Воскресшие из пепла: двое под миндальным деревом

Со времени Второй Магической войны прошло два года. Затухали последние костры, разожжённые Волан-де-Мортом и его последователями, медленно затягивались раны, разорванное волшебное полотно вновь сшивалось золотыми нитями, собиралась из тысяч осколков мозаика разбитых семей. Понемногу заживали ранения, полученные в бою, исчезали шрамы, оставленные на сердцах. Как зелень после зимы пробивается из-под снега, так оживали души, не сломленные войной. Гарри, Рон, Джинни, Гермиона, их друзья и близкие тоже приходили в себя после перенесённых испытаний. Кому-то судьба даровала милосердное забвение — они не были известны, люди не узнавали их на улицах, их истории не переиначивались в газетах, журналах и книгах. Гарри Поттеру повезло меньше. Когда война закончилась, не нашлось печатного издания, не взявшего у знаменитого Мальчика-Который-Выжил интервью, не нашлось более-менее известного писателя, который не упомянул бы о «Золотом Мальчике» в своих произведениях. Были люди, которые относились к реальности с уважением, но гораздо больше было тех, кто безжалостно резал её ножницами своей фантазии. И возникали самые дикие вымыслы — что Дамблдор всего лишь использовал Гарри как пешку в шахматах, что Рон не был верным другом Поттера, Джинни не любила его — они были фальшивыми и лживыми, искавшими близости к знаменитому «Золотому Мальчику» лишь из-за его богатства. Каждый, кто мог держать в руках перо, искал повода потоптаться на славе Гарри, вывернуть наизнанку его историю, упрекнуть его «в тупости и подверженности манипуляциям», как написали в одной газете. Всем было наплевать, что пережил Гарри и его близкие, что они спасли ценой своих душ магический мир — люди жаждали прославиться, их интересовали только промахи и неудачи. И Гарри Поттер не выдержал. Он поступил так же, как раньше — пожертвовал собой ради близких людей. Одной осенней ночью он просто исчез — без объяснений, оставив на прощание Джинни поцелуй со вкусом крови и несколько писем. В них Гарри признавался, что не может выносить гнёта толпы, мучений совести, кошмаров, неотступно преследовавших его после войны. Он оседлал верную «Молнию», взял с собой самое необходимое — волшебную палочку, небольшую сумму галлеонов и сиклей, мантию-невидимку — и улетел. Куда — не знал никто. Ходили самые разнообразные слухи, в газетах писали о загадочном исчезновении Мальчика-Который-Выжил, но через несколько месяцев ажиотаж спал. Подвиги Гарри стали забываться, его друзей оставили в покое. Они хотели этого покоя — но не такой ценой. Рон, Гермиона, Джинни, Невилл с Полумной, Дин Томас, Билл Уизли и многие другие искали его. Гарри не пропал бесследно — его видели то здесь, то там, каждый месяц от него приходили письма — нежные, полные любви и надежды, от которых щемило сердце и щипало в глазах. «Помните меня. Не ищите меня. Я вернусь, я обещаю», — стояло там. «Мне просто надо было убежать, иначе я бы сошёл с ума. Я уже прихожу в себя», — было написано там. «Джинни, милая, береги себя. Рон, Гермиона, будьте счастливы», — значилось там. Будьте счастливы! Как можно быть счастливым, когда не знаешь, куда улетел, спасаясь от собственного прошлого, твой друг? Как можно беречь себя, если письма каждый раз приносят разные птицы — от белых полярных сов, пронзительно напоминающих о Букле, до пёстрых тропических обитательниц? Как можно послушаться отчаянного «не ищите меня»? Когда мозаика, когда-то именуемая семьёй Уизли, была снова почти собрана — с невыносимым «почти», вечным напоминанием о Фреде! — тогда Рон, Гермиона и Джинни отправились на поиски. Их пути разошлись сами собой — Гермиона с Роном поехала разыскивать своих родителей, надеясь, что где-нибудь ей встретится Гарри. Джинни