fOOLS

- Я придумал! – *скидыщ дверью* - оригинальная покраска автобусов! Типа продолжения пассажиров и их сидений, можно даже в виде животных, представь: едешь в бусе, а с улицы кажется, что ты сидящий кентавр! - Бэкхен, уходи. Лухан даже не оборачивается через плечо, у него затылок уже приучен видеть, как сосед, друг и придурок в одном лице скукоживает мину, бросает ключи на столик прихожей, стряхивает кеды и спешит в свою комнату пакостить. Он бы всучил ему по первое число за не купленное молоко, но сейчас часы работы, в руке – последний не сломанный карандаш и сдача через четыре дня обведена в календаре красной звездой Пентаграммы. Бэкхен не уходит, он парит над головой надоедливым воробьем, спрашивая, что Лухан хочет на обед, а тому лень шарить в поисках своих желаний, и он просто выдает одно из постоянных: - Твоего исчезновения, тишину, японский блюз из магнитофона и холодное море за окном. Лухан и сам понимает, что судьба распорядилась иначе, его ждет в лучшем случае головная боль, незаконченный натюрморт, который точно ждет какая-нибудь свободная стеночка Ада, несчастный лосось со сковородки, реалити-шоу Бэкхена, который он называет курятником, и назойливые голуби с той стороны подоконника кухни. Пока за согнутой спиной из двери в коридор слышится характерный лязг столовых приборов и гудение чайника, Лухан впадает в ощущение, что он не здесь, не сейчас, не в нужном месте, не в своей жизни. Всё потому что он ненавидит кленовые листья, вазочки, яблочки, и всё это – в карандаше. Набросок летит в стекло перед столом, принимающий сдачу препод – в жопу (в голове Лухана, конечно), а сам Лухан – в глубины дивана, пока что с целью расслабиться, а не задохнуться (ключевое тут слово – пока). Из-за косяка высовывается голова Бэкхена и говорит: - Хочешь терапию лучшим голосом планеты? - Нет, - буркает в подушку Лухан, неразборчиво, но очевидно. Голова покорно исчезает, но через минуту парню всё равно слышно напевание песенок из детских мультиков Барби, и хочет уточнить, что для Бэкхена значит слово «терапия». Он сам себя тешит мыслями, что осталось лишь два курса, четыре семестра, примерно двадцать месяцев, он еще будет молод и красив. «И заебаный в край, так что это не считается», - гогочет в голове Лухана голос соседа, что сейчас загоняется под воду из крана в саундтреках Шрека. Бён Бэкхен – такой нужно ставить диагноз у медленно и мучительно умирающих. Они живут в съемной квартире вместе уже три года, по ощущением растянутые на века божьей кары после судного дня. Лухан на первой встрече знакомства изморгался умилительными слезами и подумал: «Я буду его любить», и это будет история «когда ваш отец максимально облажался» будущим приемным детям. Это он тут дитя творчества, это он тут должен метать мебель, писать на стенах, стелить портьеры на стол, разбрасывать виноград, засорять еду сыпавшимся с волос грифелем вместо соли, он, а не Бэкхен, который по-хорошему должен еще и башлять Лухану, как ежедневной уборщице. Соседи по лестничной клетке считают их молодой парой на стадии «скандалить по вечерам», общие знакомые уверены, что эти двое – камикадзе высокого профиля, родители говорят, что «вы раздолбаи, но вместе хоть чему-то научитесь». Лухан всем на вопросы «как ты еще жив?» после фразы «делю квартиру с Бёном» отвечает с ироний и улыбкой: - Мы друг друга закаляем. Бэкхену вообще заебись, потому что ему не на что жаловаться. - Конечно я заебись, - говорит Лухан, у которого забота о ближнем с детства дошла до автоматизации. А еще, чаще всего, он этого ближнего и любит и ненавидит в равных долях, пусть на словах ворчит только о втором. На него с зеркала смотрит всегда слегка помятый парень в обязательных кляксах где-то на щеках, с красными волосами и грандиозным энтузиазмом в глазах. Шутка. На широком лбу прямо над густыми бровями: «издеваться над своей жизнью; могу, умею, практикую», карие глаза всегда усталые, воспаленные, пальцы хуже чем у шахтера, одно плечо слегка выше другого (не ищите прямого позвонка у художников, не найдете). - Кто ты, и почему ты такой страшный? – в шутку спрашивает у себя самого Лухан, высовывает свой географический язык чуваку напротив, тот делает то же самое; демонстрирует средний палец, ему отвечают; решает, что такое хамло нечего жалеть, и идет дальше. Забавно, как могут веселить порой всякие рисуночки на коробках хлопьев или сырных шариков по утрам; если только Бэкхен не начнет напевать голосом бурундуков рекламные песенки этих продуктов, тогда всё: сожитель уже предусмотрительно наливает Лухану в чашку кофе не кипяток, а воду теплую, чтобы если вдруг. Чтоб было более понятно, Бэкхен – это одно сплошное «я придумал». Он может выползти из-под журнального столика со свежим номером «Актуально», осветить полутемную комнату своими горящими глазами: - Я придумал, - скажет он, - караси в ванне, сейчас период нереста, вкусная икра и сами рыбы, на той неделе на рынке были свободные места для торговли. А для купания я тазик большой куплю. И неважно, пошлет ли Лухан его нахер, покрутит кисточкой у виска, даст понюхать гуашь, чтобы парня отпустило, или скажет «круто придумал, давай!», всё равно потом найдется какой-нибудь предлог, доказывающий, что идея фиговая, и ничего подобного не произойдет. Всё самое уникальное погибает в своём зародыше. Бэкхен считает себя непризнанным гением, который непременно умрет молодым, а значит, он должен так многое успеть пережить. А его глобализация встает Лухану боком в хозяйственном плане. С Бэкхеном поход в магазины выливается в потерю нервов, морщины и тёмные помыслы, за которые судьба и закон даёт от пяти до пожизненного. - Так, нам нужна картошка… - КРАХМАЛ, СОЛАНИН, В ЖАРЕНОМ ВИДЕ – УБИЙСТВО, С МЯСОМ – ГАСТРИТ, МНЕ ПРОДОЛЖАТЬ? - Давай возьмем лепешек к… - ПУСТЫЕ КАЛОРИИ, НИКАКОЙ ПОЛЬЗЫ, ОГРОМНЫЙ РИСК ПОТОЛСТЕТЬ. - Ты говорил, что можешь на моих ребрах играть, как на ксилофоне. Потолстею - хуже не стану. - СТАНЕШЬ. - Хорошо, давай тогда на ужин рыбу возь… - СЕЙЧАС ПО-МОЕМУ НЕ ПОСТ ЖРАТЬ ПАЛТУС, ПЛЮС Я АТЕИСТ, ВИТАМИНЫ – ЭТО ХОРОШО, НО НИКАКОЙ ЭНЕРГИИ! ДРУГОЕ ДЕЛО – СМОТРИ, ТАМ ТЯНУЧКИ «ПИНКИ» И МАНДАРИНОВЫЙ МАРМЕЛАД В БАНОЧКАХ. - Конфеты не могу быть основным блюдом, Бэкхен! - КТО ЭТО СКАЗАЛ? И вместо продуктовых они зачем-то зависают в восточных сладостях, магазине приколов, на распродаже кимоно и в киоске «Всё для дома», где только статуэтки, кружечки и коврики. Лухан хочет расписать самыми своими яркими красками транспарант «З а ч е м» и брать его с собой каждый раз, но всё никак руки не дойдут (до шеи Бэкхена в том числе). - Смотри, - говорит Лухан на дыру в кошельке, когда они возвращаются домой, - Что это? Бэкхен выглядывает из-под фиолетовой порк-пай, трет виски и перекатывает из ладони в ладонь резиновый мячик с водой и подсветкой. - Причина моей головной боли, - вздыхает жертва насыщенного шопинга. - Не, я не про тебя спросил. Когда Лухан стоит посреди кухни, держит в руках формочку для яичницы и губку-чистку для клавиатуры, Бэкхен задумывает нашаманить коктейль из моркови и яблок. Он стоит к другу спиной, слегка пританцовывает бедрами и цитирует под нос диалог из любимой серии «Зака и Коди». - Я впервые вижу такое сильное стремление быть убитым, - произносит Лухан, смотря на всё, что вываливается из пакета и подсчитывая дни до стипендии, с каждым +1 пропуская сквозь сердце тяжелый удар. Бэкхен обезумел от идеи золотой жилы, Лухан - от Бэкхена. И экономист с дизайнером под одной крышей уживаются посредством божьего чуда. Младшему, казалось бы, лафа и фора жить без заморочек, но он в вечном поиске быстрого и эффективного заработка; это не тот парень, который от безделья пошел в сферу нудных циферок и счетов, это непризнанный стратег с мышлением Безумного