Часть 1
6 августа 2016 г. в 21:53
Глава 1
После побега с «Наутилуса» я и мои друзья нашли приют в северной Норвегии, у рыбаков с Лофотенских островов. Полтора месяца мы ждали пароход, который отвез бы нас к Северному мысу, откуда начиналось регулярное транспортное сообщение с материком. Только в начале августа 1869 года мы с Конселем и Недом Лендом снова ступили на палубу корабля, а еще через две недели оказались в Осло.
Нед Ленд почти сразу покинул нас и отправился на родину, в Канаду, мы же с Конселем задержались в столице Норвегии еще на пару недель. Французский консул принял нас очень любезно и снабдил всем необходимым, но с отправкой во Францию тянул – и потом я понял, почему. Очевидно, он не поверил нашей истории и пытался навести о нас справки через Министерство иностранных дел. Только в конце сентября мы смогли вернуться в Париж – и на следующий же день были вызваны во Дворец правосудия для утомительного многочасового допроса. Мне и Конселю пришлось подробнейшим образом рассказать о нашем десятимесячном путешествии под водой, а потом отвечать на множество вопросов.
Какой национальности были капитан Немо и его команда? Какова численность экипажа «Наутилуса»? Что за судно потопили второго июня? Как устроены электрические батареи, приводящие в движение подводный корабль? На некоторые вопросы я не знал ответа, а на другие не хотел отвечать и потому изложил все несколько иначе, чем оно было в действительности. Я рассказал, что нас держали на положении пленников, хотя и не притесняли, что мы не имели возможности общаться ни с кем, кроме капитана, и что большая часть из того, что происходило на подводном судне, осталась для нас тайной. Я не назвал никаких точных цифр и уклонился от рисования схемы «Наутилуса», описав только строение зоны, в которой часто бывал, а именно столовой, библиотеки, салона, собственной каюты и каюты капитана. Никаких координат я «не помнил», многие даты тоже «забыл».
Консель во всем следовал моему примеру – то есть выглядел на допросе бестолковым, туповатым и крайне недалеким.
Я надеялся, что с окончанием этого утомительного дознания закончатся и наши злоключения. Как же я ошибался!
На четвертый день после возвращения в Париж я вышел из Музея естественной истории, где не был уже полтора года, и сделал всего несколько десятков шагов по мостовой, как ко мне приблизились двое высоких мужчин с военной выправкой.
– Профессор Аронакс? – с легким английским акцентом спросил один из них.
– Да, к вашим услугам. А что вам угодно?
– Вы поедете с нами.
Рядом остановилась карета, и меня довольно бесцеремонно затолкали внутрь. В то же мгновение свистнул кнут, карета тронулась и покатилась по булыжной мостовой. Все произошло настолько быстро, что я буквально не успел опомниться.
– Что все это значит? – холодно спросил я и попытался встать.
– Спокойно, господин профессор, – ответил один из похитителей, хватая меня за локоть и силой усаживая обратно. – Полковник вам все объяснит.
Второй молча стиснул мне другую руку и больше не выпускал. Я почувствовал себя беспомощным. Слаженность действий похитителей и ловкость, с которой возница подъехал к нам ровно в нужный момент, обличала опытных головорезов. Я счел за благоразумие покориться им – по крайней мере, до встречи с таинственным «полковником».
Мы сидели на лавке лицом против движения – я посередине, мои надзиратели по бокам. Окна закрывали плотные шторы. Карета петляла, и скоро я потерял представление, где мы проезжаем и куда направляемся.
Мы ехали около получаса или чуть больше, причем последние десять минут – не по брусчатке, а по мягкой грунтовой дороге. Даже сквозь шторы я ощутил запах свежести и примятой травы и понял, что мы покинули Париж. Карета несколько раз повернула, раздался лязг отпираемых ворот – и еще через пару минут экипаж остановился.
– Следуйте за мной, профессор Аронакс, – сказал один из похитителей, распахивая дверцу.
Я успел только мельком бросить взгляд на старинный загородный дом, окруженный высокими деревьями, как мы вошли внутрь. Миновав полутемный холл, мы поднялись на второй этаж и почти сразу оказались в небольшой комнате, обставленной как библиотека: книжные шкафы вдоль обеих стен, громоздкий письменный стол, заваленный газетами. За столом спиной к окну сидел немолодой, но подтянутый мужчина, который немедленно поднялся при нашем появлении.
– Профессор Аронакс? – вежливо спросил он. – Прошу меня извинить за бесцеремонное похищение, я полковник Спенсер. Прошу вас, садитесь.
Он указал мне на стул.
Я сел, больше заинтригованный, чем напуганный.
Полковник Спенсер кивнул одному из моих сопровождающих, и тот вышел из комнаты, затворив за собою дверь. Второй встал у порога как часовой.
– Профессор Аронакс, не скрою, мне нужна ваша помощь, – произнес полковник Спенсер. – Я хорошо знаю вас и питаю к вам самое глубокое уважение. Мои племянники зачитываются вашей книгой о тайнах морских глубин. Вы умный человек, и я буду с вами предельно откровенен. Как вы, наверно, уже поняли, речь пойдет о подводном судне, которым управляет тот, кто поставил себя выше правосудия и человечности, человек, сеющий горе и смерть. Я говорю о «Наутилусе» и его командире, капитане Немо. Мы должны его остановить.
Я глубоко вздохнул, ощутив что-то вроде тоскливого разочарования. Разумеется, британскому правительству «Наутилус» оказался не менее интересен, чем французскому.
– Боюсь, что не смогу оправдать ваших надежд, полковник Спенсер, – ответил я, а потом повторил то, что уже говорил на допросе в министерстве: – Меня держали на «Наутилусе» пленником, и я мало что видел. Капитан Немо вел себя достаточно любезно и не притеснял нас, но никогда ничего не рассказывал – ни о себе, ни о своей команде, ни о своем корабле.
Спенсер пристально посмотрел на меня прозрачными серыми глазами, и я увидел в них лед. Лед и пепел.
– Никогда ничего не рассказывал? – негромко повторил полковник. – А вот господин Ленд утверждает иное. Вы читаете по-английски?
Он пододвинул ко мне газету – «Нью-Йорк таймс» месячной давности, раскрытую на большом интервью с Недом Лендом, занимающем целый разворот. Я начал читать – и почувствовал, как в мое сердце вползает смертный холод. Мало того, что Нед опытным глазом моряка правильно оценил все размеры «Наутилуса» и привел его план, он просчитал ходовые характеристики, перечислил измерительные приборы, находившиеся в салоне, и главное – выставил меня чуть ли не лучшим другом капитана Немо, оказывавшего мне особую доверенность и уважение.
– В конце мая в плавание ушел военный фрегат «Бристоль», которым командовал брат моей жены Эдвард Мунро, – продолжил между тем полковник Спенсер. – Он шел в северную Атлантику к Фарерским островам. Вы знаете, что с ним случилось, господин профессор! Четверо моих племянников остались сиротами!
Я не мог поднять на него глаз. Снова, будто наяву, я видел, как по верхней палубе гибнущего фрегата метались толпы черных призраков – карабкающихся на ванты, цепляющихся за мачты, барахтающихся в воде. Я снова почувствовал ужас, тоску и бессилие того страшного дня, и мое намерение хранить секреты капитана Немо серьезно пошатнулось.
– Командир «Наутилуса» – беспощадный убийца, угроза всему цивилизованному миру, – в холодной ярости продолжал полковник Спенсер. – Если вы не хотите стать соучастником его злодеяний, помогите мне его остановить.
– Спрашивайте, – не отрывая взгляда от газеты, нехотя проговорил я. – Я расскажу все, что знаю.
Вопреки ожиданию, Спенсер не начал расспрашивать о техническом оснащении «Наутилуса», видно, сведения, предоставленные Недом Лендом, полностью его удовлетворили. Гораздо больше он интересовался личностью капитана Немо.
Как тот выглядел? На каких языках говорил? Какие книги были у него в библиотеке? Какие портреты висели в спальне? Хорошо ли он играл на органе, и что именно он играл? На каком языке говорил со своей командой? Могу ли я вспомнить хотя бы несколько слов? И когда я повторил обычную фразу помощника капитана «Nautron respoc lorni virch», часовой, стоявший у двери (я успел про него забыть!), вдруг воскликнул по-английски дрожащим голосом:
– Господи милосердный, это же Даккар!
– Смит! – рявкнул Спенсер.
Я боялся вздохнуть.
Смерив своего подчиненного испепеляющим взглядом, полковник посмотрел на меня – и я понял, что он решает мою судьбу.
– Вы останетесь здесь до утра, потом вас отпустят, – вымолвил Спенсер через несколько очень долгих секунд. – Смит, отведи профессора Аронакса в южную гостевую спальню.
Он поднялся из-за стола и коротко кивнул мне в знак того, что разговор окончен. Мы со Смитом вышли из библиотеки и прошли по коридору почти до конца крыла, а потом он отпер одну из дверей, пропустив меня в комнату, обставленную, как номер в недорогой гостинице. В замке провернулся ключ – и я наконец остался один.
Первым делом я бросился к окну – но окно оказалось забрано тяжелой кованой решеткой. Высокие деревья полностью закрывали обзор, не оставляя взгляду ничего, кроме моря зеленых и желтых листьев. Я подергал решетку, однако та сидела как влитая. Бежать нечего было и думать.
Помню, тот вечер и ночь показались мне невыносимо долгими. Сначала я был слишком взволнован, чтобы сесть или лечь в кровать – имя, нечаянно оброненное моим похитителем, занозой впилось мне в мозг. Даккар! Я точно где-то видел или слышал его, но от волнения не мог вспомнить, когда и где. Потом решил, что благоразумнее будет попробовать заснуть – неизвестно, что принесет завтрашний день. Когда начало смеркаться, пришел Смит и принес свечу, кувшин с водой, полотенце и незатейливый ужин. Тюремщик избегал моего взгляда и не произнес ни слова.
Меня возмущали методы полковника Спенсера, но я не мог не признать, что со мной он обошелся довольно мягко. Во всяком случае, свое обещание он исполнил. На следующее утро меня посадили в ту же карету с зашторенными окнами и отвезли обратно в Париж.
***
На пороге квартиры меня встретил встрепанный и непривычно взволнованный Консель, чью скулу украшал багровый кровоподтек.
– Господин профессор! Слава богу!
– Консель! – изумленно вскричал я. – Что с тобой? Что случилось?
– Эти разбойники ничем не навредили господину профессору? – он тревожно обшарил меня взглядом.
– Нет. Но о каких разбойниках ты говоришь?
– Они все забрали, все ваши записи! Я пытался их остановить, но куда там! Они в два счета связали меня, настоящие головорезы, если угодно будет господину профессору.
Мое сердце будто сжала ледяная рука. Я бросился в кабинет. Там царил полный разгром. Мой рабочий письменный стол, моя гордость, оказался полностью выпотрошен, все ящики выдвинуты, потайной – взломан. Бумаги, книги, черновики – все валялось на полу.
Я опустился на пол, перебирая тетради, альбомы, блокноты и записные книжки. Ничего не пропало, исчезли только мои дневниковые записи с «Наутилуса».
Консель, бедный малый, выглядел совершенно несчастным.
– Рассказывай, – велел я.
И он рассказал. Вчерашним вечером, примерно в то же время, когда я разговаривал с полковником Спенсером, к нам в дверь позвонили. Консель ждал меня из музея и открыл, ничего не опасаясь. В квартиру ворвались трое мужчин, двое из которых тут же набросились на Конселя, мигом скрутили и связали его.
– Они тебя били? – спросил я, осторожно коснувшись пальцами его скулы и чувствуя, как во мне начинает подниматься тяжелый гнев.
– С вашего позволения – нет, господин профессор! Это уж я сам, потом, когда пытался от веревок избавиться, – он показал мне запястья, на которых еще оставались розовые следы от пут. – Они искали ваши записи с «Наутилуса» и меня о них спрашивали.
Он несколько раз сморгнул.
– Я им ничего не сказал, но они сами их нашли, – добавил он упавшим голосом. – Не представляю, как эти бездельники догадались про ваш дневник!
Я вспомнил об интервью с Недом Лендом на развороте «Нью-Йорк таймс». Нед знал, что я веду на «Наутилусе» дневник – мне и в голову не приходило что-то от него скрывать.
– А теперь подумай хорошенько, Консель. Эти люди – они были французы? На каком языке они говорили между собой?
– Нет, не французы, – решительно ответил мой слуга. – Они все говорили с акцентом. И не немцы – немецкий язык я сразу узнаю. Я думаю, англичане. Американцы и австралийцы по-другому одеваются и по-другому себя ведут.
Значит, полковник Спенсер не слишком рассчитывал на свое красноречие и решил действовать наверняка.
Я смотрел на учиненный разгром и думал – впервые за последние сутки ко мне вернулись ясность мысли и способность к беспристрастному анализу.
– Консель, – сказал я несколько минут спустя. – Собирай вещи. Мы уезжаем.
– Как будет угодно господину профессору, – с готовностью откликнулся тот.
Он даже не спросил куда. Но, по правде говоря, я и сам этого пока не знал!
Я перебирал в памяти друзей, которые могли бы помочь нам укрыться, но чем дальше, тем меньше находил возможным просить у них помощи. Половина из них жила в Париже, кто-то был обременен многочисленным семейством, кто-то стеснен в средствах, а иной – слишком легкомыслен или болтлив. Наконец я вспомнил о старом друге своего отца – д`Обиньи. Когда-то тот служил путевым инженером и принимал деятельное участие в строительстве мостов и железных дорог в Индии и Индокитае, но уже лет семь как вернулся во Францию и поселился в городке Кассис в четырех лье от Марселя. Его жена умерла, дети выросли и разъехались – я понадеялся, что мы с Конселем не стесним его в большом опустевшем доме. Кроме того, я помнил его как человека чрезвычайно умного и решил, что он сможет дать нам дельный совет.
И едва я подумал о д`Обиньи, меня как молнией пробило. Я вспомнил, при каких обстоятельствах слышал имя Даккара! Двенадцать лет назад, когда в Индии полыхало восстание сипаев и имена вождей мятежников Нана Сахиба, Тантия Топи, Бахт Хана и Лакшми Бай были у всех на слуху, мой отец, уже прикованный к постели, мучительно тревожился за своего друга и его семью: мятежники убивали европейцев без различия пола и возраста. Кажется, д`Обиньи удалось выбраться через княжество Бандельканд: местный раджа – Даккар! – воюя против англичан, все-таки позволил гражданским эвакуироваться на запад, в области, сохранившие верность Ост-Индской компании. Но какое все это имело отношение к капитану Немо? Разве индийский раджа смог бы спроектировать и построить «Наутилус»? Эта мысль показалась мне совершенно нелепой.
Получается, я невольно навел Спенсера и его людей на ложный след. И возможно, скоро они это обнаружат.
Я подошел к окну и посмотрел вниз, на бульвар. Я был слишком взвинчен, каждый клошар казался мне соглядатаем. Как выбраться из дома, не привлекая внимания, как уйти от слежки, если полковник Спенсер по-прежнему интересуется моими перемещениями?
– Консель! – позвал я.
Тот выглянул из соседней комнаты.
– Что будет угодно господину профессору?
Он снова был услужлив, уравновешен и невозмутим.
– Мы едем в Марсель. Тебе надо купить два билета первого класса, но так, чтобы об этом никто не узнал. Возможно, за домом следят. Я сейчас отправлюсь во Дворец правосудия и с полчаса погуляю там. Думаю, это отвлечет соглядатаев, если они есть. Но на случай, если их вдруг несколько, ты выйдешь из дома через четверть часа после меня и зайдешь к моему портному Моту. Отдай ему пятнадцать франков и попроси выпустить тебя через черный ход. Потом ступай на вокзал Аустерлиц и купи билеты – на самый ближайший поезд до Марселя. Обратно вернешься той же дорогой. Все ли тебе понятно?
– Все сделаю в точности, господин профессор, не извольте беспокоиться.
Его глаза весело блеснули. Мне показалось, что он был рад оставить в дураках «головорезов», учинивших разгром в нашей квартире.
Не теряя времени, я вышел на бульвар, остановил пролетку и велел отвезти меня во Дворец правосудия. Признаюсь, меня снедала тревога. Ощущение чужого взгляда жгло затылок, так и подмывало обернуться и проверить, не следят ли за мной. К счастью, я удержался – люди полковника Спенсера были несравненно опытнее меня и, конечно, смогли бы остаться незамеченными, а вот я бы себя выдал.
До Дворца правосудия я добрался без приключений, да и обратно тоже. Еще через полчаса домой вернулся довольный Консель с двумя билетами. Кажется, наша авантюра имела все шансы на успех. Поезд на Марсель отходил в шесть часов вечера – мы как раз успевали закончить сборы, умыться и переменить платье.
Чтобы запутать следы, сначала я велел извозчику отвезти нас до большого торгового пассажа на бульваре Пор-Руайяль. Быстро пройдя весь пассаж насквозь, мы наняли одну из карет, во множестве поджидающих седоков с покупками, и велели гнать на вокзал Аустерлиц. Когда мы с Конселем вошли в вагон, до отправления поезда оставалось всего семь минут!
Я надеялся, что мы избавились от слежки. Как бы ни был хитер и опытен полковник Спенсер, всемогущим и всеведущим он все же не был.
Глава 2
Не буду подробно рассказывать о нашей поездке – она прошла без приключений. На следующий день мы прибыли в Марсель, тут же на вокзале наняли карету, которая доставила нас в Кассис, а там сняли номер в местной гостинице. Оставив в номере вещи и перекусив в ближайшем ресторанчике (кстати, подавали свежайший буйабес с чесночным соусом), мы с Конселем отправились разыскивать дом Франсуа д`Обиньи.
Кассис – чудесный городок, расположенный на побережье Лионского залива. Воды Средиземного моря здесь отличаются удивительной прозрачностью и синевой, обрывистый, изрезанный берег сложен светлым слоистым песчаником. Сейчас, в конце сентября, когда период удушливой летней жары уже закончился, воздух стал прохладен и свеж, а ветер – упругий, порывистый, влажный ветер – тревожно пах морем. Маленькие домики с белеными стенами и красными черепичными крышами тонули в зелени садов и виноградников.
Мы миновали центр города и вышли к побережью. Пыльная каменистая дорога запетляла, то поднимаясь, то сбегая вниз, следуя причудливым очертаниям береговой линии. Солнце уже село, начинало темнеть. Наконец впереди я увидел обрывистые бурые скалы, напоминающие древнюю заброшенную крепость – у подножия покрытые густо-зеленым кустарником, а выше совершенно лишенные растительности. Это означало, что мы почти пришли.
Дорога в очередной раз свернула, пошла вверх, и слева потянулся высокий – выше моего роста – каменный забор, который вскоре прорезала кованая решетка. От калитки вглубь уходила дорожка, выложенная мелкими светлыми камешками. Большой двухэтажный дом едва виднелся за раскидистыми деревьями.
Я позвонил в судовой колокол, висящий над калиткой.
Через несколько минут мы увидели д`Обиньи: по дорожке от дома шел немолодой, но еще крепкий мужчина – широкоплечий, с густой седеющей шевелюрой, бородой и усами. Увидев нас, он остановился как вкопанный.
– Пьер Аронакс? – дрожащим голосом спросил он. – Господи помилуй, Пьер!
Он отворил калитку, буквально втащил меня внутрь и развернул лицом к свету, туда, где еще догорал закат.
– Я думал, ты погиб год назад!
– К счастью, нет, но это очень долгая история.
Мы обнялись. Потом д`Обиньи кивнул Конселю, запер калитку и повел нас в дом, зычно восклицая: «Мадлен! Мадлен!»
Навстречу вышла женщина лет сорока пяти с приветливым круглым лицом, одетая в темное платье с белым передником. На меня она уставилась с явным изумлением.
– Мадлен, у нас гости. Приготовь ужин и две комнаты. И распорядись, чтобы Жак согрел воды.
Она кивнула и скрылась за дверью, а мы поднялись по ступенькам на крыльцо, а оттуда – в просторный холл. Убранство дома д`Обиньи не отличалось особой изысканностью, но мебель выглядела удобной и здесь было уютно. Хозяин зажег массивный шестисвечный канделябр, принес кувшин вина и три бокала и усадил нас за стол.
Я увидел, что он уже оправился от изумления и взял себя в руки.
– Пьер, я понимаю, что ты не просто так пропадал год, а потом вдруг оказался на пороге моего дома. Ты скрываешься? Тебе нужна помощь?
Я глубоко вздохнул.
– Скрываюсь, да. Но помощь мне не нужна. Если мы с Конселем не стесним тебя, я предпочел бы просто пожить здесь какое-то время. Пока не станет ясно, как следует поступать дальше.
– Ты можешь оставаться здесь столько, сколько захочешь или сколько будет необходимо. Мой дом – твой дом. Я скажу слугам, чтобы они молчали о твоем визите.
– Спасибо, Франсуа.
