, с которого взял раскрытый листок бумаги.       — Рашка оставила нам послание, — довольным голосом проговорил он. — Что ж, посмотрим, что не осмелился сказать вслух Иван… — На мгновение помещение погрузилось в абсолютную тишину, которую прервал громкий и заливистых смех Альфреда. Вытерев поступившие от веселья слёзы, он зачитал притворно жалобным голосом, то и дело срываясь на хохот: — «Пожалуйста, придите ко мне».       Тишина сменилась смехом государств. Их веселила подавленность страны, которую считали сверхдержавой, которую боялись и остерегались. Им нравилось, что русский испытывает боль от разрыва союза. На их лицах сияли улыбки, на которые не осмелился бы никто в присутствие самого России. Лишь Артур оставался всё таким же беспристрастным, непроницаемым взглядом смотря на своего брата.       У стран нет друзей, есть лишь союзники, но это положение очень шаткое, и в одночасье тот, с кем ты бок о бок сражался и вёл дружественную политику может встать на одну сторону с твоими врагами только потому, что для него это будет выгоднее. Каждый пытается не просто быть сильнейшим, а подчинить себе все остальные государства, стать единоличным правителем. Реальность воплощений стран отвратительна, потому как отражает все политические и экономические шаги, что само по себе скверно. Положение вынуждает ненавидеть и презирать все государства, которые хоть немного сильнее, чтобы не позволить им отнять у себя мнимое могущество и величие. И чем более могучая страна, тем больше на неё рушится грязных слов и нелепых обвинений. Англия, впрочем, как и все остальные, понимал это и ясно осознавал, что причина негативного отношения к СССР и России — лишь результат их силы. Однако столь явного неуважения к разбитой стране он не ожидал и считал подобное поведение дикарством. Во многом из-за изменившегося отношения к России. Сам от себя того не ожидая, Кёркленд искренне хотел помочь Ивану.       Спустя несколько минут, во время которых шло обсуждение мировых новостей, Людвиг объявил об окончании саммита, и все поспешили как можно быстрее покинуть душное помещение и оказаться на свежем, морозном воздухе, абсолютно не думая о короткой записке Брагинского. Лишь Украина и Беларусь, отойдя в сторону, о чем-то беседовали, активно жестикулируя и явно упрекая друг друга. Англия, заметив это, как бы случайно уронил свою папку и принялся неспешно собирать разбросанные по полу вещи, наблюдая за дальнейшими действиями сестёр. Через минуту, раздражённая Наталья, выскочила из помещения, бросив Ольге несколько слов на своём родном языке. Их значения Артур не понял, но по интонации догадался, что только что стал свидетелем ссоры двух бывших союзных республик.       Украина тем временем подошла к столу Ивана и бережно взяла смятый лист. Она смотрела на запись, и слёзы катились по её щекам. В голове проносились фрагменты детства, и она, не сумев больше сдерживать себя, накрыла лицо ладонями, всхлипывая. Кёркленда Черненко не заметила. Придя в себя, она вышла из зала. Опомнившись, Англия последовал за ней.       — Эй, Украина, подожди, — оклик Артура эхом пронёсся по пустому коридору. Ольга, одарив Англию удивлённым взглядом, замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась. — Ты же взяла адрес Рос… Ивана? Пожалуйста, отдай его мне. Это очень важно.       — Ты будешь последним, кому я решу отдать его. И без того вы достаточно сделали. Радуешься, что союза больше нет? Это ничего. Может вам и удалось наше единство разрушить, но дух сломить никто никогда не сумеет! Мы ещё покажем вам, на что способны… А сейчас уйди с глаз долой, пока я в состоянии себя контролировать, — глубоко вдохнув и пристально посмотрев на Англию, Украина покачала головой и, отвернувшись, пошла дальше. Она думала о России, о его состоянии сейчас. Его взгляд был полон безнадёжности и усталости. Брагинский устал сражаться, биться за первенство, устал обретать, а затем терять сестёр и близкие по духу страны, устал от положения неопределённости, от того, что вчерашние союзники сегодня стали соперниками. А записка, оставленная на саммите — словно немой крик о помощи. «Пожалуйста, придите ко мне».       — Ольга, прошу, не уходи! Выслушай! — прокричал Кёркленд, бросившись вслед за девушкой. Он схватил Черненко за запястье, заставляя обернуться. — В этом тяжело признаваться, но Иван стал единственным, кто помог мне в тяжёлый момент. Я сейчас говорю про развал империи. Десять лет назад он вытащил меня из паутины, в которую я загнал себя своими мыслями и подозрениями. Россия спас меня от одиночества, не выгнал, когда я ввалился пьяным к нему в дом, а успокоил и сделал всё возможное, чтобы я пришел в себя. Отправиться к нему сейчас — значит вернуть долг. Пойми меня, я лишь хочу, чтобы всё вновь было хорошо. Пожалуйста, скажи адрес.       — Ох, я не знала об этом… — обескуражено произнесла Ольга, отступая на шаг назад. — Если это правда, то ты поступаешь правильно. Но если всё сказанное — ложь, то ты недостоин быть джентльменом, коим себя называешь… Россия не в том состоянии, чтобы выслушивать твои язвительные реплики. Одумайся, не дави на больное, это низко. К тому же, я почему-то верю тебе. Не разбей же моё доверие. — сказав это, Черненко протянула Англии листок, утирая ладонью подступившие слёзы. Артур, с благодарностью посмотрев на Украину и поспешил к выходу из здания, чтобы поскорее оказаться у нуждающегося в поддержке Ивана.