Шляпника. Плюс ко всему, Бэкхен подливает керосина в огонь, подтрунивая Лухана в его роде деятельности. - Модильяни, Гоген, Пиросмани, Васильев, - перечислял Бэкхен непризнанных художников, умерших в бедности и молодости Лухану с жирным намеком, - Твое пикассовство нас не спасет, очнись. Старший на это со спокойным видом гладил пальцами поверхность железной линейки. - Меня не спасет ни один адвокат, если я тебя грохну, - таким же спокойным тоном произнес он, - именно поэтому я держусь. Их права на вещи, предметы, электронику, технику в квартире распределяется по принципу "цапай то, что успеваешь, сломаешь - чини, не сможешь - купи, нет денег - начинай играть в прятки, я вожу". Один выводит из себя своим звуком, шумом, создает мечты окружающих об изоляции стен и отличный пиарщик ушных затычек, пропагандер полезности глухоты. Другой смог бы построить бумажную империю, смастерить карандашное копье, по доброте своей к людям – сам на него насадиться с чувством полного освобождения от всех тягостей. - Жаль, нельзя нарисовать жизнь, - каким-то неприлично задумчивым и спокойным вечером произнес Лухан, приютившийся в их единственном кресле со скетчбуком. «Сейчас бы в угол – камин, на колени – кота, в уши - симфонии», подумал он. - Я бы там был с рожками и хвостиком, да? – спросил знающий о любви хена Бэкхен, что-то клеящий и сшивающий на полу. - Вот еще, - фыркнул Лухан, - я бы нарисовал себе собаку вместо тебя. - Хотя бы большую? – не обидевшись на шутку, поинтересовался парень, подняв голову. - Большууую, - ответил Лухан, растянувшись на подлокотнике и заснув под мысли о немецкой овчарке. Не то, чтобы они не любили друг друга. Любили. Так горячо, что у Лухана никогда не потухал на Бэкхена очаг. В квартире тазик всё-таки появляется, ярко-красный и продолговатый, и когда старший его видит, он стоит на кухонном столе, а внутри – гречка. Целый тазик гречки. - Ничего ты не понимаешь, - Бэкхен научился делать умное лицо, и сейчас его включил, - гастрономия – это ключ к успеху, я на верном пути, вот увидишь. К ним заходит Чонин, сокурсник Лухана, заскочивший на минутку передать лекции и одолжить пару масляных баночек. - Я слышал, это божий нектар, - усмехается гость, глянув на новый источник бэкхеновского богатства в будущем. Лухан тяжко вздыхает. - А готовить как знаешь? - Это будут булочки, - бормочет Бэкхен, прикасаясь к крупе ложкой, словно трогает опасного зверя. - Я бы сказал тебе, на что она будет похожа в помятом виде… Младший вскидывает голову. - Испортишь аппетит – испорчу тебе жизнь. - О, а ты разве не уже? - Я только начал. Лухан тяжко вздыхает второй раз. В голове перемешалось все пункты «сделано», «надо сделать», «сходить», «нарисовать» и «закончить», во всей квартире как назло остановились часы, выходной наполовину прожит/проёбан, а он забыл считалочку для успокоения нервов. - Ладно, Чонин, пойдем. - Тих-тих, я хочу посмотреть, как он муку сделает. «Да пошли вы оба» решает Лухан и выметается из квартиры один, решив, что он сегодня официальный эгоист и надо подлечить себя атмосферой природы. За био-исцелением парень отправляется в близкий к дому парк, никогда не подводивший наличием свободных лавочек и прикольных птиц на воде, за которыми смешно наблюдать. Он проходит третий закуток кирпичной дорожки, когда находит красивый изгиб березы и обнаруживает, что не взял с собой по привычке блокнот с ручкой или огрызок HB. Немного разочарованный в своей собранности, парень ковыляет дальше, пока его не трогают за плечо жестом «ку-ку, уважаемый». Лухан поворачивает голову на сто восемьдесят градусов влево, потом вверх – где-то на тридцать, смотрит в такие же, как свои, карие глаза, и вскидывает брови: «чего тебе, почтенный?» - Простите, - каким-то глубоким (точно не своим) голосом говорит О Сэхун, - вы не могли бы прочесть и оценить мои стихи? Лухан опускает взгляд и смотрит на листы А4 в длинных пальцах блондина, усмехается, пожимает плечами «а чего же не прочесть» и любезно берет их в свои руки. Девяносто девять и девять процентов его согласия составляет любопытство, что же в этот раз учудит этот первокурсник. После беглой пробежки по строчкам, Лухан вручает юноше его листы обратно и вздергивает нос, думая, что это вполне в духе светских манер (они же в эту игру сейчас играют?). - Стихи ваши несуразны, - говорит он. Но Сэхун не сдается. - Всё дело в вашем внутреннем голосе, давайте я вам их сам прочту. - Не надо, - Лухан вскидывает ладонь, - я не воспринимаю поэзию на слух. - Тогда имеет место поговорить о том, чего вы себя лишаете. Скрестив руки на груди, Лухан не сдерживается от легкой улыбки и качает головой. - Вы очень здорово называете поэзию Басё своей. - Я его привратник, - находится Сэхун. Этот каламбур надоедает, и старший хмыкает, оценивая собеседника взглядом навскидку и спрашивая себя, что он тут делает. Они заочно знакомы, и этот мини-салют в виде мешка костей с кровью и белым чупом уже проявлял оригинальность в попытках познакомиться с Луханом. Это было здесь же, когда Лухана выпнули с фотоаппаратом на улицу для изысканных чб-фотографий нашей матушки-природы, и парню пришлось носиться по городу в поисках симпатичных кустов. Он пришёл в этот парк, тараторя про себя «взгляд художника, включи взгляд художника», но включалось что угодно – сонливость, раздражение, даже мозги с умной мыслью «какого хера ты творишь?», но не озарение. И когда Лухан пытался узреть прекрасное через объектив, его прервали возмущенным «Простите». Парень вмиг воодушевился, решив, что это охрана, что тут фоткать нельзя, что сейчас его арестуют и увезут в другую страну с пальмами, обернулся и увидел не что иное, как отдаленно знакомое лицо с универа. - Да-да? – поинтересовался Лухан тогда у юноши, перелистывая в памяти картинки с этим персонажем. Первый курс, по учёбе отстающий, кажется, хозяин недоеденных леденцов с первого этажа и автор идеи «Красная комната» прошлой зимой. - Вы фотографируете природу совершенно неправильно, - заверил его блондин, и «с такой убедительностью тебе только в театральное идти» думается Лухану, - я ходил на кружок современной съемки и знаю, о чем говорю, пойдемте, я покажу лучшие ракурсы. Забрал у Лухана из рук фотоаппарат, пошел с прямой спиной дальше, даже не осматриваясь, следует ли за ним старший, это вещь должна была быть очевидной; удивившийся и впечатленный таким жестом, Лухан даже сделал вид, что поверил, пошел покорно, выслушал все рекомендации, забрался на кривой валун, лег в земляную канаву; всё как вы хотите, О Сэхун, продолжайте производить впечатление. Труднее всего было сдерживать истеричный смех и не лопнуть от его переизбытка в заточении, когда Сэхун анархистически сдал пост: «Рад был помочь», едва ли не раскланявшись, и исчез в небытие так же быстро, как и появился. Это было настолько несуразно и неестественно; Лухан будто вышел из паршивого театра. Сейчас начиналась та же песня. - Ты прикольный в способах познакомиться, - говорит он Сэхуну, который, чувствуя, что они действуют не по его правилам, потихоньку начал сжиматься. - Вы… ты… спешишь? – это прозвучало в тон мышиному писку и подтексту: «ну пожалуйста, скажи да». Лухан до шейного хруста замотал головой и предложил вместе пройтись, если младший не против. У младшего в глазах паника пойманного с поличным, собранность мышц и осанки трансформировались в подростковую кривизну, и вообще он весь как-то расползся, поплыл. Сейчас бы пригодился Чонин со своим «тих-тих». Лухан чувствует пробуждающийся азарт, как голод. - И в какой день я стал тебе интересен? – это та еще прямолинейная сволочь, которая в лоб скажет плохое, подстебет хорошее, подвинет, опустит, положит на тебя ножки. По взгляду Сэхуна видно, что тот понял – «попал». Глаза загнанного в тупик оленя – хорошая бы вышла картина, ну где мой блокнот, думает Лухан. Блондину для такого разговора нужно присесть; они садятся на лавочку; он включает «заикалку» и сбивчиво рассказывает про выставку студенческих работ в начале осени возле универа, про которую Лухан смутно вспоминает. «Ах, это», включается у него воспоминание о том дне, когда его просто попросили занять режущую глаз пустоту в ряду выставленных работ на месте студента, который не смог прийти. Ему тогда любезно позвонили на телефон, в соц.