21 год назад
В комнате находятся только мужчина и двое младенцев. Мужчина располагается на спине, на полу, устремив глаза к потолку невидящим взглядом. Оба новорождённых лежат в колыбельке. Довольно новой — она ещё не успела побывать в использовании. Буквально всё в комнате новое: колыбель, игрушки, даже краска на стенах. Новорождённые только что явились в этот мир и в эту комнату. Суматоха вокруг детей ещё не успела охватить помещение. Только мужчина выглядит старым и разбитым. На первый взгляд это неочевидно: ему едва минуло двадцать, он здоров и в хорошей физической форме. Но глаза его темны, они слишком стары и слишком печальны для такого молодого лица. В комнате нет никаких признаков матери младенцев. Один из них безмятежно спит, но другой не перестает плакать. Он сжимает свои тоненькие кулачки и кричит, вкладывая всю свою энергию в самые громкие звуки, на которые только способны его маленькие лёгкие. Кажется невозможным, что его сестра может так крепко спать под эти крики, но, вероятно, после девяти месяцев вместе в утробе она привыкла к брату. Дверь со скрипом открывается, и в проёме показывается индиец зрелых лет. Он нерешительно медлит, направляя свой взгляд сначала на орущего мальчика, затем на человека на полу. — Итан, — произносит он достаточно громко, чтобы быть услышанным несмотря на плач младенца. — Они собираются вынести т… тело. Если ты хочешь попрощаться… — Я попрощался, — прерывает Итан Фрай. — Я сказал ей «прощай» перед тем, как она умерла, и я не хочу видеть её бездыханный труп. Тишина в комнате тянется долго, прерываемая только продолжительными криками мальчика в колыбельке. Только тогда, когда его сестра наконец просыпается и тоже начинает протяжно хныкать, Итан поднимается на ноги и поворачивается к двум беззащитным новорождённым. Некоторое время он просто смотрит на них, опустив плечи, а затем наклоняется вперёд и поднимает девочку на руки. — Ты можешь подержать второго ребёнка, Арбааз? — бормочет он. — Я не могу взять на руки сразу обоих. Друг кивает, хотя Итан даже не смотрит на него, и продвигается к колыбели, чтобы приласкать мальчика. — Вот это у него лёгкие! — восклицает Арбааз Мир. — Он силён. Итан не поднимает взгляда от девочки. Он крепко прижимает её к себе, защищая грудью от внешнего мира. — Это он убил Сесили, — бесстрастно говорит мужчина, совсем недавно ставший отцом. Арбааз застывает на мгновение, и мальчик на его руках даже успокаивается, будто удивлённый. — Он новорождённый, — наконец произносит индиец. — Он никого не убивал. — Она мертва! — Подобный исход — не такая уж редкость при родах, — уверяет Мир. — Особенно, при домашних родах. — Она родила Иви, — из последних сил сдерживается Итан. — И была в порядке. Вторые роды — вот когда началось кровотечение. Его рождение погубило её. Он погубил её. — Тебя пожирает горе, — продолжает успокаивать друга Арбааз. — Но пройдёт время, и… — Время сделает её менее мертвой? — гнев Итана прорывается наружу. — Или, быть может, оно сделает её смерть менее значимой? — Конечно, нет. Но оно прояснит многое. Ты поймёшь, что это не была вина твоего сына. — Но это не так. Арбааз тяжело вздыхает. Ребёнок на его руках делает большой глоток воздуха, он наконец затихает, крики сводятся на нет. — Мне нравится имя «Иви», — говорит он. — Как ты назвал этого? — Никак не назвал, — отрешённо произносит Фрай. — И не собираюсь. Я не приму его. — Итан! — Я серьёзно. — Всё тот же бесстрастный тон. — Он убил мою жену. — Он… — Она бы всё ещё была здесь, если бы он не рождался на свет! Арбааз смотрит на Итана так, как будто никогда раньше его не видел. Он пытается заговорить один раз, другой. Слова застревают в горле. Наконец, с третьей попытки, у него получается выдавить из себя фразу: — Позволь, я возьму ребёнка на ночь или на две. Джаядипу понравится, что у нас дома младенец. Это не станет для нас проблемой. — Он хуже, чем проблема, — цедит Итан сквозь