Sweet dreams

—  Я знаю, что ты сейчас с ней. Сейчас просто ответить: куда я должен приехать? Или я сам позвоню Лоре. Я почувствовала, как моё сердце схватил удар. — Что ты сказал в начале? — мысли ударяются друг о друга. — Я хочу рассказать о нас сегодня. И чем быстрее, тем лучше, — моё сердце обрывается и летит вниз, пока он тараторит. В последнее время, каким бы Гарри не был, я знала, что внутри него ведется борьба. Я надеялась, что он найдёт выход. Но единственный выход, к которому он решил прибегнуть, — это выходом за рамки. Возможно, это было часть его холодно-выверенной стратегии, ведь он предупреждал, что я пожалею. Я пожалею о том, что думала о нём. — О, нет, Гарри, — я вдыхаю, чтобы кислород насытил мозг и заставил извилины работать конструктивно и собранно. — Так будет правильно, — как будто ему не хватает воздуха. — Мы просто должны это сделать, Сайв. Мы обязаны. Как бы сильно, я не старалась собраться, всё жё где-то внутри меня была брешь, через которую перехлестывает слабость. От этого казалось, что я просто утону в ней. — Мне не нравится эта идея, —от оцепенения губы едва двигались. — Нет. — Послушай меня, Сайв, — начал он. — В последнее время я много думал, что в своей жизни я делал не так. Если быть честным, это единственная вещь, о которой я думал. Если бы ты знала… Мне… Я не хочу больше терять контроль, я хочу быть у руля. Это… это просто… Если бы только у меня была возможность… Я бы мог быть тем другим парнем, который намного честнее, настойчивее и гуманнее. А ты? Мне остается только гадать, насколько глубоко внутри зарыта его боль, но похоже она заставляет его сдергивать пласты за пластами со своей души, отслаивать куски за кусками. Она покровительствует его саморазрушению. Но грань между разрушением себя и всего к себе причастного для Гарри не существует. Я пытаюсь изобрести что-то новое, такой набор слов, который будет мягким и успокаивающим, но я не могу собрать с мыслями. Все мои попытки скатываются к чертям собачьим. Я от злости к себе и ко всему ослабляю хватку и теряю контроль: — Ты мог предотвратить что? — резкие слова застревают в горле. — Мне жаль, но тебе ли не знать, что мы не всесильны. Гарри, я… не знаю, что мне сказать, чтобы заставить тебя передумать. Разве моё «нет» — это мало? Пойми, ты не можешь контролировать жизнь постоянно, даже если ты честен с собой и со всеми вокруг. Сейчас мы выброшены в реку и сейчас у нас нет сил, чтобы бороться за то, чего мы даже не знаем. Ты готов справляться с последствиями? Я знаю, что я не справлюсь. Сейчас не лучшее время, в которое нужно быть честным и гуманным. — Тогда ты мне скажешь, когда оно наступит? — его тон изменился. — Может, когда она узнает это не от нас? Я не хочу плыть по течению, потому что я плыл по нему всю свою жизнь, теперь посмотри, где я. Ты боишься принимать решения, вместо этого ты выбираешь переждать, когда всё начнёт меняться к лучшему. Но лучше не станет. — Гарри, ты давишь на меня, — это был предупреждающий тон. — Сайв, я устал от лжи. — Может быть, я устала тоже? Но я не хочу, чтобы моё мнение обесценивали, как будто в этой ситуации я никто. Она моя мама, моя. Я не хочу, чтобы ты твердил, что правильно, а что неправильно. Не надо делать это со мной. Я хочу чертового уважения к себе. — Правда? — одиноко отлкикнулось на том конце, остановив моё дыхание. — Лорен тоже бы не отказалось от чёртового уважения. — Не надо. —  Я знаю, что в твоей голове. У меня было время, чтобы понаблюдать за тобой и проанализировать каждое твоё движение. Ты ненавидела меня, потому что я был не с тобой, но безусловно рядом, да? — Прекрати. — Я скажу то, что ты и так знаешь: твоя эгоистичность заставляет тебя потакать животным инстинктам, совершенно абсурдным желаниям. Она