сети, в дверь, в черепушку с ласковой просьбой «ПОДНЯТЬ ЖОПУ, ВЗЯТЬ РУКИ В НОГИ, ТО ЕСТЬ ТЬФУ, НАОБОРОТ,СВОИ КАРАКУЛИ – Л Ю Б Ы Е, И СПИРИТОМ К ДЕКАНУ». Лухан отказывать себе в кофе готов только по двум причинам: 1) его срочно вызывают в вуз, 2) ему подкинули предложенице чего-то покрепче. Он сгреб со стола свою папку, смачно отматерил застрявшего в ванне Бэкхена, компенсировав отсутствие завтрака и поспешил в свой горячо любимый универ. Где его встретили нецензурной оценкой его пунктуальности, швырнули на выставку, сказали сделать лицо попроще и оставили так на три часа. Три часа отдыха, три часа своей постели, три часа возможно приятнейших снов с расчлененкой своих преподов или Бэкхена, например. И в это время чернейших мыслей Сэхун, по его словам, проходил мимо и внезапно заметил Лухана? Шел, потом застопорился, притормозил, оглянулся, сбросил капюшон, наушники, челюсть; на фон идеально ложится мелодичая «Only Hope», дыхание захватывает, мысли путаются… у Лухана в голове всё это время «сдохнитесдохнитесдохните» и лицо, наверное, было бульдожье, он совсем не помнит, чтобы видел Сэхуна тогда (да он вообще ни на кого не смотрел, бодрые люди в тот день делали ему боль). - И тогда, - заканчивает свой рассказ блондин, - мне понравились исключительно твои красивые рисунки. Лухан вроде и комплименту рад, а вроде и совершенно, ни капельки, нисколечко ему не верит. - Спасибо, - кивает он, слыша в воздухе облегченный выдох над ухом, - и? - Что и? – Сэхун если еще не смирился, что так легко ему не отделаться, то уже должен начинать. - Какая аналогия между твоим восторгом от моих композиций и тем фактом, что ты уже второй раз подряд творишь передо мной ерунду? - Это случайности, - говорит Сэхун, и это первый бросок. - Я не бог, я люблю двойку, а не троицу - отвечает Лухан. - Мне нравится разыгрывать комедии с прохожими, - еще одна попытка, уже вторая. - Именно в этом парке именно с одним и тем же прохожим? – вздергивает бровь Лухан. «Сдавайся, без шансов, серьезно». Сэхун шумно вздыхает и покорно опускает глаза с видом: «ладно, так и быть, скажу тебе правду». - Я хотел попросить, чтобы ты меня подтянул по конструированию и в целом в схематичности, - говорит блондин, и это третья, самая безобразная, потому что парировать и опровергнуть Лухан её не может никак; «О Сэхун, ты дурак». - Ну хорошо, - соглашается парень, даже немного пожалев о раскрытии карт и, скорей всего, прекращении встреч с этим забавным: «Авас – а вас?». Ему это даже понравилось, - как насчет встреч у меня и занятий, скажем, по понедельникам и четвергам после пар? Сверим наши расписания и найдем лучший вариант, чтобы обоих устраивало время. У того пораженно расширились глаза, точно Гарри, получивший мантию: «Подарок?Мне???». Этот Сэхун как-то всему слишком сильно удивляется, Лухан уже опасается заикаться о своем знании его имени (а кстати, откуда оно всплыло?). - Спасибо… - пробормотал он, хлопая глазами, будто желая спросить: «и чё, всё_так_просто?», - я, кстати, знаю твоё имя. Лухан улыбается, кивая. - А я знаю твоё. «Зря я это сказал, зря я это сказал…» В Сэхуне много красочного, как для картины, так и для глубокого изучения в отношении человека нового, в пропорциях «эмоции-действия», в линиях тела, улыбки и сюжета, который разовьется – Лухан пока не знает, но чует, что будет весело. Его на самом деле слегка тоже магнитит, но в отличие от этого чудика он умеет свои эмоции скрывать – или это блондин не умеет их видеть, потому что, по словам Бэкхена, Лухан – облупленный. Но это Бэкхен, это три года семейкой Адамс, это другое. «Ты – моя порода», думает Лухан, понимающе отмечая на тонких пальцах следы усиленных трудов и мук творчества (а еще царапины, скорей всего, от кота). - Вот мой адрес и телефон, - пишет парень предоставленной ручкой на листе со стихами и отдает Сэхуну, - заходи на шоколадку. - Почему не на чай? – еще не познакомившийся с необычностью трактатов Лухана, спрашивает новый теперь-уже-точно-знакомый. - Так заманчивей, - улыбается парень, осознавая, что его био-исцеление прошло успешно с использованием Сэхуно-добавками. Когда Лухан является в своё пристанище, Бэкхен стоит у стенки на голове, подложив под голову диванную подушку и занимая доступный проход. Старший спрашивает, делает ли он это для приливания крови к мозгам и скоропостижной смерти, а получив ответ «нет», просит не заниматься ерундой. - Мне нужно поддерживать хорошее здоровье, - заявляет друг, не меняя позы и еще умудряясь пнуть зависшей ногой Лухана в живот. - Скажи это своим пачкам Винстона в куртке, - фыркает Лухан и сообщает, что вечером к ним придет гость, который перейдет на постоянные визиты, опозориться в первый же день – не вариант. - А он симпатичный? – спрашивает Бэкхен. - Он адекватный, - Лухан не уверен, но врать во благо – не грех, - так что у вас ничего не получится. Приходится прибегнуть к жестокости, учитывая так кстати съехавшую с живота футболку и свои отменные навыки в щекотке; Бэкхен проклинает Лухана, но всё же спускается и даёт пройти. Каким бы уверенным Лухан себя не чувствовал, он оглядывает квартиру на наличие вопиющего и отталкивающего, глаз вроде ни за что не цепляется, и только натыкается на Бэкхена в косяке. У того недовольная мина. - Кто знает себя, знает весь мир, - заявляет он своим «бу-бу-бу», глядя исподлобья. - Черная курица тоже несет белые яйца! – передразнивает его старший и командует на кухню ставить чайник, - читал я твои итальянские поговорки, читал. Сэхун приходит к ним с уже готовым на губах «воу», ему нравится то ли наличие ненужных побрякушек на полках и гвоздях, то ли какие-то работы Лухана на иголках в обоях, то ли чрезмерное гостеприимство Бэкхена, которое тот показывает в широкой улыбке, что треснет быстрее, чем их подъездная лампочка – хрен разберешь. Лухан ведет блондину экскурсию, попутно активно жестикулируя: «это моя спальня, вон мой мольберт и рабочее место, тут большой куст, название не помню, дальше направо, осторожно, под ногами плоскогубцы, не обращай на них внимание, это комната Бэкхена, вон его коллекция покемонов и другая шняга, там ванна, туалет, а здесь – кухня и совместно балкон, по планировке дома непригодный для суицида». Он садит Сэхуна за круглый стол и вручает цветастую чашечку с чаем, бросает на присоединившегося соседа взгляд «не ляпни херни, получишь конфетку». - Я не думал, что ты так быстро согласишься, даже щипал себя по дороге домой, - заплетаясь языком, говорит Сэхун, и его голос теперь в характерных ему оттенках: сплошное «щшщщ». – Мне казалось, ты на личные просьбы ответишь откатом. - По интуиции или справки о характере наводил? – в шутку спрашивает Лухан, косясь на приятеля справа, который смотрит на него глазами: «ты что, придурок?» - Я не… - Сэхун мотает головой, выдыхает и возмущается: - а можно сегодня не все тайны будут раскрыты? - Ты смешной, Сэхун, - тут парень не врет, его действительно веселит, как непослушная челка лезет в глаза и двигается при моргании. Блондин смотрит на Лухана, очевидно, затрудняясь в ответе, а рядом Бэкхен разворачивает молочную шоколадку в маленьких дольках. Звук фольги уничтожает надобность ответа, а старший ловит в себе мысль: «я запомнил его имя, потому что он хапнул моего