Тридцать пять раз.
Мадлен еще разок обошла все комнаты и осмотрела пространство даже под кроватью одного из Кэмпбеллов в поисках голема Тимканпи. Пусто. Абсолютно. В комнате квартиранта пахнет одеколоном и немного лилиями: от Неа почти постоянно пахло лилиями, и Мадлен не могла мысленно не признать, что ей это нравилось. Девушка посидела немного на краю заправленной кровати в растерянности, потом выглянула в открытое окно. На улице середина сентября и серо-голубое от пелены облаков небо. На крыльце подъезда сидела соседская детвора. Прикрыв окно, Мадлен села на кухонный диванчик и длинно вздохнула. Потерла зудящие веки, нахмурилась, мысленно повторяя: «Не надо, стоп. Не надо». И это ненадолго помогало. Уже дольше, чем раньше, ведь месяц назад при одном только воспоминании о темноволосом англичанине у француженки на глазах сразу же появлялись слезы, а сердце в груди словно крепко сжимали чьи-то ледяные пальцы. На столе стояла пустая цветочная ваза. Девушка остановила взгляд на ней и пожалела, что не поддалась сентиментальности и не оставила хотя бы один цветок. Букет и без того стоял так долго, что лепестки из белоснежных превратились в противно-желтые, а запах с нежного сменился удушающим. И как бы часто Мадлен не меняла воду, цветы все равно потеряли свою прелесть уже через три или четыре дня, а через полторы недели стебли начали загнивать. Букет пришлось выкинуть. И теперь ей было жаль, что хотя бы одного не осталось, чтобы, она не знает точно, полностью его засушить, или лепестки по отдельности... Лишь осталось хоть что-то! Хоть что-то от последнего подарка Неа. И его брата. И их друга-ученого.В первую очередь это был подарок от Неа.
Черт возьми, прошел уже месяц?! Морель в какой-то секундной панике бросила взгляд на календарь, висящий на стене. И вправду. Даже не месяц, а тридцать четыре дня. Тридцать пять, если заодно посчитать сегодняшний, только начавшийся. А для нее эти тридцать пять дней — все равно что вечность. По утрам теперь будил не Тимканпи, а будильник. На кухне не собиралась зевавшая, потирающая глаза и взъерошивающая волосы компания. Была пустота, не считая, конечно, мебели. Даже кофе Мадлен в первые дни заваривала на четырех человек, а сейчас как-то... привыкла. Не-ет. По-настоящему к этому одиночеству, к тишине не привыкнуть уже никогда. И даже из квартиры выходить на работу, когда никто тебя не провожает или не идет с тобой до перекрестка улиц, странно. Но уже в тридцать пятый раз Мадлен оглядела пустую прихожую, послушала тишину, в тридцать пятый раз закрыла квартиру на ключ и отправилась на работу. Они все выглядели как-то необычно. Молчаливые, собранные, напряженные. Мана по обыкновению пожелал ей доброго вечера и улыбнулся, но Морель сразу поняла: что-то не так. Мана был бледным, под глазами его залегли темные круги, а веки покраснели и воспалились, словно он долго плакал или был болен. Ну, Неа говорил что-то о том, что его брат слегка прибаливает время от времени, мол, иммунитет слабый... — Мана, с тобой все в порядке? — взволнованно спросила Медди, подойдя. — Ты плохо выглядишь. — Все хорошо! — попытался заверить ее юноша. И в этот раз она тоже не поверила. — Мы просто немного устали. Он обменялся взглядом с Рэдом, полулежащим на диване. Тот выглядел не лучше. Очки куда-то пропали, длинные волосы были полностью распущенны и слегка спутаны, лицо побледнело. Потемневшие сейчас серые глаза смотрели в пустоту, но когда в гостиную зашла Мадлен, парень постарался придать своему виду больше... обыденности, что ли. Тут Мана вздохнул, будто бы сдался перед чем-то, и посмотрел на собственные руки, которые до этого