же металась по Англии, мечтая и боясь найти человека, которого когда-то называла любимым. Маленькая деревушка на берегу моря была очередным пунктом назначения, куда привела Джинни её смятенная душа. Волшебников здесь не было, да и маглы селились неохотно, словно чувствуя тёмное волшебство, когда-то творившееся неподалёку. Именно сюда приводили детей из сиротского приюта, именно здесь, в сырой пещере под обрывом, величайший из тёмных магов спрятал медальон с осколком души внутри. Джинни не собиралась задерживаться здесь надолго — пустынный берег внушал ей страх, а никаких следов Гарри на нём не было. Она сняла комнату у молчаливого старичка, почти никогда не бывающего дома, опросила местных жителей и, узнав, что никто из них не видел худого брюнета в очках и со шрамом на лбу, собралась лететь дальше. Лететь — потому что передвигалась она не иначе, как на верном «Чистомёте». Вечером, в сгущающихся сумерках, Джинни вышла на берег моря, склонилась над обрывом, глядя в тёмную сине-зелёную воду. Волны бушевали, скрывая вход в мрачную пещеру. Несмотря на то, что волшебник, заколдовавший её, мёртв, и заклятия развеялись, инферналы, должно быть, до сих пор кружат по озеру вокруг маленького островка с чашей. Представив эту картину, Джинни поёжилась — уж слишком живо предстал в памяти рассказ Гарри. «В деревне живёт очень мало людей, а магов нет совсем», — попробовала успокоить себя девушка. «Инферналы не могут выбраться наружу, иначе о них уже трубили бы во всех газетах, магловских и волшебных». Успокоение было слабым — особенно когда на периферии зрения, на границе сознания мелькнуло что-то белое, ярко выделившееся на фоне тёмной скалы. Джинни вскочила, судорожно сжав волшебную палочку в кармане — и замерла. Переливаясь серебром и перламутром, сквозь которые просвечивали камни обрыва, перед ней парил Сириус Блэк. Нет, не Сириус — вслед за узнаванием пришло понимание. Не Сириус, но кто-то на него очень похожий — возможно, брат или... Призрак, видя, что девушка, которую он стремился напугать, не убегает, а застыла в странной позе, опустив руку в карман, скользнул обратно к скалам. У Джинни прорезался голос, и она позвала — хрипло, будто против своей воли: — Постой! Привидение обернулось, и на лице его — худом, с огромными тёмными глазами и спадающими на лоб прядями, мелькнула неуверенность. — Ты не боишься меня? — Нет, — Джинни пыталась справиться с хрипотцой. — В Хогвартсе я видела призраков пострашнее. — Так ты волшебница? Я думал, ты магла. Действительно, поняла она, как можно распознать колдунью в растрёпанной девушке, одетой в свитер и джинсы? Для доказательства Джинни вытащила из кармана палочку и шепнула: — Люмос! Быстро погружающийся во тьму берег озарился мягким белым светом. Время от времени налетал ветер, и фантом покачивался, как на волнах. — Я знаю, кто ты, — медленно проговорила Джинни. — Ты — Регулус Блэк, верно? Р. А. Б? На его лице появилась тень изумления. — Откуда ты знаешь меня? И кто ты такая? — Джиневра Уизли, — она приподняла палочку, освещая себя. — Уизли, — медленно, как во сне, проговорил он. — Ты из чистокровных? — Да. Мне про тебя рассказывал мой... — она закашлялась, не зная, как закончить предложение, — друг. Гарри Поттер. — Гарри Поттер, — снова этот полусонный голос! — Я слышал это имя. Он победил Волан-де-Морта, да? — и вслед за этим Регулус заговорил неожиданно горячо: — Скажи, правда ли, что Тёмный Лорд наконец повержен? До меня доходят только слухи, я не знаю, можно ли верить им... — Можно! — от волнения кровь прилила к щекам Джинни. — Он убит собственным заклятием, обернувшимся против него. И медальон-крестраж уничтожен, и другие крестражи тоже. Твоя жертва была не напрасной, Регулус! — Откуда ты знаешь про жертву? Ты