внимания, наверняка». - А если, - Бэкхен берет в пальцы дольку шоколада, смотрит на неё взглядом ученого, - делать так же с бутербродами - продавать по маленьким кусочкам? - Это называется канапэ, - осведомляет Лухан, не отвлекаясь на друга зрительно. - Это называется не гробь мне идею, - недовольно ворчит Бэкхен, - Я и так несколько отмел из-за тебя. - Сутенерство и подпольный клуб? - Да! Бэкхен цапает свою кружку, три дольки, топает из кухни, потом возвращается, берет еще две, и точно уходит – Лухан даже не обижается, потому что ему не хотелось при свидетеле, который точно заметит, следить за движениями Сэхуна (действия рук у других – один сплошной фетиш). И мало ли, как смотрится при этом его лицо. - Твой лучший друг? – спрашивает Сэхун. - Нет, - отвечает Лухан и случайно отправляет в рот вместо шоколада крышечку сахарницы. Они ретируются к нему в комнату, и Сэхун, как какой-нибудь фанатик или слепой, начинает шарить руками по заставленным полкам Лухана, изучая его принадлежности, а старший стоит в проеме двери, уперев плечо в стенку; наблюдает и думает. Он слышал о нём, точно слышал. Это О Сэхун, подслушав чаепитие старых дев их преподавательского состава и их впечатления от «50 оттенков серого», участливо и благонамеренно подговорил всю группу выкрасить одну из аудиторий в красную краску; даже кисточки под потолок подвесили – окунитесь в любимую историю, наши дорогие. «Красная комната» набрала большую популярность, хозяйки сего подарка впервые выскочили из неё с лицами в тон стенам; перекрашивали всем потоком, угорали потом месяц – тоже всем. Автор одиночной кары избежал, видимо, иначе бы давно не числился в студентах. О Сэхун на тему мифологических существ нарисовал лесную речку с бобрами из Нарнии. Это О Сэхун на практическом занятии с заданием нарисовать человека с выразительной внешностью вызвался позировать на стуле. Он не был героем универа, но явно являлся одним из его необычных лиц. Черт, я даже завидую, думает Лухан, вспоминая из приключений за все года – разве что взрыв граффити-баллончиков в туалете. Парень ощупывает взглядом Сэхуна сзади, как секьюрити, пока тот разглядывает его фотку в рамочке, где Лухан на корточках, с покер-фейсом и «peace» двумя руками на фоне Эйфелевой башни. - Это я с фотошопом баловался, - поясняет он блондину, вспоминая то время «пока,графический планшет - привет, угарные мемы». - Я в нем друзей разукрашивал, - усмехается Сэхун и идет дальше, к баночке ручек с пушистыми помпонами на концах. - И это тоже, - улыбается Лухан, у которого на шкафу до сих пор валяется плакат А3 с Бэкхеном в компании Стива Джобса. Странные ассоциации. Лухан, глядящий на Сэхуна в своей комнате, уже представляет картинку, как парень вертится у его стола, гоняет балду, слушает краем уха, за это же ухо оказывается притянут к листку, вздыхает, пыхтит, старается повторить линии, отвлекается, через полчаса мук уже клянчит: «хен, пойдем, в KFC бизнес-ланч бесплатный». А Лухан ему кисточкой по лбу, постоянные «не грызи карандаш» и раздраженный взгляд «как-же-с-вами-мелкими-сложно». Она настолько сочная, что парень не сразу реагирует на что-то бормочущего Сэхуна в комнате; кажется, он говорил, что у него тоже есть деревянная кукла на шесте. - Можно я буду забираться на твои плечи за книгами с полок и уборки люстр? – ляпает Лухан, смотря на блондина, который поворачивается с вопросом в глазах. - Ээ.. Лухан машет рукой: - Это я так говорю, что ты высокий и это красиво. Младший понимающе кивает, коротко смеется, еще раз кивает: - Думаю, я научусь говорить на твоём языке. - О нет, он мой враг, - самоирония у Лухана в любимых занятий. Он подходит к юноше ближе, - давай учиться друг у друга? Они на прощание пожали друг другу руки, пожелали до скорой встречи; Лухан высказал свою искреннюю радость за новое знакомство, уже человеческое, а Сэхун похвалил его уют, сказал спасибо этому дому, что он крутой, Лухан с Бэкхеном – тоже. «Я ему передам», - улыбнулся старший и при проводе парня сунул ему остатки шоколада, сказав: - Ни за что не поверю, что ты не любишь сладкое, это у тебя на лбу написано. - Боюсь узнать, что ты там еще прочел, - неровно усмехнулся блондин, не попадая пальцем в кнопку лифта в подъезде. - Что у нас с тобой всё получится, - Лухан выходит на площадку, жмет циферку «8», вкладывает Сэхуну в руки его куртку: «ты забыл» и спокойно отходит назад, когда двери раздвигаются, и младшему остается только шагнуть в кабину. По их переглядкам сложно определить, один и тот же смысл они вложили в последнюю фразу или нет. Вернувшись в квартиру, Лухан крикнул в комнату Бэкхена: - Если хочешь знать, Сэхун сказал, что ты похож на идиота! Лухан волнуется раз. Всё необычное начинается с обычного. Тому доказательство живопись Дали, хорошее настроение по утрам понедельников и развитие отношений Сэхуна и Лухана. Сейчас их можно положить под микроскоп, но там уже будет на что взглянуть; паронормальным явлением они оказываются друг у друга в быстром наборе, первых диалогах твиттерской лички и персональными поисковиками, типа: «окей, Сэхун, что мне съесть на завтрак?». Это не они, это кто-то за них. Оба, по сути, находятся в позиции «куча дел и проблем, пашу как кобыла», но однажды их находят на кухне, насадивших макароны на пальцы: «С вами Рассомаха Фреди Крюгер». Офигевает группа Сэхуна, офигивает группа Лухана, когда эти двое безошибочно находят друг друга в толпе. - Ты узнаёшь меня по волосам, - догадывается старший, взъерошивая красную шевелюру. - И по походке, - кивает Сэхун. - Как в песне, - Лухан знает отличные места помещения, где можно отделаться от потоков и просто потупить в окно с кусочком деревьев, и всё просто: берет Сэхуна за руку и ведет. Тот старается справляться со своей впечатлительностью на подобные жесты. Сэхун оказывается любознателен, как котенок, в силу того – шкодливый, а еще ужасный болтун. Он всё описывает в каких-то мелочах и со вставками, что Лухан иногда его поддевает: - Я подсчитал твои слова за минуту, и вышло около двухсот, - говорит он как-то за вафельным мороженым у фонтана, - норму детсада выполняешь, как вундеркинд. - Носи с собой скотч, пожалуйста, - кивает блондин, хватаясь ладонями за щеки, - меня вовремя нужно заткнуть. - Если понадобиться, я выберу другие способы, - уклончиво отвечает Лухан и возвращается к альбому (зараза), - итак, давай продолжим. У них официальные причины видеться действуют 2 раза в неделю, но выпуск "Сэхун и его движуха" выходит чаще, чем любимый Лухана ситком. Потому что Сэхун – это человек без повода, который если у тебя есть, то рядом на все случаи жизни, это универсальное решение всех проблем и занятие на любое время суток. Лухан по началу этот фактор не оценивает, перекидываясь с новым другом забавными гифками по утрам, воспевая Сатане ему в смс на парах, скидывая селфи по дороге домой в доказательстве о том, что он выжил и делая свои вечера благодаря каким-то скинутым смешным видео Ютуба. Сэхун – это сплошной капс лок, сообщающий, что его чем-то накрыло, он увидел в кафе айдола или нашел крутых уличных музыкантов или ему задали на просмотр портрет: Лухану до жути нравятся эмоции младшего в режиме «онлайн», которыми тот его закидывает. Его картинка их занятий была не воображением, а предзнаменованием, потому что так всё и выходит; добавляется разве что пакеты чипсов, какой-то музыкальный канал на фоне и странное чувство от нужды очень близкого нахождения – об этом Лухан не подумал. Не подумал о том, что вынужденно прижиматься плечом к Сэхуну, объясняя ему геометрические построения, будет вызывать ощущение объятий с раскаленной батареей. Чувствовать его смех вибрациями в воздухе, чаще встречаться глазами, разглядывать в волосах черные проблески: какого хрена