We could live like legends

Стайлз сидел на крыше над собственным окном, упершись ногами в черепицу, дождь омывал его лицо, словно слезами, позволяя каплям медленно стекать по щекам и падать ниже, а тучи нависали сверху, давя своей тяжестью и закрывая звезды. Поправив пряди мокрой челки, прилипшей ко лбу, он полез в карман худи за пачкой сигарет. Он не помнит, когда уже начал курить. Наверное, после всей этой херни с дедулей Аржентом и канимой. Это все кажется таким безумно далеким, как будто случилось и не с ним вовсе, как будто это не его держали несколько часов в подвале, избивая. Как будто не с ним, как будто не его, как будто не в этой жизни. Его руки безумно дрожат, как у наркомана во время ломки, а пальцы не с первого раза попадают по колесику зажигалки. Он старается не намочить сигарету, потому что в пачке осталось всего несколько штук, но еще недавно была целая. Это даже немного удивляет, хотя Стайлз уже привык ничему не удивляться. Не после того, что было. Некоторые курят ради того, чтобы показать, что они крутые, кто-то начинает курить ради того, чтобы успокоить бушующие нервы, а Стилински же просто тащится оттого, как дым медленно рассеивается в воздухе, как будто он не выдыхал его сквозь сжатые зубы секунду назад. Как будто он не наполнял им свои легкие две секунды назад. Он бы хотел, чтобы его проблемы растворялись точно также, как и этот едкий дым, который забивает легкие, мешая дышать, который отравляет все людское существо, убивая медленно, но не менее равнодушно. Подростку нравится, что он сам позволяет себя убить. Медленно и беспощадно. Не чувствуя боли. Не позволяя всяким мохнатым тварям, даракам, демонам-лисицам уничтожить его, но наделяя этой силой маленький тлеющий предмет в его худых длинных пальцах. Ему нравится, что он хоть что-то контролирует. Что хоть на что-то может повлиять. Стилински ложится на мокрую черепицу, не чувствуя, как его неизменная красная худи задралась, открывая небольшую полоску бледной кожи в синяках навстречу холодных каплям. Он ложится, раскидывая руки в стороны, как окровавленная птица, упавшая с утеса на камни. Он смотрит на небо и не понимает, когда он свернул не туда, когда в его жизни поселился хаос. Он не знает, что делать, он не знает, как защитить своих друзей, все, что ему остается, это лежать, смотреть, как черные тучи нависают над ним, делать очередную затяжку и стряхивать пепел. Стайлз не слышит мягких шагов,не слышит, как дверь его дома открывается и захлопывается за гостем, как шериф Стилински говорит о том, что он наверху, не слышит, как скрипит лестница под тяжелыми ногами, не слышит, как едва тихо вздыхает мужчина, когда видит пустую комнату и распахнутое окно с колышущимися светлыми занавесками. Он только видит, как Питер запрыгивает на крышу, и слегка вздрагивает, когда он садится рядом, аккуратно выдергивая уже начинающий жечь пальцы окурок. Подушечки пальцев неприятно щипет, а ветер пронизывает насквозь, заставляя поежиться. Переведя невидящий взгляд на мужчину, подросток полез за еще одной сигаретой. Руки почти перестали дрожать, а дождь заставляет прятать сигарету и зажигалку в руках, а Хейл смотрящий на него с каким-то непонятным огнем в глазах отнюдь не упрощает задачу. -Ты бы не гробил свое здоровье, лапушка,- ни слова о происходящем, ни слова о произошедшем. Проще только обсудить погоду. - Либо я, либо очередная сверхъестественная хрень, Питер. Мы оба знаем, что я, вероятно, даже не доживу до того момента, когда эта привычка меня убьет,- от Стилински фонит такой вселенской тоской, что у Хейла даже во рту загорчило. Его голос хриплый, как будто он кричал, надрывая связки, а сердце бьется так, как будто собирается выскочить из юношеской груди.