говорила с Кикимером? Никто кроме него не может знать... — Не я, Гарри говорил с ним. Он... он до сих пор помнит тебя. Он сражался за тебя в Хогвартсе. Гарри... — она хотела договорить, но в горле встал горестный комок — вечный спутник воспоминаний о Гарри Поттере. — Что случилось с Поттером? — Регулус почувствовал её изменившийся тон. — Он погиб? — Нет, он... сбежал. Умерло много его друзей, он слишком много пережил, а потом внимание толпы, и газеты, и интервью... Он пишет нам письма, обещает вернуться, но я не могла ждать, я полетела его искать, — сбивчиво заговорила она. — Если бы ты только мог увидеть его! — Нет! — показалось ей, или призрак содрогнулся? — Никто не должен видеть меня таким! Зачем ты пришла сюда? — Я искала Гарри, — она стёрла рукавом выступившие слёзы. — Но его здесь нет. Скажи, почему ты... такой? Мы думали, ты стал инферналом. — Лучше бы я стал, — сквозь зубы проговорил Регулус. — Если ты хочешь узнать — садись и слушай. Холодный ветер и сырая земля не располагали к долгой беседе, но Джинни расстелила куртку на земле, опустилась на неё и приготовилась слушать. Вскоре и холод, и сырость, и окружившая их темнота были забыты — они отступили перед беспощадной правдивостью рассказа Регулуса. Он говорил — и Джинни будто наяву видела пещеру, озарённую зеленоватым светом, лодку, плывущую во мраке, и белые руки, высовывающиеся из воды. Бледный и измученный Регулус, с трудом пришедший в себя после зелья и озёрной воды, взмахивал палочкой, пытаясь поддержать гаснущее кольцо огня. Он шатался, с трудом удерживаясь на ногах в шаткой лодке, отталкивал инферналов, цепляющихся за борта. Потом был камень со следами крови, а дальше — ледяная гладь воды, принявшая в свои объятия Регулуса с той же равнодушной лёгкостью, с какой принимала тысячи жертв до него. — Я утонул, — тихо закончил призрак. — Но я знал, что на земле у меня есть незаконченные дела, поэтому я остался здесь... пусть и в таком виде. И теперь я жалею об этом! Эта жалкая полужизнь — худшее из страданий. — И ты ни разу не возвращался к родным? — Нет. Если бы Волан-де-Морт узнал, что я ещё существую и мыслю, он бы не оставил их в покое. Он пошёл бы на всё, чтобы узнать, как я узнал о крестраже и похитил его. А так... он думал, что я сбежал из рядов Пожирателей Смерти и погиб. В его голосе было столько горечи, что Джинни не сумела найти слов для утешения. Занимался рассвет, и Регулус произнёс: — Светает. Я не должен показываться днём, чтобы не напугать маглов. Тебе пора уходить, Джиневра. — Я вернусь, — сказала она раньше, чем успела подумать. — Завтра вечером я снова приду к тебе. *** Джинни сдержала своё слово. Она вернулась на следующий вечер, и на следующий за ним, и на следующий... Словно невидимая сила тянула её на пустынный берег, где росло по нелепой прихоти природы засохшее миндальное дерево. Оно было одиноко, так же, как и два существа, нашедшие приют под его ветвями. Призрак, потерявший возможность существовать около двадцати лет назад, забытый и забывший, и девушка в поисках своего любимого, потерявшая и потерявшаяся. Они рассказывали друг другу все истории, успевшие уместиться в их короткие жизни. — Тебе было всего восемнадцать лет! — удивлялась Джинни, глядя на своего собеседника. — Мне всегда будет восемнадцать. Призраки не стареют, — отвечал он, пытаясь улыбаться. Пока что у него получалось не очень — губы за долгое время отвыкли. Все двадцать лет нежизни он провёл в пещере, лишь изредка отлучаясь — например, в тот вечер, когда Гарри и Дамблдор отправились за медальоном. — Я забыл почти всё. Вода и ветер быстро стирают память, — говорил Регулус негромким задумчивым голосом. — Помнится, через два года после моей смерти я испытал радость, узнав об исчезновении Волан-де-Морта. Я