зубы. — Он — проклятие. Мужчина осторожно наклоняется, чтобы поместить Иви в её кроватку, где она хнычет и упирается в дно маленькими ножками. Затем он поворачивается к Арбаазу, держащему на руках безымянного мальчика. — Дай его сюда. — Что ты собираешься делать, Итан? — Дай его мне. — Ты ведь не причинишь ему зла? Фрай, кажется, готов опровергнуть это. Но затем он кивает. — Я не сделаю ему ничего плохого. По его лицу ничего нельзя прочесть, к тому же Арбааз не очень разбирается в противоречивых эмоциях. И всё-таки он передаёт другу кажущееся напуганным дитя. — Мы знаем друг друга уже очень давно, Итан, — медленно проговаривает он. — Я надеюсь, ты не сделаешь ничего, о чём тебе потом придётся пожалеть. — Не сделаю, — заверяет Фрай. — Ты не мог бы посмотреть, унесли ли они её… её тело? Арбааз кивает и покидает комнату. Оставшись один, Итан ложится возле стены и устремляет свой взгляд на сына. Тот опять начинает плакать, и неприкрытое отвращение проступает на лице отца. Он что-то невнятно бормочет раздражённым тоном и становится всё более неспокойным по мере того, как в комнате вокруг них сгущается темнота. Спустя час, а может быть, несколько, когда ночь по-настоящему вступает в свои права, а луна хорошо виднеется через окно детской, он встаёт и выходит из комнаты, а затем и из дома. Он наверняка притянул бы к себе много любопытных взглядов, будь в этот час на улице хоть кто-нибудь, способный его увидеть. Босые стопы мягко ступают по тротуару, и тонкая футболка абсолютно не подходит для установившейся погоды. Уже властвует ноябрь, и холодный пронизывающий ветер хозяйничает на пустынных улицах. Итан проходит несколько кварталов и внезапно останавливается на углу одной из улочек. Затем оборачивается. Его внимание привлечено стоящей неподалёку церковью. Она не впечатляет ни своими размерами, ни возрастом, ни архитектурным стилем. В темноте случайный прохожий мог бы принять её за товарный склад или даже амбар. Она выглядит ветхой и до ужаса зловещей. Покосившаяся табличка над дверью гласит: «Церковь Святого Якоба». Итан сгибается под тяжестью мальчика на его руках и быстро переходит улицу, направляясь прямо ко входу в богоугодное учреждение. Дверь находится в углублении, и Итан Фрай без малейших колебаний наклоняется, чтобы оставить ребёнка в углу между тяжёлой дверной створкой и стеной. Затем он, не оборачиваясь, идёт домой. Долгое время ничего не происходит. Оставшись одно, дитя нервничает и, когда никто не приходит, чтобы его успокоить, начинает плакать. Оно то замолкает, то снова принимается рыдать часами, но в его слезах теперь чувствуется нечто новое. Отчаяние и испуг. Никто не приходит, а ночь становится всё более тёмной и холодной. Отвергнутый отцом, брошенный на произвол судьбы мальчик наконец затихает. Когда ранним утром его обнаруживает старушка-уборщица, пришедшая выполнять свои ежедневные обязанности, ребёнок уже почти мёртв. Почти, но не совсем. Пожилая работница вызывает скорую и приехавшие санитары говорят, что мальчику повезло, что он вообще ещё жив. Его быстро доставляют в близлежащую больницу, где его кормят и закутывают в тёплые одеяла, а затем, бедному и измученному, позволяют забыться тяжёлым сном. Доктора смотрят на него, качая головами и недоумевая, как он умудрился не умереть. — Этот парень — борец, — утверждает одна из медсестёр. — Какая-то часть его отчаянно хочет жить. И он выбирается из лап смерти. Полиция пытается найти родителей подкидыша, но поиски ни к чему не приводят. В окрестных родильных домах нет никаких записей о новорождённом мальчике, подходящем к нему по описанию, и никто не приходит забрать его, когда полиция публично объявляет о найдёныше. Здесь следует отметить, что полиция не прикладывает все подвластные ей усилия, в основном, потому, что даже если родители найдутся, им не дозволят снова взять ребёнка себе после того, как они один раз уже его бросили. Через неделю после той ночи, как мальчик был оставлен своим родным отцом на улицах, его отдают в приют. В документах его имя записано, как «Джейкоб Чёрч», по названию того места, где его нашли.* Неудивительно, что с таким именем он вырос с частичкой дьявола в душе. ______________ Прим. перев.: * St. Jacobʼs Church — церковь Святого Якоба (или, скорее, Джейкоба). В её честь мальчик и получил своё имя — Джейкоб Чёрч (Jacob Church).***