***

      Иван сидел у окна и смотрел на снегопад. Всюду лежали белоснежные сугробы, сияя из-за слабых лучей солнца, с трудом прорывающихся сквозь тёмные тучи, которые заслонили небо. В комнате тихо играл патефон, разнося по всему дому медленную мелодию. Россия надеялся и ждал своих друзей, сестёр и просто союзников. Он надеялся на их поддержку в тяжёлый момент, но где-то в глубине души понимал, что всегда был одинок, навечно одиноким и останется. Неожиданно раздался звонок в дверь. Обрадовавшись, Брагинский пошёл открывать, и ошарашено застыл, когда увидел на пороге раздражённого и замершего Артура. Тот шмыгнул покрасневшим носом и с ноткой раздражения сказал:       — Ваши зимы — это отдельное явление, которые даже не стоит обсуждений. Брр! Ну как в декабре может происходить нечто подобное?       Иван замер. Бессмысленная речь Артура, его неожиданное появление на пороге дома — всё это больше напоминало галлюцинации от выпитого алкоголя. И Брагинский непременно списал бы всё на них и закрыл дверь, если бы количество выпитой водки не было столь малым. Англия тем временем, бросив обвиняющий взгляд на хозяина дома, демонстративно поёжился и потёр нос. Россия от этого пришёл в себя и сделал шаг в сторону, пропуская гостя в дом.       Кёркленд, не церемонясь, прошёл на кухню, по-прежнему хмуря лоб. В глаза тут же бросились многочисленные бутылки водки, одна из которых была почти пуста. Он, неодобрительно покачав головой, взял её и тут же отшатнулся от запаха крепкого алкоголя. Сейчас настроения пить не было, тем более русскую водку. В приоритете на данный момент было помочь Ивану прийти в себя и не позволить ему уничтожить все эти запасы алкоголя, так как последствия определённо не понравятся никому.       — Чаю? — предложил Брагинский, заставляя Кёркленда вздрогнуть и отшатнуться от неожиданности. Взгляд России, направленный точно ему в глаза, был уставшим и наполненным каким-то пониманием, словно он видел мотивы Артура насквозь. Это было более чем странно, потому как сам Англия не имел точного представления о своих дальнейших действиях. Он направился в дом России, поддавшись эмоциональному порыву и желанию помочь. И вот, он здесь, но что теперь?.. Он понимал, что не нужен в этом месте, что правильнее было бросить всё, полететь ближайшим рейсом в Лондон и радоваться вместе с большинством стран развалу СССР. Понимал, но не мог поступить так. Что-то изменилось в нем. Возможно свежа ещё была память о дне его краха и о том, кто помог и поддержал.       — Да, знаешь, я хочу чай, — ответил Артур, заполняя образовавшуюся паузу, — однако и себе принеси, потому что это, — Англия указал на стол, полный горячительных напитков, — не лучшая компания для тебя. Не пей, это не решит проблем.       — Прекрати, — сурово проговорил Россия, делая шаг вперёд и заставляя Кёркленда испуганно прижаться к стене. — Не делай вид, будто заботишься обо мне и желаешь помочь. С моей стороны было бы наивно поверить в твои благие намерения. Я предвидел, что моей запиской воспользуются против меня, это ничего. Но от тебя я такого не ожидал. Я не прошу какой-то большой благодарности за тот день, ведь у меня и в мыслях не было шантажировать или требовать чего-то от тебя, но ты мог бы поступить иначе.       — Мне жаль тебя, — горько усмехнулся Артур, с вызовом смотря на Ивана. — Жаль, потому что ты настолько привык к подставам и предательствам, что уже не веришь в искренность, ожидая очередной ловушки или чего-то подобного. В одном ты прав, я мог и должен был поступить сдержанно. Однако, поставив своё здоровье под существенную угрозу, так как пьяный и расстроенный ты не контролируешь себя и становишься агрессивным, я стою сейчас перед тобой и хочу помочь. Неужели и этого мало, чтобы ты поверил и отнёсся нормально к моему присутствию здесь и сейчас?       