даже хотел полететь в Хогвартс, но не нашёл туда дороги. Я забыл её, понимаешь? Это хуже, чем стёртая память — её хотя бы можно восстановить, а если ты призрак, вернуть воспоминания почти невозможно. — Почти? — Джинни ухватилась за это слово, как за тонкую нить. — Значит, всё-таки можно? — Не знаю, — он был растерян. — Когда ты приходишь ко мне, я вспоминаю... обрывками. Но тогда я не помнил ничего. Я откуда-то узнал, что Волан-де-Морт возродился, но мне уже не до чего не было дела. Потом я узнал, что он умер. Расскажи, расскажи ещё раз о битве за Хогвартс! И Джинни рассказывала — со всеми подробностями, какие помнила, не исключая самых тяжёлых. Она и не подозревала раньше, что обладает талантом рассказчицы. Регулус слушал, как зачарованный, даже наклонялся ближе, и его серебристое свечение смешивалось со светом волшебной палочки. Когда же Джинни замолкала, начал говорить он — и девушка замирала, широко распахнув глаза. Она узнала, что Сириус Блэк не был так хорош, каким казался он ей, когда она была девочкой. Что Беллатриса когда-то была любящей сестрой, она не родилась кровожадным чудовищем. Что Нарциссу природа не создала ледяной статуей — она могла любить и страдать. Что Андромеда обожала колдографии и красила глаза яркими тенями назло своей матери, Вальбурге. Что сам Регулус тоже был мальчишкой, списывал на уроках и целовался под веточками омелы... Джинни приходила на берег каждый вечер, захватив с собой тёплый плед и что-нибудь горячее. Она изучала Регулуса, запоминала его черты — как он склоняет голову, будто прислушиваясь к чему-то, как он опирается на руки и подаётся вперёд, когда ему особенно интересно. Он был высокомерен, но не более, чем Нарцисса, мрачен, но не более, чем Сириус; он собрал в себе лучшие черты своих родственников — а может, Джиневре так казалось, потому что Регулус был её постоянным собеседником после долгого молчания? Джинни рассказывала призраку обо всём на свете — начиная с нелепых детских историй, всегда сжимавших сердце болью (тогда с ней были Джордж и Фред) и заканчивая описаниями битвы. Регулус улыбался, когда речь шла о знакомых ему коридорах Хогвартса, хмурился и сжимал кулаки, слушая о сражениях и терроре Пожирателей Смерти, опускал голову, когда Джинни, едва сдерживая слёзы, вспоминала Фреда, Колина Криви, Люпина, Тонкс и других. И странное дело — чем больше она рассказывала, тем легче становилось у неё на душе, как будто вместе со словами из памяти вытекали тёмные, злые потоки мыслей, неотступно преследовавших её после войны. Ночных кошмаров больше не было — Джинни преимущественно спала днём, а вечером выходила на берег. Вскоре она привыкла и к холодному ветру, пронизывающему до костей, и стального цвета волнам, бьющимся о скалы, и к поскрипывающему в ненастье миндальному дереву. Регулус появлялся каждый вечер — просачивался через камни, возникал из струйки тумана, спускался облаком... Никогда бы Джинни не подумала, что способна радоваться туману — раньше он напоминал ей только о дементорах. Иногда Регулус говорил странное — такое, что она вздрагивала. Например, как-то он произнёс после особенно красочного рассказа: — Я завидую твоим детям. У них никогда не будет недостатка в сказках на ночь. — У меня нет детей, — растерялась Джинни. — Я имел в виду будущих детей, — пояснил он. В такие моменты Джинни чувствовала нечто вроде страха, но она отметала это ощущение, как недостойное её. Повествуя Регулусу о жизни, она представляла, что рисует картину. Когда-то, в прошлой жизни, казавшейся невозможно далёкой, она рисовала акварельными красками на больших листах пергамента. Теперь каждый рассказ в её воображении становился рисунком, а каждое слово — мазком краски. И Джинни рисовала увлечённо, с таким упоением, с