between the lines

если бы вы спросили кисока, что такое любовь, лет пять назад, он бы не задумываясь ответил, что это — джихе. три года назад он бы особо долго не думал, сказал бы, что это чувство привязанности, уюта и полного доверия. а сейчас кисок не знает, что ответить, потому что он, как оказалось, совершенно не был в курсе того, что такое любовь. и сомнения начали предательски покалывать левую сторону груди. они с джихе вместе пять лет, для кого-то огромная цифра, для кого-то лишь начало пути. и все у них вроде бы хорошо, привыкли друг к другу, и доверия больше, чем в начале. трудно ведь доверять, когда походы по клубам — еженедельная традиция. и ходят они туда не вместе. “у меня от тебя секретов нет” — говорит джихе. “у меня тоже” — пожимает плечами кисок, на том и порешили. а когда все привычное рушится, всегда становится страшно. и кисок себе места не находит. но в то же время он, кажется, начинает понимать, что такое любовь. или даже страсть, границы он пока не чувствует, и внутри все медленно тлеет. во-первых, у кисока есть первая и самая главная любовь в жизни — это музыка. она всегда с ним, и они друг друга точно не предадут. рука об руку всю жизнь, и круто называть себя саймоном, вытворяя все, что душе угодно. во-вторых, людей, которые делают хорошую музыку нельзя не любить. и у кисока действительно много дорогих ему людей, которые эту самую музыку делают. и каждый на вес золота. но один оказывается бесценным, и кисок пытается жить дальше с этим новым чувством. джей знакомит их на очередной вечеринке, все зазывая саймона вложить немного деньжат в компанию, потому что дело точно не прогорит, ведь все ребята просто отпад. — будешь делать, что хочешь, и писать любую музыку. с любыми артистами, — джей перекрикивает биты и куда-то ведёт кисока. — а это у нас грей. ты же его знаешь? все знают грея, у кого хоть немного вкус есть. перед кисоком стоит небольшой паренек и как-то скромно протягивает руку. — знаю-знаю, конечно. точнее, слышал его песни. реально круто звучат. — спасибо, — парень ухмыляется, — ваши тоже ничего. джей громко смеется и многозначительно толкает грея локтем. кисока к сонхве тянет как магнитом, несмотря на то, что тот само воплощение мистера аккуратность и "у меня все под контролем". когда кисок делает свои треки — это полный бардак, горы бумажек, окурков и прочего мусора. у сонхвы на столе только стакан кофе или чего покрепче: в студии должен быть полный порядок. это для него не просто комната, а мекка, и кисоку в первый раз даже страшно переступать порог. наблюдать за сонхвой во время работы — любимое занятие, а пить с ним после — еще более важное и обожаемое. кисоку в какой-то момент начинает казаться, что они слишком часто находятся вместе, и за этой мыслью следует совершенно иррациональное суждение о том, что его все устраивает, он счастлив. кисоку хочется предупредить сонхву об опасностях, которые готовят человеку тридцать лет его жизни, не дать ему оступиться и просто быть рядом. — нормально вышло? — поток мыслей прерывает телефон грея, на котором их совместная фотография и магия фильтров. — да, конечно, — кисок улыбается и хлопает парня по колену. колени сонхвы — это особенная слабость, все время хочется их потрогать, что кисок и делает. и еще потрепать по идеально уложенным волосам или взять за щеки. сонхва не обижается, просто смеется и иногда легонько пинает кисока в бок. и вроде как уже пора перестать ходить по шумным вечеринкам. а с другой стороны, ну и что с того, что почти тридцать? он ведь еще не наигрался, вся жизнь как яркая вспышка, все в своё удовольствие. да он, блять, счастливчик, избранный, ему просто запрещено жить так, как это делают обычные люди. конечно, у кисока это было чем-то вроде оправдания перед самим собой. но вот перед ним наконец-то любитель выпить, не раскурить косяк или понюхать кокаина, а именно ценитель простого бухла. и именно на его основе начинается все то, что началось. путь к сердцу мужчины лежит через желудок. а путь к сердцу сонхвы лежал через абсент. и