– Я вижу, ты без багажа…
– Мы оставили чемоданы в номере гостиницы.
Д`Обиньи зорко взглянул на меня.
– Надеюсь, при регистрации ты назвался не своим настоящим именем?
Я улыбнулся.
– Ладно, ладно, не обижайся, – он хлопнул меня по плечу. – Просто я знаю, что ты всегда был далек от подобных вещей.
Из кухни потянуло аппетитным запахом жареной рыбы, и я почувствовал, как тревоги и страхи последних дней наконец-то оставляют меня.
Д`Обиньи налил нам еще по бокалу.
– Расскажешь, что с тобой случилось? Или ты связан обязательствами? Последнее, что я о тебе знаю – это то, что тебя смыло за борт во время морского боя между фрегатом «Авраам Линкольн» и таинственной субмариной. И раз ты все-таки остался в живых, я делаю неизбежный вывод, что хозяева субмарины тебя подобрали.
Я кивнул. Не было смысла скрывать от моего старого друга то, что и так уже знали полковник Спенсер и бог еще знает сколько читателей того злополучного номера «Нью-Йорк таймс».
– Как я уже говорил, это будет очень долгая история, – предупредил я.
– Ну что ж, я люблю очень долгие истории.
И я рассказал ему все. Про «Наутилус» и капитана Немо, про десятимесячное путешествие под водой, про гекатомбу, Мальстрим и наш побег. Мадлен успела накрыть в столовой ужин и позвать нас за стол, мы успели поужинать и выпить еще две бутылки совиньона, а я все рассказывал и рассказывал. Иногда меня сменял Консель – все же он принимал самое непосредственное участие почти во всех приключениях, а я успевал проглотить еще несколько кусков вкуснейшей мерлузы, не рискуя при этом подавиться. Потом я снова брал слово.
Закончил я на возвращении в Париж, допросе в министерстве и встрече с полковником Спенсером.
Д`Обиньи слушал внимательно и почти не прерывал меня, и лишь услышав имя Даккара, вздрогнул так, что звякнул вилкой об тарелку.
– Если это действительно Даккар, то помоги им господь! – пробормотал он.
Мое сердце тревожно заколотилось.
– Франсуа, а тебе не кажется нелепостью, что какой-то индийский князек… Нет, прости, я говорю глупости. Пожалуйста, расскажи мне о Даккаре. Вы были с ним знакомы?
– Да, мы знакомы, но крайне поверхностно, – ответил д`Обиньи. – Принц Даккар был старшим сыном раджи Бандельканда. Старый князь задумал провести широкие реформы и еще ребенком отправил своего наследника в Европу. Тот получил прекрасное образование… во всяком случае, по-французски он говорил почти без акцента и в инженерных вопросах разбирался превосходно. И если бы не Великий мятеж, еще неизвестно, как бы все обернулось.
– Опиши его, Франсуа. Пожалуйста.
Тот устремил на меня долгий задумчивый взгляд.
– В последний раз я видел его одиннадцать лет назад, тогда ему было около тридцати. Высокий… пожалуй, красивый. Кожа светлая, как у испанца. Знать Бандельканда по внешнему виду мало чем отличается от южных европейцев.
От волнения я не мог больше сидеть.
– Что с ним стало? Что стало с его семьей?
Д`Обиньи помрачнел.
– Когда вспыхнул мятеж, Бандельканд сначала сохранял нейтралитет. Но после июньской резни в Канпуре, устроенной Нана Сахибом, англичане как с цепи сорвались, уже не разбирали, кто прав, кто виноват. Вешали целыми деревнями по одному подозрению… или по доносу, что там прячутся мятежники. Мятеж всегда поднимает муть со дна людских душ, и многие в те дни бросились сводить личные счеты… В августе 1857 года англичане вошли в Бандельканд, и там началось то же, что и везде. Вешали, расстреливали, привязывали к дулам пушек. Тогда Даккар открыто перешел на сторону мятежников и около года оборонял свое княжество, отбивая одну атаку за другой. Но в конце концов и его смяли… Я думал, он погиб.
Я ходил по комнате туда и сюда, меня трясло от волнения. Неужели все части головоломки сложились воедино и мрак, в котором я блуждал весь последний год, начал рассеиваться? Однако картина, проступавшая из мрака, подавляла своей ужасающей безысходностью.
Я вспомнил портрет в каюте капитана Немо – красивая темноволосая молодая женщина и двое детей.
– А что случилось с его семьей? Ты знаешь, Франсуа?
– Это темная история. Зимой 1859 года меня уже не было в Бандельканде, расскажу то, что слышал. Среди людей Даккара нашелся предатель, его семью захватили в заложники и отправили в крепость Бхой. Туда согнали всех – его мать, жену, детей, слуг… Старый раджа к тому времени уже был убит. Англичане обложили форт взрывчаткой и грозились взорвать, если Даккар не сложит оружие. Неизвестно, что именно там произошло, но в одну ночь все взлетело на воздух. Из ста двадцати человек в живых осталась только шестилетняя дочь какой-то служанки. Мне говорили, что оторванные части тел потом находили даже в полутора милях от форта и все развалины были залиты кровью.
Я онемел от ужаса. Как наяву я видел стариков, женщин, детей, разорванных в куски мяса, сгоревших заживо, погибших под обломками. И невольно вспомнил о десятках тысяч других индусов – повешенных, расстрелянных, привязанных к жерлам пушек. А потом подумал о пленных английских женщинах и детях, убитых мясниками с рынка или брошенных еще живыми в колодец Канпура. Лютая злоба этой войны, жестокость одной стороны, умножающая жестокость другой, наполнили меня отвращением ко всему человеческому роду. На несколько минут я стал противен самому себе. Мне не хотелось иметь ничего общего с этими людьми – «цивилизованным» Спенсером и «освободителем» Нана Сахибом, мне захотелось скрыться, уйти навсегда и больше никогда никого не видеть. И, как при вспышке молнии, я понял, что и капитан Немо должен был чувствовать именно это – невыносимую душевную боль и отвращение к людям. Сейчас я словно читал страницы его души одну за другой.
Я ничего не видел из-за слез в глазах и почти не слышал, что мне говорит д`Обиньи, но потом он вдруг вырос передо мной, схватил за плечи и сильно встряхнул.
– Опомнись, Пьер, – сурово сказал он. – Люди убивают людей – для тебя это новость? История ужасная, но такие истории происходят по всему миру ежедневно. Ты сбежал от Даккара и от Спенсера – и правильно сделал. Это не твоя война. Пусть они сами выясняют, кто из них отправится в ад первым.
Потом он обнял меня, и – признаюсь – я разрыдался у него на плече.
В моей душе будто лопнул нарыв, зревший с ужасного дня второго июня, когда на моих глазах «Наутилус» затопил фрегат «Бристоль». Но вспышка эта, дав выход чувствам, помогла мне взять себя в руки. Уже через минуту мне стало стыдно своей слабости, я отстранился от д`Обиньи и, пытаясь успокоиться, снова прошелся по комнате.
– Прости, Франсуа. Не знаю, что на меня нашло. Конечно, ты кругом прав.
– Человеческая история – это колесница Джаганнатха, – проворчал д`Обиньи. – Год за годом фанатики бросаются под ее колеса, год за годом она давит правых и виноватых. Не стой у нее на пути, Пьер.
Я глубоко вздохнул и покачал головой.
– Как видишь, я так и сделал. Но англичане не успокоятся, пока не потопят «Наутилус». Особенно теперь, когда они знают, кто им управляет.
– Англичане точно так же пытались бы потопить «Наутилус» и не зная, кто им управляет, – возразил д`Обиньи. – Ты же сам сказал, что «Бристоль» начал обстреливать вас первым. Таинственную субмарину объявили вне закона сразу после возвращения «Авраама Линкольна» в нью-йоркские доки.
– Тогда зачем Спенсер потратил столько усилий, чтобы вызнать у меня имя капитана?
Мой друг пожал плечами.
– Не знаю, и тебе не советую ломать над этим голову. Вряд ли мы когда-нибудь выясним его резоны.
Здесь он ошибался. Мы узнали их довольно скоро.
Глава 3
В тот день мы с Конселем легли спать лишь под утро, но в дальнейшем легко переняли распорядок дня хозяина дома. Тот вставал на рассвете и, если погода позволяла, отправлялся на рыбную ловлю вместе со своим работником Жаком Орэ, исполнявшим обязанности матроса. Домоправительница Мадлен пекла вкуснейшие хрустящие булочки и готовила душистые рагу с соусом айоли. Когда солнце поднималось из-за бурых скал на востоке, мы с Конселем завтракали и отправлялись бродить по берегам глубоких изрезанных бухт, которые д`Обиньи называл каланками. Я не торопясь собирал гербарий прибрежной прованской флоры, Консель помогал мне, но, по правде говоря, наше времяпровождение справедливее было бы назвать ленивым бездельем, нежели научными изысканиями.
Погода стояла прекрасная, и я наслаждался последними днями уходящего лета – мягким солнцем, синим морем и изумительным чувством покоя, которым дышало все вокруг.
На четвертый день погода испортилась и д`Обиньи отправился в Марсель, в публичную библиотеку, располагавшуюся в новом здании городской биржи. В библиотеке хранились подшивки крупнейших мировых газет, причем парижские газеты подшивались с опозданием всего в двое суток – почту ежедневно доставляли по железной дороге. Вернулся он только к ужину.
– Пьер, а ты знаешь, что ты похищен? – посмеиваясь, объявил Франсуа, едва переступив порог. – Причем не кем-нибудь, а капитаном Немо?
Если бы он вынул из кармана живую кобру – то и тогда я не был бы так изумлен.
– Ты тоже стал героем бульварной прессы, – добавил д`Обиньи, повернувшись к Конселю.
Конечно, мы сгорали от любопытства, и Франсуа, не желая нас томить, тут же рассказал все, что ему удалось почерпнуть из свежих парижских газет.
Как оказалось, один из сотрудников Музея естественной истории видел, как двое неизвестных заталкивают меня в карету. На следующее утро я в музей не пришел. Весь день этот добрый самаритянин не находил себе места от беспокойства, а вечером отправился в полицию. Я был человеком достаточно известным, совсем недавно вернулся из фантастического подводного путешествия, так что делу сразу дали ход. Открыв дверь моей парижской квартиры, стражи порядка обнаружили в кабинете разгром и признаки тщательного обыска. Были опрошены соседи. Как оказалось, на следующее утро меня никто из них не видел! Зато портной Моту не преминул рассказать, как к нему явился мой слуга Консель «с фингалом на пол-лица», выглядел при этом «крайне таинственно», сунул пятнадцать франков и попросил выпустить его через черный ход, а еще через час тем же путем вернулся обратно.
– Ах, бездельник! – воскликнул Консель. – Ведь клялся и божился, что никому не расскажет!
Полиция пришла к выводу, что я похищен неизвестными злоумышленниками, а мой слуга Консель, хоть прямо и не участвовал в похищении, тоже явно в нем замешан.
Бульварная пресса пошла дальше. «Фигаро» напечатала перевод интервью Неда Ленда газете «Нью-Йорк таймс», сопроводив его многозначительными комментариями, а «Пти Журналь» прямо заявила, что меня похитил таинственный и зловещий капитан Немо, чьи руки оказались достаточно длинными, чтобы достать меня и на суше. Еще одна бульварная газетенка уверенно писала, что меня уже нет в живых, и предлагала читателям помолиться о моей душе.
Я смеялся до слез.
– Ах, журналисты, журналисты… Полковник Спенсер, думаю, оценил иронию. К счастью, капитан Немо никогда не сходит на берег и не читает газет, иначе о моей душе и правда стоило бы помолиться.
– Ты полагаешь, он попытался бы тебя убить? – спросил д`Обиньи.
– Я унес с собой его тайну, которую он так оберегал, я насмеялся над ним, сделав то, что он считал невозможным – что ж ему еще оставалось бы делать? К счастью, он и так считает нас мертвыми.
Консель шевельнулся, как будто хотел что-то сказать, но промолчал и опустил глаза к полу. Д`Обиньи бросил на него проницательный взгляд.
– Ты не согласен с хозяином, Консель?
Тот еще ниже опустил голову и ничего не ответил. Мне вдруг стало тревожно.
– Консель, если ты что-то знаешь, говори.
– С позволения господина профессора, я первым пришел в себя там, на берегу. Мы все лежали выше полосы прибоя. И обломков лодки нигде не было.
– О какой лодке ты говоришь? Спасательной шлюпке с «Наутилуса»? – спросил Франсуа.
Консель молча кивнул.
– То есть ты хочешь сказать, что капитан Немо вас отпустил?
Консель кивнул снова.
– А ведь он прав, Пьер, – д`Обиньи повернулся ко мне. – У северных берегов Норвегии температура воды даже в августе не поднимается выше двенадцати градусов Цельсия. Обычно она ниже десяти. Если бы вы провели в такой воде хотя бы час, да еще будучи без сознания, море вынесло бы на берег только трупы.
Мое сердце мучительно сжалось. Я понял, в чем боялся себе признаться с момента возвращения в Париж. На меня обрушилось чувство вины перед капитаном Немо. Было гораздо легче думать, что он считает нас врагами, притом мертвыми врагами, чем осознавать, что мы предали его доверие, в то время как он не только отпустил нас, но, возможно, и спас из пучины Мальстрима.
Видимо, д`Обиньи пришла в голову та же мысль.
– Да, на месте Неда Ленда я бы придержал язык, – сказал он. – Ну, что сделано, то сделано.
***
Следующие несколько дней прошли без происшествий. Из-за проливного дождя, сильного ветра и волнения на море мы большую часть времени проводили дома, занимаясь каждый своим делом. Я начал восстанавливать по памяти записи, сделанные на «Наутилусе», Консель читал, д`Обиньи чинил снасти или что-то мастерил в сарае, расположенном в глубине сада. Вечерами мы вели долгие неспешные беседы за бутылкой хорошего вина, под уютное потрескивание очага.
На пятый день шторм утих, и д`Обиньи вместе с Жаком ушел на лодке в Марсель, сделать кое-какие покупки и заодно посетить публичную библиотеку. Вернулся он необычно задумчивым, даже мрачным.
– Есть новости, – объявил он, входя в дом.
Новостью стала статья в «Нью-Йорк таймс» с заголовком, помещенным в подвал первой полосы и ведущим в раздел светской хроники: «История Золушки. Служанка оказалась индийской принцессой!» Подзаголовок гласил: «Английский офицер из гарнизона Джханси признался на исповеди, что десять лет назад укрыл у себя юную дочь мятежного раджи Бандельканда, выдав ее за дочь прислуги. Простая горничная оказалась принцессой Ишвари, наследницей одного из богатейших индийских княжеств!»
Я почувствовал, как меня охватывает холодное бешенство.
– Это Спенсер.
– Разумеется, – откликнулся д`Обиньи.
Статью писал журналист цветистого и нескупого пера. Начав с краткого упоминания «трагической случайности», приведшей к взрыву форта Бхой в январе 1859 года и гибели в огне ста двадцати человек, он перешел к милосердной воле Провидения, сохранившего жизнь шестилетней девочке, и золотым сердцам старого служаки Томаса Костера и его жены, выходивших ребенка. Боясь и мятежников, и своего начальства, Костер выдал юную принцессу за дочь одной из служанок, находившихся при княжеской семье. Вскоре мятеж был подавлен, принц Даккар убит, но в провинции оставалось неспокойно, и Костер побоялся объявлять о принцессе, чтобы не сделать ее невольным знаменем рассеянных, но не уничтоженных до конца мятежников. Тайна Ишвари сохранялась нерушимой более десяти лет. Наконец, серьезно заболев и почувствовав приближение смерти, Костер облегчил душу на исповеди, а священник уговорил его признаться во всем органам колониальной администрации. В один миг бедная девушка из простой горничной стала номинальной владетельницей одного из богатейших княжеств Индии.
– Интересно, на что рассчитывает этот мерзавец? – сказал я, меряя шагами холл и чувствуя, как тревога сжимает мне сердце. – Что ему кто-то поверит?
– Спенсеру будет достаточно, если ему поверит Даккар.
– Капитан Немо не читает газет.
– Ты уверен в этом?
– Нет!
Я действительно ни в чем не был уверен. Конечно, Немо не раз говорил мне, что порвал с цивилизованным миром и что после ухода «Наутилуса» в первое же плавание человечество для него перестало мыслить, перестало творить, но… не я ли видел собственными глазами пловца Николя с мыса Матапан, которому капитан передал сундук с золотом? Если он поддерживал отношения с греческими повстанцами, почему бы ему не поддерживать эти отношения с кем-нибудь еще? А значит, злополучная газета вполне может попасть к нему в руки.
– Видишь ли, Пьер, только мы с тобой знаем, что британскому правительству известно настоящее имя капитана «Наутилуса», – сказал д`Обиньи. – Во всех газетах его называют именем Немо, и ему неоткуда выяснить, что тайна его личности раскрыта. А значит, он не свяжет статью об Ишвари с попытками себя поймать. Тем более что Костер действительно спас ту девочку и об этом знает половина Бандельканда. Спенсер, надо отдать ему должное, мастер расставлять ловушки.
Я ходил по комнате, мой мозг лихорадочно работал.
– Если бы мы как-то могли его предупредить…
– Кого предупредить, Даккара? – д`Обиньи невесело усмехнулся. – Во что ты меня втягиваешь, Пьер? Хотя, признаюсь, я и сам об этом думал. Но вот как это сделать? Дать объявление в «Нью-Йорк таймс»? Спенсер узнает о нем раньше, чем оно выйдет в свет. Даккар может увидеть эту газету через год, а может вообще не увидеть, а вот мы себя обнаружим наверняка. Не забывай, с точки зрения Спенсера ты сейчас единственный, кто может разгадать его игру. Я на его месте прибрал бы тебя к рукам. Если вообще оставил в живых.
Ум д`Обиньи иногда напоминал мне холодную сталь. Он был острым – но и столь же беспощадным. Я не мог с ним не согласиться. Пока мы ничем не могли помочь капитану Немо. Оставалось только выжидать.
***
Прошло еще три месяца, а положение дел сохранялось столь же неопределенным, что и в начале октября. «Нью-Йорк таймс» иногда печатала заметки, посвященные принцессе Ишвари, в разделе светской хроники. Так мы узнали, что британское правительство назначило ей пенсию, достаточно скромную, надо признать, и предоставило дом в Аллахабаде, где стоял сильный английский гарнизон. Ее опекуном стал сам вице-губернатор провинции.
Знал ли об этом капитан Немо? Бог весть! В середине октября мы прочитали, что «Наутилус» видели у восточных берегов Австралии – его заметил экипаж шведского торгового судна «Карл XI», шедшего в Новую Зеландию. Еще через неделю субмарина оказалась у берегов Индонезии, где ее попытался атаковать американский военный крейсер «Джеймс Мэдисон», вооруженный мощными глубинными бомбами. Однако «Наутилус» уклонился от боя, развив свою знаменитую фантастическую скорость и почти сразу уйдя под воду. После этого два месяца о нем не было никаких известий.
Наконец в начале февраля 1870 года все разрешилось. Все в той же «Нью-Йорк таймс» появилась заметка, что «индийская Золушка» принцесса Ишвари приглашена на свадьбу своей троюродной сестры Падмавати Пати, выходившей замуж за сына генерал-губернатора португальской колонии Гоа Жозе Антонио де Карвалью. Свадьба должна была состояться 18 апреля 1870 года в местечке Сиолим, в католической церкви Ауэр Леди. И когда д`Обиньи развернул на столе большую карту Индии и мы нашли на ней Гоа и Сиолим, стало ясно, что задумал полковник Спенсер и ради чего он объявил спасенную Костером девушку дочерью принца Даккара.
Это была идеальная ловушка для «Наутилуса» и капитана Немо.
Сиолим, крошечный городок в устье реки Чапора, отделяла от Аравийского моря всего половина лье. Ширина реки здесь достигала двухсот туазов , а перед впадением в море та образовывала округлую лагуну диаметром около половины мили. Но пролив, ведущий в океан, имел ширину всего около двухсот пятидесяти туазов, и над ним господствовал форт Чапора. В эту реку легко было войти, но нелегко выйти.
Близость Сиолима к океану должна была стать сильнейшим искушением для капитана Немо – если тот читал газеты и если поверил в историю, которую медленно, но верно выплетал Спенсер. Судьба давала ему шанс вернуть себе дочь – шанс короткий и уникальный, потому что после празднования свадьбы Падмавати и де Карвалью принцесса вновь возвращалась в недоступный «Наутилусу» Аллахабад – в центр огромной сухопутной страны, под защиту британского гарнизона.
– Что скажешь, Пьер? – спросил д`Обиньи, испытующе глядя на меня.
– Он придет, – ответил я. – Если читает «Нью-Йорк таймс» – придет обязательно.
– И попадет в нежные объятия полковника Спенсера, – д`Обиньи снова посмотрел на карту. – Это сужение русла прямо-таки просит, чтобы туда заложили несколько хороших подводных мин.