держали ладошки Мадлен. — Ну, ладно. У нас не совсем все хорошо. Знаешь, я думаю... Неа сказал... Он сказал, что сам тебе все объяснит. Давай просто подождем его, ладно? Буквально через секунду после его слов в коридоре хлопнула входная дверь, послышалась возня и знакомое сопение. Неа прошел в комнату, выравнивая дыхание. Его лицо имело мрачное выражение, но как только он увидел троих в гостиной, сразу же просветлело и стало более расслабленным. Облегченным. — Привет. Я ничего не пропустил? Атмосфера как-то изменилась. Перестала покалывать нервишки и заставлять в груди немного холодеть перед неизвестным. Мадлен неуверенно кивнула, Мана выдохнул, а Рэд как-то заметно расслабился на своем месте. Неа подпер плечом косяк и вскинул бровь. Только сейчас француженка заметила на его щеке ссадину, старательно отмытую от крови, синяк на лбу и царапину поперек носа. С воротника вот кровь отмыть у парня явно не вышло, только размазал все. Ситуацию вдруг разрулил Мана, и от его звонкого голоса вздрогнули все: — Я вот совсем не против выпить чаю! Вы хотите чаю? Пойду, сделаю... Неа проводил его взглядом, и когда они поравнялись, Мана тоже на него посмотрел. А потом поспешил на кухню. Молодой ученый в очередной раз попытался пригладить волосы, и после этого Мадлен решила принести ему расческу. Парень благодарно кивнул и принялся распутывать пряди. Шатенка заметила на них кровь, но промолчала. Эта компания редко любила, когда в их дела лезли. А сейчас, когда все они выглядели напряженными, она особенно не хотела нарушать их личное пространство. В каком-то смысле. Рэд обычно сам умудрялся обрабатывать свои раны и только в крайнем случае просил помощи у друзей. В этот раз Медди тоже не стала навязываться. Когда Мадлен хотела вернуться в ванную, чтобы достать из корзины чистые полотенца для ужина, Неа остановил ее, взяв за запястье. Девушка вскинула брови. Кэмпбелл выглядел неуверенно, прикусил губу, но потом все же спросил: — Мадлен, можем мы поговорить? — Конечно, — легко согласилась она и позволила увести себя в собственную комнату. Неа тихонько прикрыл дверь, взглянул на включенную лампу на прикроватной тумбе, прошел чуть дальше. Мадлен остановилась у закрытой двери. Ей не совсем нравилась та неуверенность, которая охватила ее с самого возвращения компании, но не могла сейчас найти правильных слов для начала. Впрочем, Неа сам позвал ее поговорить, и сам же заговорил первым. — В общем... Тут такое дело. Случилось кое-что непредвиденное. Я не буду долго распинаться, — Неа остановил уже собравшуюся спросить Мадлен, — скажу лишь то, что если мы останемся здесь, ты можешь пострадать. Снова. Мы уйдем. Завтра же. С утра. Воцарилось молчание. Неа пристально смотрел на Мадлен, ожидая реакции, и она точно не знала, чего же именно он ждал. Естественно, новость ошарашила девушку, и она пару минут просто молчала, переваривая информацию. Как назло, мозги почему-то отказывались это делать. «Задача некорректна, пожалуйста, повторите запрос». За это время Неа успел потупить взгляд, вздохнул, схватил с туалетного столика маленький флакончик духов. Это были старые духи, которые Мадлен использовала почти регулярно, и осталось их совсем чуть-чуть, буквально пара капель на самом донышке. Сладкий, ненавязчивый аромат, который навевал мысли о чем-то приятном, но загадочном, будто бы никогда незнакомом, но одновременно очень родном. Неа как-то признался Мадлен, что именно такой он ее себе представляет. Что ни день, так всегда узнает о ней что-то новое, при этом у него всегда было ощущение, словно с ней он был уже очень и очень давно знаком. Аромат подходил ей как никому