Россия лишь отмахнулся от него и, не говоря ни слова, покинул кухню. Англия, не желая оставлять всё как есть, нагло последовал за ним. В нём заиграло какое-то странное чувство, напоминающее дежавю: он вновь незваный гость, вновь развал, воспоминания, причиняющие страдания, чай с мелиссой, который сейчас заваривает Брагинский. Но теперь он, Кёркленд, должен постараться сделать всё то, что было сделано Иваном для него.       Ещё одна причина, из-за которой Артур бросил всё и приехал — задетая гордость, ведь Россия, бесспорно, вытащил его из положения, избавиться от которого сам Англия был не в силах. Давящее осознание этого факта не давало ему вновь действовать против Брагинского, и Кёркленд несколько лет сохранял нейтралитет, чем сильно удивил и правительство, и другие страны, а заодно вызвал у Ивана лишние подозрения. И сейчас появилась прекрасная возможность отплатить «долг» и вновь вернуться к прежнему поведению, восстановив искалеченную гордость.       Но Россия упрямо не шёл на контакт, не позволяя просто встрече превратиться в более дружественную посиделку, чем сильно раздражал и загонял в тупик Англию. Он думал, что Брагинский будет бесконечно долго благодарить его, сетовать на несправедливость жизни и по заслугам оценит оказанную помощь. И то, что Иван поступил противоположно ожиданиям ужасно сердило и обязывало к действиям, потому что на Кёркленд дал себе чёткую установку растормошить столь недружественно настроенную страну.       — Это нелепо, — после недолгого молчания сказал Артур, подойдя к Ивану, усердно делающему вид, что он занят изучением документов. — Ты сам просил прийти, а теперь, когда твоя просьба была услышана, ты делаешь вид, будто меня не существует. Разве так поступают? Ты выглядишь слишком невозмутимым для страны, империя которой распалась. Смотря на тебя, невозможно даже допустить мысль о том, что произошло что-то плохое. Я реагировал на уход колоний более болезненно, хотя — давай признаем это — их было не сравнить с твоими республиками. «Не сравнивай мои республики со своими колониями, потому что мы живём в единстве, любви, взаимопонимании, и они не порабощены мною. Мы — семья, а это многое значит»: кажется, так ты ответил мне на вопрос о распаде. Да, я, на собственное удивление, запомнил эту часть нашего общения особенно хорошо. Так если вы семья, к чему подобное равнодушие?       — Меня больше интересует, к чему подобная заинтересованность? — Россия понял взгляд на своего собеседника и, словно решив что-то важное для себя, уже тише добавил: — Эта записка адресовалась другим странам. Я не рассчитывал на внимание запада. Я не мог сказать всё это вслух своим сёстрам и предпочёл такой позор. Надеюсь, Америка полностью воспользовался поводом унизить меня? Потому что если нет, то я не предоставлю ему более удачного момента в будущем, — отшутился Иван, но позже еле слышно произнёс: Артур, они придут?       — Конечно… Все взяли твой адрес. — В тот момент Англия не мог сказать правду, ведь голос Росси был наполнен отчаянной надеждой, рушить которую не было сил. Он соврал, зная, что его ложь слишком недостоверна, что Брагинский сразу всё поймёт, что глупо пытаться отсрочить момент, когда он поймёт истинное положение дел. Артур осознавал, что не стоит продолжать, но всё же улыбаясь добавил: — Мне пришлось достаточно долго уговаривать их всех, чтобы они не пришли так сразу и не испортили моё исключительно искреннее желание оказаться рядом с тобой первым.       Улыбнувшись, Россия кивнул. Произнесённые Кёрклендом слова прибавили ему уверенности в том, что он всё ещё нужен. Однако, от его улыбки Англия почувствовал себя ужасно. Ему нестерпимо хотелось признаться во лжи. В том, что адрес его взяла лишь Украина, что другие республики поддержали смех Альфреда, что сегодня вечером придёт одна бесконечно его любящая Ольга. Но, смотря на счастливое лицо, он не смог сказать ни слова об этом. Зато ощущения неприятного осадка на душе лишь обострились.        