Мое сердце горестно сжалось.
– Я уже сам готов дать объявление в «Нью-Йорк таймс», – признался я.
– Даже если предположить, что люди Спенсера его пропустят и оно пойдет в печать – почему ты думаешь, что Даккар тебе поверит? Он потерял всех, кого любил. Спенсер дал ему надежду, ты собираешься ее отнять – думаешь, он станет к тебе прислушиваться?
Я вспомнил, как Немо рыдал, протягивая руки к портрету свой семьи, в страшный день второго июня, и понял, что д`Обиньи прав. Никакие доводы разума не остановят капитана, пока он сам не убедится, что его обманули. Скорее всего, слишком поздно!
Да и нашел бы я слова, способные – нет, не убедить его, но хотя бы задуматься?
– Франсуа, можно ли выяснить, насколько широк круг приглашенных на свадьбу?
Д`Обиньи пристально посмотрел на меня.
– Не бросайся под колесницу, Пьер. Этим ты не поможешь ни себе, ни ему.
– Он два раза спасал мне жизнь, а я его предал. И если теперь Спенсер погубит его, а я даже не попытаюсь вмешаться, то не найду покоя до конца моих дней.
Я не солгал ни единым словом, и все-таки это была не вся правда. Но всю правду я не мог сказать, наверно, даже самому себе.
– Что ты собираешься делать? – спросил д`Обиньи.
– Поеду в Гоа. Попытаюсь попасть в число приглашенных. Если Ишвари не слишком стерегут, попробую поговорить с ней. Возможно, бедная девушка тяготится навязанной ей ролью и не захочет быть слепым орудием врагов своего князя. Возможно, мне удастся предупредить капитана или его людей. Возможно, я смогу быть полезен каким-то иным образом. Сейчас мы все равно не сможем всего предусмотреть. И… прости меня, Франсуа, но я больше не могу оставаться в бездействии.
Мой друг глубоко вздохнул. Мне показалось, он не слишком удивился моим словам. Его проницательность иногда пугала меня.
– Надеюсь, ты понимаешь, чем рискуешь.
– Конечно, Франсуа.
– Конселя возьмешь с собой?
– Пусть он сам это решит.
Я позвал Конселя и объявил ему, что отправляюсь в Гоа на свадьбу Падмавати Пати.
– Как будет угодно господину профессору, – флегматично ответил тот. – Пойти собрать вещи?
– Постой, – сказал я.
Мой верный малый остановился и выжидательно посмотрел на меня, а я вдруг понял, что не в состоянии подобрать нужных слов.
– Консель, пожалуйста, подумай. Ты можешь не ехать со мной. Не буду скрывать, это очень опасное предприятие. Мы почти наверняка встретимся с людьми полковника Спенсера… вероятно, что и с капитаном Немо. И, скорее всего, окажемся между двух огней. Путешествие в Сиолим будет опаснее, чем наше плавание на фрегате «Авраам Линкольн» – а ты помнишь, чем оно закончилось.
– Если хочешь, оставайся у меня, – вставил д`Обиньи. – Работы здесь хватает.
– Куда господин профессор, туда и я, – твердо сказал Консель. – И, с вашего позволения, господин д`Обиньи, скажу, что полковника Спенсера давно пора щелкнуть по носу!
– А не боишься, что полковник Спенсер щелкнет по носу тебя? Да так, что и носа не останется?
– У нас во Фландрии говорят, семь раз не умирать, – ответил мой слуга. – Так я иду собирать вещи?
Мы с д`Обиньи переглянулись.
– Значит, решено.
Через три дня после этого разговора я и Консель оказались на палубе торгового судна «Наяда», шедшего из Марселя во французскую Индию, в город Пондишери. За тысячу франков капитан согласился сделать крюк и доставить нас в Гоа. 15 апреля 1870 года «Наяда» вошла в устье реки Чапора и бросила якорь у пристани Сиолима.
Глава 4
Приглашение на свадебный прием я получил благодаря любезности и связям Жан-Поля Лакруа, секретаря Индийского географического общества – невысокого, кругленького, говорливого человека, который знал в Индии, казалось, всех и вся. Мы с ним познакомились еще на студенческой скамье. Как выяснилось, он тоже следил за моими приключениями, волновался из-за моей пропажи и страшно обрадовался, что я не только нашелся целый и невредимый, но и на несколько дней оказался в его полном распоряжении.
Признаюсь, в очередной раз рассказывать во всех подробностях о «Наутилусе» и капитане Немо было весьма утомительно, но я счел, что это приемлемая плата за возможность попасть на прием и познакомиться с той, что играла роль принцессы Ишвари.
Душным вечером 18 апреля 1870 года мы поднялись по широким мраморным ступеням к изящной колоннаде дворца сеньора де Карвалью. Двухэтажное здание из белого мрамора являлось одним из чудесных образцов индийской архитектуры. На уровне второго этажа вдоль всего фасада тянулась нарядная открытая терраса, украшенная тонкой лепниной и разноцветной мозаикой, убранство комнат поражало великолепием. Солнце уже садилось, воздух наполняли ароматы цветов и благовоний.
Засвидетельствовав свое почтение жениху и невесте, я отправился бродить по дворцу. Здесь собралось, наверно, более двух тысяч человек. Я видел женщин в сари и женщин в европейских платьях, мужчин во фраках и смокингах и мужчин в курта и фесках – от яркости и пестроты нарядов рябило в глазах. Вокруг говорили по-английски, по-португальски и на хиндустани. На меня никто не обращал внимания.
Я плутал в залах первого этажа, вежливо кланяясь всем, кто бросал на меня взгляд, и не знал, как искать в этом вавилонском столпотворении принцессу Ишвари. Наверно, стоило прямо попросить Лакруа представить меня ей. Впрочем, найти Лакруа тоже представлялось непростой задачей.
В некоторой растерянности я поднялся на галерею второго этажа. Отсюда открывался прекрасный вид на дворцовый парк и каменистый холм с фортом, венчающий устье Чапоры. Высокие деревья закрывали от меня линию горизонта, но я знал, что всего в четверти лье к западу от нас плещутся воды лагуны, а дальше, за лагуной и тесным проливом, лежит Индийский океан. Здесь было прохладнее, чем внизу, и я на несколько минут остановился у балюстрады, подставляя лицо золотым лучам заходящего солнца и мягкому ветру с моря.
Поодаль среди деревьев изредка мелькали красные мундиры. Внимательно оглядевшись, я понял, что дворец де Карвалью окружен английскими солдатами.
Побродив по галерее, я вернулся во внутренние покои – и почти сразу наткнулся на самую странную, самую несхожую пару, которую только можно себе представить.
Две женщины сидели на оттоманке голубого шелка. Точнее, одна женщина, а вторая – юная девушка, почти ребенок. Девушку-индианку облекало темно-зеленое сари с золотым шитьем, ее волосы скрывала богато расшитая накидка, уши и шею украшали драгоценные серьги и ожерелье с изумрудами. Женщина – бесцветная англичанка с лошадиным лицом – казалась закованной в светло-серое строгое европейское платье безо всяких украшений. Кажется, дама в сером что-то недовольно говорила своей спутнице, та рассеянно глядела в сторону, ее мысли явно витали где-то далеко.
Лицо девушки показалось мне смутно знакомым. Я остановился поодаль, чтобы не привлекать внимания, и стал осторожно ее разглядывать. И чем больше я смотрел, тем сильнее билось мое сердце.
Девушка выглядела настоящей красавицей. А еще у нее были большие темные глаза капитана Немо, высокий лоб и благородная посадка головы капитана Немо, и такой же прямой нос. По-девичьи нежный, почти детский облик смягчал знакомые черты командира «Наутилуса», но все же те проступали совершенно отчетливо.
Снова, как наяву, я увидел портрет в каюте капитана – эта девушка разом походила и на женщину, изображенную на портрете, и на него самого!
Я потер ладонью лоб, стирая наваждение. Мог ли я настолько обмануться? Не стал ли жертвой своего богатого воображения? Мне необходимо было узнать, кто она – и я решительно отправился разыскивать господина Лакруа.
Секретаря Индийского географического общества я нашел только спустя четверть часа – и еще минут десять ждал, пока он закончит разговор с двумя важными индусами в голубых чалмах и богато расшитых халатах. А потом довольно бесцеремонно взял его за локоть.
– Лакруа, вы здесь всех знаете. Я вам покажу двух дам – скажите, кто они. И, если это не противоречит правилам местного этикета, представьте меня.
Тот посмотрел на меня с веселым изумлением.
– Ого! Я смотрю, господин Аронакс, вы времени даром не теряете!
И мы начали протискиваться через толпу.
Я боялся, что девушка и ее спутница исчезнут, но они оказались на открытой галерее рядом с комнатой, где я встретил их в первый раз. Я показал на них глазами и вопросительно посмотрел на Лакруа.
– О, так это же принцесса Ишвари, юная рани Бандельканда, дочь принца Даккара! – радостно сообщил мне Лакруа. – Неужели вы ничего не слышали о ней? Об этом столько писали в газетах! Совершенно невероятная, сказочная история, которая могла произойти только в Индии.
И он рассказал мне то, что я уже и так знал из бесед с д`Обиньи и чтения раздела светской хроники газеты «Нью-Йорк таймс».
Видимо, я не смог скрыть своего потрясения, потому что Лакруа широко улыбнулся и похлопал меня по плечу.
– Чему вы удивляетесь, мой друг, это же Индия! Тут может приключиться все что угодно.
– А дама в сером, что рядом с ней?..
– Мисс Джонс? А, это то ли гувернантка, то ли компаньонка, то ли шпионка британского правительства. Не отходит от принцессы ни на шаг. Я видел их в Аллахабаде – они все время появляются вместе.
– Вы можете меня представить? Или это будет неуместно?
– Разумеется, я вас представлю, господин Аронакс. Только имейте в виду – принцесса ни слова не понимает по-французски, – и Лакруа решительно направился к дамам. Я зашагал следом, в панике вспоминая вежливые обороты английского языка – от волнения они вылетели у меня из головы.
– Княжна Ишвари, мисс Джонс, позвольте представить вам моего друга Пьера Аронакса, профессора Парижского музея естественной истории и автора замечательной книги «Тайны морских глубин», – церемонно произнес Лакруа по-английски.
Я низко поклонился.
Мисс Джонс недовольно посмотрела на нас обоих. Зато та, что носила имя принцессы Ишвари, взглянула на меня очень внимательно, даже жадно.
– Для меня большая честь познакомиться с вами, ваше высочество, – проговорил я. Видимо, мое произношение было далеко от идеала, поскольку во взгляде мисс Джонс явно мелькнуло презрение.
– Влажный сезон в этом году начался раньше обычного, духота просто нестерпимая, – холодно заметила она.
– Да, действительно, душно, – осторожно согласился я, хотя здесь, на галерее, мягко тянуло свежим ветерком с моря.
– Обратили ли вы внимание, профессор Аронакс, что планировка местных зданий максимально способствует сохранению прохлады? Здесь все продумано до мелочей, – и мисс Джонс уверенно и многословно заговорила об архитектуре резиденции сеньоров де Карвалью, об истории Сиолима, о церкви Ауэр Леди, в которой Падмавати Пати и юный Жозе Антонио сочетались сегодня узами брака – я только успевал ей поддакивать. Лакруа ловко откланялся после первого же десятка фраз, произнесенных этой высокообразованной дамой.
Принцесса молчала, не поднимая глаз. Ее лицо оставалось спокойным, но по легкому трепетанию ноздрей и чуть поджатым губам я понимал, что она с трудом сдерживает гнев.
В какой-то момент мисс Джонс от архитектуры перешла к живописи, и тут я нашел уместным вставить слово.
– Вы правы, мисс Джонс, местные живописцы часто достигают больших высот. Недавно я видел чудесный портрет, достойный кисти самого Рафаэля, – портрет красивой молодой женщины в сиреневом платье и темно-лиловой шали и двоих детей… – я повернулся к Ишвари. – Чем-то она напомнила мне вас, сударыня.
Я знал, что рискую, описывая так явно картину, висевшую в каюте капитана Немо. Но если эта девушка и правда – его дочь (признаюсь, я уже был готов в это поверить!), она должна помнить, как ту рисовали. Прямо под носом у шпионки, наверняка приставленной Спенсером, я задавал Ишвари вопрос, от ответа на который зависело слишком многое.
Принцесса на секунду подняла на меня взгляд. Глаза ее пылали.
– Мисс Джонс, – тихо и вежливо сказала она. – Здесь так душно, давайте пройдемся.
Мы двинулись вдоль галереи. Я только сейчас обратил внимание, что солнце почти село и над морем догорают последние краски заката. К северу, за широкой лентой Чапоры, небо было высоким и выцветшим, без единого облачка, зато на юге теснились тяжелые тучи. К ночи погода могла испортиться.
Слуги сеньоров де Карвалью уже зажгли газовые фонари, и пространство вокруг дворца освещал теплый вечерний свет. На террасе стало еще многолюднее – гости спешили подышать свежим воздухом, льющимся с запада, со стороны океана.
Пройдя по галерее из конца в конец, мы остановились у кадки с пышным кустом, усыпанным крупными белыми цветами и источающим одуряющий сладкий запах. Рядом две пожилые дамы вели оживленный разговор по-португальски. Принцесса сорвала цветок и поднесла его к лицу.
– Какой чудесный аромат, – проговорила она будто сама себе.
Мисс Джонс громко чихнула. Через минуту она чихнула еще раз и судорожно стала шарить в сумочке в поисках носового платка. Ее глаза заслезились, лицо пошло красными пятнами. Она посмотрела на Ишвари с ненавистью, потом прошипела: «Никуда не уходите, я сейчас вернусь», и скрылась в одной из комнат.
Ишвари зло и торжествующе улыбнулась.
– Она не выносит запаха жасмина.
А потом быстро взглянула на меня – и улыбка с ее лица пропала.
– Где вы видели тот портрет? – тихо, требовательно спросила она.
– В каюте одного моего знакомого… капитана.
– Капитана Немо?
Я онемел от изумления.
Принцесса в нетерпении топнула ногой, ее глаза лихорадочно блестели.
– Я читала газеты. Костер разрешал мне их читать, и книги тоже. Он хороший человек, хоть и англичанин. Я читала про «Наутилус». Скажите, где вы видели тот портрет?
– Да, вы правы, принцесса. Я видел его в каюте капитана Немо.
Ишвари быстро оглянулась в сторону комнаты, куда ушла мисс Джонс.
– Девочка на портрете была одета в светло-желтое платье, а в руках у нее был персик, верно? Во что был одет мальчик? Говорите!
Желтое платье и персик! Мы явно говорили об одной и той же картине. Я закрыл глаза, вызывая в памяти ее образ, и, как мог, описал одежду мальчика.
– Я помню, как писали этот портрет, – почти шепотом говорила Ишвари. – Помню, как нас усадили рядом с мамой, и Малати дала мне персик, чтобы я поменьше вертелась. Я вообще много помню. Костер хотел, чтобы я забыла, он говорил – если кто-нибудь узнает, меня убьют, как убили папу, маму, и брата, и всех остальных. Но ведь папу не убили, верно?
От волнения я едва мог дышать.
– Нет, его не убили, – тоже шепотом ответил я.
– Когда я была маленькая и мы еще жили все вместе, он часто рассказывал нам сказки. Про подводный дворец, который сможет сам плавать, как рыба. Он говорил…
И тут Ишвари посмотрела поверх моего плеча, и лицо ее разом опустело. Будто дом, открытый настежь, в одно мгновение захлопнул двери и наглухо закрыл ставни. Она опустила глаза и оперлась рукой на балюстраду, и я заметил, что кончики ее пальцев побелели.
В первое мгновение я решил, что возвращается мисс Джонс, но потом услышал неторопливые, совсем не женские шаги, и знакомый – слишком знакомый! – голос, от звука которого мое сердце разом заледенело, насмешливо произнес:
– Профессор Аронакс? Какая приятная встреча!
Это был полковник Спенсер.
Глава 5
Я знал, знал с самого начала, что почти наверняка встречу его тут – и все-таки мне понадобилось несколько секунд, чтобы вернуть себе самообладание. Наконец я обернулся, слегка поклонился ему и сказал, как мог спокойно и вежливо:
– Добрый вечер, полковник Спенсер.
Тот отвесил мне насмешливый поклон и перевел взгляд на Ишвари.
– Где мисс Джонс?
– Мисс Джонс отошла в туалетную комнату, – не поднимая глаз, ответила принцесса.
Впрочем, нет – уже не принцесса. Теперь Ишвари говорила с интонациями послушной и скромной английской горничной. Я поразился стальным нервам этой девушки.
– Замечательно! Просто превосходно! – саркастически заметил полковник и цепко обежал взглядом окрестности. Потом он развернулся к арке, ведущей во внутренние залы дворца, – и мы увидели, как к нам приближается мисс Джонс с помертвевшим лицом и трясущимися губами.
– Добрый вечер, сэр, – проговорила она, комкая носовой платок.
– Мисс Джонс, будьте так любезны, проводите принцессу Ишвари в ее покои, – ледяным тоном приказал Спенсер.
Компаньонка быстро кивнула и повернулась к Ишвари. Принцесса, не взглянув на меня, оперлась на ее руку, и они ушли по галерее куда-то в сторону южного крыла.
– Как вам Сиолим, профессор Аронакс? – любезно осведомился Спенсер по-французски. В прозрачных глазах полковника больше не было льда и пепла – только холодное свечение азарта.
– Красивый городок, – ответил я.
– Ждете вашего друга, капитана Немо?
Если Спенсер надеялся меня смутить, то у него ничего не вышло. Я был готов к выпаду и отрицательно покачал головой.
– Он не придет.
– Он сам вам об этом сказал? – с явной иронией поинтересовался полковник.
– Я, наверно, удивлю вас, но да, сам. Полтора года назад, когда мы еще вместе плавали на «Наутилусе». Капитан говорил, что не читает газет, не интересуется тем, что происходит в мире, который он оставил, и не стремится это выяснить. Вы расставили для него хорошую ловушку, но он о ней даже не узнает.
Спенсер испытующе посмотрел на меня, и усмешка с его лица пропала. Кажется, мне удалось его задеть.
– Если вы так в этом уверены, профессор Аронакс, зачем же приехали сюда?
– Хотел взглянуть на его дочь.
– И как она вам?
– Красивая девушка, – как можно равнодушнее ответил я.
– Похожа на него?
– Да, довольно похожа. Но, признаюсь, для меня все индийцы немного на одно лицо.
Взгляд полковника Спенсера стал пронизывающим. Я знал, что не смогу его обмануть. Но все-таки у меня оставался шанс ввести его в заблуждение. Для этого надо было говорить ему правду, одну только правду и ничего, кроме правды, – но не всю.
– В парижских газетах писали, что вас похитили, – заметил он, облокачиваясь на балюстраду и глядя куда-то в темноту.
– В парижских газетах вечно пишут что-нибудь… этакое, – я сделал неопределенный жест рукой. – Я сам уехал.
– Опасались нашей новой встречи?
– Скорее, встречи с вашими коллегами из Пруссии, Австро-Венгрии, России, Соединенных штатов Америки, может быть, Турции…
Спенсер бросил на меня короткий одобрительный взгляд.
– С вами приятно иметь дело, профессор Аронакс. Жаль, что вы выбрали не ту сторону.
– У меня своя собственная сторона, полковник Спенсер.
Я тоже оперся на балюстраду. Газовые фонари ярко освещали газон и цветочные клумбы вокруг дворца, но дальние окрестности уже скрыла ночная тьма, и громада форта Чапора почти слилась с небом и морем. От созерцания дворцового парка меня отвлекло движение внизу – по дорожке вдоль фасада шли трое английских солдат. Один из них почти на голову возвышался над двумя остальными. Несколько секунд я рассеянно смотрел на них – и мое сердце ухнуло в пятки.
Это был тот самый матрос-здоровяк, который сопровождал нас с капитаном Немо на охоте в подводных лесах близ острова Креспо! А рядом с ним шагали помощник капитана «Наутилуса» и матрос, которого я не раз видел на палубе подводного корабля.
Помощник капитана поднял голову, и мы встретились с ним взглядом.
Кажется, мое сердце пропустило удар, а потом заколотилось где-то в горле. Пару секунд мы смотрели друг на друга, и я как мог равнодушно отвел от него глаза. В ту минуту больше всего я боялся, что Спенсер услышит стук моего сердца или по выражению лица догадается, кто именно приближается к нам по дорожке.
Однако мне повезло – полковник не смотрел на меня. Полковник смотрел вдаль, в сторону моря, и на его лице проступала холодная хищная улыбка.
– Говорите, капитан Немо не читает газет? – вкрадчиво осведомился он.
На миг меня захлестнула паника, что я каким-то неведомым образом выдал себя и членов экипажа «Наутилуса», но он протянул руку в сторону форта, и я увидел у вершины холма маленький мерцающий огонек.
