La vita, come la morte

/черновой вариант текста/ Хибари Кёя всегда находил завораживающими три вещи — цветущую сакуру, чайную церемонию и сильного противника. Немного понаблюдав, он всегда впадал в несколько апатичное настроение, избавляясь от желания убивать и входя в своеобразный транс. Вонгола же лишила его почти всего. Шамал наградил аллергией, семья увезла из Японии, а всех противников забирали себе более старшие товарищи. Хибари уже вскипел и был готов объявить тотальную войну старейшей мафиозной семье, когда он нашёл кое-что, что всё изменило. Савада Тсунаеши — тот, кем он стал, приняв титул Вонголы Дечимо. Когда они только встретились, Зверёк неимоверно бесил. Своей наивностью, тупостью, и этой мягкой улыбочкой, от которой тащились остальные. Бессильное, бесполезное травоядное, у которого был потенциал. И только в Италии, придерживая Тсуну за плечи, когда его выворачивало после первого убийства, Хибари Кёя проникся к нему уважением. Саваду выбрали за его сходство с Примо — за мягкий характер, высокие моральные принципы и всепрощение. «Он может изменить Вонголу», «мы снова станем теми, кем были когда-то» — всем вокруг был нужен символ, великолепное, Всепрощающее Небо. Уставший, жёсткий, перемолотый Мафией человек был нужен только ему. Здесь, в Италии, за Тсуну взялся ЦЕДЕФ — взялся всерьёз, без промывки мозгов и гиперопеки от Реборна. Пока они были в Японии, Мафия была цветной сказкой с рыцарями на белом коне. Здесь она стала комком грязи, с наркотиками, воровством и убийствами. И Савада Иемитсу макнул собственного сына лицом в это дерьмо. Внешний советник был совершенно безжалостен, превращая Тсуну в того Вонголу Дечимо, которого хотел видеть — сильного, жёсткого, не прощающего. Что же, ему это удалось. Тем хуже для него. Зверёк почти сломался. Он всё ещё был слишком мягким, этот Зверёк, он всё ещё хотел всех защитить. Что же, зубастое Облако защитило его самого. Никто не знал, даже этот идиот Гокудера — Тсуна всегда умел улыбаться. Он мог с утра отправить нерадивого наркодиллера плавать под пирсами, а вечером смеяться, играя в боулинг. То, что днём он надирался с Хибари и рассказывал, зло, жёстко, рублеными фразами, что в этот раз придумал его отец — Иемитсу, он всегда говорил Иемитсу — никому знать не полагалось. Они оказались связаны сильнее, чем это возможно. Сильнее, чем он мог когда-либо представить. Саваду Тсунаеши превратили в чудовище. Хибари Кёя чудовищем был рождён. Никто не замечал. Правда, вообще никто — будто добрый, тёплый, понимающий Босс Мафии действительно может существовать. Прекрасное, светлое, Всепрощающее Небо — жёсткий, всевидящий, сминающий всё на своём пути Вонгола Дечимо. Они шли в этом шествии тысячи демонов бок о бок, ночное Небо и зубастое Облако, и в любом из миров не было силы, способной их остановить. Они сблизились в университете, в самом начале мясорубки, в которую глава ЦЕДЕФ превратил жизнь своего сына, и с тех пор были неразлучны. Хибари никогда не отличался щепетильностью, и прибираться за Зверьком быстро стало привычным. Слова, сказанные давным-давно над почти трупом Моретти, стали пророческими — и Хибари Кёя ни капли об этом не жалел. Тсуна никогда перед ним не притворялся. Доверял самые страшные тайны Семьи, жаловался на остальных, рассказывал какие-то повседневные вещи — и слушал, превосходно слушал. Слушал о матери и отце, слушал о первом убийстве, о том дне, когда он понял, что отличается от остальных. Слушал о мёртвом щенке и о таблетках, которые оказались менее эффективны, чем падающие листья сакуры. Слушал всю историю чудовища. И — принял. Улыбнулся, жёстко, расчетливо — как в жизни не улыбнулся бы, не будь Вонголой Дечимо. «Ты отвратителен. Почти как я». А потом сделал Хранителем Секретов, хладнокровно разделив с ним мир Мафии поровну. Отвратительные там вещи были, между прочим — с самого начала, с поколения Примо. Не первое Всепрощающее Небо в