другому. Морель тогда заметно смутилась, но своеобразный комплимент приняла, а духами стала пользоваться чаще. — Ну... — наконец, подала голос Медди. Кэмпбелл отвлекся от рассматривания стеклянного сосуда. — Я ведь не могу заставить вас остаться, верно? Было бы глупо с моей стороны умолять вас никуда не уходить, когда ты сказал, что мы можем быть в опасности... Чем больше она говорила, тем сильнее ее захватывало волнение. Она вдруг поняла, о чем именно разговаривает с Кэмпбеллом. И как же больно оказалось говорить чистую правду! Мадлен захотела извиниться, но не стала. Неа тоже это понимал и наверняка бы рассердился за такую глупость. «Тем более, — заметила для себя Медди, — в опасности не только я, но и другие местные жители. Нужно помнить о них тоже». Только вот она не подумала о том, что для Неа важнее было сохранить в безопасности именно ее жизнь. — Да, не можешь, — Неа говорил с некоторым трудом. Создавалось впечатление, что ему физически больно продолжать эту тему, но ее необходимо было ее закончить и закрыть. — Поэтому вот так. Мы уйдем. — Да, — повторила за ним Медди, старательно не встречаясь с юношей взглядом. — Так будет лучше. Ужин прошел в относительно привычной обстановке, парни даже умудрялись отмачивать шутки за столом. Мадлен слушала их вполуха, пока ела, а Тимканпи в это время отчаянно пытался заполучить внимание француженки. Он перепрыгивал с одного ее плеча на другое, терся гладкими боками о бледные щеки и обнимал ее шею хвостом. Наконец, девушка заметила потуги голема, улыбнулась и почесала его между рожек. Вся троица юношей в этот момент обменялась взглядами и полуулыбками. Грустными в обоих случаях. Мадлен казалось, что она не сможет уснуть всю ночь. Долгое время после того, как Мана, Рэд и Неа пожелали ей добрых снов, она лежала на кровати и пялилась в потолок. Казалось, ее голова забита самыми разнообразными мыслями, мечущимися внутри, как рой взволнованных пчел, и в то же время болезненно пуста. Медди твердо решила спросить у друзей рано утром, надолго ли они уйдут, и это ее даже немного успокоило. Им ведь не обязательно расставаться навсегда? Но Неа выражался так категорично и так нечетко, словно сам не был до конца уверен в происходящем. А вдруг навсегда? «Успокойся. Вот утром и узнаешь» — осадила себя Медди и глубоко вздохнула, намереваясь этим сбросить с себя напряжение. Помогло — и уже через несколько минут девушка уснула. Утром в квартире она проснулась абсолютно одна. Ее не разбудил Тимканпи, и благо, что сегодня Мадлен не нужно было идти на работу. Тишина царила такая... Непривычная. Когда Морель просыпалась раньше всех, тишина была уютной, будто бы теплой, ведь она точно знала, что в соседних комнатах сопят соседи, которые уже через десять минут будут штурмовать ванную, а Мана присоединится к Медди в готовке завтрака — он обожал хлопотать над приготовлением пищи. Сейчас в квартире резко похолодало, во всяком случае девушке так показалось, и когда она никого не обнаружила ни в соседней комнате, ни на кухне никого из своих квартирантов, ее сердце заколотилось с бешеной скоростью. Она обошла квартиру еще раз, зашла в кухню и обнаружила на столе вазу со свежими лилиями. Неа уже много раз дарил ей такие и, вероятно, ранним утром умудрился добыть где-то очередной букетик. Как? Где? В такую рань, когда все магазины закрыты, а садоводы спят? Мадлен присела на кухонный диванчик, дотронулась до одного бутона пальцами. Лепестки невероятно нежные, начинающие пахнуть еще сильнее от каждого прикосновения. Рядом с вазой лежал малюсенький бумажный квадратик — канцелярский стикер, которые француженка использовала, чтобы