Джейкоб ждёт уже достаточно долго, чтобы быть уверенным, что склад действительно хорошо и ярко горит, прежде чем покинуть место происшествия. Ему отлично известно, как устроить пожар в здании, ведь это не первый его поджог, кроме того, он любит чувствовать жар, опаляющий кожу, ему нравится рёв языков пламени, пожирающих всё на своём пути. Это опасное хобби, но Джейкоб ловит кайф от одного ощущения опасности. Когда жар становится настолько интенсивным, что ему кажется, будто огонь сейчас спалит ему брови, Джейкоб поворачивается спиной к полыхающему строению, засовывает руки в карманы и уходит прочь. Через три квартала испуганный человек с выпученными глазами хватает его за плечо. — Что случилось? — взволнованно спрашивает он, будто требуя безотлагательного отчёта. — Там что-то горит? Джейкоб оборачивается. Отсюда он всё ещё может видеть огни пожара, а воздух плотный, с отчётливым запахом дыма. Издалека слышны сирены приближающихся пожарных машин. — Ага, — подтверждает Джейкоб, сияя лучезарной улыбкой. Он быстро убирает руку мужчины со своего плеча. — Там определённо что-то горит! Мужчина недоумённо пялится вслед уходящему парню, который теперь просто заливается смехом на всю улицу. Вполне вероятно, что позже этот обеспокоенный гражданин даст описание Джейкоба полиции, но это не проблема. Рот обо всём позаботится. Точно вторя его мыслям, звонит телефон. Джейкоб на мгновение залипает в экран, просто чтобы удостовериться, что звонит именно Рот, затем успокаивается и нажимает кнопку «Ответить». — Джейкоб, darling! — Парень распознаёт одобрение в голосе Рота даже по телефону. — Дело сделано? — Конечно. Склад охвачен пламенем, люди вокруг в панике, а я возвращаюсь домой, чтобы сменить одежду. Пожарная машина с завыванием проносится мимо него, сопровождаемая полицейскими, и Джейкоб показывает им вслед неприличный жест рукой, свободной от телефона. — Потрясающе, — хвалит его Рот своим особенным раскатистым голосом. Это голос настоящего актёра, который знает, как показывать эмоции, и Джейкоб отчётливо слышит гордость в его интонациях. Он работает на Рота уже три года, а чувство радости от того, что он угодил своему хозяину, до сих пор кажется в новинку. — Возвращайся домой. Под домом подразумеваются апартаменты неподалеку от Альгамбры, которые занимает Рот, а не та комнатушка, похожая на коробку из-под обуви, которая арендуется на имя Джейкоба. Вернуться домой — значит провести ещё несколько часов — а может быть, даже целую ночь — вместе с Ротом. Сердце Джейкоба пропускает удар, и он пытается замаскировать это ухмылкой, которая всё никак не желает исказить его уста. — Разве у тебя сегодня не премьера? — с явной надеждой на отрицательный ответ спрашивает парень. — Она только в семь. Джейкоб отнимает телефон от уха, чтобы проверить время — несколько минут шестого. Времени мало, до ужаса мало. — Поторопись, darling, — это последнее, что произносит Рот, смеясь, а затем отключается. Чёрт. Это уже похоже на вызов, и Джейкоб переключается на бег. Для того, чтобы провести время с Максвеллом Ротом, двух часов недостаточно, крайне недостаточно. Но театр всегда будет первой и главной любовью мужчины, чем-то, что Джейкоб ему заменить неспособен, и, говоря откровенно, быть на втором месте — это не так уж и плохо. Так что, может быть, Рот и не всегда находится рядом и заботится только о нём. Это нормально. Джейкоб может пересчитать на пальцах одной руки тех людей, которые когда-либо были рядом, и кому он небезразличен. Кроме