вообще? Он себе надумал, что Сэхун весь такой несерьезный будет; а это ему концентрация нужна. - Смотри, Сэхун, - начинаются их часы, под ручками – нужная литература, иллюстрации, готовые примеры, идеальная обстановка, - наша тема – закон наглядности. Приступим к занятию. Минута спустя: - Это же совсем просто! – смеется Лухан и забирает из рук парня кубик Рубика, -сейчас покажу. - Спорим, ты так не сможешь, - Сэхун удерживает ручку на кончике носа. - Уинстон явно продует, - заключает старший, наблюдая двадцать восьмую минуту турнира по большому теннису; Сэхун одобрено кивает сбоку, жуя орешки. Бэкхену пофиг, у него своя атмосфера, но даже он, спустя время, когда за блондином в очередной раз закрывается дверь, говорит Лухану, зависшему в прихожей спиной к стене: - Я ощущаю себя мамочкой из американского фильма, к сыну которой приходит девочка и сидит в его комнате, и они как бы «готовят школьный проект», но всём всё предельно ясно. - Посмотри-ка, мне не ясно, а ему ясно, - фыркает старший, встает и удаляется на кухню, ни разу на друга не взглянув; «Лухан, ты тоже дурак». Сэхун – это «здрасти, я ваша тётя». Так его в шутку трактуют между собой экономист и дизайнер под одной крышей за вечерним ужином, когда обсуждение внезапно заруливает к нему. Лухан же, опускаясь носом в свою кружку, думает про себя тихо-тихо: «это еще и «здрасти, я ваша долгожданность, ваша нескука, ваша аритмия, ваш ученик и новый друг, ваше сомнение в правильности этих определений»». Но Бэкхен, слава богу, не умеет читать мысли (так думает Лухан). Со временем их панибратство доходит до понимания и простоты в действиях. Когда у Лухана ломается раковина, парень по ошибке вместо ленты воет об этом Сэхуну в личку. Был эффект внезапности, у старшего руки не умеют такое чинить, у Бэкхена они не из нужного места. «Оцени моё положение лузера по десятибалльной шкале», просит Лухан Сэхуна, тот дает ему семерку и заявляется на порог их квартиры: - Я окончил курсы сантехника, - потреся перед носом Лухана своим студенческим, говорит он и идет на кухню, требуя по дороге гаечный ключ, отвертку, тряпки и анекдоты под ухо, потому что работа долгая. Долгая - это ровно 13 минут и 20 секунд, работа - это скрип, лязг, смачное "сука" и фееричный фонтан воды во все стороны. Финальная сцена трагикомедии - курящий у косяка Бэкхен, набирающий во второй руке номер ЖЭК и любезно интересующийся, нужно ли еще в какое место звонить. Лухан оборачивается на друга, весь мокрый, смотрит на него: «он хотя бы хотел помочь», а тот закатывает глаза: «мы прям оба не знаем, чего или кого он хотел», но понимающе удаляется перекрывать воду. Блондин выбирается из-под раковины с шуткой про «можно не мыться», а Лухан тянет на себя его край футболки: - Тебя нельзя заболеть, тебе не пойдет красный нос и градусник. Лухан засовывает Сэхуна в свою пижаму, потому что это его единственная большая футболка во всем шкафу, обязанности - в Бэкхена, а свои планы-дела - в мусорку и идет с Сэхуном гулять. По дороге на мостовую вдоль широких улиц они прячутся в глубоко заложенной тени и вспоминают истории – свои. Младший спрашивает, как Лухану так повезло с талантом, на что тот усмехается в манере: «хаха, смешно». - Я в школе на задание "пейзаж" делил лист пополам, одна часть - желтая, одна - голубая, композиция "море". И хрен прикопаешься, - рассказывает он о своем таланте. - А сейчас тебя ставит на показательные выставки, - подметил блондин, склоняя голову. - О боже, ты до сих пор это так видишь? – восклицает Лухан, обычно неловко себя ощущающий при похвале или что-то в том роде, учитывая, что её раньше не было. И ему уже сложно понять, правда ли он младшему как Сократ Демокриту или это прежняя маска. – Тут не талант, тут просто ощущение. Ты тоже многое можешь, если стараешься. - Например, надоедать, - подтверждает Сэхун с усмешкой, и парень его поддерживает. - И болтать ерунду, - кивает Лухан, - и приписывать себе чужие стихи. - Я и сам сочинить могу! – возмущается блондин, вскакивает на скамейку, чистит горло. Его публика в одном лице в ожидании поднимает на него взгляд, и Сэхун вскидывает ладонь с озаренным видом. - Вуза диплом. Красен, как кровь ронина… - Касса свободна, - не удерживается Лухан, феерично заканчивая хайку, и младший хлопает в ладоши. - В точку! - Отлично, пойдем в поэты, если с художеством прогорит. Сэхун умалчивает о том, что ему нравится ход мыслей старшего во множественном числе, но это можно видеть по его довольной улыбке, когда он спрыгивает вниз и уже сам берет парня за руку. Всё, что происходит, можно объяснить фразой «это просто случается, а мы поддаемся», запечатать в иллюзию «Звездой ночи» и двинуть теорию о родственности душ. У них одного цвета не только глаза, но и любимая расцветка неба на картинах – только-только разжигающийся закат, и привычки как-то похожи, и плейлист, если соотнести - совпадения через раз. - Будь я чопорным или опытным или таким и таким врачом, - прокомментировал как-то раз ситуацию Чонин, которому Лухан трещал о «забавном, смешном, несуразном, застенчивом, смелом, понимающем с полу-буквы», - я бы назвал это случаем один на миллион. У Лухана есть и другие увлечения, от которых можно дуреть при недостатке, например, спорт. Ненавязчивый поиск соперника для игры в футбол - это оболочка, под которой скрывается Луханевский долбеж в стенку и ор про то, что "ИЛИ Я ПОПИНАЮ МЯЧИК, ИЛИ Я ПОПИНАЮ БЛИЖАЙШЕЕ КО МНЕ СУЩЕСТВО". Бэкхен, который в футболе - палочка без ноля, начинает нервничать и ищет рукой на диване мобильный друга для поиска потенциального спасителя. Ему нравится контакт "бобер Нарнии", его почему-то не жалко пустить на мучения, а Бэкхену хочется жить; его совесть чиста, когда он набирает номер и говорит сходу, без «алло»: - На сегодня ты умеешь играть в футбол, усек? Попадает он на Сэхуна, который с радостью притаскивается в теннисках, футболке"№1" и с кул-стори, как он был чемпионом школьной команды. Пока Лухан отскребает парня от ворот или ворота от парня - он еще не решил - они разговаривают, припекаемые полуденным солнцем: - Как ты понял, что хочешь рисовать? – спрашивает блондин старшего, оттряхивая его грудь от зеленой травы, - когда это было? - Мне ввели в детстве веру, что художники - люди особенные, тоньше чувствуют мир, видят его иначе. – Отвечает Лухан, осматривая содранные коленки и начиная на них периодически дуть, чтоб не жгли. - Захотелось выпендриться. Сэхуна больше колбасит от вывернутой лодыжки или от действий Лухана – определить сложно, но он не остается в долгу и вытаскивает из густой красноты всякий пыльный мусор; пусть он тоже глотнет адреналина в кровь. Лухан проходит тест на заинтересованность и спрашивает: «а ты?», никак не выражая свою реакцию на пальцы Хуна в волосах (просто его фейс-экспрессия опущена в ноги). - А у меня такое дело всей жизни, в которое за руку приводят, - пожимает плечами Сэхун, улыбаясь солнечными лучами, скользнувшими сквозь ресницы, они ложатся на подбородок медовым золотом, отбрасывая косую тень, и придают коже персиковый отлив размытых мазков… - Лухан, ты слушаешь? Хлоп-хлоп. - Прости, что ты сказал? - Это мама, - повторяет младший, - она сама увлекается живописью, но для неё это хобби, а мне решила поставить искусство на первый план. - Однако ты об этом совсем не жалеешь, верно? – cев по-турецки для удобства, Лухан быстро кладет блондину за ухо ромашку (где только нашел?) - Ты так уверенно говоришь, будто вовсе не спрашиваешь, - коротко смеется Сэхун. - Но ведь тебя бы здесь тогда не было? Сэхун сжимает зубы, сводит взгляд на свои руки, слова из него вылетают, будто продавленные: - Рядом с тобой… думаю, я был бы в любом случае. Наступает полминуты тишины, которую они посвящает зрительному контакту без