каким не создавала даже портрет Гарри Поттера. Она видела, как преображается от её слов Регулус, и понимала, что она — единственная связь с жизнью, оставшаяся у него. Однажды Джинни принесла на берег банку с огневиски — для согрева. Когда она сделала глоток, горячая жидкость прокатилась по горлу, окутывая всё тело теплом. Регулус сделал странное движение — наклонился, как будто тоже хотел глотнуть. — Говорят, вы чувствуете вкус и запах пищи, когда проходите через неё, — заметила Джинни. — Враньё, — он покачал головой. — Я ничего не чувствую — ни вкуса, ни запаха, — он отчаянно втянул носом воздух. Джинни протянула ему банку, и на мгновение их руки встретились. Прикосновение из иного мира было ледяным — она вздрогнула и едва не выронила сосуд. Золотистая струя жидкости пролилась на землю и быстро впиталась, оставив после себя тёмный след. — Жаль, что ты не живой человек, — Джинни закрыла банку и осторожно отодвинула её. — Если бы ты мог только почувствовать, как хорош этот мир... — Жаль, что ты не привидение, — эхом отозвался Блэк. Девушка вздрогнула, но попыталась превратить всё в шутку: — Неужели ты хочешь, чтобы я умерла? Но ведь тогда я не расскажу своим будущим детям историй, которые тебе так нравятся! — Нет, я не хочу твоей смерти, — поспешно сказал Регулус и стал растворяться, таять в предрассветной тьме. Джинни едва уловила в воздухе эхо его слов: «О, если бы ты могла полюбить меня!» *** Этим днём Джинни не спала. Она собирала вещи и готовилась к отъезду, поражаясь тому, что провела несколько недель в заброшенной деревне, разговаривая с привидением, которое, похоже, успело в неё влюбиться. Ситуация выглядела печальной и смешной одновременно. Лучшим выходом было просто улететь, но нельзя было бросить Регулуса, оставить его ожидать и отчаиваться. Подумав, Джинни решила на прощание пролететь над морем. Встретит она Регулуса — объяснится с ним, не встретит — тоже хорошо. Вечер был необыкновенно холодный, ветер дул сильнее, чем всегда, волны бушевали, но Джиневру это не смутило. Оседлав метлу, она поднялась в небо. «Чистомёт» боролся с порывами ветра, вздрагивая под хозяйкой, как скаковая лошадь. Волосы лезли Джинни в лицо, она пыталась откинуть их движениями головы — обе руки были заняты: они крепко вцепились в древко метлы. Чемодан, прицепленный к метле снизу, немилосердно колотил по ногам, а в сгустившейся темноте всё сложнее было разобрать очертания скал. Джинни, припав грудью к метле, сунула руку в карман за палочкой, и в этот момент налетел особенно сильный порыв ветра. «Чистомёт» взбрыкнул, и его хозяйка, не успев ухватиться за метлу, сорвалась вниз. Холодная вода приняла её так же, как и других жертв, но Джинни не собиралась сдаваться. Она возблагодарила старших братьев за то, что они научили её плавать, и отчаянно забилась в воде. Одежда намокла, ботинки тянули на дно, как свинцовые гири, холод сковывал тело. Джинни позвала на помощь, но ветер относил слабые крики в сторону, заглушал их. Темнота скрывала берега, приходилось плыть наугад. Джинни выбивалась из сил, а земля всё не приближалась. На смену лихорадочному напряжению стало приходить отчаяние. «Утону, и буду пугать маглов на пару с Регулусом», — с необъяснимой злостью подумала Джинни. «И больше не увижу Гарри...» И в этот самый момент на границе сознания снова, как и в первый вечер, появился молочно-жемчужный свет. Знакомый голос звал из недостижимого далёка: — Джиневра! Джиневра, плыви сюда! И она поплыла на свет, расплывающийся перед глазами, выплёвывая солёную воду, гребя механически, не задумываясь о своих движениях, не задумываясь вообще ни о чём. Холодная вода не хотела отпускать свою жертву, но Джинни гребла, боролась с течением, и даже не сразу осознала, что онемевшие