– Что там? – спросил я. – Похоже на костер.
– Это сигнал, профессор Аронакс. И он означает, что «Наутилус» вошел в устье Чапоры.
Я уставился на полковника, больше не скрывая потрясения. Что ж, теперь я имел полное право выглядеть изумленным.
– «Наутилус» вошел в устье Чапоры? – растерянно повторил я.
Спенсер метнул на меня насмешливый взгляд.
– Вы действительно не ожидали этого, профессор?
Я снова взглянул на темную громаду форта, господствующую над проливом, и мерцающий огонек сигнального костра. Если люди Немо уже достигли дворца, а субмарина только входила в реку, значит, капитан все-таки предполагал засаду и у него был какой-то план.
– Что вы собираетесь сделать с «Наутилусом»? – спросил я. – Забросаете бомбами?
– О, нет, зачем же губить такое чудо инженерной мысли! Он еще украсит собой военно-морской флот Великобритании.
Снизу вдруг донесся шум – несколько голосов громко заговорили разом, и тут же раздался ружейный выстрел. Я перегнулся через балюстраду. Помощник капитана «Наутилуса» с двумя матросами застыли на мраморных ступенях у входа во дворец, а вокруг, вскинув ружья, стояло полтора десятка английских солдат. На моих глазах люди с «Наутилуса» медленно подняли руки вверх. По знаку сержанта к ним подошли три солдата, которые ловко обыскали и разоружили их. Еще жест, короткая команда – и их повели куда-то вдоль фасада дворца.
– Ну, вот и заложники, – удовлетворенно произнес полковник Спенсер. – У вашего друга, господин профессор, ни фантазии, ни изобретательности.
Я больше не мог на него смотреть. Я молча провожал взглядом солдат, уводивших пленников, и чувствовал, как мое сердце сковывает смертный холод. Слаженность действий людей Спенсера живо напомнила мне о моем собственном похищении – и тогда, и сейчас все было разыграно как по нотам.
– А сейчас, господин Аронакс, разрешите откланяться – дела, – с издевательской учтивостью произнес полковник. Отвесив мне поклон, он вошел через арку во внутренние покои дворца и мигом смешался с толпой.
Оцепенев, я остался стоять у балюстрады.
Признаюсь, на несколько минут в моей голове не осталось ни одной связной мысли, а душу объяла обессиливающая тоска. Мне казалось, что все кончено. «Наутилус» будет захвачен британцами, его команда уничтожена, Ишвари если и увидит своего отца, то только на эшафоте. Своей малодушной откровенностью с полковником Спенсером я погубил капитана Немо, и теперь мне остается лишь пожинать плоды своего предательства.
Но потом я все-таки взял себя в руки. Сказал себе, что бороться надо, даже если нет никакой надежды. В конце концов, именно за этим я и приехал в Сиолим – чтобы разрушить планы полковника, чтобы стать тем камешком, на котором заклинит неумолимый часовой механизм его деятельности. Он явно не считает меня серьезным противником – тем лучше. Значит, у меня есть шанс спасти если не капитана, то хотя бы его дочь.
Я оглянулся вокруг. Толпа гостей уже заметно поредела, празднование подходило к концу. Сколько у меня оставалось времени – полчаса, час? Я спустился на первый этаж, вышел к помещениям, отведенным для слуг, и попросил позвать Конселя.
– Что будет угодно господину профессору? – с готовностью спросил тот, выходя мне навстречу.
Я отвел его в сторону – туда, где нас не могли подслушать.
– Попробуй отыскать покои принцессы Ишвари. Вероятно, они в южном крыле на втором этаже. Принцесса – красивая девушка шестнадцати-семнадцати лет на вид, в темно-зеленом сари с золотым шитьем и такой же накидке. С нею всегда ходит ее компаньонка мисс Джонс – дама лет сорока в строгом сером платье. Скорее всего, их стерегут, так что будь осторожен. Если тебя вдруг станут спрашивать, что ты там делаешь, скажи, что по моей просьбе ищешь господина Лакруа. Встретимся в зале у парадного входа. Все ли тебе понятно?
– Пусть господин профессор не изволит беспокоиться, – понизив голос, ответил Консель.
Мне стало немного спокойнее. Я не без оснований рассчитывал на ум, расторопность и железное самообладание своего слуги, которые уже не раз выручали меня в прошлом. Теперь надо было решить, как действовать дальше.
Первой моей мыслью было попросить помощи у господина Лакруа, но я решил, что это слишком очевидно, а значит – и слишком опасно. На месте полковника Спенсера я бы первым делом проверил человека, оказавшего мне гостеприимство и устроившего приглашение на свадебный прием. К тому же здесь, в Индии, англичане вели себя как хозяева – даже формальная подчиненность Гоа Португалии не помешала им организовать ловушку для «Наутилуса» и его капитана! Вряд ли Лакруа сможет защитить нас, скорее, тоже станет невинной жертвой совсем чужой для него войны.
Значит, надо было увозить Ишвари из Индии, увозить во Францию, причем тайно. Правительству Наполеона III я доверял не больше, чем британскому, – оно легко могло использовать принцессу Бандельканда в своих дипломатических играх. Отвезти ее в Кассис, поселить у д`Обиньи, спрятать от всего мира – и тем самым дать ей возможность выбрать свой собственный жизненный путь без оглядки на кровавые тайны прошлого.
Воздушный замок, несбыточная мечта!
Выбраться из Индии сухопутным путем мы не могли – мы с нею были слишком заметными фигурами, слишком бросались в глаза. Оставалось море. Нам нужно было попасть на французский корабль, идеально – на французский корабль, команда которого сильно недолюбливает англичан, не брезгует контрабандой и хорошо меня знает, иначе говоря – на «Наяду». Я вспомнил, что капитан «Наяды» собирался зайти на пару дней в порт Панаджи, расположенный в двух лье южнее Сиолима. Если его корабль еще там и если нам удастся добраться до него незамеченными – мы спасены.
Погруженный в эти мысли, я прогуливался по парадной зале, делая вид, что разглядываю богатое убранство дворца сеньоров де Карвалью. Кроме меня, в зале находилось несколько человек в английской военной форме – то ли настоящих солдат, то ли переодетых людей Спенсера. На меня они не смотрели. Я сделал вывод, что полковник все еще ожидает нападения на дворец. Признаюсь, мне стало не по себе. Ночная тьма вокруг показалась мне источающей опасность, тяжелый влажный воздух был насыщен электричеством.
Примерно через четверть часа ко мне спустился Консель. Раньше, чем он открыл рот, я схватил его за локоть и вывел на дорожку перед дворцом. Нарочито неспешно мы отправились прогуливаться вдоль ярко освещенного фасада.
– Ну, что? – нетерпеливо спросил я.
Консель глубоко вздохнул.
– Господин профессор не очень рассердится, если узнает, что я не нашел принцессу Ишвари?
У меня упало сердце.
– Мне в южное крыло даже войти не дали. Там четверо английских солдат – двое по краям коридора, двое у дверей, ведущих в покои. Мне сразу велели убираться.
– Так. У каких дверей стояли солдаты?
– От лестницы у третьих дверей.
– Спасибо, Консель. Это именно то, что я хотел выяснить.
Я мысленно нарисовал себе план дворца, каким он сложился у меня в голове после блужданий в поисках сначала принцессы Ишвари, а потом – Лакруа. Южное крыло, второй этаж, третьи двери от лестницы. Изнутри туда не войти, но может, получится войти снаружи?
Мы успели добраться до поворота дорожки, огибающей дворец, когда со стороны Чапоры гулко ударил пушечный выстрел. И почти сразу еще один. И еще.
Застыв на месте, мы с Конселем уставились друг на друга.
– Стреляют из пушки, – рассудительно заметил он.
Неужели на реке уже завязался бой?
– Похоже, Спенсер все-таки решил расстрелять «Наутилус», – пробормотал я, напряженно вслушиваясь в ночную тишину. И только увидев удивленную физиономию Конселя, я вспомнил – сообразил! – что тот совсем ничего не знает о происходящих событиях.
В двух словах я рассказал ему о встрече с полковником Спенсером, сигнальном костре в форте Чапора, трех членах экипажа «Наутилуса», схваченных английскими солдатами, и обещании полковника сделать субмарину капитана Немо частью британского военного флота. К концу моего рассказа Консель заметно приуныл.
– Ай, как скверно, – сказал он. – Господин д`Обиньи был прав – с этим полковником трудно тягаться.
– Но мы все-таки потягаемся, – ответил я ему с уверенностью, которой отнюдь не испытывал.
– Как будет угодно господину профессору, – вздохнул Консель. И добавил после паузы:
– Теперь понятно, что случилось с теми солдатами.
– О чем ты говоришь?
Как выяснилось, незадолго до того, как я вызвал Конселя, во дворец принесли трех английских солдат, раздетых до белья. Все трое были без сознания – хотя и без единой царапины, только у одного на лбу нашли маленькое розовое пятнышко. Среди слуг это происшествие вызвало самые разные толки – говорили о яде, о колдовстве, еще о каких-то неведомых вещах («Господин профессор ведь знает, что я по-английски понимаю плохо, а на хиндустани и вовсе ничего», – извиняющимся тоном проговорил Консель).
– Электрические пули! – воскликнул я.
– Согласен с господином профессором.
– Солдатам повезло, что они остались в живых, обычно эти пули бьют наповал.
– Или капитан Немо специально решил уменьшить их заряд, чтобы случайно не убить своих соотечественников на свадьбе, – предположил Консель, и его мысль показалась мне весьма правдоподобной.
Мы стояли у южного угла дворца, полускрытые тенью раскидистых пальм. Я все еще напряженно прислушивался, но с реки не доносилось ни звука и вокруг было тихо, только ночной ветер шевелил ветви деревьев. Быть может, я неправильно понял смысл тройного выстрела из пушки? Что если он не означал начало боя, а служил сигналом солдатам, находившимся во дворце?
Я еще больше укрепился в этом мнении, когда от парадных дверей коротко пропел горн и по мраморным ступеням сошел военный отряд человек из тридцати. Развернувшись на газоне перед дворцом, они выстроились в колонну и направились в сторону Чапоры.
Проводив их взглядом, я снова взял Конселя под руку и увлек его на дорожку вдоль южного крыла. Настало время действовать.
Глава 6
Покои южного крыла резиденции сеньоров де Карвалью выходили не на общую террасу, а на маленькие изящные балкончики. Часть окон оставалась темной, но в комнате, где, по моим расчетам, держали принцессу Ишвари, горел свет. Однако убедиться, там ли она, я не мог – окно закрывали плотные шторы.
К счастью, балконы располагались не так уж высоко для двух мужчин, побывавших во множестве экспедиций по самым диким уголкам планеты. Я сбросил туфли, Консель переплел пальцы в сцепку, и я, опираясь сначала на его ладони, затем на плечи, ухватился наконец за кованые прутья балконной ограды. Дальше оставалось подтянуться, закинуть ногу на край – и через пару минут я уже переводил дух, прижавшись к стене у самого окна.
Между задвинутыми портьерами оставалась небольшая щель. Восстановив дыхание, я осторожно заглянул внутрь – и испытал ни с чем не сравнимое облегчение: Ишвари была там! Мисс Джонс сидела в высоком кресле недалеко от входной двери и вязала, принцесса металась по комнате, то запуская руки в густые черные волосы, то ломая длинные тонкие пальцы. Мне показалось, что ее лицо залито слезами.
В ту же минуту я услышал приближающуюся английскую речь и топот сапог по каменным плитам и едва успел распластаться на полу балкона, как из-за поворота появился патрульный отряд. Я замер и весь обратился в слух. Солдаты прошагали по дорожке вдоль южного крыла, не окликнув Конселя и не заметив меня, и скоро скрылись за поворотом.
Сколько бы людей ни ушло к Чапоре, без охраны полковник Спенсер дворец не оставил.
Не поднимаясь с пола, я достал хронометр и засек время. Потом нащупал во внутреннем кармане портмоне, извлек оттуда монету в пятьдесят сантимов и несколько раз постучал ее ребром о мозаичную плитку балкона, оценивая громкость. Если звук будет несильным, но отчетливым, есть шанс, что Ишвари услышит его, а мисс Джонс, сидящая в глубине комнаты, – нет.
Когда я поднялся и снова приник глазом к щели между портьерами, принцесса плакала, закрыв лицо руками. Мисс Джонс невозмутимо вязала. От легкого стука монетой по стеклу компаньонка не встрепенулась, но и Ишвари не отняла от лица рук. Стучать громче я не рискнул и замер, выжидая, когда принцесса подойдет ближе.
Вскоре нагрянул еще один патруль – я снова успел лечь на пол балкона прежде, чем солдаты смогли меня заметить, и засек по хронометру время, понадеявшись, что дозорные выдерживают интервалы. Юго-западный ветер становился все сильнее, кроны деревьев, окружавших дворец, шумели и раскачивались, и я опасался, что в следующий раз могу и не услышать приближения отряда.
Едва патруль скрылся, я еще раз постучал монетой по стеклу, и опять мне показалось, что этого никто не услышал. Но через полминуты Ишвари подошла к окну и жадно взглянула на меня заплаканным глазом. Вздохнув с облегчением, я знаками указал на нее, потом на себя и, наконец, вниз, дождался едва заметного кивка и опустился на пол, прислонившись спиной к прохладной стене. Теперь оставалось только ждать.
Минуты бежали одна за другой, и постепенно меня начало охватывать чувство безнадежности. Теперь все зависело от храбрости, выдержки, изворотливости и актерского мастерства шестнадцатилетней девочки. Осмелится ли она бежать со мной? Сможет ли удалить компаньонку? Не было ли с моей стороны полнейшим безрассудством надеяться, что у юной принцессы – пусть и дочери капитана Немо! – получится обвести вокруг пальца шпионку Спенсера? Я лихорадочно обдумывал другие варианты побега, но все они выглядели еще более зыбкими и фантастическими.
Наконец дверь на балкон отворилась, и принцесса Ишвари выскользнула из комнаты. Я вскочил на ноги.
– Вы готовы бежать? – шепотом спросил я.
Она молча кивнула, ее глаза лихорадочно блестели.
Я посмотрел вниз.
– Вам не жаль вашу накидку? Тут слишком высоко, чтобы прыгать.
Вместо ответа Ишвари сорвала со своих волос расшитую шелковую ткань и протянула мне. Я быстро привязал один конец к балконным прутьям, а другой бросил в темноту. Из-за кустов выпрыгнул Консель и подбежал к балкону, ловя конец и натягивая накидку в струну.
– Там человек, – обернувшись ко мне, испуганно прошептала Ишвари.
– Это Консель, мой слуга и надежный друг. Быстрее, принцесса, скоро пройдет патруль. Держитесь руками за ткань и соскальзывайте вниз.
Я помог ей перебраться через балконную ограду. Бедная девочка дрожала – то ли от страха, то ли от тревожного возбуждения, ее ладони были совсем ледяными. Меня тоже трясло – я каждое мгновение ожидал услышать топот солдатских сапог. Наконец Ишвари съехала по накидке в объятия Конселя, я развязал узел, перекинул ноги через ограду и спрыгнул вниз.
Земля больно ударила меня по ладоням и обожгла ступни. Я пошарил в траве в поисках туфель, но ничего не нашел. Консель уже ловко сворачивал накидку.
– Где моя обувь, Консель?
– Там, – он махнул рукой куда-то в заросли кустарника. – С позволения господина профессора, я решил, что его туфли, стоящие под балконом, могут вызвать ненужные вопросы у английских солдат.
Иногда мне хотелось его обнять, а иногда – убить на месте.
– Тогда бежим!
Мы бросились прочь от дворца и едва успели скрыться за густым кустом акации, как из-за поворота вышел очередной отряд. Я затаил дыхание. Солдаты спокойно прошагали мимо, ничего не заметив, и я впервые позволил себе понадеяться, что у нас все получится.
– Как быстро ваше исчезновение заметит мисс Джонс? – спросил я Ишвари по-английски.
– Скоро… минут через пять. Я пожаловалась, что мне дурно, и попросила воды. Солдат у двери отказался ходить за водой, сказал, что у него приказ. Она сама пошла.
– Тогда нам стоит поторопиться. Консель, где, в конце концов, мои туфли? – по-французски прибавил я.
– Пусть господин профессор минуту подождет, – и Консель канул куда-то в темноту.
Я вызвал перед своим мысленным взором карту окрестностей Сиолима, которую показывал мне Лакруа. В четверти лье к северу от нас катила свои воды Чапора, стремясь на юго-запад, в лагуну, а из нее – в Аравийское море. Но к Чапоре нам было нельзя – там были «Наутилус», люди Спенсера и десятки, если не сотни, английских солдат, там нас почти наверняка схватили бы. Зато в трехстах туазах к югу от дворца протекала маленькая речка Аньюна, которая тоже впадала в лагуну. Достичь Аньюны, купить лодку – я был готов, если придется, купить ее и без согласия владельца! – спуститься по реке к лагуне, а там как-то прошмыгнуть через пролив мимо форта Чапора и морем дойти до Панаджи. Если удача не отвернется от нас, мы окажемся на палубе «Наяды» еще до наступления утра.
Из темноты вынырнул Консель с моими туфлями в руке. Я быстро обулся и коротко изложил план действий сначала по-французски, потом по-английски.
Ишвари вскочила на ноги.
– Разве мы идем не на «Наутилус»? – спросила она дрожащим голосом.
– «Наутилус» заперт в реке, ему предстоит принять бой, чтобы прорваться к океану. Если мы пойдем сейчас к Чапоре, нас просто схватят.
Она смотрела на меня, тяжело дыша, и, кажется, снова собиралась заплакать.
– Принцесса, пожалуйста! – умоляюще сказал я. – Я на вашей стороне, я на стороне вашего отца. Но сейчас мы не можем пойти на «Наутилус». Вы не поможете своему отцу, если вас снова поймают. Ваш отец – отважный воин, но пока вы в руках англичан, они держат его за горло! Дайте ему возможность сражаться, не оглядываясь на вас!
– Да простит меня господин профессор, но не пора ли нам уносить ноги? – вставил Консель.
– Нам нужно спешить, – по-английски добавил я.
– Хорошо, – прошептала принцесса.
Но тут со стороны дворца донесся пронзительный крик мисс Джонс, и мы поняли, что побег Ишвари обнаружен.
Глава 7
Я приложил палец к губам, призывая Ишвари и Конселя к молчанию, а потом осторожно выглянул из-за ветвей. На фоне освещенного окна резко выделялись черные силуэты компаньонки и одного из солдат. Мисс Джонс стояла неестественно прямо, вцепившись в перила, солдат перегнулся через балконную ограду и что-то высматривал внизу.
Сквозь шелест листвы до нас доносились два голоса — визгливый женский и низкий мужской, но разобрать, о чем они говорили, я не мог. Наконец мисс Джонс и солдат ушли обратно в комнату, и я скомандовал:
– Бежим!
Мы побежали вглубь парка, прочь от дворца, выбрав самую узкую и темную из аллей. Спину неприятно тянуло: чудилось, что меня сверлит чей-то взгляд, но, оглянувшись, я увидел, что на балконе никого нет. Вскоре аллея свернула, и густые кроны окончательно скрыли от нас резиденцию сеньоров де Карвалью. В парке уже совсем стемнело, фонари пропали, и если бы не половинка луны, льющая свой молочный свет с запада, со стороны побережья, мы не увидели бы не только дороги, но и друг друга.
Скоро аллея закончилась, дворцовый парк перешел в дикие заросли акации и баньяна, и с бега мы перешли на осторожный шаг. К сожалению, мягкие шелковые туфли принцессы Ишвари совсем не подходили для путешествия по камням, корням и кочкам. Довольно быстро Конселю посчастливилось наткнуться на тропинку, и мы двинулись по ней гуськом – сначала мой слуга, потом Ишвари, я шел замыкающим. Тропинка петляла среди зарослей высокой травы, в стрекотании цикад, но вела куда надо – на юго-запад, к Аньюне. Погони все еще не было слышно. Я надеялся, что солдат и мисс Джонс не заметили нас с балкона, а чтобы прочесать весь парк и его окрестности, требовалось время и множество людей.
Спереди надвинулись высокие деревья, запахло речной сыростью. До Аньюны оставалось всего около сотни туазов, когда Консель внезапно рухнул как подкошенный.
Не было ни звука выстрела, ни вспышки, ни облачка дыма. Ишвари отшатнулась с тропинки в траву – и я увидел, что Консель лежит неподвижно лицом вниз. Еще не понимая, что произошло, но уже чувствуя, как внутренности скручивает ледяным узлом, я наклонился над ним и потряс его за плечо, а потом перевернул на спину.
В первое мгновение мне показалось, что он мертв. Его глаза были закрыты, на белой щеке темнело серое в лунном свете пятнышко. Я упал на колени, рванул на его груди рубашку и приложил ухо к груди – и в этот миг что-то неуловимо-стремительное мелькнуло мимо меня совсем близко и кануло в высокую траву.