не забыть что-то сделать, а еще чаще любила лепить на лоб Неа, написав на стикере какую-нибудь забавность. Медди взяла стикер, прочитала пару слов, написанных красивым бисерным почерком, и вдруг поняла, что у нее заслезились глаза. Она и не пыталась сдержать слезы и, закрыв лицо руками, заплакала. Нужно было спросить у него вчера. Нужно было сказать что-то еще, что-то поважнее, чем слова, подкрепленные логикой и здравым смыслом. Что-то, что могло идти не только он разума, но и от сердца. На стикере было написано: «Je t'aime». День выдался тяжелым. От посетителей не было отбоя, ведь сегодня воскресенье, многие любят посидеть в уютном французском кафе с семьей или возлюбленными, или насладиться одиночеством с хорошей книгой и вкусным чаем, который подают только здесь. Мадлен, будучи старшей по сменам, всегда уходила последней. Несмотря на поздний час, на улицах было еще полно людей, и все они куда-то спешили, разговаривали, обсуждали что-то насущное или не очень. Мадлен шла медленно, держа руки в карманах расстегнутой курточки и разглядывая все, что попадалось в зону обзора ее глаз. Вот знакомый из местной булочной — прелестной души человек, постоянно угощающий Мадлен чем-то вкусным — протирает большую витрину и, завидев старую знакомую, машет ей рукой, добродушно улыбаясь в седые усы. Девушка улыбнулась уголками губ и помахала ему ладошкой в ответ. Парикмахерская с противоположной стороны от булочной уже закрывается, и ее хозяйка, высокая и худая женщина с красивой фамилией, кивает, дружелюбно приветствуя Мадлен. Медди является постоянным клиентом этой парикмахерской и часто слушает похвалу от мастеров насчет своих каштановых мягких волос. Француженка кивает мадам в ответ, когда та проходит мимо, цокая каблуками по тротуару. А вон там сидит цветочница, обожающая выращивать и ухаживать за цветами. Еще пока сентябрь, а лилии благоухают почти до его конца, и прямо сейчас вокруг пожилой женщины стоят корзины с цветами. Правда, большая половина из них уже распродана, а те, что остались, казалось, светились своей красотой. Вот и сейчас кто-то подошел и попросил у старушки несколько цветов. Она собрала красивый букетик и даже перевязала стебли красивой нежно-розовой лентой, говоря что-то в адрес покупателя. Мадлен до этого смотрела только на цветы и на продавщицу, но вдруг задержала взгляд на покупателе. Это до безумия глупо, но руки показались ей знакомыми. И рукава светло-коричневого плаща — тоже. Медди остановилась и осмотрела покупателя полностью, а потом медленно прикрыла рот ладошками, будто боялась закричать. Неа почувствовал на себе взгляд и, как только выпрямился, сразу повернулся и встретился с Медди взглядом. Та ждать не стала и, не стесняясь, побежала навстречу юноше, особо не задумываясь ни о чем, кроме одной вещи. Кэмпбелл ловко поймал Мадлен в объятия и приподнял над землей, покрутившись вокруг своей оси и громко рассмеявшись. Ох, как же безумно она скучала по его смеху! Стоявший рядом Мана держал в руках большой красивый пакет и улыбался, а совсем скоро к нему присоединился и Рэд — рыжий тоже был не с пустыми руками. Из пакетов в его руках доносился запах свежей выпечки из той самой пекарни. Они хотели устроить подруге сюрприз, а теперь даже не понятно, кто его кому устроил! Неа никак не хотел отпускать Мадлен, умудряясь держать ее вот так, когда в одной руке букет ее любимых лилий. Девушка улыбнулась Кэмпбеллу в ответ и погладила его ладонью по щеке. Он щурил золотые глаза, словно соскучившийся по хозяину кот, того и гляди, приластится да замурлыкает. Медди была бы совсем не против. — Je t'aime aussi, Nea. Je t'aime aussi!