того, юноша понимает, что он полезен. Он знает, что Рот ему доверяет. Максвелл Рот — нечто гораздо большее, чем простой актёр и по совместительству владелец театра, и Джейкоб гордится тем, что он один из немногих, кого Рот посвящает и в другие свои дела. Наркотики, контрабанда оружия, преступные группировки — Джейкоб не знает всего, но он уверен, что остальное тоже чертовски незаконно. Склад, который он только что поджёг, принадлежит (точнее, принадлежал) одному из противников Рота. Наверняка, наркодилеру. Пламя пожара было бы гораздо сильнее и сопровождалось бы мощными взрывами, будь там какое-то серьёзное оружие. Рот не особо распространялся на этот счёт, а Джейкоб не задавал вопросов. Именно такие вещи Максвелл поручает своему подопечному чаще всего. Поджоги. Угрозы, расправы, поножовщина. Не такая уж плохая жизнь, и всё это — ради Рота. Джейкоб сбавляет темп, когда добирается до дома Максвелла, и поднимается на лифте. Он приводит в порядок непослушную одежду и пытается взять участившееся дыхание под контроль. Ему это удаётся, хоть и с трудом, а вот лицо — всё ещё раскрасневшееся из-за длительной пробежки. И уже поздно что-либо делать с этим. Когда он наконец открывает дверь, ведущую в апартаменты Рота, тот уже ожидает его там. И — Джейкоб неожиданно для себя радуется тому факту, что его лицо всё красное, а потому не видно внезапно выступившего на щеках предательского румянца — лежит на постели, абсолютно голый. Его хищная улыбка и взгляд, спускающийся от возбуждённого лица Джейкоба прямо к его паху, наглядно демонстрируют, к чему всё идёт. — Ко мне, любовь моя, — зовёт мужчина, и Джейкобу остаётся только подчиниться. Он чувствует на себе пронизывающий взгляд Максвелла, в то время как впопыхах сбрасывает с себя куртку и рубашку, но никто из них не произносит ни слова, пока парень не скидывает обувь и избавляется от штанов. — От тебя несёт просто адски, — заявляет Рот с лающим смешком. — Гарью и серой. — Гарью, по крайней мере, точно, — усмехается Джейкоб, присоединяясь к мужчине в постели. Рот протягивает руку, чтобы погладить любовника по волосам, против их роста, словно он играет с собакой, и Джейкоб вяло улыбается потолку. Здесь, на мягких простынях из натурального хлопка так лёгко расслабиться, и отнюдь не из-за секса, который вскоре последует. Если бы это было всё, чего он хотел, то девушек для этих целей вокруг вдоволь. Рот гораздо старше Джейкоба, более опытен, но кроме того… Ну, у него никогда не было столько же сексуальной энергии, сколько у Джейкоба. Нет. Секс хорош, он замечателен, но дело совсем в другом. Дело заключается в том, что Максвелл Рот — идол Джейкоба. Парень делит свою жизнь на две части: жизнь до Рота и жизнь после. До встречи с Максвеллом он был никем иным, как обычным мелким мошенником, никчёмным найдёнышем без прошлого и будущего. Но Рот научил его чему-то большему. Власти и силе, которые проистекают из разрушения судеб и опустошения кошельков. Знанию того, что одним ударом кастета или ножа такой человек, как он, может изменить и даже оборвать чужую жизнь. Джейкоб был никем и ничем слишком долго. И он не собирается возвращаться к этому дерьму. — Твой разум опять где-то блуждает, Джейкоб, darling, — возвращает его в действительность Рот, а его рука плавно скользит всё ниже по обнажённому телу юноши. — Сегодня вечером у меня не так много времени, так что давай приступим, shall we? — Да, — сладостно выдыхает Джейкоб, и некоторое время все его мысли только о физическом контакте со своим божеством. О прикосновениях и о том, как прикасаются к нему, о возбуждении из-за того, что он в очередной раз полностью открыт для Рота. Для человека, который перевернул всю его жизнь и показал, что означает быть живым и сильным. Быть тем, кто что-то значит. Максвелл Рот — первый человек, который по-настоящему заботится о Джейкобе. В этом и есть суть секса, потому что до тех пор, пока они занимаются этим, Джейкоб