Когда он стал таким внимательным по отношению к своему сопернику? Неужели дело лишь в благодарности, и завтра всё вновь станет как прежде? Нет. Артур достаточно долго пытался утешать себя мыслью, что всё пройдёт, как только он вернёт долг Ивану, но вскоре признал, что врёт сам себе. Ведь дело вовсе не в благодарности и не в гордости, а в изменившемся отношении. Он видел истинного Россию — страну, готовую помочь, прийти на помощь в любой момент; не империю зла, а государство с чувством умора и безграничной любовью ко всему. Ему удалось разглядеть в Брагинском не дежурную улыбку, которой он одаривает всех на саммитах, а искреннюю, наполненную эмоциями.       — Ты всё ещё можешь уйти, — безэмоционально проговорил Иван, пристально смотря на Кёркленда. Он не хотел видеть его, так как лицо англичанина напоминала ему о западе и всех его обитателях. Русь, Россия, СССР подарили Европе бесчисленное множество побед, спасали страны от подчинения агрессорам, сражались не только за свою свободу, но и за свободу других империй и государств. Но что Иван получил в итоге? Лишь ненависть во взглядах бывших друзей. Так было всегда, и ему давно пора бы смириться с такой расстановкой. Но раз за разом Россия верил в чудо, и каждый раз его не было. Только в момент, когда всё встало на свои места, а Брагинский не надеялся ни на что, Англия появляется в его доме и пытается влезть ему в душу. Ох, как хотел бы Брагинский, что бы намерения Артура были искренними, настоящими! Но разве мог он, отбросив историю прошлого, вновь обрести надежду на поддержку запада? Хотел, но не мог.       — Ты ещё не понял? — спросил англичанин ближе подходя к русскому. — Я не оставлю тебя. Что бы ты там себе ни надумал, я пришёл к тебе не для того, чтобы узнать твои слабые стороны и рассказать о них Альфреду. Тебе ведь нужна помощь, так почему бы не получить её от меня? Ты знаешь обо мне слишком много и всегда можешь поведать другим странам о моих слабостях, поэтому тебе нечего терять. Решай!       Взгляд Англии слишком проникновенный, излишне открытый, чрезмерно искренний. Он говорил больше, чем все произнесённые слова. Россия впервые видел Артура таким, и казалось, будто сейчас можно понять его полностью, лишь взглянув, узнать все намеренья и планы. Глаза Кёркленда светились немым ожиданием, словно он готовился услышать приговор, и в то же время в них плескалась огромная надежда на положительный ответ. Иван хотел, чтобы всё это оказалось правдой. Но мог ли он верить? Хотел и мог.       Россия громко засмеялся, откидывая голову назад, заставляя гостя недоумевать. В голове Артура с неимоверной скоростью пролетали все возможные варианты, которыми бы можно было объяснить резкую смену настроения хозяина дома, но ни один из них не подходил под сложившуюся ситуацию.       — Объясни, что происходит, иначе я подумаю, что ты сошёл с ума. К слову говоря, такой расклад меня не устраивает, поэтому я надеюсь на нормальное состояние твоей психики —возмутился Кёркленд, внимательно смотря на страну, смех которой постепенно начал стихать.       — В какой-то степени ты прав. Прости, это уже истерика, — улыбнулся Брагинский, чем сильно насторожил Англию. — Я подумал и пришёл к выводу, что ты вполне сгодишься на роль моего собеседника сегодня. Я принимаю твоё предложение.       Артур молчал, рассматривая Ивана. Его улыбка, смех, радость — всё это наигранно, причём на удивление плохо и фальшиво. Он из последних сил старался выглядеть счастливым, но это давалось ему всё труднее, ведь осознание своего положения постепенно завладевало его умом, а это грозило принять ненужный опасный оборот.       — Перестань стараться выглядеть сильнее, чем ты есть на самом деле. Оставь свои маски для моего брата, а сейчас дай эмоциям выйти. Ты должен доверять мне, я… я не оставлю тебя. Ольга ведь рассказывала тебе про подавление чувств и про то, чем оно может закончиться. Я был пьян, но всё же помню эту историю.       — Артур, разве я могу иначе? — моментально посерьёзнев ответил Брагинский. — Если бы я всегда показывал свои чувства, говорил, что думаю и делал, что хочу, то уже давно не был бы ведущей державой. Привычка улыбаться невзгодам сформировалась давно, и преодолеть её не так просто. Это единственный способ не впасть в отчаяние окончательно. Улыбаясь, я словно заставляю сам себя поверить в то, что всё хорошо. Это помогает не всегда, но иногда является единственным спасением. А чего ты ожидал от меня? Море слёз, печали и воспоминаний? Время для этого ещё не настало. Хочется остаться в одиночестве на краю мира и поддаться разрушающей волне ностальгии. В такие моменты начинает казаться, что ты единственный на свете, и постепенно приходит осознание ничтожности всех проблем. Не существует ничего вечного, всё когда-нибудь закончиться. Придёт конец и сложному этапу жизни, который смениться радостной историей, полной побед и триумфов. Я понял это давно и стараюсь относиться так ко всем событиям. Помогает.       Ни Англия, ни Россия так и не поняли, что этот разговор — начало новых отношений. Они стали ближе, понимали друг друга, словно всегда мыслили в одном направлении, что было отнюдь не так. Разногласия встречались довольно часто, в основном начинающиеся из-за различий в восприятии мира. Но каждый упорно продолжал делать вид, будто их не существует, и они на одной волне. Артур понимал, что повлечёт за собой такой внезапный интерес к Ивану, однако отказываться от общения из-за нелепых предрассудков Америки, навязанных всей Европе, он не собирался. Альфред, ослеплённый триумфом, не заметил сплочённости двух враждующих стран. Он перестал воспринимать Брагинского всерьёз, о чем вскоре пожалел.       Кёркленд покинул дом России с чувством выполненного долга и думал о том, что с этого момента всё вновь станет по-старому, однако ситуация была иной. Он на подсознательном уровне стремился быть ближе и Ивану и, каждый раз замечая подобные мысли — а порой и действия — тут же мысленно отдёргивал себя и старался переключить внимание на что-то нейтральное. Находиться рядом с Джонсом не было сил, так как он только и делал, что обсуждал развал СССР, а эта тема была слишком нежелательна для Англии. Артур старался удерживать свои порывы находиться в обществе Ивана недолго, в какой-то момент он, наплевав на всё, стал проводить с Россией больше времени. Последний вовсе не был против. Так всё и началось.       В 2000-х, когда Российская Федерация начала свой подъём, Альфред почувствовал, что пора предпринять меры. И первым на ум пришёл Англия. За десять лет отношения Брагинского и Кёркленда перешли на уровень «лучшие друзья», что было слишком странно. С самого начала Джонс был уверен в том, что такая резкая смена отношений — лишь хитроумный план Артура по окончательному свержению России, но вскоре мотивы прояснились. На удивление Джонса, в них не было ни обмана, ни хитрости, ни лести. Политика по-прежнему поддерживала Америку и действовала против России, и это стало моментом, когда воплощение страны не полностью отражало её действия на мировой арене.       Артур был с Иваном всегда: переживал вместе с ним и подъём, и кризис, взлёты и падения, улучшение отношений с республиками и полное предательство одной из них. Когда Украина ополчилась на Россию, его окружила заботой и сочувствием Беларусь, однако сам Брагинский, беседуя с ней, отыскал поддерживающий взгляд Кёркленда и ему, несомненно, стало легче.       Они рядом друг с другом, несмотря ни на что. Пусть с первого взгляда кажется, что у этих стран нет ничего общего, однако есть одна схожая черта: они оба были покинуты всеми, кого любили, потеряли свои империи. Два печальных дня истории стали началом дружбы, которая помогла пережить все невзгоды. Одиночество не сломило дух двух стран.