руки коснулись чего-то твёрдого. Из последних сил она выползла на берег и упала ничком. Никогда ещё мокрый холодный песок не был ей так приятен. — Джиневра! — продолжал звать голос. Она с трудом разлепила ресницы, дрожащими руками вытащила палочку, чудом уцелевшую в кармане. — Ин-инсендио! Старые ветки, выброшенные на берег волнами, вспыхнули, и Джинни сразу почувствовала, как бежит по телу спасительное тепло. Регулус парил рядом — именно он звал девушку сквозь тьму, именно он привёл её к берегу. — С-спасибо, — выговорила Джинни, стуча зубами. — Ты с-спас меня. — Не благодари, — неожиданно мрачно ответил он. — Я недостоин этого. Если бы ты знала... И резко, словно бросаясь в ледяную пропасть, добавил: — Я видел, как ты летела, видел, как ты упала и поплыла прочь от берега. Я видел всё с самого начала и не вмешался, понимаешь? Я решил: если она выберется, так тому и быть, если же она утонет, то останется со мной навеки. Дрожа всем телом, Джинни поднялась и крепче сжала волшебную палочку. — Почему? П-почему ты хотел моей смерти? — Не смерти, а бессмертия! — возразил Регулус. — Ты — единственное, что связывает меня с жизнью. Я думал, если ты останешься со мной... — Если бы я стала призраком, — Джинни содрогнулась, представив себе вечное существование среди чёрных скал и бушующих скал, — я бы ни за что не осталась здесь. Я бы улетела отсюда, слышишь! — Я знаю, — печально кивнул Блэк. — Именно поэтому я спас тебя. — Ты любишь меня? — Джинни опустила кулак, в котором сжимала палочку. — Да. И когда ты улетишь отсюда, я сойду с ума. Я не могу больше так существовать, слышишь? Если бы я мог отправиться дальше, думаешь, я не сделал бы этого? Я бы хотел умереть, но кто может убить призрака? Чем дольше он говорил, тем яснее его понимала Джинни. Но понимала она и то, что не сможет остаться здесь. Так она и сказала, когда Регулус выдохся и замолчал. — Я буду искать Гарри, слышишь? Я и так слишком много времени потеряла. Ты меня не остановишь! — Я не собираюсь тебя останавливать, — Блэк склонил голову. — Ответь только на один вопрос: простишь ли ты меня? Джинни замерла. Она стояла мокрая, грустная и яростная одновременно, сжимая в кулаке палочку, освещённая алыми отблесками костра, и искала ответ. Имеет ли она право судить Регулуса, этого почти сумасшедшего призрака, который стал ей ближе, чем многие люди? У него был выбор, и он выбрал жизнь для неё, Джинни: не в этом ли заключается последнее испытание? Возможно, теперь всё зависит от неё? Одним словом она может спасти Регулуса или осудить на новые муки. — Я прощаю, — прошептала она. — Я прощаю. Ты свободен, Регулус Арктурус Блэк! И в свете костра соединились две фигуры — золотистая, с огненно-рыжими волосами, и полупрозрачно-серебряная. Поцелуй призрака — сначала холодное дуновение, а потом ледяной ожог на губах. Огонь вспыхнул особенно ярко, и Джинни зажмурилась. Когда же она открыла глаза, Регулуса уже не было рядом. Она сидела у костра до утра, не думая ни о чём. Потом, когда стала заниматься заря, Джинни погасила огонь и отправилась разыскивать свои вещи. Метлу и чемодан удалось приманить Манящими чарами. Ветер стих, и ничто не помешало подняться в воздух. Джинни долго кружила над островом, но так и не нашла никаких следов привидения. Тогда она поняла, что пора лететь дальше. И мчась на поиски Гарри, она продолжала думать о Регулусе, но мысли были не печальные, а тихие и спокойные. Джинни знала так ясно, как будто ей шепнул сам Регулус: он пошёл дальше. На вокзале Кингс-Кросс — не настоящем, а том, который видел Гарри, — Регулус Блэк сел в свой поезд. А жители деревушки, пришедшие этим утром на берег моря, удивлённо перешёптывались: сухое миндальное дерево, возникшее здесь неизвестно когда, неожиданно расцвело.