знает, что Роту есть до него дело. Та его часть, которая всегда боится, что он наскучит Роту и тот уйдёт, пока спокойна. Ненадолго. Неожиданно Рот начинает вытворять своим языком что-то невообразимое, что зажигает тысячи фейерверков внутри Джейкоба, так что тот прикусывает губу, с трудом подавляя стоны наслаждения. Ладно. Пожалуй, стоит признать, что секс действительно необычайно хорош. Максвелл кончает задолго до того, как пыл Джейкоба как следует удовлетворяется. Мужчина скатывается с него, сияя неподдельной улыбкой (а это редкое зрелище на его лице). — И это всё? — разочарованно вздыхает Джейкоб. — Дела сами себя не сделают, — парирует Рот совершенно счастливым голосом, слегка задыхаясь. — Верно, — парень шлёпается обратно в тот беспорядок, в который они превратили постель Рота. — Твой театр. Твоя премьера. Мужчина мешкает, натягивая штаны. — Почему бы тебе не пойти вместе со мной? — Пойти с тобой? — удивлённо переспрашивает Джейкоб. Он частенько торчит в Альгамбре, но только не в такие важные ночи, как эта. — Так точно, — Рот неопределённо машет рукой в сторону беспорядка, царящего в комнате, и разбросанной по полу одежды. Всё то время, что Джейкоб знаком с ним, он ни разу не видел эту комнату как следует прибранной. Не то чтобы он сам более аккуратен. — Надень что-нибудь поприличнее. Я намерен вывести тебя в свет. Джейкоб тут же вскакивает с кровати. Рот никогда прежде не предлагал ему показаться на люди вместе с ним в его драгоценном театре. Это высочайшее расположение из тех, что Рот ему когда-либо оказывал. Что бы там ни было на том складе, который Джейкоб поджёг сегодня, оно должно быть необычайно важным. Он отлично поработал. Улыбка играет на лице юноши, пока он одевается, и когда Рот говорит ему, что он всё сделал неправильно, и приказывает переодеться. Улыбка продолжает озарять его лицо, когда Масквелл сам наконец одевает его, словно куклу. И она сияет как никогда, в то время как они вместе идут по улице по направлению к театру. Снаружи толпится огромное количество женщин и мужчин, надевших свои лучшие платья и костюмы. Они слоняются вокруг здания или неторопливо беседуют в ожидания открытия дверей «Альгамбры». Эти люди гораздо лучше (или, по крайней мере, богаче) того класса, с которым Джейкоб привык иметь дело, а потому он не отходит от Рота ни на шаг, скрываясь за его спиной. — И что мне тут делать? — смущённо спрашивает парень. — Постой здесь, смешайся с толпой, мой мальчик, — шепчет Рот. Он больше не смотрит на Джейкоба, его хмурый взгляд устремлён на толпу. — Мне нужно позаботиться ещё о нескольких вещах перед тем, как начнётся представление. Он суёт в руку Джейкоба билет и исчезает прежде, чем юноша успевает сказать хоть слово. Оставшись один, он вдруг чувствует отторжение и отвращение к этому месту. Джейкоб до сих пор пахнет дымом, а ещё — сексом, и одет он в костюм с чужого плеча. Ближайшие к нему разодетые в пух и прах дамы и господа кидают в его сторону неодобрительные, насмешливые взгляды, а Джейкоб терпеть не может, когда на него смотрят сверху вниз. Посылая снобам нахальную улыбку, он прокладывает свой путь прямо к бару в конце зала и заказывает выпить. У стойки сидит только один человек, выглядящий довольно усталым. Судя по его виду, он из Индии или откуда-то ещё с Востока. Поймав взгляд Джейкоба, незнакомец улыбается. — Вы не похожи на человека, который рад, что оказался здесь, — замечает он приятным голосом. — Несколько минут назад я был очень даже рад, — невесело произносит Джейкоб. «А потом Рот оставил меня одного», — мысленно заканчивает он. — Меня сюда девушка притащила, её идея, — продолжает разговор индиец. — Я хотел этой ночью побыть дома, но… — он вздыхает. — Это для благого дела, полагаю. Джейкоб не сомневается, что его благие намерения включают в себя пункт «хорошенько потрахаться». — Думаю, вам повезло, — кратко заключает он. — Меня зовут Генри, — представляется