Nevada Tan - Himmel Hilf
***
1
– Господин Хёведес, вы выйдете сегодня? – Нет, Каролина, у меня жуткая температура… Проведи сегодня пару за меня, ладно? Потом сочтёмся. – Ерунда! Никаких «сочтёмся»! Выздоравливайте. Бенедикт быстро прощается с коллегой и нажимает на «отбой». Он настолько слаб, что не может даже долго держать телефон возле уха, напрягая руку. Как только экран смартфона гаснет, пальцы мужчины разжимаются, роняя его куда-то в складки одеяла. Лёжа в своей постели, стоящей возле окна, Бенедикт наблюдает за осенью и проходящими мимо людьми. Жители Гельзенкирхена уже сменили лёгкую летнюю одежду на тёплые пальто и плащи. Иногда Хёведеса лихорадит, и он не может уснуть. Тогда немец принимается считать, сколько пальто чёрного цвета «пройдут» мимо окна. Он выбирает этот цвет, потому что именно ему толпа отдаёт предпочтение. Бенедикт не знает, почему, и искренне радуется, когда видит какую-нибудь воздушную девушку в каком-нибудь малиновом плаще. Яркие цвета – вот чего не хватает его душе. Накануне Хёведес был у врача и услышал не самый приятный диагноз – грипп с осложнениями в форме ринита и ангины. Доктор сразу спросила, есть ли у него кто-то из домочадцев, кто сможет ухаживать за ним во время болезни. Если нет, то Бенедикту придётся лечь в стационар минимум на неделю. А Бенедикт настолько ненавидел больницы, что даже соврал: – Разумеется, у меня есть такой человек! А потом он плёлся в пустую квартиру с пакетом, доверху заполненным лекарствами, и размышлял на тему несправедливости мира. Почему не тот парень, чья куртка распахнута, и его тело доступно холодному ветру? Почему не подросток, шлёпающий в тонких кедах прямо по лужам после недавнего дождя? Почему не девица, кусающая мороженое на ходу? Почему болезнь подкосила именно его, Бенедикта Хёведеса, преподавателя немецкого, всегда заботящегося о своём здоровье?2
Бенедикт умирает от головной боли и озноба. Таблетки справляются с температурой, но не могут одолеть периодичные болевые вспышки, которые ослепляют и сводят с ума. А в горле будто сам Сатана развёл свой костёр. Мужчина пытается потушить его эвкалиптовыми леденцами и некрепким теплым чаем, но ничего не выходит. Стрелка на часах приближается к семи вечера. Бенедикт находится в постели всего пару часов, но ему кажется, будто прошла целая вечность. Таблетка за таблеткой, градусник, порошок… Озноб сменяется жаром, и Хёведес откидывает одеяло к ногам. Это простое движение отзывается неприятными покалываниями в пальцах и всплеском ломоты в костях. Где-то сбоку начинает разрываться телефон, и Бенедикт жалеет, что не поставил его на беззвучный режим. У него нет сил дотянуться до трубки, чтобы остановить громкую мелодию, которая в один момент превратилась вдруг из любимой в раздражающую. Атмосфера в комнате густеет и накаляется, Хёведес решает, что ему нужно на воздух. Сжимая зубы, кое-как садится в постели и аккуратно касается ногами пола. Балкона в его однокомнатной клетушке нет, и он, надев тёплые носки, штаны и накинув на плечи куртку, цепляется пальцами за дверной косяк. Замок с четырьмя ключными оборотами кажется самой сложной задачей в мире, и ему требуется время, чтобы её решить. Наконец, комната остаётся за закрытой дверью, хороня в себе и плотный воздух, и кричащий телефон. Бенедикту кажется, что он попал в другой мир. Яркие стены подъезда и белый потолок смешиваются в один пёстрый водоворот, который, кажется, вот-вот поглотит мужчину целиком. Головокружение усиливается, и с каждым новым витком цветной карусели Хёведес всё больше убеждается в том, что решение выйти из квартиры было ошибочным. Он хватается за перила и опасно через них перегибается. Колени подкашиваются, но Бенедикт пока что их контролирует. Откуда-то сверху доносится звук твёрдой поступи: кто-то спускается. Звук останавливается прямо возле Бенедикта и трансформируется в бархатный мужской баритон: – Вам плохо? Хёведес прилагает огромные усилия, чтобы повернуться на голос, и встречается с тёмными глазами. Перед ним мужчина, который мгновенно реагирует на полуобморочное состояние Бенедикта – когда ноги того всё-таки подводят, не желая больше быть опорой хозяину, он подхватывает его под руки и крепко прижимает к себе, не давая упасть. Мутным взглядом Хёведес смотрит на своего спасителя. – Ты… похож на цыгана… – слабым голосом говорит Бенедикт и тонет в заливистом смехе мужчины, проваливаясь в темноту.3