делает тебя жестче и нестабильнее. Ты уверена в том, что печешься о том, что пострадает Лорен, а не ты? — Почему ты говоришь это? Гарри, она моя мама, — я сжимаю телефон. — Да, она тебе дорога, как и я. И поэтому я знаю ещё кое-что: ты продолжишь врать, потому что тебя не устраивает лишиться кого-то из нас обоих. — Я не хочу причинять ей боль! — моя грудь сжимается. — Если ты ей расскажешь сама, Лорен поймёт, Сайв, это заложено у неё на бессознательном уровне, это её материнский инстинкт. Но я не знаю, как с этим можно будет справиться без последствий, если она узнает это от Алика. Очнись, Сайв, она тебе дорога. Как ты можешь ей врать? Представь боль после осознания в её глазах, боль, с которой она не может ничего сделать, потому что понимает — ты её дочь и она тебя любит. Я знаю, какого это чувствовать боль, которую не убить. — Ладно, Гарри. А что делать с тем, что она любит и тебя? — О, — произнес он, добавив: — С этим она справится быстрее. — Ты уверен? Заминка, перед уверенно-убийственным: — Да. — О, нет, Гарри. Ты…  — мне хотелось сказать, что он был с нами обеями, но произнести эту мысль вслух мне было страшно. — Она как я, она любит тебя. Сегодня она сказала мне, что хочет вернуть всё. Она хочет быть с Гарри. И я смотрела ей в глаза, наполненнные теплом и сребущей тоской, и понимала — это не случится. Сегодня она сказала мне, что в нём ещё есть чувства к нему, и я поняла, что теперь она уязвимее. — Если ты хочешь сравнить свои чувства ко мне с чувствами Лорен, то они разные. И мы знаем, почему. — О, если ты хочешь быть этим холодным куском стали, который рассчитывает каждый миллиметр своей души, чтобы не потратить его зря, мне жаль. Я не хочу говорить ей сегодня. Если ты меня уважаешь, Гарри, если ты правда уважаешь меня, как ты об этом говоришь, не делай этого. Одним нажатием я сбросила звонок и набрала полные лёгкие воздуха. Я распрощалась с разговором, который окатил меня холодной водой, а затем оцепил коркой льда. Что это было? Я больше не могла расправить плечи. Мне было трудно дышать. Слова Гарри пробирали мой иммунитет, потому что внезапно я почувствовала всю ту тонну лжи, которую так старательно тянула за собой. И я впервые подумал о том, что рано или поздно, но я буду вынуждена что-то сбросить, если не хочу пойти ко дну. Я позволила себе побыть наедине с собой, пока сердцебиение не придёт в норму. Всё, чего я хотела, это назад к безопасности, но теперь чувство безопасности казалось миражом. Мне страшно знать, что теперь я имею дело с человеком, который перестал руководствоваться здравым смыслом. Однако я надеялась, что его уважение ко мне — это китайская стена, которая будет стоять вечно. Ведь когда он мне это сказал, его взгляд и его голос — их нельзя было подкупить. — Да, — Лорен улыбалась с телефоном у уха, покачивая закинутой ногой, когда я опустилась на стул. В моём присутствии она попыталась прикрыть половину восторга у себя на лице, словно это было неуместно. — Сайв, ты вернулась, — она сказала в половину голосу, нежно поглаживая мою руку. — Ты прав сотню раз, мне нужно больше времени для себя. Я всё ещё терплю её выходки, но как женщина женщину, я её понимаю. Она моя босс, и я её уважаю. Ты хочешь передать Сайв привет? — она обратилась в трубку. — Кто это? — Милая, Гарри передаёт тебе привет, — мягко произнесла она, не отводя внимательного взгляда. Нет, то был опасающийся взгляд. Поэтому она так же осторожно, следя за моей реакцией, произнесла и другие слова: — Она передаёт привет и тебе. Я не рассчитывала на такой исход. Я не хотела, чтобы земля уходила из-под ног, но было поздно. И меня гложило две вещи, между которыми я не могла определиться: ч боюсь того, что всему наступает конец, или того, что мне намеренно