мужчина, протягивая ему руку. — Генри Грин. — Джейкоб, — парень неохотно пожимает руку в ответ. — Просто «Джейкоб»? — спрашивает Генри, удивлённо поднимая брови. Юноша вздыхает. — Мои родители решили, что я не стою того, чтобы со мной заморачиваться после моего рождения, — поясняет Джейкоб наигранно равнодушно, как будто этот факт больше не имеет для него никакого значения. — Оставили меня во дворе церкви, так что те, кто меня нашёл, решили дать мне фамилию «Чёрч». — Хмм, — чуть наклонив голову, Генри сосредоточенно изучает собеседника взлядом. — Мне кажется, эта фамилия вам не подходит. — Уверен, что нет, — усмехается Джейкоб. — Тогда был первый и последний раз, когда я побывал в церкви. И с тех пор я всю жизнь бегу в противоположном от неё направлении. — Имена — странная штука, — соглашается Генри. — Я вот не использую имя, данное мне при рождении. Джейкоб фыркает — ему следовало бы догадаться. Генри Грин — это, пожалуй самое невзрачное и невыразительное имя, которое он когда-либо слышал. Это как встретить человека, которого зовут Джон Смит. — Почему не используете? — спрашивает парень. На самом деле, ему решительно наплевать, но хочется продолжать сидеть в баре, попивая свой напиток, и нет никакого резона быть невежливым по отношению к сидящему рядом джентльмену, а потому следует поддержать разговор. — Ну, это… сложно объяснить, — уклоняется от ответа Генри. — Жизнь вообще сложная штука, — задумчиво изрекает Джейкоб, обращаясь скорее к своему полупустому стакану. — Так вот ты где! Оба молодых человека оборачиваются на внезапный женский возглас. Генри тут же вскакивает, весь сияя. — А вот и моя девушка, — говорит он Джейкобу. — Иви Фрай. Джейкоб пожимает плечами и наблюдает, как Грин посылает Иви извиняющийся взгляд, пока она присаживается рядом с ним. — Я Джейкоб, — представляется парень, когда Фрай удостаивает его взглядом. — С нетерпением ожидаете шоу? — спрашивает она. — Я знаю владельца театра. Я здесь из-за него. — Максвелл Рот? — настораживается Иви. — Вы знаете Максвелла Рота? — Довольно близко, — лениво ухмыляясь, отвечает Джейкоб. Иви бросает на него такой взгляд, что он мог бы прийти к выводу, будто она испытывает к нему отвращение. Но выражение её лица ясно даёт понять, что это презрение относится к Роту. — Вы его недолюбливаете? — резко спрашивает Джейкоб. — Да, я не выношу любого, кто думает, словно может играть жизнями других людей так, как этот человек, — гневно отвечает Иви. — Он вовлекает детей в свои преступления, снабжает бандитов оружием… — Вы его не знаете, — останавливает поток обвинений Джейкоб. — Так же, как и вы, если думаете, что он хороший человек. — Идите к чёрту, — срывается подопечный Рота. — Он хороший человек. Девушка поворачивается к нему, и в её лице проступают острые углы и сердитые линии, а ещё что-то неясно… знакомое. Джейкоб почти уверен, что где-то встречал Иви Фрай раньше. Он качает головой и допивает остатки алкоголя из своего бокала. Нет никакого смысла торчать здесь в настолько несимпатичной компании. — Наслаждайтесь представлением, — роняет он напоследок с низким насмешливым поклоном, а затем поворачивается и удаляется прочь. Двери театра наконец открываются, и Джейкоб проходит к своему месту в личной ложе Рота. Она всё ещё пуста, так что юноша хмуро сутулится на сиденье, скрестив руки на груди. Это должна была быть такая прекрасная ночь. Рот должен был вывести его в свет, где они предстали бы в качестве пары, но вместо этого мужчина просто пропал, как только они оказались на месте, оставив Джейкоба прихотям какой-то самодовольной бабы. С этим странно знакомым лицом. Гаснет свет, и парень бросает взгляд на экран своего телефона — он совсем потерял счёт времени, зависая здесь, а представление уже должно начаться. Где же Рот? Это совсем на него не похоже: пропускать начало одного из своих шоу, особенно в ночь премьеры. Джейкоб поднимается, беспокойство в его груди растёт, и