Правила игры

Идут дни, все они похожи один на другой для Гермионы. Она все больше замыкается в себе, скучает по Люциусу, Темному Лорду, Снейпу, Адаминне. У Сопротивления все кажется ей чужим и враждебным. Рон и Джинни упорно стараются привести ее в чувство. Сначала они списывали Гермионину замкнутость на последствия долгого пленения у Пожирателей Смерти, потом поняли, что с каждым днем становится только хуже, и решили действовать. Брат и сестра упорно тащат Гермиону на сборища сопротивленцев. Смотрят на нее террористы косо, обсуждать что-то серьезное при ней боятся, произошедшие с ней изменения пугают старых знакомых, но и Рон, и Джинни искренне верят, что помогают подруге влиться в коллектив. Миссис Уизли приобщает Гермиону к хозяйственной деятельности, вроде готовки, стирки или штопки. Миссис Малфой еще не успела отвыкнуть от подобных дел, но воспринимает работу без интереса или энтузиазма. Попросят — сделает, сама помощи не предложит. Гермиону напрягает, что ее никогда не оставляют одну. Она все время на виду, вынуждена кого-то слушать и что-то отвечать. Ее и раньше никогда не тянуло в большие шумные компании, а теперь это только усугубляет общее состояние уныния. Нет возможности посидеть в тишине, подумать, почитать. А если Гермиона долго спит, на нее поглядывают с неодобрением, как на лентяйку и нахлебницу, и беременность тут ничуть не спасает. Довольно быстро приходит понимание того, как сильно изменились знакомые раньше люди. Особенно Рон. Его состояние становится настоящим открытием. Гермиона за все семь лет их дружбы никогда не замечала в нем ни жестокости, ни стремления доминировать, ни стальной уверенности в собственной правоте, ни циничности. Теперь все это расцвело пышным цветом. Рон — высокий, худой от небогатого рациона, жилистый от постоянной физической активности, все время угрюмый, со шрамом через всю щеку ‒ похож на бездушного наемника-убийцу. Временами он просто пугает, причем не только Гермиону. Джинни тоже признается, что не осмеливается перечить брату. Даже миссис Уизли порой попадает под горячую руку. Как ни странно, единственным человеком среди сопротивленцев, с которым Гермиона может более-менее общаться, оказывается Дин Томас. Он мало изменился в отличие от остальных. К тому же его маггловские привычки и знания напоминают Гермионе детство и собственных родителей, которых она теперь вряд ли когда-нибудь увидит. Дин травит байки из жизни футболистов его любимой команды «Вэст Хэм Юнайтед», забавно жалуется на плохое питание и регулярно рассказывает, что то мать, то сестры умоляют его вернуться домой, а он отказывается, потому что очень ответственный. Дин не требует от Гермионы соответствия своим воспоминаниям, не уговаривает ее «выговориться» о мучениях у Пожирателей Смерти, не начинает то и дело вспоминать погибших родных или друзей, не уверяет, что никто не винит ее в беременности от Малфоя. С ним просто, потому что он живет сегодняшним днем. С ним можно нормально поговорить. ‒ Ты никогда не дружила с Дином, а теперь только с ним и разговариваешь, а нам из тебя слова приходится клещами тянуть, ‒ ревниво заявляет однажды Джинни. Гермиона лишь неопределенно поводит плечами. Что можно на это ответить? Она общается с Дином только потому, что от него никогда не услышишь подобных слов. И все-таки Гермиона медленно, но верно погружается в отчаяние. Ее никогда не найдут! Не спасут! Ей придется остаться с сопротивленцами на неизвестно сколько времени. Возможно, даже рожать придется в этих руинах, и Бог знает, чем это кончится, без обученных людей, нужных зелий, элементарных условий… Гермиону гложет страх, который порой мешает рассуждать здраво. Февраль уже на исходе, на улице страшная слякоть, а частенько еще и противный холодный дождь, когда Гермиона наконец остается одна. Ее попросили вынести мусор в яму за пределами обжитых руин. Вроде простейшее задание, но оно открывает путь к свободе. У Гермионы нет волшебной палочки, поэтому она не может трансгрессировать. Нет даже представления о собственном местонахождении, но это неважно. Даже уйти к магглам лучше, чем оставаться у Сопротивления! Она выбрасывает мусор и идет прочь, оскальзываясь в грязи и чувствуя, как ледяная вода пробирается за воротник. Логика, которая могла бы подсказать бесполезность этого предприятия, упорно молчит. В сердце бьется отчаянная надежда: а вдруг получится? Вдруг удастся сбежать? Просто ломает от желания оказаться в объятиях Люциуса и почувствовать вкус его поцелуя. Слишком давно они не виделись, слишком сильно Гермиона по нему скучает. Интересно, скучает ли он по ней хоть вполовину так же сильно, как она по нему? Хочется в это верить. Сердце рвется домой. И как только строгое и негостеприимное поместье Малфоем сумело стать ее домом? Но именно так Гермиона теперь называет особняк про себя. Барьер безропотно пропускает миссис Малфой. Ей слишком доверяли, чтобы накладывать специальные охранные заклинания. Гермиона оказывается в открытом поле. Даже спрятаться негде! Но ее это не сильно смущает. Главное идти в одну сторону, тогда можно выйти хоть к какому-то жилью, и совершенно не хочется думать о том, что в подобной ситуации человек всегда ходит кругами. Гермиона быстро устает. Все-таки