- Никто не заслуживает смерти, Питер. Эрика, Бойд, Эллисон. Они все были невиновны. Они все могли стать легендами. Но все, что они получили, это могилы на кладбище. Все, что они хотели, это просто жить. Они были так чертовски молоды. Знаешь, так противно осознавать, что по твоей вине погибла почти половина города, а ты даже не понесешь наказание. Невиновные умирают, ублюдки остаются жить. Те, кому пророчили стать легендами, становятся лишь памятью стариков, а тот, кто должен был умереть, попивает кофе по утрам и курит на крыше. Где чертова справедливость, крипи-дядя? Я должен был умереть за все, что сделал, а они должны были жить. На моих руках столько крови. - Поверь мне, Стайлз, когда-нибудь настанет и твое время. Ты можешь лишь надеяться, что уйдешь так же, как и жил, по своим правилам. Не стоит винить себя за поступки других. Святых не бывает. У каждого на руках кровь. У кого-то больше, у кого-то меньше. Не стоит жалеть о том, что сделал или чего не сделал. Это только пустая трата времени. Знаешь, чему научила меня смерть? Жизнь быстротечна. Если сожалеть по поводу каждого поступка, то можно пропустить что-то действительно важное и значимое. Ты же умный, лапушка, ты должен понимать что к чему. Как ты думаешь, почему я дал тебе выбор тогда на парковке? Потому что тебе не нужна суперсила, чтобы выжить. Тебе не нужно это, чтобы стать легендой. Тебе не нужно это, чтобы победить. Почему ногицуне выбрал тебя? Потому что ты силен. Ты человек, но ты сильнее любого из них. Тебе не нужно становиться легендой, потому что ты уже легенда. А легенды никогда не умирают. Питер смотрит на то, как Стайлз выдыхает маленькое облачко сизого дыма, которое тут же рассеивается под тяжелыми каплями холодного дождя, смотрит, как его холодные бледные безумно длинные пальцы обхватывают потемневший от дыма и никотина фильтр, на слипшиеся от воды волосы и ресницы, на бледную кожу, которая контрастирует с черными родинками, и думает о том, почему таким чистым и красивым созданиям выпадает такая участь. Почему жизнь обламывает крылья таким как он, но оставляет их жить, только ломая и разрушая их до основания. - Зачем ты здесь, Питер? Ты же явно не случайно пришел сюда,- тихо прервал его мысли подросток, туша сигарету о крышу и кидая ее куда-то вниз в кусты. - Посмотри на небо, Стайлз. Видишь? Эти тучи такие черные. Как гнилые души. У нас у всех они гнилые. У меня. У Дерека. У Аржентов. У всех. Кроме тебя, лапушка. Имея на руках столько крови, ты остался чистым внутри. Это дорогого стоит. Скотт боится убивать, строит из себя добродетель, но он тоже прогнил внутри. Он прячет это глубоко внутри, наивно полагая, что своими альтруистическими замашками перебьет запах гнильцы, но я все чувствую. Мне нравится находиться рядом с тобой. Этого не изменить, даже если ты перебьешь хоть весь город. Я всегда буду рядом. Я всегда буду с тобой. Это наша константа, мальчик. Это то, что ты должен помнить. Стилински видел, как свет уличных фонарей отражался в светлой радужке глаз, как дождь насквозь пропитал рубашку Хейла, но ему, кажется, было все равно. Только сейчас он понял, как же сильно замерз. Он почти уверен, что завтра же у него поднимется температура, а горло будет болеть так, словно изнутри его разодрали кошки. Но сейчас ему было плевать. Сейчас он был почти нормален. Почти спокоен. Почти рад. Почти счастлив. Долбанное почти, которое мешало жить. А все остальное казалось таким далеким. Как будто не он, не его, не в этой жизни. Все, что его волновало сейчас, это Питер, который сидел слишком близко, что можно было почувствовать его тепло, это холод, который пробирал до костей, но делал его живым, это тучи, которые давили сверху и делали почти физически больно. Он встал и подошел к самому краю крыши, на пару секунд замирая, как будто не зная, спрыгнуть вниз и умереть или забраться обратно на подоконник своей комнаты. Оборотень наблюдал за мальчишкой без опаски, словно был уверен в его выборе. Как только подросток скрылся в комнате, Хейл встал и спрыгнул с крыши на мягкую траву. Он слышал, как парень переодевался в сухую одежду, как сильно стучало его сердце, набатом звуча в голове. Уже выйдя на асфальт он услышал голос, тихо бьющий в спину: - Почему за мою легендарность должны расплачиваться другие? Только через пару часов, когда сын шерифа забывается тяжелым беспокойным сном, его телефон мягко вибрирует входящим сообщением с незнакомого номера: "Лишь потеряв, мы можем обрести поистине бесценное. И лишь потеряв жизнь и силу, я обрел тебя."