Похмелье

В честь третьей Квартальной бойни, дабы напомнить повстанцам, что даже самые сильные среди них не преодолеют мощь Капитолия, в этот раз Жатва проводится среди уже существующих победителей. Пит словно зависает во времени, буквально на пару секунд, не в состоянии понять, что это значит. Да что там: кажется, сие непонимание пронзает собой все и всех вокруг, а потом просто берет и как… БАХ. Да, именно так. Словно удар гонга, провозглашающий начало игры. Словно череда взрывов, оставляющих после себя одно разрушение. Только сейчас он замечает, что отчаянно ловит ртом воздух. Что они вернутся на арену, и в этот раз кому-то из них воздух совершенно точно больше не понадобится. Надо что-то делать. Деть куда-то и себя, и это смятение. Нет времени на слабости. НетНетНет. Кажется, на улице какая-то суета. Ну конечно. Миссис Эвердин и Примроуз стоят возле своего жилища и растерянно смотрят на тропинку, уводящую из Деревни победителей в противоположную от города сторону. Ясное дело, куда она первым делом побежит. Но по сути бежать больше некуда: очень скоро Китнисс поймет, что забор все еще под напряжением. Может, и хорошо, что закрыта дорога в лес. Мало ли, какие напасти могут с ней там случиться в таком состоянии. Скоро вернется, утешает он себя, и ее родные это, видимо, тоже понимают. Мать Китнисс заводит ее младшую сестру в дом, пусть та и не горит особым желанием сидеть без дела и ждать. Верно. Надо, надо что-то делать. Улица пустеет, и он тут же выходит навстречу холодному вечернему воздуху. Весна только-только начала ковылять в их дистрикт на негнущихся ногах. Хеймитч, разумеется, достал все имеющиеся у него запасы в честь такого случая. Жалкое зрелище. В чем-то противоречивое. Пит вполне способен его понять, но сам таким становиться не собирается. Ему еще осталось, ради чего бороться. Одна-единственная вещь и осталась. — Мы должны вытащить с арены Китнисс. Ментор хмыкает. Тоже мне, удивил. — Какой же ты предсказуемый. Хоть ради забавы попросил бы о чем-нибудь другом. — О чем, например? — Волей-неволей получается как-то враждебно. Ну и пусть. Подколки, по большей части терпимые, в этой ситуации не особо уместны. — Ну не знаю. «Прошу, не умирай ради нас, Хеймитч!», например. — Ты прекрасно знаешь, что не умрешь. — Ментор театрально приподнимает брови в немом вопросе. — Если вытянут твое имя, я вызовусь добровольцем. Если вытянут мое… с какой стати тебе вообще занимать мое место. Мы с Китнисс — там, ты — здесь. Как и в прошлый раз. И как и в прошлый раз мы с тобой делаем все возможное, чтобы она выжила. Хеймитч не спускает с него глаз. Изучает долго, пристально. Взъерошенного, красного от злости и холода. Знал бы мальчишка, как обстоят дела, как непросто это все… — Понял тебя. Вот так вот легко, без препирательств «забавы ради». Понимает, наверное: лучше согласиться, а то в покое он его не оставит. Для начала, думается Питу, хватит. Пускай дальше напивается. Времени, чтобы окончательно, гарантированно его убедить, еще предостаточно. Достаточно ли будет этого времени, чтобы прожить его сполна? На улице Пит снова застает Эвердинов. — Вернулась? — спрашивает он. — Кажется, да. Мы слышали, как что-то разбилось. Как будто стекло. Еще чего не хватало. Они обходят все дома, выкрикивают ее имя в темноту наступившей ночи, но тщетно. Если она сама этого не захочет, ее практически невозможно будет найти. — Иди домой, Пит, — после череды попыток разыскать Китнисс говорит ее мать. Хочется возразить. Не оставлять же все так, не оставлять же ее одну наедине со всем этим. На него смотрят две пары голубых обеспокоенных глаз. Вряд ли его собственные чем-то от них отличаются. Нет, ее не оставят одну. Просто привык так думать, на автомате, — потому что это он вечно остается и справляется со всем один. Возражений за этим не следует. Растерянно кивнув, Мелларк направляется к себе. Следующий час проходит как в тумане. Время от времени он все равно выглядывает в окно: проверить, не появилась ли его подруга по несчастью, наконец. Наверное, твердая решимость ее спасти, уверенность в этом должны были подарить ему облегчение. Но уверенность эта всегда была здесь. Она лишь малая часть того, что предстоит сделать, так что спокойно вздохнуть он наверняка сможет лишь в самом конце. Когда будет знать наверняка. В последний раз. Наконец, он видит ее. Выходящую от Хеймитча. Он уже было опасается, что ей могло у него понадобиться, как замечает в руке знакомую початую бутылку с алкоголем. То, с каким трудом ей дается подъем по лестнице. До безумия хочется спуститься вниз. Отчего-то кажется, что он не имеет на это права. К тому же, стоит признать, в глубине души он разочарован и злится, что она решила справиться со всем этим подобным образом. Нет, все же, у нее есть родные, которые поддержат лучше, чем он. А что он? Он-то для себя уже все решил. И чтобы было не так тяжело и больно, лучше тихо сидеть и наблюдать, стоя за занавеской, не поддаваясь различным соблазнам. Это его решение лишь подтверждается, когда дверь дома напротив открывается, на пороге вдруг возникает Гейл, и она тут же оказывается в его объятьях.