Сердце Конселя билось. Тихо, но ровно и уверенно.
Вот мы и попали между двух огней.
Я пошарил рукой в траве, там, где блеснул на мгновение лунный блик, и нащупал еще теплую стеклянную колбочку размером с половину большого пальца.
Ишвари присела на корточки рядом.
– Что с ним? – шепотом спросила она.
– Его подстрелили. Электрической пулей, – и я протянул ей колбочку, – вот такой.
Она взяла пулю, а потом уставилась на меня тревожно блестящими глазами.
Я поднял голову. Вокруг царила ночная тьма, и эта тьма источала опасность. Высокие деревья у реки шумели на ветру, будто угрожая. Ощущение чужого взгляда – холодного чужого взгляда, глядящего на меня через мушку прицела – было отчетливым, как ощущение от ядовитого паука, ползущего по коже.
– Где-то здесь стрелок с «Наутилуса», а может, и не один, – сказал я. – В вас они стрелять не станут, но случайно могут и промахнуться. Лучше держитесь от меня подальше. Я сейчас попытаюсь оттащить Конселя к тем деревьям, под защиту ветвей. И, наверно, попробуем вступить в переговоры.
Я не успел ничего сделать, даже половчее ухватить Конселя за плечи. Ишвари гордо выпрямилась и звонко, повелительно выкрикнула несколько слов на языке, который раньше я слышал только от Немо и его людей.
Я обомлел.
– Что вы делаете, принцесса?! Через три минуты здесь будут британские солдаты!
Она потрясенно уставилась на меня и прижала ладонь ко рту.
Но удача уже отвернулась от нас. Вдали послышался мужской голос, резкий, как удар кнута, явно отдающий команды.
Я посмотрел на Конселя, на Ишвари, на заросший деревьями берег Аньюны. Я знал, что если с Конселем что-то случится, я не прощу себе этого до конца моих дней. Но выхода не было – я не мог унести его на себе и ничем не облегчил бы его участь, оставшись рядом. Один, без принцессы Ишвари, сраженный электрической пулей, он выглядел не преступником, а жертвой, а значит, англичане – по крайней мере, я на это надеялся – не причинят ему вреда.
Я повернулся к девушке.
– Бежим!
Мы со всех ног бросились по тропинке вниз – к полосе деревьев, к хлипким деревянным мосткам, перекинутым через речку, к веренице рыбацких лодок, лежащих на берегу. Времени выбирать не оставалось – я столкнул на воду первое попавшееся суденышко, которое выглядело относительно крепким. Принцесса скрючилась на носу лодки, зажимая себе рот ладонями, я сел за весла. Мужские голоса, перекликающиеся по-английски, звучали все ближе, потом я услышал вскрик – кажется, они нашли Конселя. Несколькими мощными ударами весел я вывел лодку на середину речушки, молясь только об одном – чтобы солдаты не оказались на берегу раньше, чем Аньюна сделает поворот. Снова зазвучали крики, грохнул ружейный выстрел – и все стихло.
Ширина Аньюны не превышала десятка туазов, думаю, я мог бы перейти эту речку вброд. Деревья, растущие на ее берегах, смыкали свои ветви у нас над головой, образуя высокий свод. Лунный свет почти не пробивался сквозь их переплетение.
Я греб мощными размеренными движениями, стараясь держаться середины потока. По моим расчетам, в устье Аньюны мы должны были оказаться через десять-пятнадцать минут. Резко поскрипывали уключины, негромко плескалась вода, разрезаемая дном лодки, над головой шелестели деревья – но, как бы напряженно я ни вслушивался, ничто не говорило о погоне или о том, что где-то неподалеку есть люди. Мы были одни между черной водой и черными ветвями, и я скорее угадывал речное русло, чем видел его. Возможно, наши преследователи сбились со следа или вступили в бой со стрелком из команды Немо. В любом случае судьба давала нам еще один шанс ускользнуть.
Река сделала плавный поворот к югу, берега удалились друг от друга, древесный полог разомкнулся – и я вновь увидел в небе яркую половинку луны, а окрестности залил молочно-белый свет. Я обернулся на Ишвари. Принцесса больше не дрожала, скрючившись, как испуганный зверек, – она сидела на носу лодки неподвижно и прямо, точно изваяние, и лицо ее стало мягким и мечтательным.
Наверно, бедная девочка думала, что до встречи с отцом осталось совсем немного. Что еще чуть-чуть – и мы увидим впереди лагуну и электрическое сияние прожектора «Наутилуса». Я не мог ей сказать, что обманул ее. Я знал, что капитан Немо не оставит своих людей в руках у англичан, что он попробует отбить их – или же купить их жизнь ценой своей. Только зачем Спенсеру жизнь беглого принца Даккара, если он нацелился на «Наутилус»? Я не сомневался, что полковник нарушит любые договоренности и преступит через любые клятвы, только бы завладеть подводным кораблем, опередившим свое время на добрую сотню лет.
Признаюсь, в эти минуты на меня снова навалилось отчаяние. В горячке побега и погони я отвлекся от ужасного положения, в котором оказались капитан Немо и его люди, но теперь ничего не мешало течению мрачных мыслей. Ишвари пошла за мной, потому что думала, что я отведу ее к отцу. Что она скажет и сделает, когда узнает правду? Даже если я спасу ее, даже если укрою ее от Спенсера и британских властей – капитану Немо я ничем не смогу помочь. Все, на что я мог надеяться – что ему будет легче встретить смерть, зная, что его дочь в безопасности. Какое слабое и горькое утешение!
Аньюна опять повернула, на этот раз к западу, и я понял, что устье близко. Берега сблизились, течение усилилось, и я положил весла, давая себе несколько минут передышки. Наша лодка легко скользила по мерцающей ряби мелких волн, и вскоре к убаюкивающему речному шепоту и плеску начал примешиваться шум прибоя из лагуны.
– Принцесса, вы когда-нибудь плавали по морю? – обратился я к Ишвари.
Девушка отрицательно покачала головой.
– В лагуне могут быть высокие волны, а уж в море они будут наверняка. Лодку будет сильно раскачивать. Пересаживайтесь на корму и держитесь крепче!
Она послушно перебралась на заднюю скамью и ухватилась руками за борта. Я снова взялся за весла. Через полминуты река резко сузилась и свернула на северо-запад, впереди показались белые барашки порогов, и наше суденышко вынесло на обширное водное пространство – шириной чуть меньше мили.
Над лагуной дул сильный юго-западный ветер, лодку сразу подхватило и закачало на короткой и злой волне. По прямой от устья Аньюны до выхода в океан была миля или чуть больше, но прямо мы идти не могли – волны били наискось в левый борт и норовили опрокинуть легкое суденышко. Я развернул лодку носом к волне, держа курс на южный берег лагуны, и налег на весла. Работа предстояла тяжелая.
Ишвари сидела на корме, испуганно вцепившись руками в борта. Бурные воды устья Чапоры совсем не напоминали тихие струи Аньюны – а ведь мы еще даже не вышли в океан! Лодка то задирала нос, карабкаясь на гребень, то ухала вниз, и нас обдавало тяжелыми брызгами. На западе клонился к горизонту месяц, отмечая выход в открытое море сияющей лунной дорожкой.
Около получаса я греб, не останавливаясь и почти не чувствуя усталости. В сотне туазов от нас тянулся южный берег лагуны – неровной черной полосой на фоне туманно-серого лунного неба. Громада форта Чапора постепенно вздымалась все выше, надвигаясь с юго-запада, но я надеялся, что оттуда никто не заметит крошечную утлую лодчонку на фоне неспокойной темной воды. Потом волны стали слабее, отрезанные близким берегом – мы подходили к изгибу лагуны. Когда лунная дорожка исчезла в тени форта, я рискнул повернуть на запад, прямо к выходу в океан.
Монотонный ритм работы на веслах очистил мою голову от посторонних мыслей. Я будто спал наяву, не чувствуя больше ни отчаяния, ни страха. Ишвари сидела неподвижно, крепко держась за борта, закрыв глаза и вроде бы шевеля губами, ее накидка, давно уже совершенно мокрая, тяжело лежала на плечах.
Минут десять я греб через пролив, изо всех сил налегая на весла и рискуя выдохнуться раньше времени. Каменная глыба форта Чапора, которую мы оставляли с юга, по правую руку, давила на меня молчаливой, но грозной опасностью. Холм, возвышающийся над морем, был погружен во тьму, лишь на его вершине тлели огоньки окон форта. В любой миг нас могли обнаружить, остановить, захватить – к полной победе полковника Спенсера.
Я помнил об этой опасности, но совсем забыл о другой, куда более грозной! Идти через лагуну было выматывающее тяжело, но все безумие своего плана я осознал, только когда мы вышли в открытое море. Стоило покинуть пролив, как нас подхватили огромные океанские валы. Наша лодочка уже не ныряла носом, скатываясь с очередной волны, чтобы тут же взлететь на другую – нет, она поднималась к небу вместе с вырастающей под нами водяной горой, чтобы потом начать тошнотворный полет в бездну, в провал между двумя стенами мрака.
О чем я думал, когда решил на веслах идти в Панаджи? О том, что Аравийское море будет спокойно, как лесное озеро? Волнение, с которым мы столкнулись, опытный капитан хорошо оснащенного современного корабля не назвал бы даже штормом, но мы с Ишвари сидели в деревянной скорлупке, меньшей даже, чем захудалая спасательная шлюпка!
Примерно час я еще пытался направить лодку вдоль побережья на юг, к Панаджи, но потом осознал всю тщетность своих попыток. Волны, идущие с юго-запада, толкали нас к северу, мало того – мощная масса воды, вытекающая из устья Чапоры, неумолимо уносила нас прочь от побережья. Когда лодку поднимало на гребень, я оглядывался направо, на оставленный берег, и видел, как тот становится все ниже и дальше. Еще через час я понял, что мы погибли.
Как описать леденящий ужас осознания неизбежной близкой смерти? Но сильнее ужаса во мне было чувство вины перед Ишвари. Без меня она жила бы – пусть в неволе, пусть под гнетом врагов своей родины, но жила – а я увлек ее несбыточной мечтой и погубил почти так же верно, как губит холодная сталь или ружейная пуля. Из чувства стыда перед ней я не бросал весла, удерживая лодку носом к волне, уже ни на что не надеясь, а только откладывая нашу гибель еще на минуту… а потом еще на одну.
Ночь тянулась и тянулась бесконечно, как тоска души, запертой в аду. Луна постепенно опустилась к горизонту и скрылась за дальними тучами, и все вокруг окутал почти беспросветный мрак. Я выбился из сил, мышцы, не приученные работать часами, начали ныть, а потом болеть. На нас давно уже не осталось ни единой сухой нитки. Ишвари молчала – я не услышал от нее ни слова жалоб или упреков. Надеялась ли она, что я все-таки знаю, что делаю, или давно поняла, что мы обречены, и со спокойным мужеством, так свойственным индусам, готовилась к смерти?
В какой-то момент нас вознесло на гребень особенно высокой волны, и Ишвари вдруг крикнула ломким голосом:
– Свет! Там, в море, свет!
Я обернулся, с трудом ворочая одеревеневшей шеей.
Она была права. Примерно в миле от нас черные морские воды осветило сияние, которое я не спутал бы ни с каким другим – яркое фосфорическое сияние прожектора «Наутилуса».
Глава 8
Я смотрел на электрический свет, озаривший морские глубины, и он казался мне самым прекрасным, самым чудесным светом, какой я когда-либо видел в жизни. Опомнившись, я схватился за весла. Еще ничего не закончилось – мы по-прежнему сидели в утлой лодочке посреди бурного моря, а подводный корабль находился слишком далеко, чтобы его команда могла нас заметить.
– Это «Наутилус»! – воскликнул я, обращаясь к Ишвари. – Если мы доберемся до него – мы спасены! Держитесь крепче, я постараюсь подвести лодку поближе.
Увы, это было легче сказать, чем сделать. Я греб к источнику сияния, стиснув зубы и стараясь не обращать внимания на боль в натруженных мышцах, но что я мог противопоставить мощи океана и могучим моторам «Наутилуса»? Через несколько минут я понял, что мы не только не приближаемся к субмарине, но, напротив, быстро удаляемся от нее. Пятно света скользило к востоку, в сторону берега, и вскоре превратилось в лунный блик у самого горизонта.
Кажется, Ишвари заплакала, и, признаюсь, я тоже был готов взвыть в голос.
Но затем сияние снова начало приближаться, и я догадался, что Немо ищет нас. С каждой минутой субмарина подходила все ближе – но все равно промахивалась мимо нашей лодки на добрые полмили. Я не сводил взгляда с озера света, отмечающего путь «Наутилуса», мое сердце было готово выскочить из груди.
– Принцесса, когда мы будем на гребне волны, кричите что есть силы!
– Хорошо, – всхлипнула она.
И когда волна подняла нас к небу, Ишвари закричала – сначала ломким, а потом пронзительным девичьим криком – повторяя снова и снова одни и те же слова на чужом языке. Я возблагодарил Создателя, наградившего дочь капитана здоровыми легкими и звонким голосом! Если субмарина шла по поверхности и на ее палубе кто-то был, нас обязательно должны были услышать.
И нас услышали. Гребни океанских волн будто вспыхнули изнутри зеленоватым светом. Теперь луч прожектора был направлен точно в нашу сторону. Я ясно видел лицо Ишвари – милое, измученное, заплаканное и счастливое, и, кажется, сам был готов разрыдаться. Через минуту луч отклонился – видимо, субмарина разворачивалась к нам боком. Оглянувшись через плечо, я увидел близкую палубу «Наутилуса», через которую перехлестывали волны, и около десятка человек на ней, среди которых выделялась высокая фигура капитана. Потом лодку сильно тряхнуло, нос задрался, со скрежетом взбираясь на стальной борт, – и сразу несколько сильных рук вытащили меня на палубу.
Пошатываясь, я кое-как поднялся на ноги, но через несколько секунд на нас обрушилась очередная волна, и меня чуть не смыло обратно в океан. Снова с трудом поднявшись, я нашел взглядом капитана и увидел, что он, закрыв глаза, обнимает Ишвари, а та смеется, плачет и что-то лепечет на незнакомом языке. Я смотрел на них, забыв обо всем, пока чья-то тяжелая рука не встряхнула меня за плечо и не вернула в реальность.
Это был помощник капитана.
– Идите вниз! – повелительно сказал он мне на ломаном английском. – Мы погружаемся!
Я кивнул и двинулся к люку. Люк оказался задраен, но рядом дежурил матрос. Когда через палубу субмарины прокатилась и схлынула очередная волна, он ловко открыл крышку и выразительным жестом предложил мне спускаться, да поживее. Я взялся за перила, как брался, наверно, уже тысячу раз – и только чудом не рухнул вниз и не свернул себе шею: одеревеневшие пальцы почти не гнулись и ничего не чувствовали.
Люк захлопнулся над моей головой, обдав тяжелым веером соленых брызг. От сильной качки все ходило ходуном. Я чувствовал себя оглушенным. Куда мне идти? В каком качестве я нахожусь на борту «Наутилуса»? Кое-как спустившись по трапу, я остановился в нерешительности, но тут люк открылся снова и вниз легко соскочил помощник капитана. Он отворил дверь в ту самую комнату-темницу, куда нас запирали вместе с Конселем и Недом Лендом во время нашего первого пребывания на подводном судне, и я, не дожидаясь приказа, вошел внутрь. Дверь за мной с грохотом закрылась.
Навстречу мне тут же бросился Консель.
– Господин профессор, вы живы! – взволнованно воскликнул он.
Я в изумлении уставился на своего слугу – а потом ощутил, как с моей души скатывается тяжелый камень. Как я ни уговаривал себя на берегу Аньюны, что люди Спенсера не причинят ему вреда, видеть его рядом с собой живым и здоровым было большим утешением.
– Консель! Господи, Консель! Как ты здесь оказался?
– Они забрали меня с собой. Ну, это я так думаю, я пришел в себя уже на «Наутилусе». Вы им все планы спутали, – добавил он, понизив голос и почему-то отводя взгляд в сторону.
Я осторожно коснулся пальцами багрового синяка на его щеке, куда попала электрическая пуля.
– Как ты себя чувствуешь?
– С позволения господина профессора, хорошо! Ну, то есть сначала было не очень, но они дали мне какое-то пойло, после которого все как рукой сняло.
На последних словах Конселя мы услышали хорошо знакомое шипение, сопровождающее поступление воды в балластные цистерны: «Наутилус» начал погружение. Качка стала уменьшаться, а потом и вовсе прекратилась.
Я подошел к столу и сел, точнее, рухнул на лавку, стоящую рядом. На меня наваливалась свинцовая усталость. Я даже почти не чувствовал холода своей мокрой одежды. Мысли ворочались в голове медленно, как жернова, будто я не спал добрых двое суток.
Консель мялся рядом, словно хотел мне что-то сказать – и не решался.
– Господин профессор простит меня? – наконец вымолвил он. – Мне пришлось ему все рассказать.
– Капитану?
Консель молча кивнул.
– Ничего страшного, – ответил я. – От капитана Немо у меня нет тайн.
– И про господина д`Обиньи тоже.
Я посмотрел на своего слугу более внимательно. Конселя было нелегко запугать, но я слишком хорошо знал, каким бывает командир «Наутилуса» в гневе.
– Ну, что поделать. Надеюсь, Франсуа простит нас.
– Когда я сказал, что вы собирались идти в Панаджи… – Консель поежился, – он ответил, что если вы погубите мадемуазель Ишвари, он отыщет вас даже в аду.
Я невесело усмехнулся.
– Если бы я погубил мадемуазель Ишвари, именно там я бы и оказался.
На самом деле я чувствовал себя далеко не так спокойно, как пытался выглядеть. Я и желал встречи с капитаном Немо, и страшился ее. Как он отнесется ко мне после всего, что произошло? После нашего побега? После моего предательства? Я не боялся, что он причинит нам какой-либо вред или убьет нас, но его гнев и презрение заранее пугали меня до головокружения.
Лязгнула открывающаяся дверь, и я вздрогнул всем телом. Но это оказался всего лишь стюард, который принес стопку одежды из виссона и стакан с водой. Вслед за стюардом в комнату вошел помощник капитана.
Я впервые встретился с ним взглядом – и с удивлением обнаружил, что в его глазах не было пренебрежения или враждебности. Помощник смотрел на меня одобрительно и, пожалуй, с веселым изумлением, как будто я только что прошелся по проволоке над рыночной площадью или встал на голову на спине у скачущей лошади.
– Профессор Аронакс, я распорядился, чтобы вам приготовили ужин, – по-английски сказал он. – Пока вы останетесь здесь, потом капитан решит вашу судьбу.
Все-таки произношение у него был чудовищное.
– Спасибо, – ответил я.
Он сделал несколько шагов к двери, потом обернулся.
– Меня зовут Стефан.
– Спасибо, Стефан, – с искренней благодарностью ответил я.
Дверь снова захлопнулась.
– Подумать только! – пробормотал Консель. – Мы десять месяцев не слышали от них ничего, кроме «кушать подано», «следуйте за мной», «спускайтесь вниз, мы погружаемся», а тут на тебе! Может, капитан решил зачислить нас в команду?
– Это вряд ли.
Я осторожно отхлебнул из стакана. Там была чистая пресная вода, и я выпил ее залпом. Только сейчас я осознал, насколько сильно меня мучила жажда и как жгла мои губы въевшаяся морская соль.
Тем временем Консель уже разворачивал одежду из виссона, принесенную стюардом.
– Господину профессору обязательно нужно переодеться. На вас же сухой нитки нет! Так и простудиться недолго.
Конечно, он был прав, но у меня уже не было сил шевелиться. Меня сковало оцепенение сродни тому, что охватывает жертву, пораженную шипом с ядом кураре. Если бы не Консель, я так и остался бы сидеть в мокрой ледяной одежде и неминуемо заболел бы, но он своей настойчивостью заставил меня собраться и все-таки переменить платье.
Что происходило потом, я плохо помню. Я сидел с открытыми глазами, но, кажется, спал наяву. Иногда видения заслоняли собой реальность, и я снова видел перед собой д`Обиньи, бурные воды лагуны с лунной дорожкой, ведущей то ли к смерти, то ли к спасению, торжествующую усмешку полковника Спенсера и мечтательное лицо Ишвари, освещенное лунным светом.
Я очнулся оттого, что Консель тихо, но настойчиво тряс меня за плечо.
– Господин профессор, – шепотом говорил он. – Господин профессор!
Я поднял голову. Посреди комнаты стоял капитан Немо и смотрел на меня с выражением, которого я раньше никогда у него не замечал и даже сразу не понял, что оно означает. В его глазах плясали золотые искры.
Я заставил себя подняться на ноги и посмотреть ему в глаза.
– Капитан.
– Профессор Аронакс, вы не перестаете меня удивлять.