жмурок, соревнования или шутки; он такой глубокий, весомый, когда молчишь тысячами слов. В итоге Лухан вздыхает, делает «ладушки», как-то по-клоунски (то есть грустно) улыбается: - Давай дойдем до стадии "договаривать друг за другом фразы", а там делать выводы. Сэхуна не сказать, что обидело, но обидело; он говорит «ладно», а ромашку обнаруживает только в конце дня. Лухан волнуется два. Обычно выходные в доме семейки Адамс проходят за плотно закрытыми дверями с условиями не издавать посторонних звуков, выжать максимальное количество сна из обоих дней, не храпеть, не греметь посудой, не стучаться с просьбой: «хен, расскажи какую-нибудь приколюху, я заснуть не могу» и тд и тп. Думаете, студенты вузов при первой возможности свободного времени таранят ларьки и рыщут в поисках хаты с колонками покрупнее? Практикуются во взломах машинных сигналок и пробегаются по уголовному кодексу, как по меню? Они выползают на кухню выпить кипятка из носика, снямать крекер, салютнуть соседу «спокойной ночи!» и завалиться спать с двенадцати до четырех дня. Но в эти выходные все планы отмелись при демонстрации трех билетов в картинную галерею в руках довольного Сэхуна, пригласившего новых друзей. Отказывать было слишком хамски даже для них; так что ребята пошли лицезреть современный абстракционизм. Зарисовка на их посещение: - Это… диссонанс. - Это противоречие. - ЭТО БОЛЬШАЯ ЗЕЛЕНАЯ КЛЯКСИНА. - Мне кажется, тут присутствует… одиночество. - Это растворение личности. - ЭТО ПЯТЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ. - Это… - ЭТО ПЯТЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ ГРЕБАННЫХ ДОЛЛАРОВ. - Бэкхен, мы видим. - ЭТО МОЯ ПОДЖЕЛУДОЧНАЯ ПЛЮС ПОЧКА. Лухан поднял палец: «секундочку», извиняясь перед Сэхуном, и осторожно отвел своего друга в сторонку, поближе к внутреннему кафе, сказал, что если в его поведейных режимах нет приличия, то пусть смотрит на людей и повторяет за другими. - Ты мне скажи, - уже получивший тирамису в стаканчике, спрашивает Бэкхен, - зачем с вами я? Знаете же, что не смыслю ничего, и разговор не поддержу, и на мозги накапаю – что это за цирк? Если хотите побыть вдвоем, то к чему третий лишний? Бэкхен хоть и ерундовый, но порой попадает в точку, причем в весьма болезненную, что и ответить нечем; Лухан машет на него рукой и возвращается к Сэхуну, сложившему руки на груди и стоящему всё у той же картины. Увидев старшего, он улыбается: - Ну что, будем дальше продолжать? – интересуется он про их маленькую игру – не обсуждаемую заранее, к слову. - Меня впечатляют твои театральные способности уже в третий раз, - усмехается Лухан, снова ловя ощущение, что всё не то, и он не тот, и место не то. Парень глядит на рамки и на то, что в них, как наверняка когда-то смотрел Ван Гог на своё отрубленное ухо. – Знаешь, это ведь всё такая ерунда. Глубина, красота, тайный смысл. Смысл можно приписать вообще чему угодно, а почему? Потому что поистине его нет нигде. У Сэхуна в глазах мешается новый всплеск чувств к Лухану и желание прибить себя самого. - Прости, я совсем плох в идеях, - оказывается, что он еще и жутко боится разочаровывать других. - У нас еще целый вечер, - смеется Лухан, толкает его в плечо и направляется к выходу, - Бэкхена мы бросим здесь, как и непонятное настроение. Грустные взгляды присутствующих в зале провожают их как настоящих ценителей искусства. За что своему товарищу и сожителю Лухан искренне благодарен, так это за привычку подробно отчитываться о годных местах с уютом, хорошим кофе, терпимой музыкой бара и самим баром; они приходят с Сэхуном в кофейню, садятся к окну, вдвоем воодушевляются страницей с изображением черничного тарта. Младший так по-свойски скользит ладонью по меню в луханенских руках, показывает на десерты и спрашивает, пробовал ли он это, а тот только и смотрит, что на пальцы. И тупо на всё кивает, и всё вкусно, и всё советую, Сэхун, только не убирай. У них на разговор есть по триста миллилитров капучино, а там посмотрят. Лухан переключается с пальцев на тени лампочек у Сэхуна в волосах и так быстро расслабляется. О Сэхун - это он так быстро уселся в его душе, ну почему. - Я читал подборку ответов детей на вопросы о любви, - говорит он младшему, пока тот соскребает с тарта весь крем, - и на вопрос «когда стоит жениться?» один мальчик ответил: «Примерно в 75. Когда вам столько лет, можно уже не работать и всё время валяться в постели и любить друг друга». Блондин облизывает губы перед тем, как улыбнуться: - А мне там понравился ответ мальчика на вопрос «что делать, если свидание прошло плохо?»: «я приду домой, залезу под кровать, а еще позвоню на ТВ и попрошу сказать, что я умер». Они немного молчат, наслаждаясь лавированием на одной волне, а потом Лухан произносит: - Знаешь, что я подумал, когда мы увиделись в парке, заговорили в первый раз? Я подумал: «от таких людей или бежишь, сломя голову, или ныряешь в них с головой». «Я выбрал второе» остается висеть в воздухе, а потом стекает в чашки как приятная добавка. Сэхун успокаивает дергающиеся уголки губ и говорит: - Я слышал, что художники сложнее всего из людей. Неспокойные, они всегда в поиске нового, всегда хотят и требуют чего-то. Сегодня изобьют, завтра приласкают. - Это уже крайняя стадия одержимых, но не все такие, - отвечает Лухан, - Да, иногда они встречаются. Иногда это даже не художники. Иногда это их соседи. Оба солидарно смеются, смакуют момент, чувствуют состояние вечера – когда всё такое степенное и спокойное, в это время непременно хочется быть с близкими людьми и делить с ними равновесие в себе. И Сэхун, и Лухан уверены, что действуют по правильной схеме. А эти выходные явно лучшие за последние месяцы; один не стесняется в этом признаться вслух, другой не боится без причины взять со стола руку в свою и подержать так пару минут. Им бы гордился автор фразы «Carpe diem». По возвращению квартира напоминает Лухану церковь при служении, потому что света нет, а вокруг всё уставлено свечами, в воздухе смешано яблоко, ваниль, лаванда, шоколад - все потому что весь их воск - ароматизированный. К нему из пугающей темноты коридора выходит Бэкхен, у него поджарая укладка: волосы выглядят так, словно хотели быть ближе к богу. - С проводкой что-то, - объясняет парень с безэмоциональным взглядом и трет нос, - я пытался что-то сделать, но не вышло. - Я вижу, - фыркает Лухан и жалеет, что не помнит точное расположение в их квартире тяжелых предметов, - начерта ты в счетчик полез? А если бы шибануло насмерть? - У тебя бы было селфи с трупаком, - всё еще не вспыхивая в ответ, говорит Бэкхен, - я хотел разобраться. - Учебник физики за 7 класс не дает тебе звание механика! Друг просто не слышит его, как нужно. Он не слышит: «я за тебя переживал» и «ты меня до чертиков напугал, скотина» а так же «если бы вдруг, я бы себе не простил». Бэкхен распознает только хлесткие огрызания, на которые парень всё же окликается, собрав в кучу еще и задолбанность последней недели: - Вы кинули меня в той дыре геометрических извращений, даже смс не скинув, я остался без потенциальных слушателей своего возмущения, потом поцеловался с током, рискуя жизнью, зафигачил тут романтику, и теперь еще должен выслушивать твоё ослоумие? А иди-ка ты нахер, Лухан. Знаешь куда я пойду? Знаешь? Не знаешь! – Бэкхен метнулся в коридор, - Вот и сгори в переживаниях, как чуть не сгорел я. Дверь многозначительно хлопает с той стороны, оставив Лухана в одиночестве. Но он не сгорает, а берет телефон и набирает уже привычный номер с непривычным волнением: - Снова привет, ты… далеко уже ушел? Дело в том, что, - парень смеется в трубку, - я совершенно не знаю, чем порядочные люди занимаются без света. - А мы порядочные? – спрашивает Сэхун. – Ладно, шучу. Сейчас приду. Бэкхен