В комнате негромко работает телевизор. Какие-то спортивные новости. С кухни доносится шум воды, льющейся из крана, и тихое пение. – Wir gehören zusammen und werden immer zu dir stehen, wir werden immer zu dir stehen… – разбирает Бенедикт. Голос кажется ему знакомым, а когда он видит его обладателя, возникающего в дверном проёме, то сразу всё вспоминает – подъезд, водоворот, в который он там попал, и сильные руки… кого?.. – Меня зовут Матс. – Говорит мужчина, словно читая мысли Хёведеса. – А тебя Бенедикт, да? Он садится на краешек постели и поправляет одеяло, подтыкая его под ноги Бенедикта. – А как вы… ты… – Дверь была открыта нараспашку. Видимо, это всё болезнь повлияла на тебя. Я вообще удивлен, как ты смог добраться аж до перил в подъезде. – А… – А имя в паспорте посмотрел. – Признаётся Матс немного виноватым тоном. Бенедикт слабо улыбается. – Спасибо. Не знаю, что со мной было бы, если б не ты. – Ерунда. Я как чувствовал, что пора от друга уходить. А так он мне ещё на пару часов предлагал остаться и в приставку поиграть. Пока Матс говорит, Бенедикт украдкой его рассматривает. Красивый разрез тёмных глаз, выразительная, но не вычурная, полнота губ и чёрные кудри, спадающие на лоб, а ещё… – Ты как? – возвращает его в реальность бархатный голос. – Отвратительно. – Честно отвечает Хёведес. – Тогда я останусь. – Говорит Матс. – А то вдруг ты снова захочешь куда-нибудь пойти.***
1
Он приносит с собой долгожданную свежесть. С появлением Матса Бенедикту стало словно легче дышать. Его всё ещё мучит высокая температура, но он чувствует, что болезнь начинает отступать. Насморк, из-за которого Хёведес потерял обоняние и не мог нормально спать по ночам, Матс лечит маслом туи. Он капает его Бенедикту, бережно держа того за подбородок пальцами, а потом целует в обе скулы по очереди за терпение. Этими же ночами Бенедикта мучают кошмары. Воспалённое сознание подкидывает жуткие сюжеты, сопровождающиеся жаром, один за другим. Он начинает кричать во сне и просыпаться, вздрагивая оттого, что напуганный Матс зажигает свет и кидается к нему на постель. А позже, когда Бенедикт приходит в себя, еле удерживая в дрожащих пальцах чашку с дымящимся ромашковым чаем, меняет ему промокшие простыни на чистые, ещё некоторое время сохраняющие тепло после утюга. – Ich ging im Walde, so für mich hin, und nicht’s zu suchen, das war mein Sinn. – Читает Матс по памяти вслух, пока Хёведес засыпает вновь. Бархатный голос Матса проникает внутрь и ласкает кожу изнутри, даря странное спокойствие. По утрам Матс прижимается красивыми губами ко лбу Бенедикта, то ли проверяя температуру, то ли желая просто поцеловать. – Почему ты возишься со мной? – спрашивает Хёведес. – Не знаю. Просто чувствую, что так надо. – Отвечает Матс и, вновь наклонившись к его лбу, пальцами нащупывает руку и крепко её сжимает. Как-то раз Бенедикт просыпается раньше Матса и долго смотрит, как тот спит, а потом решает сфотографировать его на телефон. Беззвучный режим и отсутствие вспышки помогают получить ему заветный снимок, не тревожа сон Матса.2
Матс ненавидит электрические чайники. Откуда-то он приволакивает обыкновенный – пузатый железный – и ставит его на газ. Бенедикт по характерному свисту, доносящемуся с кухни, слышит, что вода вскипела, а это значит, что Матс следом примется звенеть приборами, готовя больному чай. А болезнь тем временем отступает, и Бенедикт осмеливается приоткрывать окно, давая легким потокам осеннего ветра порезвиться в комнате. Иногда озорные вихри запутываются в волосах Матса, лежащего рядом, и локоны спадают тому на глаза. Хёведес тут же протягивает руку и поправляет непослушную смоль. – Я так люблю море. – Признаётся однажды Бенедикт, когда он сидит, опершись спиной на грудь Матса. – Жаль, что в Гельзенкирхене его нет. Матс пересаживается и долго смотрит Бенедикту в глаза. – Знаешь, а я нашёл своё море именно здесь. В тебе, в твоих глазах. Их цвет так похож на цвет волн перед приближением шторма. Я люблю твоё море. – Я люблю тебя, Матс.***