кисок готов утопиться в этой ярко-зеленой жидкости, потому что он эту дорожку сам проложил, прекрасно зная, на что идет, но словно не осознавая до конца. и вот она реальность. всегда ровный тембр голоса, типичная греевская гнусавость, которая всем так нравится, вдруг куда-то исчезает, и вместо этого слышится слегка надрывное и дрожащее: "кисок", а сам он все ближе и ближе. ну и что тут поделаешь? берешь и целуешь, кисок-то тоже не промах. и как же это мило, что сонхва на пару сантиметров ниже, приходится приподнять его голову за подбородок и аккуратно, насколько это возможно не с одной рюмкой абсента внутри, поцеловать прямо в губы. у кисока аккуратно ничего не выходит, особенно в таком состоянии, вместо нежного прикосновения получается сплошное терзание чужих губ. и пальцы сонхвы на отворотах рубашки, которые не отталкивают, а наоборот тянут к себе. кисок не дурак, он не откажется... очнись, кисок, любовь — это уют и дом, это доверие. любовь — это пьяные поцелуи в клубе, и сонхва на заднем сидении своего автомобиля. он ведь знает, что у кисока есть девушка, что он делает? но наплевать, сейчас это все не имеет значения. потому что у сонхвы горячие влажные губы и такой тяжелый парфюм, что кисоку кажется, будто он задыхается, водя губами по чужой шее. в последний раз кисок спал с парнем ещё в универе, и как же его сейчас кроет, потому что от себя самого никуда не убежишь. потому что сонхва слишком идеальный. потому что он срывается, забывает обо всем, и как же, блять, неудобно в этой чертовой машине, но прижимать к себе сонхву и задыхаться становится смыслом жизни на ближайшие пятнадцать минут. кисок не понимает какого хера ему вдруг жмет рубашка, лишний вдох и пуговицы полетят в разные стороны. путаясь в собственных ногах, он добирается до квартиры. скорее бы в кроватку, голова трещит по швам, и все плывет в разные стороны. — снова напился? — конечно, джихе не спит, грохот в коридоре невозможно не услышать. в спальне горит маленький ночник, а кисоку от него глаза ужасно режет. — ну, да, немного... — скорее бы сесть на кровать, пока мир полностью не ушёл из под ног. — ты в последнее время зачастил. иди умойся хотя бы, господи. — джихе отворачивается и накрывается одеялом. в ванной кисок неожиданно понимает, что эта чёртова рубашка совсем не его, а сонхвы. и теперь понятно почему она на нем еле застегнулась, кисок комкает ее и кидает в бельевой бак. пиздец. все катится просто в ебеня. но он слишком пьяный для того, чтобы его волновало что-то кроме собственной головной боли и головокружения. преодолев безумный шквал качающихся комнат и потолков, кисок наконец-то спокойно лежит в кровати. вот бы кто-нибудь принес утром стакан воды с аспирином и снисходительно потрепал по голове. "хуй тебе" — думает кисок. он ведь не заслужил совершенно, и хорошо если утром голова просто лопнет, потому что он чувствует на себе дурацкий парфюм сонхвы: на руках, на губах, в волосах, везде, блять. кисок говорит себе, что произошедшее — случайность, и засыпает. утром его не ждет ни стакан аспирина, ни джихе, ни сообщение от сонхвы. ничего. кисок звонит джебому и хрипит в трубку, что сегодня не придёт. — расслабься, — голос на другом конце провода не менее сиплый. — сегодня это, выходной. можно дома остаться. давай там это, спокойной ночи. кисока похмельем не напугаешь, тем более когда есть целый свободный день. таблетка, стакан кефира, холодный душ и перед вами новый человек. кисок думает, что, блять, вообще-то пора перестать напиваться в такие ебеня, в которых начинаешь трахать своих друзей, коллег, да вообще всех, кто движется. на экране телефона высвечивается уведомление о новом сообщении. фотография рубашки кисока, аккуратно висящей на вешалке, и подпись: кажется, это твое. кисок вспоминает, в каком ужасном состоянии валяется чужая одежда на дне его бельевой корзины, и ему становится стыдно. "ошибочка вышла" и дурацкий стикер. "я верну завтра". да не отдавай ее, думает кисок, оставь себе, носи ее, надевай на голое тело и разгуливай по дому, думай как