обнаруживает себя в более-менее восприимчивом состоянии только когда уже сидит на высоком стуле ночного бара и тарабанит пальцами по стойке, на которой вскоре должны появиться стаканы. Перед ним лежит несколько купюр, вытащенных из карманов, зажигалка и разобранный телефон. Чтобы ему не отвечать на многочисленные звонки от Лухана, который наверняка там с ума сходит по нему. Наверняка же. Бэкхен кисло улыбается своему отражению в черной поверхности стойки и чувствует сладость самообмана в мыслях. А на кровати дома у него незаконченный реферат, на кухне печенья в состоянии теста, на столе наброски письма к президенту - а он сидит здесь и слушает краем уха Radiohead. Настоящий бунтарь. Бэкхен вздыхает, пытаясь вернуться к своему вечному процессу распределения вещей в голове на «нужное» и «ненужное», но не получается. Как и последний десяток лет, так и в эту минуту, растянутой до бесконечности. Изменения в астрале происходят, когда сбоку кто-то подсаживается рядом и аккуратно подмечает: - Впервые вижу, чтобы человек так грустно смотрел на деньги. Пока не оглядываясь, рассчитывая только на приятный голос, Бэкхен отвечает: - Это печаль перед прощанием, - он обхватывает руками предплечья, трет лоб о тыльную сторону ладони, - Я соврал бы, сказав, что хочу побыть один. - Могу помочь составить прощальную речь, - не снижается в голосе легкая улыбка, и Бэкхену становится интересно: он поднимает голову. Оценивание сходится на мысли: «если что, он сумеет меня довести до дома. Или до остановки. Или вообще куда угодно сможет увести, если захочет». Поэтому усмехается и кивает на принесенные коктейли: - Лучше помоги избавиться от разлучников. Напротив ему мерещится темноволосый юноша и его расположение к долгому разговору; Бэкхен не заставляет себя ждать. Они начинают с Шекспира, заканчивают кельтскими сказками, делают вывод, что ночь - время чудес, а четыре махито - 0/937678337 в отношении к их наплыву общения. Бэкхену чертовски приятно быть не обремененным чьим-то впечатлением и расшатывать взгляд на красивых руках, красивой шее, красивых ресницах. Время течет по его плечам, наклоняет к собеседнику; ощущается очень приятный запах. - Любимый жанр по жизни? – Он смотрит на стакан в руке и потихоньку его вращает, - Эксперимент. Во всём, что случается, даже сейчас - я бросаю себя пьяным незнакомцу, зная, что для меня это как содрать кожу, смотри - Бэкхен показывает на собранном телефоне заведенный таймер, на том уже час двадцать, - засек время, за которое ты сдашься и сбежишь. На его уверенность в чужой слабости коротко смеются. - У тебя скорей телефон разрядится. - Я - понедельник, утренний будильник и дорога в час пик. Меня все ненавидят. - горько произносит Бэкхен, уже слыша за собой дефекты в речи, уже ощущая шторма в крови. – Мне нельзя тут долго сидеть. - А мы не надолго, - уверяет его парень таким теплым тоном, что Бён уже готов согласиться даже на «навсегда», - пока не составим из трубочек свои имена, чтобы познакомиться. - Ах да, - улыбается Бэкхен, опуская подбородок на кулак и заглядывая в темные глаза, - я же всё это время называл тебя белочкой. Ему это или чудится, или очень правдоподобно снится; в течение всего разговора на месте вводных слов хочется говорить: «пожалуйста, останься». И укутаться в этого человека, как в плед. Нет желания наврать о жизни в шоколаде, как обычно Бэкхен поступает с мимо проходящими, наоборот: такой вежливый персонаж моментально заполняет воздух между ними облочком доверия и запускает механизм: «расскажи мне всё». Бэкхен рассказывает. Он просит взаимные ответы, форму диалога и такие же вырезки из биографии, но всё как-то плавно перетекает на него, и всё же – Бэкхен хочет заснуть в конце на этой груди, облаченной в черную рубашку. Бэкхен хочет, чтобы его взяли в плен эти тонкие пальцы с одним серебряным кольцом на безымянном правой руки. И не важно, что он знает лишь: этот парень превосходно читает стихи и знает толк в общении с отчаявшимися. К концу их разговора, а это 5:30, если верить говорившему о закрытии заведения официанту, перед тепло-глазым юношей салфетка с бэкхеновским адресом, почтой, скайпом, твиттером, ключами от квартиры где деньги лежат, а перед Бэкхеном - аккуратная схема из трубочек: «К И М Ч О Н Д Э» Первую половину дня Лухан бессмысленно наяривает по квартире, закрывая лицо ладонями, будто играя с собой в прятки: ему эмоции ударили в ноги, в лицо и в голос, он шепчет под нос «твою мать, Лухан, твою ж мать». Почему память не стирается с ночью? Почему она не возвращается постепенно, а ебашит с самой первой секунды? Из головы не уходит прошлый вечер, когда Сэхун действительно явился к нему с пластиковой коробкой и пояснением: - Какие свечи без торта? Они на кухне наелись сладкими коржами и потом вдвоем, истерично посмеиваясь, искали по всем шкафам пакет с салфетками; а нашли друг друга. Затем бормотали в потолок гостиной ответы на придуманную викторину, ловили себя на сходствах, затевали споры в различиях (например, у Сэхуна в доме действительно кот, и он на стороне усатых), пугали друг друга схватками за ноги, душили подушками, душили словами. И света никакого им было не нужно для зрительных встреч, для молчания. Так даже лучше. Лухан потом обнаружил наличие зарядки на своем ноутбуке и они пересматривали любимые серии «Настоящего детектива», повторяя с актерами все диалоги. Парень в тайне надеялся, что Сэхун так у него и уснёт. Но блондин только изредка тер глаза и моргал с задержками, а когда циферблат телефона замаячил четвертым часом, младший сказал, что ему пора. - Уже слишком поздно и темно, - попробовал упросить его Лухан, вспоминая про себя о наличии лишней щетки. - Меня проводит рассвет, - улыбнулся Сэхун и в ответ на «как сказать мне спасибо за твой приход?» попросил поцелуй в щеку. Лухан и летал, и парил еще полчаса после ухода юноши, беспорядочно бродя по квартире, а когда упал, тут же кинулся к телефону. Но на очередной попытке набрать бешеными движениями нужный номер в замочной скважине сам заворочался ключ, и пришел Бэкхен – ни на что не реагирующий, даже на трехэтажный мат в примерно таком же радиусе распространения. Лухан сделал вывод: - Надрался. Бэкхен опровергнул: - Влюбился. И бахнулся в кровать до обеда. Старший ничего не понял, но успокоил давление и переживания: эта туша рядом живая, а остальное неважно. Его сон тоже сшиб на пару часов, а потом парень вернулся к жизни – и к воспоминаниям о Сэхуне с язычками огней на скулах. «Твою мать, Лухан». Всё сходится при прижатой спине к холодной стене туалета, в котором Лухан строчит младшему смс: «Мне кажется, я окончательно загнан в свою паранойю с твоим именем и лицом. Куэ нас наебал, самовнушение тут не прокатит». Сэхун ему отвечает спустя три минуты: «Я сейчас бы тебя осыпал кристалликами Стендаля, поставил на выставку совершенств, а потом украл». Лухан зажевывает край своей футболки, чтобы не заорать. «Форма моей фортуны - квадрат. Не встречается в природе, вписывается и описывается в чужие круги, и как не верти - везде углы. Но с тобой она меня осчастливила». «Быть мне центральной точкой твоих биссектрис». «По крайней мере, я знаю, что меня сожжет церковь». В дверь туалета коротко стучат чужие костяшки проснувшегося друга: - Эй, ты там что, умер? - Да, - уверенно окликается Лухан. Во второй половине дня убийца неожиданно заявляется в их квартиру и стремится к жертве с фразой: - У меня дерьмовая идея - у тебя дерьмовое воскресенье, сечешь необходимость нашего сегодняшнего дуэта? На слово "идея" из своей комнаты выползает Бэкхен, как учуявший зайца удав: - А что, если... - Ты пиздец как прав, пошли, - Лухан быстро сгребает Сэхуна в охапку, и они спешат из квартиры. По дороге в парк, который и оказывается идеей