А потом он шагнул вперед и обнял меня.
Кажется, у меня закружилась голова, потому что в следующее мгновение я обнаружил, что он крепко держит меня за плечи и с тревогой смотрит в лицо.
– Профессор, да вы еле на ногах держитесь!
– Пустяки, – прошептал я. – Просто устал.
– Ваша каюта готова, следуйте за мной. Консель, помогите ему.
Мой верный малый подскочил ко мне и подставил плечо, чтобы я мог на него опереться. По правде говоря, первые шаги и правда дались мне с трудом. Но когда мы вышли в коридор, я почувствовал себя увереннее и мягко отстранился от Конселя. Мне не хотелось выглядеть слабым перед капитаном Немо.
Я нисколько не удивился, когда мы пришли к каюте, в которой раньше жили Консель и Нед Ленд. Мою бывшую каюту, смежную с каютой капитана, очевидно, теперь занимала принцесса Ишвари.
– Располагайтесь, – сказал Немо, остановившись у двери.
Поняв, что он собирается уходить, я решился задать ему вопрос, который волновал меня с того самого момента, как я увидел в море свет прожектора «Наутилуса»:
– Капитан, как же вам удалось вырваться из устья Чапоры?
Он загадочно улыбнулся.
– Об этом – завтра. Сейчас отдыхайте.
Дверь нашей каюты закрылась. Я вытянулся на койке, которую раньше занимал Нед Ленд, и закрыл глаза. Я был измучен и обессилен, у меня болела, кажется, каждая мышца, но в эту минуту я был полностью, абсолютно счастлив.
Глава 9
Я знал, что на следующий день буду чувствовать себя ужасно, но реальность превзошла самые мрачные ожидания. Проснувшись от приглушенного звука голосов, один из которых принадлежал Конселю, я обнаружил, что не могу подняться, а от попытки пошевелить руками мышцы дернула резкая боль. Несколько часов на веслах не могли пройти даром, так что тут я не сильно удивился, но собственная беспомощность вызвала и смущение, и досаду.
Как оказалось, нам принесли завтрак. Я почуял аппетитный запах жареной рыбы и немедленно ощутил сильнейший голод.
– Как господин профессор почивали? – приветствовал меня Консель, который явно уже давно был на ногах.
– Спасибо, Консель, бывало и лучше.
– Если господин профессор изволит подкрепиться, к нему сразу вернутся силы.
Он поставил на столик поднос с завтраком и снял колпаки с тарелок.
Но тут выяснилось, что я не могу не только самостоятельно подняться, но даже и поднести вилку ко рту! Что-то похожее со мной случалось только однажды, когда мы, не останавливаясь ни на минуту, больше суток шли на пирогах по Конго, пытаясь оторваться от преследовавших нас воинов из племени бангала.
– Ничего, господин профессор, – бормотал Консель, усаживая меня на кровати и подкладывая подушки под спину. – Помните, как в Африке мы улепетывали от тех чернокожих дикарей в ожерельях из крокодильих зубов? Я на следующий день в затылке почесать не мог, не говоря уже про все остальное!
Я слабо улыбнулся.
Никому другому я не позволил бы кормить себя, как ребенка, но с Конселем мы бывали в самых разных передрягах и видели друг друга и в довольно плачевном состоянии. Верность и надежность сочетались в нем с деликатностью и тактом, и я ему полностью доверял. Подобрав все, что было на тарелке (признаюсь, я не отказался бы съесть еще столько же!), я остался сидеть, опершись спиной о подушки, а Консель ушел справиться о горячей ванне.
Наша каюта оказалась не заперта – мы по-прежнему пользовались на «Наутилусе» полной свободой передвижений.
Ванная комната располагалась рядом с камбузом, буквально в десятке шагов от нашей каюты. Мне всегда нравилось ее строгое убранство, соединявшееся с удобством и продуманностью всех деталей. Краны с горячей и холодной водой позволяли набирать воду любой температуры – роскошь, недоступная для подавляющего большинства французов. Стальные стены и пол, покрытый циновками, всегда были теплыми из-за близости к машинному отделению.
Погрузиться в чистую горячую воду – ни с чем не сравнимое наслаждение! Через несколько минут боль в мышцах начала понемногу утихать, а еще через четверть часа я смог самостоятельно выбраться из ванны и даже кое-как одеться.
Вернувшись в каюту, я принялся делать то единственное, что помогает в подобном состоянии – снова и снова заставлять мышцы работать, невзирая на слабость и резкую боль. На гимнастические упражнения это походило мало, но через пару часов я, по крайней мере, снова мог держать спину прямо и ходить, не производя впечатления человека, разбитого апоплексическим ударом. Покончив с этим, я отправился разыскивать капитана Немо. Как ни тревожила меня эта встреча, я должен был узнать нашу дальнейшую судьбу.
Капитан отыскался в библиотеке. Он медленно шел вдоль полок, разглядывая надписи на корешках и иногда вынимая тот или другой том; небольшая стопка книг уже лежала на центральном столе.
Я смотрел на капитана с сильно бьющимся сердцем, не зная, то ли привлечь к себе внимание, то ли понаблюдать еще. Было что-то необыкновенно притягательное в том, что он меня не видел – мне казалось, что, находясь в одиночестве, он должен снимать свою обычную маску и становиться самим собой. Минуту или две я стоял, не шевелясь и произнося ни слова, но потом он все-таки заметил меня и обернулся.
– А, профессор Аронакс, – любезным тоном сказал Немо. – Как вы себя чувствуете?
– Спасибо, уже лучше.
Он добавил к стопке на столе еще два тома и кивнул на один из диванов.
– Прошу вас, садитесь.
Я сел. Видимо, на моем лице все же мелькнула гримаса боли, потому что его взгляд стал более внимательным, даже цепким.
– Как вам только пришло в голову выйти в открытое море на этой скорлупке? – укоризненно произнес он.
Я опустил глаза, готовый к справедливым упрекам.
– Знаю, что совершил ошибку. Я не ожидал такого волнения… и что течение окажется настолько сильным. По моим расчетам, до наступления утра мы должны были добраться до Панаджи и сесть на французский корабль. Простите, капитан, я думал, что «Наутилус» заперт в Чапоре, иначе дождался бы вас в лагуне.
– Именно так вам и следовало поступить. Вы подвергли жизнь Ишвари опасности! А если б я не нашел вас? Стоило вам бросить весла, как лодку накрыла бы первая же волна, а вы бросили бы их очень скоро, судя по вашему вчерашнему состоянию! Обычно вы производите впечатление умного человека, профессор Аронакс, но иногда…
Мне нечего было возразить, и я молча разглядывал свои ладони со вздувшимися мозолями. Наверно, в другой ситуации и от другого человека подобные нотации вызвали бы неловкость и досаду, но сейчас я чувствовал себя нерадивым школяром, которого отчитывает декан факультета.
Наконец, капитан умолк, и я снова поднял на него глаза. Он смотрел на меня со странным выражением, которое я не мог прочитать – то ли ласково, то ли печально.
– Что же вы молчите? – уже мягче спросил он.
Я покачал головой.
– Вы правы, я действительно поступил безрассудно. Признаюсь, я был в отчаянии. Я думал, британцы захватили «Наутилус» или вот-вот захватят, и ничего другого мне просто в голову не пришло.
И тут же пожалел о своих словах.
– Британцы никогда бы не захватили «Наутилус»! – взревел Немо, и я чуть не подскочил. Пару мгновений он яростно смотрел на меня, но потом с явным усилием взял себя в руки и сделал несколько шагов по комнате. – Что же, вы всерьез полагали, что я войду в Чапору, даже не взглянув на карту и не предположив, что это ловушка? Хорошего же вы обо мне мнения, господин Аронакс!
– Я не…
Капитан сделал резкий жест, приказывая мне замолчать.
– Вы спрашивали вчера, как «Наутилусу» удалось вырваться из устья Чапоры. Так вот, «Наутилусу» не было нужды вырываться из устья Чапоры, потому что он в Чапору не заходил.
Я смотрел на него в полном изумлении.
– Но огонь в форте… Люди Спенсера должны были увидеть «Наутилус», иначе не подали бы сигнал!
– Ваш полковник Спенсер видел то, что хотел увидеть. Очевидно, что он, как и вы, считал меня глупцом.
Немо замолчал на минуту, а потом заговорил уже гораздо спокойнее.
– В реках Индии мутная вода. В такой воде «Наутилус» выглядит пятном электрического света, и то лишь тогда, когда включает прожектор. Увидев пятно света, поднимающееся вверх по течению, британцы решили, что видят «Наутилус». Никому даже в голову не пришло, что это может быть нечто иное!
Я начал догадываться, куда он клонит, и посмотрел на него с восхищением.
– Вы создали призрак «Наутилуса»!
– Именно так. Легкий деревянный каркас, нагруженный металлическими пластинами до нулевой плавучести, шесть электрических фонарей вдоль центральной оси, создающих впечатление прожектора, и небольшой двигатель на сжатом воздухе. Движение «призрака» направляли мои люди в водолазных костюмах. Когда псевдо-«Наутилус» миновал сужение русла Чапоры, Спенсер перегородил реку минами и решил, что выиграл.
Я представил себе физиономию полковника Спенсера, когда тот понял, что вместо «Наутилуса» сторожил в реке несколько досок с фонарями, и от всей души рассмеялся.
– Простите, капитан, но это изумительно!
Немо посмотрел на меня испытующе, но потом его губы тронула легкая улыбка.
– Что же было дальше? – спросил я. Признаюсь, возможность узнать подоплеку всей этой истории возбуждала во мне жгучее любопытство.
– Дальше, – обронил Немо и задумался. – К сожалению, попасть во дворец моим людям не удалось. Их арестовали еще перед входом.
Я кивнул.
– Я видел, как это произошло.
Немо метнул на меня насмешливый взгляд.
– Да, профессор, вы явились внезапно, как новая комета на ночные небеса! Если бы я знал, что вы окажетесь в числе приглашенных, ни за что не отправил бы во дворец своих людей.
– А я ни за что не выдал бы ваших людей, капитан! – с жаром возразил я.
– Ну, еще вчера я не стал бы на это рассчитывать. Кроме того, вы могли выдать их невольно. Не в обиду вам будет сказано, господин Аронакс, но у вас очень выразительное лицо. Я часто угадываю ваши мысли еще до того, как вы их произнесете.
От мысли, что иногда капитан читает меня как открытую книгу, мне стало не по себе.
– Когда Спенсер получил сигнал, что «Наутилус» заперт в реке, он решил, что настало его время диктовать мне условия, – продолжал Немо, и его взгляд стал жестким. – Он отправил к «призраку» моего помощника с сообщением, что русло Чапоры перегорожено минами и что в океан мне не выйти. И что если я сдамся и отдам ему «Наутилус», он подумает о том, чтобы помиловать мой экипаж.
– Замечательная формулировка, – пробормотал я.
– Надо ли рассказывать дальше? Стефан сообщил водолазам, дежурившим у «призрака», где заперли Марко и Кшиштофа. Мы освободили их еще до наступления утра. Спенсер считал, что держит меня за горло, и оставил с ними только дюжину солдат.
Немо умолк и посмотрел на меня. А я, будто наяву, вновь увидел волнующиеся кроны деревьев, освещенные лунным светом, и тропинку в высокой траве, бегущую к Аньюне.
– Надеюсь, что я не слишком спутал ваши планы, капитан, когда позвал с собой Ишвари.
– Вы очень спутали мои планы, профессор Аронакс, – возразил он, но его глаза потеплели, и в них опять вспыхнули золотые искры. – Однако, если бы не вы, я не смог бы забрать Ишвари, не потеряв ни одного человека. Мои люди так и не смогли попасть во дворец, и они даже приблизительно не знали, где держат мою дочь. Мы собирались атаковать дворец ближе к полуночи, но этого не потребовалось. Збигнев, следивший за южным крылом, видел ваш побег вместе с Ишвари и принял решение помогать вам. Он не только пропустил вас, но и остался прикрывать ваш отход. А вот Эгельт решил вмешаться.
Я вспомнил лунный блеск электрической пули, мелькнувшей мимо моего лица, Конселя, упавшего навзничь, и глубоко вздохнул.
– Полагаю, с учетом всего, что произошло потом, мне надо было просто дать себя подстрелить.
– Полностью согласен с вами, господин Аронакс! – насмешливо ответил Немо. – Этим вы избавили бы и себя, и меня от многих беспокойств. Но Ишвари почему-то решила за вас заступиться.
– Правда, в этом случае мы неизбежно оказались бы на допросе у полковника Спенсера. А у меня, как вы изволили заметить, очень выразительное лицо.
– Профессор, вы действительно считаете, что я оставил бы вас в руках у англичан?
«Конечно, когда мы в ваших руках, это куда надежнее», – подумал я, быстро отведя взгляд, чтобы он ничего не прочитал в моих глазах.
– Не знаю, – ответил я вслух, не поднимая глаз. – Мы не слишком хорошо расстались. Я не был уверен, что вы отнесетесь ко мне иначе, чем к своим врагам.
Немо ничего не ответил, и его молчание показалось мне пугающим. Я тут же пожалел, что затронул эту скользкую тему. Наверно, надо было и дальше делать вид, что не было никакого побега, не выходила статья в «Нью-Йорк таймс», я не отвечал на вопросы Спенсера… что мы с Конселем по-прежнему пассажиры «Наутилуса».
– Вы не сомневались, что я отнесусь к вам, как к врагу, и все-таки пришли, – наконец произнес капитан. – Почему? Десять месяцев назад вы не захотели иметь со мной ничего общего. Что заставило вас вмешаться теперь?
Я покосился на капитана. Немо стоял в трех шагах от меня, скрестив на груди руки и чуть прищурив глаза, и смотрел на меня так пристально, как не смотрел даже полковник Спенсер. Меня разом бросило в жар и в холод, я почувствовал себя мотыльком, пришпиленным иголкой энтомолога к коллекционной подушечке.
Наверно, даже в океане среди черных волн я не боялся так, как сейчас. И все-таки должен был сказать ему правду.
– Капитан, я вас предал. Это из-за меня они знают, кто вы такой.
И я рассказал ему про парижское похищение, про допрос у полковника Спенсера и свою малодушную откровенность.
– Поэтому я и приехал. Чувствовал себя виноватым. Я не мог быть спокоен, зная, что погубил вас. Должен был попытаться помешать Спенсеру, иначе возненавидел бы сам себя.
– Вот как, – сказал Немо.
Он выглядел спокойным, но золотые искры в его глазах погасли.
– А ваша совесть – беспокойная и властная дама, – негромко заметил он, отворачиваясь от меня.
Я смотрел на него с тревогой. Признаюсь, я не ожидал такой реакции. Я боялся вспышки гнева, возможно, бурного выражения презрения, но капитан был скорее… огорчен.
Несколько минут Немо разглядывал книжные полки, будто забыв о моем присутствии, мне показалось, что он о чем-то напряженно думает. Потом он снова повернулся ко мне.
– Профессор Аронакс, я прощаю вам предательство и освобождаю от любых обязательств в свой адрес. Вы передо мной не виноваты и ничем мне не обязаны, ни сейчас, ни в будущем.
Произнеся эти слова, капитан подошел к столу, взял отобранную стопку книг и вышел из библиотеки.
Глава 10
Капитан Немо ушел, а я остался сидеть на диване в полной растерянности. Я никак не мог сообразить, хорошо или плохо закончился наш разговор. С одной стороны, капитан простил мне предательство, а перед тем говорил со мной очень любезно. Но с другой – я чувствовал, что между нами сломалось нечто неуловимо тонкое, чему я не мог подобрать названия. В моей душе расползалась холодная липкая тревога – будто привкус яда, оставшийся на языке после вкусного домашнего обеда.
Наконец я с усилием поднялся и отправился обратно в каюту.
Консель чистил мои туфли, что-то напевая себе под нос по-фламандски.
– Господин профессор встретил капитана Немо? – спросил он, когда увидел меня.
– Да, Консель.
– Капитан сказал, что он решил делать с нами дальше?
Только тут я сообразил, что так и не задал Немо главного вопроса – того, ради ответа на который я его и разыскивал. С досадой я развернулся и снова вышел в коридор.
В библиотеке капитана не оказалось, равно как в столовой и в салоне. Я прислушался у двери, ведущей в его каюту, – но там было тихо. Поколебавшись, я постучал, но мне никто не ответил. Тогда я решил заглянуть в свою бывшую каюту – и, уже подходя к ней, услышал нежный голос Ишвари и низкий, бархатный – капитана.
С бьющимся сердцем я постучал, а потом нажал на ручку двери.
Ишвари, все в том же зеленом сари, сидела за столиком, только накидку на ее плечах заменил меховой палантин. Рядом лежали стопка книг, отобранная капитаном в библиотеке, перья, чернильница и несколько листков бумаги.
Увидев меня, она радостно улыбнулась.
– Доброе утро, принцесса, – поздоровался я.
– Что вам угодно, господин Аронакс? – холодно спросил Немо, оборачиваясь.
У меня сжалось сердце.
– Простите, капитан, у меня всего один вопрос. Какова будет наша дальнейшая судьба?
– «Наутилус» идет к Коморским островам, мы достигнем их через три дня. Один из островов, Майотта, находится под протекторатом Франции. Вы получите свободу.
Я знал, что должен был почувствовать облегчение и признательность, но ощутил только жгучее разочарование. К счастью, мне хватило ума никак его не выказать. Я поклонился Немо и сказал как мог учтиво:
– Благодарю вас, капитан, это очень великодушно с вашей стороны.
И тихонько прикрыл за собою дверь.
***
Я вернулся в каюту, передал Конселю слова капитана, потом лег на кровать и закрыл глаза. Я не понимал, что со мной происходит. Я чувствовал себя так, будто лучший друг вышвырнул меня из своего дома и захлопнул дверь перед носом, только еще стократ хуже. Я говорил себе, что все сложилось весьма удачно – капитан Немо вернул дочь, я сумел помочь ему и не погиб, «Наутилус» вырвался из ловушки, расставленной полковником Спенсером, не потеряв ни одного человека, наконец, капитан узнал о моем предательстве и не уничтожил меня – но мое сердце было переполнено горечью и тоской.
– Господин профессор плохо себя чувствует? – с тревогой спросил Консель.
Что я мог ему ответить? И что я мог ответить самому себе?
– Нет, Консель, все хорошо.
– Господин профессор хотел бы остаться на «Наутилусе»?
Я ощутил приступ злости – не на Конселя, конечно, на самого себя и свое «выразительное лицо». В эту минуту я не желал, чтобы меня читали ни враги, ни друзья.
– Может, и хотел бы, – ответил я. – Но капитан Немо не предоставил нам выбора ни в тот, ни в этот раз.
Мой слуга тактично промолчал, и я снова предался своим невеселым мыслям.
Я думал о том, как мы вернемся в Париж, вспоминал о Музее естественной истории, о встречах с друзьями в кафе, о научных экспедициях – но то, что раньше наполняло мою жизнь смыслом и радостью, лежало пеплом, не принося облегчения. В моем сердце будто застрял отравленный шип. Я понял, что напрасно ищу обезболивающее в прошлой жизни – эту рану надо было вскрывать и чистить, пока она не погубила меня окончательно.
Я заставил себя быть с собой предельно честным. Я заглянул в свою душу так глубоко, как уже много лет не заглядывал – и понял то, что должен был понять уже давно. Не буду писать об этом – есть мысли, которые не стоит облекать в слова. Но теперь я знал, что капитан Немо оказывает мне услугу, изгоняя с «Наутилуса» – и давая тем самым шанс удержаться на краю пропасти. На меня надвигалась огненная колесница Джаганнатха, но я еще мог уклониться от ее неумолимого хода! И если для этого мне придется вырвать у себя сердце – значит, так тому и быть.
Я слышал, как тихонько щелкнула дверь каюты: Консель куда-то ушел. Глаза саднило и жгло. Жалел ли я себя, или просто было больно? Я хорошо знал, что должен делать, но не знал, хватит ли мне сил!
Не помню, сколько прошло времени, – я словно лежал на дне, а надо мной катились и катились горькие темные воды. Но потом в дверь осторожно постучали, и я поспешно сел на кровати.
– Войдите!
Это была Ишвари.
– Бонжур, – радостно сказала она почти без акцента.
– Бонжур, принцесса, – ответил я.
– Я буду изучать французский язык, – по-английски продолжила она. – А еще математику и физику. И рыб.
– Хорошо.
– У папы есть ваша книга, «Тайны морских глубин», он мне показывал. Когда я научусь читать по-французски, я ее прочитаю.
– Я думаю, ваш отец мог бы написать десяток таких книг, и все они были бы лучше моей.
– А ему нравится ваша.
Она вдруг посмотрела на меня испытующе, без улыбки.
– Вы больше не вернетесь на «Наутилус»?
– Нет, принцесса, больше не вернусь.
– Почему?
Я отвел глаза. Я не хотел ей лгать и не мог сказать правду.