***

Утром он первым делом отправляется к однорукой Риппер. Условия, при которых живут соседи, невольно заставили сблизиться с суровыми обитателями Котла, цепляющимися за возможность прокормиться любыми возможными способами. Вот явное тому подтверждение: рынок закрыли, служители правопорядка все беснуются, а этой женщине хоть бы что. Ну самогон и самогон. Благо, покупатели в их дистрикте всегда найдутся: многим легче погрузиться в сладкое небытие, нежели строить планы на не внушающий доверия будущий день. Риппер уже было думает, пацан пришел за пойлом не только для своего хмурого ментора, но и для себя. Все слышали правила новой треклятой Бойни. Жалко ей его. Весь такой светленький, чистенький на фоне этой шлаковской серости, застлавшей все вокруг. — Как обычно, или оптом брать будешь? — усмехается женщина, напуская на себя невозмутимый вид. — Я не за этим пришел. Несколько минут праведного гнева, но Риппер только рада: и алкоголя не взял, и деньги сунул. Правда, грозился позвать миротворцев, если она его ослушается. Вот же глупенький.

***

— Готово, — торжественно заявляет Пит. Парочка, сидящая перед ним на обшарпанном диване, усердно пытается сообразить, что происходит. Коробка с пустыми бутылками с грохотом оказывается на полу. Закатное солнце освещает их распухшие, не особо умные лица, пока они дружно потягивают какой-то волшебный настой. Вот как, значит, сближают совместные попойки. — Что готово? — наконец спрашивает Китнисс, потому что состояние ее ментора еще более скверное. Впрочем, он тут же приходит в себя, стоит Питу преспокойно пояснить: — Я вылил все ваше пойло в канаву. Вот так вот просто. Прошарил тайники — ему было известно обо всех. Собралось с дюжину бутылок, но без должного контроля их сосед-пьяница прикончил бы все чуть больше, чем за неделю, как какой-нибудь ребенок, от которого не смогли спрятать конфеты. В итоге спиртное полилось вместе с потоками боли и обиды, накопившимися еще со вчера. Эбернети тут же вскакивает, желая убедиться в этих страшных словах. — Ты… что сделал? — Понятное дело, Хеймитч в ярости, но на этой фразе он чуть было не вопит от отчаянья. — Остальное разбил, — решает не затруднять себя подробными объяснениями Пит. Да и чего тут объяснять… С каждой новой опустошенной бутылкой его будто бы охватывало все большее раздражение. Жидкость нехотя лилась сквозь узкое горлышко, ну он и не выдержал. Со звоном разбиваясь, бутылки будто бы проклинали его за подобное обращение. Китнисс, кажется, не испытывает печали, стравнимой с менторовской, что немного утешает, однако ей хватает наглости тешить Хеймитча надеждами, что Пит купит ему еще. Мелларк щурится, стараясь придать себе еще более грозный вид, и цедит: — Нет, не купит. — И рассказывает и про Риппер, и про донос властям. Это, наконец, в полной мере привлекает их внимание. Хеймитч начинает размахивать ножом, но прикончить источник столь кощунственного обращения получается так себе. Китнисс же чуть ли не зеленеет от злости. — Тебя это вообще не касается! Не имеет больше веса, значит, их уговор не скрывать ничего друг от друга. Каждый затеял что-то, о чем другому знать необязательно. Пит лишь надеется, что Хеймитч на его стороне. Что он усыпил ее бдительность, потому что его намерения вряд ли придутся ей по душе. А эта ее ярость сейчас — просто цветочки. — Как ни крути, двоим из нас придется вернуться на арену, а третьему — сделаться ментором. Пьяниц в команде не потерплю, особенно если это будешь ты, Китнисс. Просто цветочки. — Что?! — Девушка возмущается, брызжа слюной, и пытается оправдаться — выглядит, конечно, жалко и неубедительно. — Я вчера впервые выпила! — И взгляни, на кого похожа. Она все стоит и прожигает его взглядом, но в ее глазах мелькает еще что-то. Легкое разочарование. Как если бы она ожидала от него совсем другого. Пит тут же отбрасывает эту мысль. Нет, никаких больше утешений. Они будут тренироваться, станут профи. Все, лишь бы повысить шансы на успех в ее спасении. И неважно, как она станет к нему из-за этого относиться. Сам он теперь — не более, чем их строгий, бесчувственный тренер. Перепалка длится еще немного. Эвердин все упирается, обещая достать хозяину дома выпить — больше, наверное, назло, чем из жалости. Приходится запугивать карцером и ее тоже. — Чего ты добиваешься? — спрашивает Хеймитч. Он хорошо — или все же не очень — помнит, как категоричен вчера был мальчишка, но чтобы выдать такое... И Пит все так же спокойно, но твердо ставит их перед фактом усердной подготовки к Играм. Нравится им это или нет. Спорить с ними у него уже нет сил. Не сказав ни слова больше, он оставляет их переваривать услышанное. Насколько они способны в таком состоянии. Питу думается, что ментор забронировал бы ему место в аду, если бы мог. Но он и так отправляется в ад. Хоть бы перед этим подарили ему ленточку с торжественной надписью «Борец за трезвость», неблагодарные. Уже почти оказавшись на пороге, он слышит ее презрительное: «Терпеть не могу самоуверенных типов». И тут же захлопывает дверь. Может, он и самоуверен. Слишком даже. Только вот, может, и гнев власть имущих можно понять. За все приходится платить. А сколько ни пей — потом всегда будет похмелье.