причинили боль. — Сайв, Гарри завтра возвращается в свой родной город. Скорее всего, надолго. Он хотел попращаться, но нас не оказалось дома, — она отложила телфон, беря себя в руки. — Я пригласила его сюда. Я пойму, если ты захочешь уйти, но послушай: я бы хотела, чтобы ты осталась. Меня выкинули из реальности. Я смотрела на человека напротив меня так, словно его нет. Я не могу понять, как пережить то, что ты физически не сможешь пережить. Как можно принять настолько открытый, концентрированный и неприкрытый жест. Как можно принять то, что выглядело так: «Я, Гарри Эвард Стайлс, находясь в полном здравии, собственноручно решаю убить тебя и твоих близких». Я научилась многим взрослым вещам. Например, задавливать слёзы глубоко внутрь. Но все эти манипуляции касаются только меня. Когда придёт черёд мамы, я не смогу забрать её боль. — Я, наверное, останусь, — поблекший голос, сумасшедшая дрожь в теле. Она выглядела потрясенной. Слегка удивлена. Взвинчена. И подавляюще благодарна.  — Тогда моя очередь идти в дамскую комнату, — она выехала из стола, перекладывая салфетку на стол. — Я тебя люблю, — сказала я, подняв голову ей навстречу. — Что, детка? — она коснулась руками моих плеч и наклонилась. — Я люблю тебя. Прости за… Она склонила голову, смотря мне в глаза с таким вселенским пониманием. — Милая, я знаю, когда тебе жаль, даже если ты это не произносишь вслух. Ты настолько часто говоришь эти слова, что я уже почти не могу сдерживать слёзы. Я надеюсь, что всё будет хорошо, — она улыбнулась. — Ведь я очень хочу, чтобы с нами обеями всё было хорошо. — И я, — поддельная неживая улыбка растянула мои губы. — С нами обеими, — слышала бы она, как по-сюрреалистически это звучит в моей голове. Пожалуй, это был жест безысходности. Я пила. Сначала я пила, чтобы убежать от мыслей, потом я была отчаянной: я пила в надежде рассказать всё самой, однако потом меня настиг приступ страха и безысходности. Потом я смешала жалость к себе и вино, и это добило меня окончательно. Я просверливала острием каблука дырку в полу, чувствуя, как этот же самый каблук входит мне в горло. Я была пьяная, очень напуганная и неимоверно злая. Я чувствовала, как это мозаика эмоций перекладывает меня сызнова. Насколько быстро новые обстоятельства запускают регенерацию нашего сознания. Когда каждая секунда отсеивается в прошлое, вместе с ней отсеивается и кусок старой тебя. Ты расширяешь свои рамки, ты восстаешь против традиций, ты убиваешь принципы. Теперь я со страхом и нетерпением ждала того, что ожидало меня. — Кажется, Гарри уже подъезжает, — Лорен взгялнула на свой телефон. — Нам нужно заказать ещё вина, да? — У нас нет выхода, — лестно. Лорен усмехнулась, её брови подскочили вверх, и она уже что-то говорила мне в ответ, но перед глазами всё расплылось, будто мне плеснули в лицо воду. Гарри прислал сообщение: «Расскажи ей сама, я дам тебе 5 минут». Я взглянула на сидящую напротив меня женщину с распахнутыми глазами. Момент, когда один мир расщепляется на два, а я падаю в эту щель между ними. Я не хочу быть той, кем я являюсь, потому что отрицательные качества всегда перевешивают положительные. Даже материнское сердце, такое чуткое и осторожное в предрассудках, увидит их. — Мам. — Да, Сайв? — она откликается на мою тревогу. — Мне нужно тебе сказать кое-что ещё, — я ерзаю на стуле, меня бросает в жар. — Это про Алика? Есть что-то, что мне нужно знать? —  Эм. Нет. Пожалуйста прости, что я не рассказала это раньше. Я просто не могла, — волна подхватывает меня. — Потому что я так виновата перед тобой. — Сайв, ты заставляешь меня волноваться, — мама наклоняет голову набок. — Говори же, милая. — Это сделает тебе очень больно, — слёзы опасно сдавливали голос. — Гарри не тот, кто тебе нужен. — Сайв…  — По крайней мере потому, что он изменял тебе и заставлял меня молчать об этом. Я видела тот миг, который замер в ее глазах. Мое мокрое от слез лицо, этот невозможный страх и отчаянье. — Их было много, он сам говорил. На самом деле, я попыталась попросить прощение у Гарри за тот вечер, когда мы поссорились и когда я ушла на какое-то время из дома. Но потом я увидела их, следы на его шее — Гарри сазал, что это была случайность и ты об этом знаешь. Я поверила. Но затем я увидела, как он был к машине с другой девушкой, она поцеловала его. — Это… — слова застряли у неё в горле. Сплошной пласт непонимания накрыл её лицо. — Гарри хорошо врал тебе и знал, как манипулировать мной с помощью Алика. Ведь он про него тоже знал. Он поставил мне ультиматум: или я молчу, или он расскажет тебе про Алика. Это был шантаж. Когда вы расстались, я была уверена, что со всем покончено. Но сейчас я чувствую, что должна быть с тобой честна. Пожалуйста, прости меня. Я не знаю, что с этим делать. Ее глаза устремились за мою спину, губы приоткрылись в нерешительном жесте.

***

Признание невиновности не означало наличие оправданной совести. Находясь будто в двух измерениях одновременно, я теряла себя, время от времени возвращаясь на считанные секунды в реальность. Потом я делала вдох и вместе с тем, как двигались ребра и лёгкие, внутри двигалась боль. Люди назвали это защитным механизмом. Ту комбинацию неосознанных мыслей и реакций, которые выкручивают твой сознание в обратную сторону. То, как мозг чувствует опасность, потому что твой организм ни с того ни с сего стал работать в критическом режиме, и без палок старается спасти тебя, настоящую тебя, которая включила режим «круиз» и выпала из мира. Это опасное состояние, когда ты готова идти по головам, когда ты карабкаешься из последних сил. — Что ты будешь делать?  Нависшее молчание точило об меня острие ножа. — Ты поговоришь с ним? Лорен сидела неподвижно, как восковая фигура с застывшими глазами, будто бы перед ней стоит одна картинка. Даже мой голос не сразу привёл её в чувства. Она прикрыла едва дрожащие веки, обдумывая снова то, что и так крутилось в голове. — Я не знаю, — она взглянула на меня, а затем опустила глаза в пол. — Как женщине, которую смешали с грязью, мне больно. Я хочу знать, почему. Но материнский инстинкт кричит: если моей дочери угрожает опасность, как мать, я буду защищать тебя. Ты — моя семья, а яля меня семья — это моя крепость. Она достала из складок пальто упрятанные руки и привычным жестом положила свою ладонь на мою. Её пальцы были холодны как лёд. Я знаю, что все её эмоции заблокировались разом с ясностью мыслей, как защитная реакция. — Почему здесь так холодно? — Печка не работает, — отозвался таксист. — Я ничего не могу с этим поделать. Я тоже тогда ничего не могла с этим сделать: я затеяла подлую игру. Внезапно я стала наблюдателем. Наблюдатель, который увидел свои защитные шипы в действии. Ведь вы хотите знать, что было после. После я увидела его лицо, покрытое болезненной тенью, разъедающей черты. Глаза, которые горели как при горячке. Боль изуродовала его, смыло в пропасть все его чары. Быть человеком двух фронтов вымывало всё, чем был Гарри Стайлсом. Разбивало вдребезги кости. Я больше не была ослаблена виной, я чувствовала силу и злость. Внутри разрывалось бултыхающееся спокойствие. Что-то в моей душе отслоилось. И даже когда он посмотрел на меня, как раненый олень, я выдержала этот взгляд. Ничего во мне не треснуло. Я знала, что сыграла в подлую игру. Я оставила его там, смотрящего мне вслед. Я оставила его там, где он запутался ещё сильнее. Я отсавила его там, — и он стал никем. Вы спросите: зачем? А я лишь отвечу — мои сладкие мечты потребовали защиты, и я защитила их ложью.