— Настоящая любовь всегда взаимна, — маленькая ложь, которую когда-то услышал Кисе то ли в детском саду, то ли в начальной школе. Уже не имеет значения.
Всё началось с помолвки Рёты, о которой он всем рассказал в день свадьбы Дайки. Лучшие друзья как никак. Счастье на двоих и практически в один день. Сказка, ничего не скажешь. В то время Аомине был опьянен юностью и любовью со своей женой. Большая грудь, осинная талия, ноги от ушей и смазливая мордашка — всё, о чём всегда мечтал Дайки, отгоняя тревожные звоночки в душе, то и дело предупреждающие о чём-то. Возможно, важном. Несколько лет пролетело ярким и весёлым калейдоскопом событий для обоих пар, дружащих теперь уже молодыми семьями. Совместные путешествия и уютные вечера в гостях были чем-то настолько правильным, что, когда женская сторона возмутилась по этому поводу, желая «уединения», мужская — недоумевала. Колесо начало своё вращение.***
Первый раскол оказался болезненным, но незамеченным никем извне. Беременность жены Дайки воспринял с радостью, считая, что их отношениям нужна встряска. Однако его жена встретила этот факт не так положительно, начав искать доводы, почему «дети сейчас совсем не кстати». Аомине проглотил это. С трудом, но смирился. Кисе же с рождением дочери, произошедшим немного-немало через год, изменился. Осунулся. Стал молчалив и мрачен. Чаще уходил в себя, возвращаясь только на площадке и с дочерью. Дайки фыркал и ругался, мол, что не стоит так расстраиваться из-за «шероховатостей» в отношениях с женой — всякое бывает. То, что «всякое бывает» Аомине ощутил на своей шкуре в полной мере. Он вспомнил о своих словах в душевой сборной Японии, ненадолго, конечно. Сложно думать, когда мысли упорно растекаются густой жижей, не желая собираться, чтобы прояснить-таки голову. Глаза закрывались от наслаждения, но Дайки просто не мог оторвать глаз от столь восхитительного зрелища: Кисе стоял перед ним на коленях, обхватывая тонкими губами цвета спелой вишни его член. Надоедливые звоночки вновь напомнили о себе, но Аомине также прекрасно, как и годами ранее, отмёл их на задний план, чтобы не мешали.***
— Нам нужно прекратить это, — устало говорит Рёта, откидываясь на постель в отеле. Тело ломило от боли в мышцах после успешного матча. Карие глаза были полны решимости с сухим, потрескавшимся от времени налётом безысходности. Раньше Аомине этого не замечал или… просто не придавал значение. — Наши с тобой изменения в отношениях неправильные. — Если ты считаешь их таковыми, зачем начал, Рёта? — имя, сказанное этим до одури родным и соблазнительным голосом, резануло слух. «Это всё слишком. Это всё не стоит того», — мысленно повторяет самому себе Кисе. — Я… Просто… Просто так вышло, — глухо отвечает, отвернувшись к стене. Не видеть проще. — Значит, забудем? — вдруг также глухо спрашивает Аомине, судя по звуку тоже отвернувшийся от Кисе. Стало холодно. — Знаешь, моя… в общем, она беременна и согласилась рожать. — Видишь так лучше. Будет лучше, — нервный смешок, изо всех сил старающийся показаться искренним. — Поздравляю, Аомине-чи. Дайки не нашёл слов ответить, тихонечко кивнув в благодарность, забыв о том, что тот, кому она адресована увидеть этого не может. Всё в порядке. Будет в порядке. Через полгода Аомине сидел рядом с палатой, сжимая кулаки и молясь всем богам. Необычайно бледный, словно с него слезла вся краска. Не было прежней дикой яркости. — Врачи говорят, — начал было Дайки, но его тут же прерывает Рёта, положив руку на крепкое плечо. — Она справится, — с уверенностью твердит Кисе и клянёт себя за жалкие мысли на самой подкорке сознания о том, что совсем не хочет этого. «Омерзительно», — думает он. «Вот это настоящая дружба», — всплывает в головах окружающих, ставших невольными свидетелями.***
«Уважаемый, Дайки Аомине. Настоящим письмом нотариальная фирма „префект“ сообщает, что Вам надлежит появиться у нас по указанному ниже адресу не ранее 11-го и не позднее 21 декабря текущего года, чтобы присутствовать на оглашении завещания покойного Рёты Кисе»
Лист бумаги выскальзывает из рук. Звук становится невыносимым, все звоночки, что требовали к себе внимания за всю жизнь бывшего баскетболиста, создали целый оркестр. После того, как спадает первое оцепенение, Аомине обнаруживает себя сидящим на полу и глядящим в стену. Пусто. Бесцельно. Во внезапную минуту осознания захотелось забыться вновь, чтобы останки души перестали, взрываясь непередаваемой болью, беспокоить. Вся «счастливая» жизнь кажется невероятно бессмысленной. «Во благо семьи», — говорили они и расходились по своим домам, повторяя это, будто мантру, каждую ночь ложась в постель и каждое утро, стараясь не думать о «желании не проснуться». Всплывает в голове образ молодого Кисе, с тонкой пеленой печали в глазах и налётом боли, явственно ощущающейся горечью на языке. Как же давно это было. Это могло бы быть смешным, если бы не было настолько печальным.— Настоящая любовь всегда не взаимна, — хриплый смех Рёты — удар под дых Дайки.