он покидает ложу. Он просто поднимется по лестнице и посмотрит, в своём ли кабинете Рот. Вдруг, он тоже потерял счёт времени. Это вполне возможно. Если, конечно, с ним всё в порядке. Сегодняшняя ночь, пожалуй, дерьмовее, чем ожидал Джейкоб, однако он понятия не имеет, что он будет делать, если с Максвеллом что-то случится. Он перепрыгивает через две ступеньки разом, стремглав проносится по длинному коридору и врывается в кабинет Рота. Замирает. Хозяина комнаты в ней нет, но она не пуста. В первую секунду Джейкоб не может даже осознать, что именно видит. Он делает шаг вперёд, удивлённо пялясь во все глаза на происходящее. Девушка, которую он встретил внизу, Иви Фрай, склонившись над письменным столом Рота, копается в его бумагах. Джейкоб никогда их прежде не просматривал, но у него есть мысли по поводу того, что в них может быть. Детали, цифры, коды, планы и все те вещи, которые слишком конфиденциальны или нелегальны для того, чтобы рискнуть хранить их на компьютере, который могут взломать. — Убирайся отсюда! — разъярённо кричит юноша. — Убирайся вон! — Джейкоб, — взывает к нему Иви. Она отступает на полшага назад, но всё ещё находится на достаточном расстоянии для того, чтобы дотянуться до бумаг, она по-прежнему слишком близко. — Послушай, я знаю, что ты как-то связан с Ротом. Но подумай о том, какие ужасные вещи он делал, скольким людям причинил боль… — Лучше подумай о том, что я с тобой сделаю, — угрожающе надвигается Джейкоб, шагая вперёд, но Иви не отступает. Она будто совсем не боится его. — Ты понятия не имеешь, кто он для меня, а если будешь угрожать ему, я причиню боль тебе. Она смотрит на него. Затем на бумаги Рота. Хмурится. — Чёрта с два. Одним изящным движением она хватает документы со стола и поворачивается на цыпочках к окну позади неё. Оно огромное, больше высоты её роста, и когда оно распахивается, Иви выпрыгивает из проёма. Джейкоб осознаёт, что она собирается прыгнуть, за полсекунды до того, как она действительно это делает. Он окрикивает её и порывается, чтобы схватить её, но уже слишком поздно, она улизнула. Парень свешивается из окна, вглядываясь в затемнённые улицы внизу, напрягая глаза в попытках уловить любой знак, указывающий на то, что девка каким-либо образом выжила. Она ведь не могла выжить, нет? Никто не смог бы пережить такого падения, он способен привести в пример, по крайней мере, четыре подобных случая. Но есть что-то в этой Иви Фрай, из-за чего Джейкоб не полагается на свои привычные убеждения. Он даже не верит, что эта сучка может умереть, как нормальный человек. — Джейкоб? Парень медленно поворачивается, сердце уходит в пятки. В дверях стоит Рот. — Что произошло? — осведомляется он ледяным тоном, не прибавляя «dear» или «darling» и никаких других игривых ласковых, как для домашнего питомца, прозвищ, к которым Джейкоб так привык за последние несколько лет. В этом колючем голосе сквозит лишь разочарование, настолько сильное, что он почти физически ощущает его давление. Джейкоб делает глубокий вдох. — Здесь была девушка, — начинает он. — Она рылась в твоих бумагах. Я пытался остановить её, но она схватила их и выпрыгнула… — он замолкает, делая очередной глоток воздуха. — Прости, я подвёл тебя. — Подвёл — это не то слово, — соглашается Рот. Джейкоб вздрагивает, как будто его ударили. — Найди её. Если она погибла при падении, найди её труп. Меня не волнует, как ты это сделаешь, но отыщи эту стерву и принеси обратно мои бумаги. — Я сделаю это, — обещает Джейкоб. — Клянусь, я найду её. Рот кивает. Не в знак одобрения, а просто в подтверждение. — Не возвращайся домой, пока не выполнишь этот приказ. — Я всё исправлю, — голос парня дрожит. — Я найду её. — Отлично. Рот оборачивается к выходу. Помедлив, он снова оглядывается на Джейкоба. — И когда ты отыщешь её, убедись, что она заплатит за то, что посмела сделать. — Я убью её, — клянётся юноша. — Где бы она ни была, я выслежу её и убью.