истории, и, очевидно, не последнее. Что же — у Хибари Кёи не было повода жаловаться. Они и так делили слишком многое, от убийств и до шлюх. Чудовища, безнаказанные, ужасающие чудовища. Иногда в их жизни появлялся Занзас. Приходил под покровом ночи, хлопал дверью — и падал в кресло, превращаясь в человека. Не Занзас, не Вария, не приёмный сын Ноно — человек. Тсуна всегда радовался этим визитам — улыбался уголками губ и снимал чехол со стола для покера. Идеальный вечер — Вонгола Дечимо, Небо Варии, Хранитель Секретов и Принц-Потрошитель. Удивительно, действительно удивительно — почему именно он? Почему Занзас доверил себя именно ему? Сумасшедшему, безумному, ненормальному — до какого-то момента Хибари вообще сомневался, что Бельгефор осознаёт реальность. Хотя, кажется, у Боссов Вонголы это было, можно сказать, семейное. Приглашение в кабинет Зверька застало Хибари Кёю дома, в огромном особняке в центре Италии, выполненном в традиционном Японском стиле, с прекрасными сливами и небольшим садом, так подходящим для чайной церемонии. Тсуна подарил, на день рождения. Полностью обставленный дом с великолепным подвалом, один из люков которого выходил прямо в столь любимой Мафией залив — у Зверька начало проявляться чувство юмора. Впрочем, прятать неофициальные трупы действительно стало легче. Облако прибыл мгновенно — впрочем, как и всегда. Специальную дорогу отстроили, прямую, от порога одного особняка до другого. Тсуна был у себя. Деревянное покрытие, огромный стол, тёмная цветовая гамма — как кто-то может верить, что в таком месте живёт Всепрощающее Небо? Тсуна улыбнулся. Устало, искренне, просто дёрнув уголком рта — этот жест стоил куда больше, чем то убожество, которое так любили остальные. Откинулся на спинку кресла, постучал пальцами по тонкой папке, обтянутой бычьей кожей. — С днём рождения. Хибари нахмурился — они праздновали три месяца назад. Тогда Тсуна долго извинялся, говорил, что не смог добыть подарок в срок, и они просто устроили себе внеплановый отпуск в родном Намимори. Как раз успели на фестиваль, и Хибари с удовольствием побродил по улицам в своём лучшем юката. Тсуна остался в смокинге — он вообще не носил ничего, кроме смокингов. «Моя последняя шкура» — Савада мрачно улыбался, произнося эти слова. Так что же там, в этой папке? Хибари взял её. Хибари открыл. Хибари закашлялся — Вонгола Дечимо умел удивлять. — ЦЕДЕФ? Ты отдаёшь мне ЦЕДЕФ? Тсуна пожал плечами. — Твой предок создал эту организацию. Он был первым Внешним Советником, и я не вижу ничего предосудительного в том, чтобы вернуть этот пост в твою семью. Тем более, она у тебя есть — согласись, в вашем возрасте называться Дисциплинарном Комитетом как-то несолидно. Хибари передёрнулся, проводя пальцами по документу. Место Иемитсу, да? Савада Иемитсу отлично поработал над своим сыном — он настолько преуспел, что заслужил его полную, неограниченную ненависть. Иемитсу, только Иемитсу — Тсуна отказывал этому человеку даже в собственной фамилии. Старший Савада создал Вонголу Дечимо, желая возвеличить Семью, и в первую очередь новый глава его уничтожил. Не официально, что вы — мужчина был уверен, что у него с сыном отличные отношения. Что он понял, принял, простил. К его несчастью, Савада Тсунаеши был на редкость мстителен. С того момента, как Дечимо занял своё место в Семье, на столе ЦЕДЕФ не было ни одного правдивого отчёта. И, кажется, пришла пора это изменить. — А… мой предшественник? — Иемитсу? Не волнуйся, после небольших переговоров он согласился с необходимостью выхода на пенсию. С остальными, надеюсь, поговоришь лично. Зверёк похлопал двумя пальцами по запястью, и Хибари Кёя еле заметно кивнул, принимая его сигнал. Руки закололо от нетерпения, тонфа будто прожигали рукава. Интересно, сколько против него продержится мастер мнимых смертей Моретти? Облако медленно заворочалось, по одному выпуская ядовитые шипы. Беспощадное ночное Небо мрачно улыбнулось.