– Это сложно объяснить.
Ишвари внимательно смотрела на меня большими темными глазами, так похожими на глаза капитана, и у меня подкатил ком к горлу.
– Если когда-нибудь я понадоблюсь вам, принцесса, я приду.
– Только будьте осторожны, – сказала она. – Если англичане убьют вас, я буду горевать.
– Вряд ли англичане убьют меня, но я буду осторожен, обещаю.
Она выскользнула за дверь, а я остался сидеть на кровати, чувствуя себя одновременно ошеломленным и пристыженным. Я понял, что слишком увлекся жалостью к себе. Служить тем, кого я люблю, было мне вполне по силам.
***
Ни в этот день, ни на следующий я не видел капитана Немо и не искал с ним встречи. Состояние мое оставалось крайне подавленным. Я принял решение и намеревался строго его придерживаться, но не был уверен в твердости своего духа.
Утром и вечером я заходил в салон и смотрел на местоположение «Наутилуса», аккуратно отмечаемое на карте помощником капитана. Субмарина неотвратимо приближалась к Коморским островам. Почти все время мы шли на глубине около пятидесяти метров, только один раз в сутки ненадолго поднимаясь на поверхность, чтобы обновить запасы воздуха. У меня возникло ощущение, что капитан стремится скорее от нас избавиться.
21 апреля после обеда я зашел в библиотеку, чтобы поискать сведения об острове Майотта. Как оказалось, этот сравнительно крупный гористый остров располагался примерно посередине между северным побережьем Мадагаскара и восточным побережьем Африки. Я узнал, что Майотта находится в восточной части Коморской гряды на севере Мозамбикского пролива, а название острова происходит от названия арабского султаната, который ранее существовал на Коморах – Маоре. С 1843 года остров находился под протекторатом Франции.
Судя по карте, Майотту окружал мощный коралловый риф, который прерывался лишь в трех местах. Я как раз разглядывал очертания северного разрыва, через который, скорее всего, «Наутилус» и подойдет к острову, когда в библиотеку вошел капитан Немо.
Можно принимать какие угодно правильные решения, но от одного взгляда на капитана сердце заколотилось где-то в горле. Я сосредоточился на том, чтобы мое «выразительное лицо» выражало только внимание и научный интерес. Дважды перечитал абзац, посвященный рельефу острова, но, откровенно говоря, с большим трудом воспринял только что прочитанный текст.
Сначала мне показалось, что Немо нарочито не замечает моего присутствия, но он расставил по полкам несколько книг и подошел ко мне:
– Профессор Аронакс, мы приблизимся к острову Майотта завтра на рассвете. Будьте готовы встать в пять утра.
– Хорошо, капитан.
Немо взглянул на карту, расстеленную на столе, и указал точку на восточном побережье острова.
– Колониальная администрация находится вот тут, в городке Мамудзу. Но мы подойдем к острову севернее, скорее всего, здесь или здесь.
– Как вам будет угодно.
Возможно, тон моих слов был недостаточно нейтрален, потому что Немо выпрямился и внимательно посмотрел на меня.
Злость на себя и досада на собственную слабость помогли мне вернуть самообладание.
– Капитан, совершенно не важно, где вы нас высадите, мы легко доберемся до французской администрации с помощью местных жителей. Но есть более важные вопросы, которые необходимо решить.
– Например?
– Нас с Конселем неизбежно станут допрашивать. Что можно будет рассказать, и что нельзя говорить ни при каких обстоятельствах?
Немо посмотрел на меня с явной иронией.
– После откровений мистера Ленда вы мало что сможете добавить, господин Аронакс.
– И все же?
Отвернувшись, он прошелся по комнате, а затем ответил уже серьезно:
– Не сообщайте состав электрических батарей. Не называйте численность экипажа и любые имена членов команды, которые стали вам известны. Не говорите даже приблизительно координат острова, где находятся доки «Наутилуса». Остальное – на ваше усмотрение.
Я кивнул.
– Можете быть спокойны на этот счет.
Потом я взял листок бумаги, обмакнул перо в чернильницу и стал быстро писать.
– Я оставлю вам почтовый адрес моей парижской квартиры и адрес Парижского музея естественной истории. По обоим адресам корреспонденция дойдет до меня быстро, но может быть перехвачена или людьми Спенсера, или их французскими коллегами. А вот здесь – адрес моего друга Франсуа д`Обиньи. Письма, отправленные ему, дойдут до меня с опозданием, но перехвачены не будут.
Губы Немо снова тронула ироническая усмешка, и я, чтобы предупредить ехидный комментарий, сухо добавил:
– Это на тот случай, если Ишвари понадобится врач.
Я боялся, что капитан наотрез откажется от моего предложения, но он посмотрел на меня внимательно и, как мне показалось, удивленно, и взял листок. Пробежал глазами и аккуратно положил на стол, а потом медленным ласкающим движением провел по бумаге кончиками пальцев. Я стиснул зубы и отвернулся.
– Хорошо, – сказал капитан. – Если Ишвари понадобится врач, я вас позову.
– Мне придется много лгать, чтобы выгородить себя и Конселя, – поколебавшись, добавил я. – Не удивляйтесь любым нелепостям, какие появятся в газетах. И… я заранее прошу прощения, если что-то, рассказанное мной, покажется вам… несправедливым и обидным.
– Профессор, разве я не освободил вас от любых обязательств в мой адрес? – холодно спросил Немо. – Вы можете говорить все, что посчитаете нужным. Мне совершенно безразлично, что пишут обо мне в газетах.
Я наклонил голову и стал аккуратно складывать карту. Я чувствовал, что мои душевные силы на исходе и что еще немного – и я скажу или сделаю то, о чем буду сильно жалеть. К счастью, капитан не стал больше томить меня своим присутствием – взяв с полки еще какую-то книгу, он вышел из библиотеки в салон.
***
Этим вечером я лег спать как обычно, но заснуть так и не смог. Закрыв глаза, я долго прислушивался к тихому низкому урчанию моторов «Наутилуса», неустанно разрезающего толщу морских вод и с каждой секундой приближающего нас к острову Майотта. Подводное судно чудилось мне живым, целеустремленным и столь же неумолимым, как и его капитан. И всё же в его электрической мощи было свое очарование – холодное, как красота айсбергов у берегов Антарктики. Я чувствовал, что полюбил субмарину, как полюбил Ишвари, как полюбил все, что было связано с капитаном Немо.
Консель размеренно и глубоко дышал на соседней койке – его не волновали метафизические вопросы. Тишина сочилась секундами и минутами, дремотными видениями и ускользающими образами, а ночь все длилась и длилась. Такая длинная. Такая короткая.
Когда в пять утра к нам в каюту заглянул матрос, я уже давно был на ногах. Разбудив Конселя и оставив его умываться и одеваться, я поднялся на палубу «Наутилуса».
Прямо по ходу движения субмарины в сером предрассветном небе вставал гористый остров явно вулканического происхождения. Его склоны были сплошь покрыты лесом. Море выглядело спокойным, однако впереди подходы к острову перекрывала широкая пенная полоса бурунов, отмечающая местоположение коралловых рифов.
«Наутилус» замедлил ход и слегка повернул к западу, отыскивая проход между рифами.
Через несколько минут на палубу поднялся Консель и встал рядом со мной, с явным удовольствием вдыхая свежий морской воздух.
– Хорошо-то как, – пробормотал он.
Небо на глазах светлело, на востоке разгоралась алая полоса. Темные леса Майотты постепенно окрашивались в зеленые тона.
Мы недолго оставались на палубе «Наутилуса» в одиночестве. Скоро наверх поднялись капитан Немо, помощник капитана и шестеро матросов. Перекинувшись несколькими словами на своем языке, матросы начали вынимать из гнезда спасательную шлюпку.
Я подошел к ним ближе.
– Капитан, прошу вас.
Немо повернулся ко мне. Мне показалось, что он выглядит утомленным – будто тоже не спал ночь.
– Да, господин Аронакс?
– Пожалуйста, не рискуйте шлюпкой и своими людьми. Уже рассвело, остров густо населен – вас могут заметить. Французское правительство будет столь же радо захватить заложников с «Наутилуса», как и британское. До острова не больше мили, море спокойно – мы легко доберемся вплавь.
Я повернулся к своему слуге.
– Что скажешь, Консель?
– Конечно, доберемся, – уверенно отозвался тот.
Немо ответил мне долгим испытующим взглядом, а потом произнес еще несколько слов – и матросы, переглянувшись, стали укладывать лодку обратно. Я заметил, что один из них – сероглазый блондин славянской внешности – бросил на меня явно одобрительный взгляд и даже слегка подмигнул.
Мое время на «Наутилусе» истекло. Пора было уходить.
Сбросив обувь и фрак, я сложил туфли носок к пятке, а из фрака скрутил что-то вроде котомки, куда убрал остальную верхнюю одежду. Рукава фрака завязал вокруг шеи, укрепив котомку на спине. Сколько раз мы с Конселем вброд переходили с такими «котомками» реки, подняв ружье над головой! Консель проделал то же самое со своей одеждой. Члены экипажа «Наутилуса» молча наблюдали за нашими приготовлениями.
Закончив, я покосился в сторону капитана, чтобы поклониться ему на прощание – и вдруг обнаружил его совсем близко, буквально в шаге от себя. На миг у меня перехватило дыхание.
– Что ж, прощайте, профессор Аронакс, – сказал он, протягивая мне руку – впервые за все время нашего знакомства.
Его ладонь была сухой и горячей.
– Прощайте, господин Даккар, – ответил я.
А потом развернулся и бросился в воду.
Глава 11
В конце мая 1870 года мы с Конселем вернулись в Париж. Как я и ожидал, наше возвращение наделало немало шума. Газетчики не давали нам прохода, а знакомые – не только близкие, но и достаточно далекие – наперебой приглашали меня у них отобедать.
Я не хотел никого видеть. Отдав визиты самым близким друзьям, я затворился у себя, объясняя свою нелюдимость крайней усталостью и недомоганием.
Во Дворец правосудия меня вызывали несколько раз, и мне в полной мере пришлось использовать свое умение лгать и изворачиваться. Я сообщил, что мое похищение было организовано полковником Спенсером, и описал как мог подробно его самого, его людей и загородный дом, где меня держали. Я рассказал, что мне пришлось бежать на юг Франции и провести несколько месяцев в скитаниях, ежеминутно опасаясь за свою жизнь. В конце концов я поведал, что решил покинуть Францию и отплыл на «Наяде» в Индию, где жил мой давний друг Жан-Поль Лакруа, секретарь Индийского географического общества. Так, сплетая ложь с правдой, я нарисовал правдоподобную картину происшедших событий, многие детали которой можно было проверить и убедиться в их истинности.
Я пошел дальше – признался в похищении принцессы Ишвари и сообщил, что намеревался вывести ее в Пондишери, а затем во Францию. По моим словам, я нанял португальское торговое судно, капитан которого оказался настоящим контрабандистом и пиратом. Пленившись красотой девушки, он отказался вести нас во французские владения в Индии – как, впрочем, и куда-либо еще. В течение несколько дней наша жизнь висела на волоске: если бы не заступничество прекрасной принцессы, нас с Конселем попросту убили. Уступая многочисленным просьбам Ишвари, капитан все-таки доставил нас до Майотты и вышвырнул за борт в миле от берега.
Расписывая журналистам эту историю, я не забывал превозносить красоту, благородство и доброе сердце юной рани Бандельканда.
Конечно, полковник Спенсер мог бы легко опровергнуть мои слова, однако ни в одной из газет, прочитанных мною в Париже, не было даже упоминания о «Наутилусе» и провале операции в Сиолиме. Также никто из журналистов ни разу не соотнес капитана Немо и принца Даккара. Британское правительство предпочло хранить молчание, и я не собирался его нарушать.
Половина газет называла меня незадачливым агентом французской короны, вторая половина – «немолодым профессором, потерявшим голову от страсти к юной индийской принцессе». Моя репутация была безнадежно погублена, теперь ни один благоразумный отец семейства не отдал бы за меня свою дочь.
Признаюсь, в те дни я чувствовал себя ужасно. Приходя домой с очередного допроса или после очередного интервью, я испытывал неодолимое желание прополоскать рот с мылом. Мне было тошно от собственной лжи, от хищного, грязного любопытства газетчиков, от уклончиво-сочувственных взглядов знакомых. Я знал, что эту черную полосу надо просто пережить, что она закончится, как заканчивается все в нашей жизни, и плохое, и хорошее. И действительно – начавшаяся франко-прусская война на время вытеснила из газет все остальные новости. Про меня наконец забыли.
Я вернулся в Музей естественной истории и с головой ушел в работу. Меня ждала систематизация и каталогизация богатейших коллекций, собранных во время шестимесячной экспедиции по Небраске в 1867–1868 годах. Полученные результаты я опубликовал в Вестнике Французского географического общества.
По многочисленным просьбам своих коллег, включая и директора Музея, я начал писать книгу воспоминаний о своем подводном путешествии, которую решил назвать «20 тысяч лье под водой». Будучи вполне точен в описании наших приключений, я исполнил обещание, данное капитану Немо, и умолчал о составе электрических батарей, о членах экипажа и о той части «Наутилуса», где располагалась команда подводного корабля. Знаю, что в результате описание субмарины получилась не слишком правдоподобным, но меня это мало волновало – все, что я мог рассказать миру, я рассказал.
Я больше не чувствовал себя несчастным, потому что совесть моя была спокойна, а жизнь – деятельна. Но мир для меня утратил краски, утратил вкус, я словно смотрел на него сквозь пыльное стекло. Я знал, что это неизбежно, что моя душа должна переболеть, как болеет курильщик опиума, решившийся бросить свою пагубную привычку. Однако месяц проходил за месяцем, а ничего не менялось. По утрам я просыпался без радости, день пролетал в трудах и заботах, вечером я не знал, куда себя деть, потому что обычные развлечения нагоняли на меня скуку. Посреди дружеской вечеринки я не раз ловил себя на мысли, что хочу оказаться у себя дома в тишине и покое и поскорее лечь спать.
Так прошел год. 15 июня 1871 года я, как обычно, вернулся домой из Музея естественной истории и Консель, принимая у меня шляпу, сказал странным голосом:
– Господин профессор, час назад приходил посыльный, принес письмо.
– От кого? – рассеянно спросил я.
– Оно не было подписано. Но я думаю, господин профессор догадается, когда его увидит.
Я резко развернулся к своему слуге, а тот уже подавал мне простой конверт из плотной светло-бежевой бумаги – бумаги, сделанной из водорослей, чьи цвет и текстуру я не забуду до самой смерти. На конверте готическим почерком капитана Немо был написан мой домашний адрес, а ниже шло: «Профессору Аронаксу лично в руки».
– Нож для бумаг, – с трудом выдавил я.
Консель как фокусник подал мне нож – видимо, держал наготове. Я вскрыл конверт.
Внутри лежал листок с единственной строчкой: «Гавр, Диг Нор, 20 июня, 1 час пополуночи».
Я смотрел на послание, ничего не слыша от бешеного стука сердца, и не сразу осознал, что Консель задал мне вопрос.
– Что-то случилось? – осторожно спросил он.
Я протянул ему листок.
– Да. Есть только одна причина, по которой капитан Немо может позвать меня – скорее всего, Ишвари серьезно больна.
– Мне пойти собрать вещи?
– Подожди.
Я прошел в свой кабинет и сел за стол, сжимая пальцами виски.
– Завтра с утра ступай на вокзал Сен-Лазар и возьми один билет второго класса до Гавра. На 17 июня.
– Один?
– Да. Я хочу, чтобы ты остался в Париже и помог сохранить в тайне мою поездку. Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал или хотя бы подозревал о ней. Как знать, может быть, за мной до сих пор следят.
– Как будет угодно господину профессору.
– Завтра в музее я сделаю вид, что серьезно заболеваю. Начиная с послезавтрашнего дня, говори всем визитерам, что я лежу в сильной лихорадке и никого не принимаю.
Я описал ему симптомы тяжело протекающей кори.
– Будет исполнено, – кивнул Консель.
– Если в течение трех недель я не вернусь, можешь объявить, что я исчез. Про письмо – никому ни слова.
Я открыл шкаф и стал складывать в саквояж инструменты, что оставались у меня после того, как я прекратил заниматься медицинской практикой – стетоскоп, шприц, ланцет, каучуковый жгут, пару доз опия.
– Собрать багаж для трехдневной поездки? – спросил Консель, наблюдая за моими приготовлениями.
– Да, не больше. Я хочу быть налегке.
Теплые лучи заходящего солнца пронизывали мой кабинет насквозь. Меня переполняло тревожное нетерпение. Я снова был жив – и снова впереди меня ждала беда.
***
План сработал как нельзя лучше. На следующий день мое лихорадочное состояние заметили в музее сразу несколько человек – я услышал вопросы о своем здоровье даже раньше, чем начал хвататься за голову и жаловаться на озноб. К вечеру меня уже не шутя трясло – так, что я и сам не усомнился бы, что заболеваю, если бы не знал истинной причины своего состояния.
Утром 17 июня я вышел из дома через черный ход и долго плутал задворками, избавляясь от возможной слежки. Как и два года назад, мне удалось добраться до вокзала и сесть в вагон всего за несколько минут до отправления поезда. Через сутки я был уже в Гавре.
На мол Диг Нор я ступил за четверть часа до назначенного времени. Ночь была темная, ветреная, небо обложили низкие дождевые тучи. Слева от мола тянулись разветвленные причалы Анс де Жуанвиль, отмеченные сигнальными фонарями многочисленных судов, справа тяжело вздыхал и рокотал Ла-Манш. Кроме меня, на моле не было ни единой живой души.
Я стоял, повернувшись лицом к океану, и ждал – сам не зная чего. Напряжение последних дней превратило меня в туго натянутую струну. Я ощущал то странный, болезненный восторг оттого, что возвращаюсь на «Наутилус», то мучительную тревогу за Ишвари и страх, что ничем не смогу ей помочь. Холодный влажный ветер бил мне в лицо и рвал полы пальто.
Точно в назначенное время к молу со стороны океана подошла шлюпка с гребцами, и я услышал, как меня окликнули.
Я узнал голос Стефана и махнул рукой в ответ. Шлюпка развернулась кормой, и когда очередная волна подняла ее почти вровень с бетонным основанием мола, я запрыгнул внутрь. Матросы тут же налегли на весла, и мы быстро пошли в открытый океан.
– А вы пунктуальны, господин Аронакс, – с мрачным одобрением в голосе заметил помощник капитана.
– Что с Ишвари? – спросил я.
– Болеет четвертый месяц. Да вы сами все увидите.
Мое сердце снова стиснула ледяная тревога.
«Наутилус» не зажег прожектора и был практически невидим в ночной тьме, так что я заметил субмарину, только когда мы подошли к ней вплотную. На палубе подводного судна горели только два неярких фонаря. Матросы, встречавшие шлюпку, казались черными призраками. Подхватив свой саквояж, я выбрался из лодки, шагнул к люку – и почти столкнулся с капитаном Немо.
– Профессор Аронакс, – произнес тот со странным выражением.
– Вы звали меня, капитан.
– Да. Следуйте за мной.
Мы спустились по трапу и через узкий коридор, идущий вдоль субмарины, прошли к каюте Ишвари.
В комнате горел ночник, было тепло и душно. Девушка полулежала в кровати, опираясь спиной на подушки, ее шею охватывал меховой палантин. Я с мучительной тревогой вгляделся в ее лицо – но, хоть и осунувшееся, с темными тенями вокруг глаз, оно не несло на себе печати смертельного недуга.
– Доброй ночи, принцесса, – мягко сказал я.
– Доброй ночи, про…
И тут она закашлялась хриплым, булькающим бронхитным кашлем.
– Так, понятно.
Я повернулся к Немо.
– Капитан, мне нужен яркий свет и ложка.
Он нажал на кнопку выключателя и шагнул в коридор. Белая матовая полусфера под потолком, вспыхнув, залила каюту холодным резким светом. Я открыл свой саквояж, достал и надел стетоскоп.
– Дитя, я должен вас послушать. Снимите халат и повернитесь ко мне спиной. Не бойтесь меня, я врач.
Я сам не заметил, как заговорил со старыми «врачебными» интонациями – ласково и одновременно бесстрастно.
Ишвари взглянула на меня исподлобья, я видел, что она смущена. Но потом все-таки откинула одеяло, поднялась с кровати, повернулась ко мне спиной и только после этого сбросила с худеньких плеч темный виссоновый халатик. Когда капитан вернулся с ложкой, я уже прослушивал ее легкие и сердце, говоря то «дышите», то «не дышите».
Отдавая ложку, Немо смерил меня прожигающим взглядом, но, к счастью, промолчал. Я разрешил Ишвари одеться, потом осмотрел ее горло и язык.
Клиническая картина была более чем ясна.
– Отдыхайте, принцесса, – мягко сказал я, снимая стетоскоп и выключая верхний свет. – Сегодня я уже не буду вас беспокоить.