Сэхуна, парни не обсуждают их утренние смс, не вспоминают прошедший вечер, а захлебываются художественными терминами. Разжевывают мнения о карикатурах, пасторали и аллегориях; когда устают и понимают, что ведут себя как идиоты, просто включают на плеере младшего французские песни. Из серии «назло»: в парке стоит плетенное из зелени сердце, все прохожие – молодые пары, а указатели информируют, что они как раз на аллее влюбленных; Сэхун в сердцах уверяет, что он ничего об этом не знал и тут в первый раз – Лухан только смеется в сторону. Они обнаруживают прокат велосипедов, и у старшего загораются глаза на транспорт далекого прошлого, и он спрашивает, умеет ли Сэхун кататься. Тот говорит, что у него дома валяются водительские права всех категорий, но зачем-то любезно спрашивает у хозяина аренды, сколько стоит штраф за угроханный велик. Уже наученный подобными вещами Лухан уводит его к зеленой поляне, где они садятся прям в джинсах с красивым видом на чистый ручей. Сэхун просит рассказать его какую-нибудь тайну, и в этом кроется: «обличи себя еще больше», но Лухан над ним издевается, заговорив о другом: - Лучшие рисунки выходят, когда тебя внутренне херачит, тебе плевать на ошибки, а в итоге их там и нет. Так же с чувствами, договаривает уже про себя Лухан конец предложения. «Пусть знает, как заявлять, что единственная причина – наши занятия». Сэхун действительно выглядит слегка разочарованным, когда достает из рюкзака альбом, а его грустно-задумчивый профиль кружит Лухану голову. - Теорию на мыло, - бормочет он и разворачивается к блондину всем корпусом, - рисуй меня. На него смотрят такого-же-но-выразительнее-глубже-офигенее-цветом-глаза: - А может мне попробовать на тебе боди-арт? – Спрашивает Сэхун. – Только чур краски – на пальцах. (и желательно на губах). Лухана сносит состояние солнечного удара, умноженное в десять раз и в ускоренном процессе. «Воздух, ты где? Рассудок, крыша, катушки, кто-нибудь?» - Ты хочешь быть счастливым или художником? – ляпает он одну из оригинальных фраз, что еще остались в запасе. - Я хочу... быть твоим закадровым смехом, - отвечает Сэхун, уже не опуская глаз. - Или твоей неловкостью. - То есть... - Всегда быть рядом. Лухан вспыхивает. - Мне тебя ударить или.. - Поцеловать. Сэхун победно улыбается, когда лицо напротив пораженно вытягивается. «А ведь ты проиграл». Лухан прибегает домой, лезет под кровать, а еще звонит на ТВ и просит сказать, что он умер, и любит. Совещание проходит в кафе через улицу, куда Лухан зовёт Бэкхена по «очень-очень важному делу жизни и смерти, и твоей в том числе», на что тот сначала меланхолично отказывает, объясняя: «За окном по-прежнему не Франция», но в итоге просто просит отпустит его шкирку и говорит, что дойдет сам. Лухан не знает, как правильней признаться другу, что у него украли сердце с концами, и поэтому долго болтает о глупостях. Бэкхен слабо реагирует на парня с того времени, как получил свой Комбо-бокс; он копается в телефоне с непривычным для себя лицом, что Лухан, замечая это, даже пугается. Он смотрит на экран его телефона через плечо: «Когда найду способ обогнать Гейтса, я выкуплю тебе автограф Шекспира», - пишет Бэкхен какому-то «Лучшие В Мире Глаза». Из любопытства парень молча наблюдает, что будет дальше. А дальше приходит ответ: «В копилку твоих идей - давай как в Канаде на остановках поставим качели». Бэкхен откидывается на спинку дивана и воет волком, а Лухан, который в курсе смысла таких типов смс, любезно идет за ведерком для кровоносящего друга. Совещание свертывается в тот момент, когда Бэкхен, выслушав приятеля, говорит: - Чувак, я думал, вы уже давно трахаетесь. Все дороги ведут не в Рим, а в мастерскую их университета. По дороге на место встречи Лухан посылает Сэхуну контрольный зачет: «по Декарту: `Я мыслю, следовательно, существую`. С тобой я не существую». Его сомнения разбиваются ответом: «по Шекспиру: `Легкое сердце живёт долго`. Я очень скоро умру». Чондэ очень удивляется столь скорому приглашению спустя неделю переписки, еще больше – когда его втаскивают в квартиру за локоть, заводят в комнату и усаживают на кровать. Всё это с самым серьезным взглядом, который только можно вообразить на лице Бэкхена; парень поворачивается к нему и трет ладони: - Побудешь лицом моей совести несколько минут? Я хочу с ней поговорить, - просит он Чондэ и начинает ходить по комнате. Брюнет улыбается. - Мне кажется, ты льстишь своей совести, раз просишь меня... - Просто сядь, и послушай, - прерывает его Бэкхен, явно взволнованный. Чондэ покорно кивает. - Я трачу минуты, часы, дни своей жизни на никчемное, порождаю ненужное, творю ерунду. Будто мне показали правильный путь, выдали лыжи, пожелали удачи - я строго иду по нему, но вдруг осознаю, что в пустыне. Сейчас нужно прыгать выше головы, а я, смотри, дымлю паровозом, мне лень купить пепельницу, но не лень убеждать себя, что многоэтажки из зубных палочек - хороший способ провести день. Я хочу петь песни где-нибудь на крыше Лас-Вегаса, знать наизусть все моря Луны, прыгать с вышки в бассейны, шарить в пробах серебра, я ТАК КРУТО МЕЧТАЮ, НО ТАК ХЕРОВО ДЕЛАЮ. – Он обращается к Чондэ, бросается тому во взгляд, - Какого черта ты от меня понемногу откусываешь, а не жрешь целиком? А? Какого черта я тебя совсем не ощущаю?! Резко выдохнув, Бэкхен садится рядом с парнем, будто все силы иссякли; прикрывает глаза. - Я же, наверное, делаю всё неправильно… - тоскливо вздыхает он. - Я скажу, какого, - спокойно произносит Чондэ, глядя сверху вниз на юношу. - Ты просто бессовестный. - Это почему? – интересуется Бэкхен, покосившись на парня. - Только такие могут влюбить в себя за полминуты, даже не стараясь, - такое вот объяснение. Бэкхен усмехается. - Хочешь сказать, тебя пробило только сейчас? – и фыркает. - Не верю. - Сейчас - добило. Бэкхен снова во власти этого голоса, обаяния и «пожалуйста, теперь точно останься». - В принципе, ты прав, - выдыхает он и опускается носом к Чондэ в район кожи под ухом. Тот кладет ладонь на его макушку и шепчет: - Вот сейчас ты делаешь всё правильно. Лухан волнуется три. Потому что Сэхун уже знает все луханевские фетиши и щекотит ему щеки именно восьмой белкой, потому что в метро нагло сует наушники с фразой:"нет, ПОСЛУШАЙ", а там посвистывает " You cross my mind", когда его визиты не требуют взгляда в глазок, а он приносит именно печенье имбирное с изюмом и пудрой сверху для Бэкхена как просьбу свалить, потому что в голове говорит не один голос, а два в постоянных диалогах, потому что произвольный юноша на холсте приобретает конкретные черты - и не один раз – потому что список самого очевидного в мире можно начать с их чувств друг к другу... Потому что на практической лекции с заданием нарисовать "влюбленного человека" Лухан предлагал позировать на стуле - Именно поэтому Лухан понимает, что он волнуется три. - Замри, - говорит он Сэхуну, когда заходит в мастерскую и видит посреди неё ожидающего. Он быстро подходит к парню и, вынужденный вовсю потянутся вверх, завоевывает его губы своими, схватившись пальцами за футболку. Сэхун стоит неподвижно, не шевелясь, от чего Лухан восклицает, отстранившись: - Эй, я не имел в виду «не отвечай на мой поцелуй»! - Я просто дал тебе время передумать, - пробормотал Сэхун не своим «щщшш». Лухан прищурился, осознавая, что, возможно, всё для младшего сейчас совершенно не так. - Или сам не знал, как реагировать? – спрашивает он блондина, понимая, что это будет худшее, что можно вообразить. Если он провалился в выводах. Сэхун предательски молчит несколько секунд, а потом улыбается, наклонив голову: - Хочешь я тоже раскрою тайну? – спрашивает он, и глаза сверкают. – Твои рисунки на выставке были отвратительны. - О Сэхун! - Ты, кажется, меня целовать пришел?