длительные пешие прогулки по бездорожью в дождь не самая легкая задача для женщины на исходе восьмого месяца беременности. Но упорство превозмогает усталость. Настолько хочется домой, что все остальное отступает на второй план. Гермиону тянет к Люциусу с такой силой, что больше ничего просто не имеет значения. Рон материализуется рядом спустя примерно два часа после побега, когда миссис Малфой уже просто валится с ног от усталости и стучит зубами от холода, но продолжает упорно идти вперед. ‒ Куда ты идешь? ‒ спрашивает Рон, и голос его звучит так, как будто он искренне верит, что Гермиона просто заблудилась. ‒ Домой, ‒ она не видит смысла ему врать. ‒ Твой дом с нами! ‒ Уизли кажется действительно удивленным. ‒ Нет, ‒ отрезает Гермиона и продолжает идти, хотя и понимает, что это бесполезно, ее не отпустят. Не для этого «спасали». Рон больше ничего не спрашивает, он хватает Гермиону в охапку и трансгрессирует с ней к защите замка Сопротивления. Вырываться бесполезно и даже опасно, он намного сильнее, но может опасно передавить живот. Так и не отпустив на землю, Рон на руках доносит Гермиону до спальни, в которой раньше жил сам, а последний месяц расположил ее. Опускает ее на кровать и заклинанием запечатывает дверь. Гермиона смотрит на него во все глаза, не в силах предугадать последствия своего необдуманного поступка. Рон не выглядит разгневанным, сейчас он намного больше похож на себя прежнего, чем когда бы то ни было. Уизли выглядит как побитая собака, которая все же ластится к только что мучившей его руке. ‒ Тебя заколдовали? ‒ он почти умоляет о положительном ответе. Гермиона качает головой. Никто ее не заколдовывал, разве она виновата в том, что любит Люциуса, а не Рона? Сердцу не прикажешь. ‒ Конечно, заколдовали! Ты сама об этом не знаешь! ‒ Уизли хватается за спасительную идею словно утопающий. Ему так хочется верить, что его школьную подругу все еще можно вернуть. Гермиона упорно трясет головой, отрицая его мысль, но Рона уже невозможно остановить. Он сияет от радости, что нашел объяснение. ‒ Мы все исправим! Я люблю тебя! Мы будем счастливы! Вспомни, как нам было хорошо вместе! ‒ Рон садится на кровать рядом, тянется к Гермионе поцеловать. Ее кривит от отвращения. Ей неприятно думать о любви Рона, она не чувствует к нему ничего кроме страха и неприязни. Даже вспоминать противно, что их могли связывать какие-то отношения. Теперь это, к счастью, в прошлом. Рон пытается целовать, его руки ползут по телу Гермионы, она дергается, стараясь отстраниться. Уизли не дает. ‒ Тебе нравилось, вспомни это. Нам было хорошо вместе и может быть хорошо сейчас. Позволь мне быть с тобой. Я помогу тебе все забыть! ‒ Нет-нет-нет, ‒ Гермиона почти кричит, бьется, стараясь оттолкнуть Рона. Это похоже на кошмар, от которого хочется проснуться. ‒ Не трогай меня! Не трогай! Отпусти! ‒ Гермиона, я люблю тебя! Я не причиню тебе вреда! ‒ Рон почти умоляет. Даже тот человек, в которого он превратился, не хочет быть насильником, хотя Гермиона и не верит, что Уизли способен на любовь. ‒ Отойди! Не трогай! Я не люблю тебя! Мне противно! ‒ слезы текут у Гермионы по щекам, ее бьет как в лихорадке от отвращения и ужаса. Рон наконец отстраняется и смотрит на нее со смесью боли и непонимания. ‒ Чего тебе еще нужно? Чего тебе не хватает? ‒ выплевывает он. Его жжет боль отвергнутого влюбленного, но Гермиона, понимая это краешком сознания, неспособна принять в расчет. ‒ Домой. Я хочу домой! К Люциусу! Я люблю его. А ты мне противен! ‒ она не думает, сколь опасны эти слова, просто хочет обезопасить себя от дальнейших попыток близости со стороны Рона. Слишком гадко даже думать об этом! ‒ Тебя заколдовали! ‒ Нет. ‒ Ты сама не понимаешь! ‒ Это ты не понимаешь! ‒ Гермиону окончательно прорывает. ‒ Ты маньяк, террорист, который не дает установиться миру. Дамблдор — манипулятор, он всю жизнь только и делал, что играл в игры. А Повелитель стремится воссоздать сильную Магическую Британию, он великий, гениальный ученый! Он может перевернуть представления о магии. Ты и твои сопротивленцы обречены, и это к счастью для всех. ‒ Ты сама себя слышишь? Твой Повелитель — жестокий убийца! ‒ А ты разве нет? Скольких ты убил ради своей цели? Те, кто у власти, вынуждены применять силу, и уж тем более они вынуждены применять ее на войне. ‒ Он убил Гарри! ‒ Гарри был его врагом. Он не мог оставить его в живых. ‒ Ты действительно заколдована! ‒ Нет. Я прозрела. Я теперь многое понимаю из того, чего не понимала раньше. А вот ты — нет. Ты сошел с ума! Рон разворачивается и выходит, хлопнув дверью и заперев ее за собой. Гермиона остается одна. Постепенно приходя в себя, она понимает, как глупо себя вела. Она поставила под удар и себя, и своего ребенка. Рон мог ее убить и может вернуться за этим в любую минуту. Гермиона должна была беречь наследника Темного Лорда, но в итоге сама подвергает его опасности. Она ложится на кровати, обнимая большой живот. Хочется верить в лучшее. И безумно хочется жить самой. В который раз осознается ценность жизни. Что угодно можно исправить, главное, оставаться в живых. И в глубине души все еще теплится лучик надежды на то, что Пожиратели Смерти спасут и ее, и ее ребенка. Надежда умирает последней.