классно, что пахнет она не тобой, а м—да... "да, хорошо. я твою захвачу". кисок на почти протрезвевшую голову вроде как пытается себя убедить в том, что это — случайность. ну, перебрал, с кем не бывает. но сонхва — это не случайность. все что угодно, но не спонтанный упитый трах. сонхва — это когда приятно-приятно, и даже молчать друг с другом хорошо. и все у него идеальное, и сам он талант и усердная работа. а самое предательское осознание своих мыслей кисок нашел в том, что сонхву хочется. больше и больше с каждым днем, рядом с собой, у себя в объятиях или даже под собой. совершенно осознанный выбор, и кисок не знает, куда от этого деться. поэтому он решает заняться делом и идёт за утюгом, все-таки вещь нужно вернуть в потребном виде. джихе не приходит домой ночевать, но кисоку похуй, он даже не знает об этом, сам ведь не дома. с этой сраной рубашкой поперся к сонхве, абсолютно трезвый. бутылка пива не в счёт. что он ему скажет, нахуя он идёт к нему домой? на пороге кисок чувствует себя полным дебилом, а дальше как-то все налаживается. сколько там слов было сказано? пять максимум. вещи на пол, и туда же выглаженная рубашка. хорошо, что сонхва в банном халате, так проще, и мягче, и утыкаясь в его шею дышать можно, почти. «чистенький» — думает кисок, и как будто сонхва не просто в душ сходил, а смыл с себя все грехи, включая первородный, и весь такой трепетный и сияющий перед кисоком предстал. место в аду уже зарезервировано, за такие сравнения отдельный тычок раскаленными вилами в задницу, но об этом кисок подумает позже. а сейчас сонхвасонхвасонхва. как хорошо и как много, можно целовать всю ночь напролет, что он и делает. сонхва такой хороший мальчик, что хочется пустить слезу, спрашивает: не затекла ли у кисока спина и не сделать ли ему массаж. сделать, конечно. — от массажа надо расслабляться, — замечает сонхва, чувствуя под своими пальцами напряжённую спину. — да, конечно, — отвечает кисок. он расслабится, обязательно, но не в этот же момент, когда сонхва трется о него своими бедрами. расслабится как только сил целовать уже не будет, кончит в него и расслабится. это ад какой-то, кисок засыпает, уткнувшись в плечо сонхвы. кисок садится на измену, когда приходится говорить с джихе. он же ведь не мудак последний, чтобы за ее спиной ходить налево. но что он ей скажет? привет, мы с тобой пять лет трахались, но я вдруг оказался пидором. как за пять с лишним лет можно было не понять, что это не тот человек? кисок не знает. единственное, что он знает: что ни черта не имел понятия о том, что такое любовь, пока сонхву не встретил. да ему пары фраз хватило и рукопожатия, чтобы все полетело вдребезги, и с левой стороны предательски заныло. кисок ебанный счастливчик, ему суждено было отличить влюбленность, похоть и все прочее от любви настоящей. да он ради сонхвы горы свернет, одной левой, чтобы правой продолжать обнимать. самому смешно от такого. но с джихе он все же говорит, дома, в спокойной обстановке, пытается сказать, что дело не в ней, она ведь прекрасный человек, а просто кисоку крышу снесло. джихе не орет, не устраивает истерик и даже не плачет (по-крайней мере пока), тихо спрашивает спал ли он с этой (кисок не поправляет) до того, как рассказать все. приходится покорно качнуть головой в знак согласия. и кисока шлют на хуй, прося впредь не появляться. паршиво, конечно, и жаль джихе, она ведь хороший человек. но у кисока в голове ничего, кроме сонхвы, нет. и когда он приходит, тот осторожно спрашивает: расстались? кисок лишь кивает. сонхва делает им кофе и ненавязчиво, аккуратно приобнимает со спины и целует в щеку. господи, кисок так счастлив, что ему даже стыдно. однажды кисок замечает у сонхвы родимое пятно, похожее на четырехлистный клевер, и ему вдруг приходит в голову мысль о том, что это не он сам счастливчик и баловень удачи, а сонхва. и хочется смеяться. — хватит на него пялиться, — сонхва пытается перевернуться на другой бок. а кисок целует прямо в пятнышко, удача обмену и возврату не подлежит. впрочем как и любовь.