1
В одно прекрасное утро, когда Бенедикт просыпается невероятно бодрым, по-настоящему отдохнувшим и полностью выздоровевшим, он не находит Матса рядом. Не находит ни вмятины на подушке, ни чёрной кожаной куртки, лежавшей на спинке дивана с самого его появления. В комнате не витает запаха одеколона Матса. Хёведес хватает телефон и не сразу обращает внимание на число, которое показывает ему дисплей. А когда обращает, то его сразу прошибает холодный пот – сегодня 27 сентября, но вчера, когда они ложились спать, было только 25… «Я спал целые сутки?.. Мы… Мы спали сутки?..» Бенедикт паникует. Он резко садится в постели, тут же щурясь от яркого солнца, и трясёт головой. Ему становится по-настоящему страшно. Матс не оставляет ни записки, ни телефонного сообщения. Бежать искать? Но куда? Хёведес вспоминает, что Матс упоминал улицу, на которой живёт – Rotschtrasse – и тут же вбивает её в поисковик. Пока тот обрабатывает запрос, он одевается, лихорадочно натягивая первое, что попадается под руку в шкафу. Бенедикт готов ехать на эту улицу и стучаться во все дома подряд, лишь бы найти Матса! Наматывая перед зеркалом шарф, Хёведес замирает. Алая отметина, оставленная Матсом накануне на его шее, пропала бесследно. Мужчина касается кожи пальцами и отчётливо вспоминает, как колючая щетина любовника приятно её царапала. Он несётся обратно к телефону и проверяет адрес. Браузер светит чёрной надписью на белом фоне, которая заставляет сердце Бенедикта пуститься бежать кросс: «Данной улицы не существует». Бенедикт истерически смеётся и задает название улицы снова. «Данной улицы не существует». Вспоминает, что Матс в день их «знакомства» шёл от друга, живущего этажом выше. Среди квартир этого этажа только одна занята парнем – 131. Её снимает молодой армянин, с которым Бенедикт немного знаком, поэтому он, не раздумывая, вылетает из своей квартиры и со скоростью света принимается преодолевать ступеньки. Генрих открывает ему после первого же звонка. – Бене? – он явно не ожидал увидеть Хёведеса на своем пороге. – Мне нужна твоя помощь, Генрих. – Сразу переходит к делу Бенедикт. – Я ищу твоего друга. Вернее, его контакты – телефон, адрес, социальные сети… Всё, что угодно! – Какого друга?.. – Он был у тебя в гостях примерно две недели назад. Его зовут Матс. – Матс?.. – Генрих ошарашен. – Но у меня нет друзей с таким именем… Хёведес вновь истерически хохочет. – Ты меня разыгрываешь? Это вы вместе с ним придумали, да? – он принимается копаться в телефоне. – Я тебе сейчас его фото покажу! Бенедикт листает галерею со снимками. Селфи, конспекты, пара кадров с уличным котом, который показался ему забавным, и… и ни одного намёка на фото Матса. – Сейчас, подожди… – палец Бенедикта пляшет по сенсору, открывая папки. Мужчина закусывает и без того растерзанную нижнюю губу снова и снова. Потому что фото нет. – Бене, – Генрих осторожно касается плеча Хёведеса, – меня не было в городе две недели назад. Я летал по делам в Манчестер и вернулся только недавно. У тебя всё хорошо? Я слышал, как ты кричишь по ночам…***
1
Новая осень встречает Хёведеса привычными красками. За прошедший год ничего не меняется – очередной сентябрь в Гельзенкирхене выдаётся традиционно не очень тёплым, но солнечным. Мужчина не успевает следить за временем и с удивлением отмечает, как быстро оно летит. Сегодня уже 27 число, и у Хёведеса целых четыре пары. Бенедикт отпускает студентов с половины последней и велит вести себя тише, когда те будут уходить из университета. Сам не спеша одевается и, идя домой, планирует свой вечер и формирует в голове список продуктов, которые нужно купить. Улица не слишком людная, и мужчина по привычке изучает взглядом редких встречных. И вот он почти возвращается к размышлениям об ужине, как вдруг… – Матс! – он не узнает свой голос, зато узнает спину и затылок впереди идущего человека. Ноги ускоряются сами, сердце бьётся так, будто больно тахикардией. Хёведес быстро догоняет Матса и хватает его за локоть. – Матс! Он оборачивается, и Бенедикт смотрит ему прямо в глаза. Он улыбается. – Извините, – говорит незнакомец, – но вы меня с кем-то спутали.