Немо кивнул в сторону своей каюты, и мы оба вошли туда. Капитан плотно прикрыл за собою дверь и развернулся ко мне.
– Говорите, – приказал он.
Я собрался с мыслями.
– У Ишвари тяжелый бронхит и ангина. Легкие пока не затронуты, но это дело ближайших недель. Если ничего не предпринимать, очень скоро все закончится пневмонией, эмфиземой или туберкулезом. Сейчас непосредственной угрозы жизни нет, но необходимы решительные меры, иначе станет поздно.
– Что вы называете решительными мерами?
– Ишвари нужны солнечный свет, сухое тепло, свежий воздух и лекарственные травы для очищения бронхов. А еще козье молоко и мед для укрепления жизненных сил.
Я поколебался, но потом добавил:
– Пока она находится на «Наутилусе», мы не сможем ее излечить. Если вы оставляете ее каюту закрытой, в ней становится слишком душно, а если проветриваете – то слишком холодно и сыро для ее теперешнего состояния. Для выздоровления Ишвари нужен сухой средиземноморский климат, климат ее родины.
Капитан скрестил руки на груди и гневно сдвинул брови.
– Забудьте об этом, – резко сказал он.
– Я не предлагаю возвращать ее в Бандельканд. Подобный климат есть во многих странах.
– Это не важно. Ишвари останется на «Наутилусе». Исходите из этого.
– Тогда вам придется встать на якорь где-нибудь у греческих берегов и завести дружбу с окрестными крестьянами, – с досадой ответил я. – И понадеяться на то, что местные знахарки хорошо разбираются в лечебных травах.
– Нет.
– Капитан, неужели среди ваших друзей на суше не найдется надежных…
– У меня нет друзей на суше, – глухо ответил Немо.
– Здесь вы ошибаетесь. По крайней мере один друг на суше у вас есть, возможно, есть и еще.
– У меня нет друзей на суше, – холодно повторил капитан.
Струна у меня внутри натянулась до опасного предела. Я знал, что потом сильно пожалею о своих словах, но остановиться уже не мог.
– Прекрасно! – сказал я. – Тогда чего вы ждете от меня? Чуда? Волшебства? Того, что я исцелю Ишвари щелчком пальцев? Ни один врач, если только он не безумец и не полный шарлатан, не скажет вам, что при бронхите полезно жить в духоте, холоде и сырости, неделями не видеть солнечного света и не принимать отхаркивающих средств!
– Довольно! – резко сказал Немо.
– Я еще не закончил, – повысив голос, продолжил я. – Зачем вы меня позвали, капитан? Если все равно не собираетесь следовать моим советам. Хотели, чтобы я лично убедился, что вы предпочтете наблюдать, как угасает ваша дочь, но не поверить людям, которым вы дороги?
Лицо капитана исказилось гневом, глаза вспыхнули темным огнем. Он шагнул ко мне, и на какие-то мгновения мне показалось, что он меня ударит, но он только сильно встряхнул меня за плечи.
– Я сказал – довольно, профессор Аронакс!
Меня пробило, как искрой, и перенатянутая струна лопнула, разом лишив меня ярости. Я отшатнулся от Немо, чуть не споткнулся о письменный стол и рухнул на стул рядом, мучительным усилием пытаясь взять себя в руки. Меня трясло, горло перехватило спазмом – я совершенно не владел собой, и это было ужасно. Немо молча смотрел на меня – наверно, с гневом и отвращением, но убедиться в этом я не мог, потому что не смел поднять на него глаз.
– Вы уже успокоились? – через полминуты спросил капитан.
– Нет, – буркнул я.
Он подошел ко мне и положил руку мне на плечо. Твердым, уверенным жестом – будто вождь, решивший подбодрить смятенного новобранца. И, как ни странно, я и правда ощутил нечто вроде волны умиротворения – по крайней мере, кольцо спазма в горле разжалось и я понял, что снова могу говорить.
– А теперь?
Я глубоко вздохнул.
– Теперь да.
Я знал, что завтра мне будет мучительно стыдно за эту сцену, но сейчас просто чувствовал себя оглушенным.
Немо убрал руку и сделал несколько шагов по комнате.
– Я правильно понял, что вы предлагаете мне доверить лечение Ишвари вам?
– Нет, – тихо ответил я. – Я почел бы за честь лечить вашу дочь, но это чересчур опасно. За мной следит слишком много глаз.
– Рад, что вы это понимаете.
– У меня есть друг, Франсуа д`Обиньи, вы слышали о нем. Он был другом моего отца, я знаю его с раннего детства. Я жил у него полгода, когда сбежал от Спенсера. Но, кроме вас и Конселя, больше никто не знает, что мы как-то связаны. Я нигде ни разу не упоминал о нем, даже не писал ему после нашего возвращения с Майотты.
Я потер лоб, собираясь с мыслями.
– У д`Обиньи просторный и добротный дом на берегу Лионского залива всего в полусотне туазов от побережья. Он вырастил пятерых детей и ни одного не потерял в детстве из-за болезней. У него три дочери, все они уже замужем. Его домоправительница, Мадлен Брюньон, добрая и приветливая женщина и прекрасно разбирается в травах. Там очень красиво… море, скалы и виноградники. Ишвари там будет хорошо.
Немо посмотрел на меня то ли с иронией, то ли с жалостью.
– Вы действительно думаете, что я доверю свою дочь человеку, которого совершенно не знаю?
– Вы его знаете, – ответил я. – Тринадцать лет назад вы сохранили жизнь ему и его семье, когда… когда еще правили Банделькандом. Он никогда вас не выдаст – ни вас, ни вашу дочь. Я редко когда могу сказать такое о людях, но Франсуа д`Обиньи я не колеблясь доверил бы свою жизнь, честь и бессмертную душу.
– Вот как, – произнес капитан.
Он отвернулся от меня и прошелся по комнате в глубокой задумчивости. Я видел, что чаши весов в его душе заколебались. Поверил ли он мне и моему знанию людей, или тень прошлого заставила его взглянуть на все иначе? Наконец Немо повернулся ко мне и сказал:
– Что ж, профессор Аронакс, вам удалось меня убедить. Мы идем в Кассис. Я хочу сам посмотреть в глаза этому человеку. Прошу вас сопровождать меня.
– Я к вашим услугам, капитан.
Глава 12
От Гавра до Гибралтара – ворот Средиземного моря – около пятисот лье, и мы прошли их за четыре дня. И за каждый из этих дней я, не колеблясь, отдал бы год своей парижской жизни.
Я предложил капитану Немо укутывать Ишвари потеплее и все-таки проветривать ее каюту. Из соды, соли и китового масла, разведенных в горячей воде, я готовил раствор для полоскания горла, и его регулярное применение смягчило симптомы ангины. Я проводил с принцессой по несколько часов в день – рассказывал про д`Обиньи и его семью, вспоминал свои детские проказы, смешил историями из студенческой жизни. Пока ее каюта проветривалась, мы перебирались в салон и сквозь хрустальные окна смотрели в морские глубины, освещенные мощным прожектором «Наутилуса». Я рисовал рыб, моллюсков и морских звезд или ее саму. Ишвари как дитя радовалась каждому рисунку. Мне кажется, ее поражало не мое художественное мастерство – оно было более чем средним – а скорее, сама возможность наблюдать, как из нескольких линий, проведенных карандашом или черной тушью, возникает образ, так похожий на настоящий.
С капитаном Немо мы встречались ежедневно, и он обходился со мной очень любезно, даже тепло. Дважды он приглашал меня разделить с ним трапезу и много расспрашивал о том, что происходит сейчас во Франции. Так, я рассказал ему о трагических событиях Парижской коммуны, свидетелем которых отчасти был, – о благородной, но неудачной попытке построить общество социальной справедливости, сначала истощившей свои силы в розни и раздорах, а затем расстрелянной пушками Тьера. Я заметил, что мой рассказ произвел на него глубокое впечатление.
Тем же вечером Немо сел за орган, клавиш которого не касался на моей памяти уже давно, и начал играть пассакалию и фугу до минор Баха. Я зачарованно смотрел, как его изящные длинные пальцы скользят по шпильтишу, и мне казалось, что не органные трубы, а моя душа рыдает над павшими героями, над трагической несправедливостью мира, в котором стремление к свободе неизбежно оборачивается страданиями и смертью – в Индии ли, во Франции ли, в тысяче других мест на Земле.
В иные дни мы говорили о научных открытиях – среди прочего я сообщил ему о периодической системе химических элементов, составленной русским химиком Менделеевым два года назад. Капитана увлекла эта идея – особенно возможность предсказывать свойства еще не открытых элементов. Я видел, что он живо интересуется новостями из внешнего мира, вестником которого я являлся, что, пожалуй, он даже рад мне лично – но увы! – все это лишь глубже погружало мою душу в пучины болезненной привязанности, которую я твердо решил держать в узде, но которая грозила захватить меня целиком.
Утром 24 июня мы должны были войти в Гибралтар. Накануне поздним вечером я сидел в своей каюте и уже собирался отойти ко сну, как вдруг в дверь постучали, и в каюту вошел капитан Немо.
– Профессор, вы еще не спите? Идите за мной, вы должны это увидеть.
Крайне заинтригованный, я последовал за капитаном.
Мы поднялись по трапу на палубу «Наутилуса». Субмарина дрейфовала по поверхности, ее слегка покачивало на мягкой пологой волне. В первые мгновения я поразился глубокой тьме, царящей наверху – прожектор не горел, луны не было, ночь казалась непроглядной. Но через полминуты мои глаза начали привыкать к темноте, и я увидел в небе звезды – неисчислимые множества звезд.
– Профессор, идите сюда, – позвал меня Немо.
Я видел, что он стоит у пологого выступа стеклянной линзы прожектора, способного освещать морские воды на полмили вокруг, но сейчас выключенного и темного.
– Садитесь, вам будет удобно, – сказал он, и я послушно сел, опершись спиной о линзу.
Капитан сел рядом, так близко, что я плечом чувствовал тепло, исходящее от его тела.
– Через несколько минут ваши глаза привыкнут к темноте, и вы сможете увидеть несколько сотен звезд, – продолжил Немо. – Через полчаса их станет больше трех тысяч. Смотрите!
Признаюсь, в первые минуты я был взволнован его близостью куда больше, чем красотой звездного неба, но чем больше смотрел вверх, тем глубже раскрывалась бездна. Уже через несколько минут я отчетливо видел туманную полосу Млечного пути, в самом широком и ярком месте разделенную надвое темными клочьями пылевых облаков, и крошечное светлое облачко Плеяд. Взгляд безошибочно находил в звездной россыпи знакомые очертания созвездий.
– Когда я смотрю в это небо, мне кажется, я смотрю в глаза Бога, – прошептал Немо.
Мне передалось волнение капитана, ибо ночь над океаном была прекрасна. Величественная красота мироздания – все эти бесчисленные солнца, разделенные невыразимо огромными расстояниями, обреченные на вечное одиночество – наполнила мою душу благоговением и печалью. Я подставлял лицо холодному звездному свету и чувствовал себя ничтожной пылинкой, летящей в вечном круговороте Млечного пути. Но близость капитана не давала мне раствориться, она согревала меня вернее костра, оберегающего путника в промозглую осеннюю ночь. Мне было и грустно, и хорошо в эти минуты – так хорошо, что хотелось плакать.
Не меньше получаса прошло в молчании, но потом ладонь Немо на мгновенье накрыла мою, и он сказал:
– Профессор, нам пора продолжать путь. Спускайтесь вниз, мы войдем в Гибралтар на глубине в пятьдесят метров.
– Да, капитан, – тихо сказал я и поднялся на ноги.
Ночь больше не казалась непроглядной – палубу «Наутилуса» освещал призрачно-серый звездный свет.
– Спасибо вам, – поколебавшись, добавил я.
Немо ничего не ответил, и я пошел к люку.
***
От Гибралтара до побережья Лионского залива мы шли двое суток, держась на глубине от пятидесяти до ста метров и ни разу не поднявшись на поверхность. Только около восьми часов вечера 25 июня «Наутилус» ненадолго всплыл, чтобы мы смогли определить свое местоположение. Как оказалось, мы находились ввиду Марселя примерно в двух лье от берега. Сразу после этого капитан опустил субмарину на дно и заглушил моторы.
Мы расстелили на столе в библиотеке большую карту средиземноморского побережья Франции. Я нашел на ней Кассис и примерно указал координаты бурых скал, служивших ориентиром при поиске дома моего друга. Признаюсь, к этому моменту я уже не находил себе места от волнения и тревоги. Чем закончится наша встреча с д`Обиньи? Я не сомневался, что Франсуа окажет гостеприимство принцессе Ишвари и сможет ее вылечить, если Немо решится ее оставить – но что, если мой друг не расположит к себе капитана? Или его дом покажется тому недостаточно удобным, а слуги – недостаточно надежными? Как мне тогда лечить принцессу, где искать для нее убежище?
Около десяти вечера мы вместе с Ишвари поднялись по узкому трапу в спасательную шлюпку, где нас уже ждали шесть матросов. К этому времени «Наутилус» самым малым ходом подобрался на расстояние мили от берега и снова лег на дно. Отвинтив болты, связывающие шлюпку с субмариной, мы быстро всплыли на поверхность.
Окажись я впервые в водах Лионского залива, мы неминуемо заблудились бы, но не зря я много раз выходил с д`Обиньи в море на его лодке, помогая с рыбной ловлей. Очертания береговой линии рядом с Кассисом были мне хорошо известны, даже в сумерках я прекрасно ориентировался в лабиринте мысов и узких заливов, изрезавших побережье. Через четверть часа шлюпка вошла в каланку, ближайшую к дому моего друга. На берег мы выбрались втроем, гребцы остались ждать в бухте.
Когда мы подошли к дому, уже совсем стемнело. Сквозь черные кроны деревьев едва просвечивало освещенное окно на втором этаже. С бешено бьющимся сердцем я тронул судовой колокол над калиткой, и он издал единственное аккуратное «бом».
Стукнула входная дверь, раздался шорох шагов по дорожке.
– Кто там? – спросил д`Обиньи из темноты, не приближаясь к нам.
– Франсуа, это я. И я не один.
– Пьер?
Я услышал, как он чиркнул спичкой, и в его руках затеплилась керосиновая лампа. Д`Обиньи быстро подошел к калитке, отодвинул засов и впустил нас.
– Прости, Франсуа, я снова сваливаюсь тебе на голову после года отсутствия, – виновато пробормотал я.
Вместо ответа он поднял лампу повыше, остро взглянул на Немо, на Ишвари – и снова задвинул засов.
– Ничего, Пьер. С тех пор как ты отплыл на «Наяде», я готовился к чему-то в этом роде. Прошу следовать за мной, господа.
Мы прошли по тропинке к дому и оказались в темном холле. Д`Обиньи поставил лампу на стол и зажег два шестисвечных канделябра. Комната осветилась мягким теплым светом.
Почти сразу я услышал шелест юбок и неуверенные шаги по скрипучей лестнице со второго этажа. Франсуа поднял голову и громко, резко сказал:
– Мадлен, оставайся наверху! Это ко мне!
– Хорошо, – ответил нам приглушенный и немного дрожащий женский голос, и лестница снова заскрипела.
– Полагаю, – уже мягче добавил мой друг, – чем меньше людей увидят вас здесь, тем лучше. Располагайтесь, я сейчас разожгу очаг.
Я покосился на капитана и его дочь. Они оба смотрели на д`Обиньи – Немо пристально, Ишвари с явным любопытством.
Через пару минут в очаге уже весело потрескивали поленья, и по комнате разошелся терпкий смолистый запах. Франсуа принес бутылку бордо и ловко разлил ее по четырем бокалам.
– Не буду делать вид, что не узнал вас, господин Даккар, – сказал он. – Тринадцать лет назад вы сохранили жизнь моей семье, я этого не забыл. Чем могу быть полезен?
– Рад снова видеть вас в добром здравии, господин д`Обиньи, – неожиданно мягко ответил Немо. – Жаль, что ваш проект моста через Хугли так и не осуществился.
Мой друг замер.
– Вы помните про этот проект?
– У меня хорошая память.
Они посмотрели друг на друга, и мне показалось, что на несколько мгновений их взоры скрестились клинками, но потом Франсуа улыбнулся и произнес несколько слов на наречии экипажа «Наутилуса». Признаюсь, я так изумился, что чуть не выронил бокал.
Немо ответил на том же языке – и обстановка сразу разрядилась.
Ишвари пригубила из бокала и вдруг зашлась в сильнейшем приступе кашля. Я решил, что это хороший повод объявить цель нашего визита.
– Франсуа, позволь представить тебе княжну Ишвари, номинальную рани Бандельканда и дочь господина Даккара, – сказал я. – Княжна серьезно больна, и я прошу тебя оказать ей гостеприимство и помочь с лечением.
– Да, плохой кашель, – пробормотал д`Обиньи, нахмурившись. – Каков диагноз, Пьер?
– Ангина и бронхит, легкие пока не затронуты.
– Сударыня, садитесь поближе к очагу, ночи у нас прохладные, – мягко сказал мой друг, пододвигая к печке одну из резных деревянных скамеек. – Конечно, я сделаю все что могу. Если легкие не затронуты, все будет хорошо – если ты помнишь, Матильда и Поль перенесли бронхит, и обошлось без осложнений.
– Спасибо, Франсуа. Я перед тобой в неоплатном долгу.
– Пустяки, – и он перевел взгляд на капитана. – Я рад, что у вас все получилось в Сиолиме. Полковнику Спенсеру давно было пора натянуть нос.
Пару минут мы молчали, только огонь потрескивал в очаге.
– Надежны ли ваши слуги, господин д`Обиньи? – спросил Немо после паузы.
– Вполне надежны. Кроме того, мы не будем искушать их лишним знанием, – с мягкой усмешкой ответил тот. – У меня был двоюродный брат Мишель де ла Фюи, даже в нашей семье он считался перекати-полем. По семейной легенде, когда судьба занесла его в Марокко, он женился на дочери местного торговца. Дитя, я буду называть вас Мари де ла Фюи. Если возникнет необходимость, мы можем сделать фальшивые документы на это имя.
– Ты можешь сделать фальшивые документы? – изумился я. – Чего я еще не знаю про тебя, Франсуа?
– Пьер, ты хорошо знаком с капитаном «Наяды», и ты меня об этом спрашиваешь? У меня есть связи среди контрабандистов, а у них есть связи с еще более сомнительной публикой. Я не король преступного мира Марселя, если ты это имеешь в виду, – посмеиваясь, ответил д`Обиньи.
Он снова налил нам вина. Ишвари сидела у очага, повернувшись спиной к огню, и не сводила глаз с моего друга. Ее лицо освещала мягкая полуулыбка, и я понял, что Франсуа ей понравился.
– Как члены вашей семьи отнесутся к внезапному появлению вашей двоюродной племянницы? – спросил Немо. – Это ни у кого не вызовет подозрений?
– Вы не знали Мишеля… Нет, подозрений это не вызовет. Недовольство – может быть. Но глава семьи – я, и мне решать, признавать ли дочь кузена или нет.
Франсуа подбросил в очаг поленьев и поворошил угли кочергой. Приугаснувшее было пламя снова вспыхнуло, бросив на его лицо яркие блики.
– Хотя, думаю, все будет хорошо – д`Обиньи своих не бросают, даже когда судьба раскидывает нас по свету, – задумчиво добавил он.
Я заметил, что лицо капитана неуловимо смягчилось. Он смотрел на моего друга без цепкой настороженности первых минут, и мне показалось, что он готов улыбнуться:
– Хорошо. Тогда я жду от вас писем на главпочтамте Гавра. Отправляйте их до востребования на имя Николя Дюваля. Я смогу забирать почту примерно раз в месяц, возможно, немного чаще.
Франсуа шутливо поклонился.
– Господину Дювалю понадобится большая сумка, чтобы унести всю корреспонденцию, которая поступит на его имя за месяц.
Они заговорили о прошлом – о мостах, которые так и не были построены, об инженерных решениях для топких берегов и заиленных рек, и скоро я перестал следить за их беседой. Я просто смотрел, как ложатся мягкие блики света на лица капитана и д`Обиньи, на огоньки свечей, пляшущие в глазах Ишвари, и чувствовал неизъяснимое наслаждение оттого, что я жив. Мне все казалось ярким и сочным в эти минуты – и терпкий вкус вина, и смолистый запах горящих поленьев, и уютное потрескивание очага, и неспешное течение беседы. Я знал, что буду не раз вспоминать эту ночь – потом, когда холод вновь стиснет мою душу, а краски мира померкнут. Как буду вспоминать звездную бездну над палубой «Наутилуса», рыдание органа под чуткими пальцами капитана и текучую синеву океанских вод, освещенных прожектором субмарины.
Было около половины второго пополуночи, когда Франсуа с явным сожалением взглянул на часы.
– Через полтора часа начнет светать. Море у здешних берегов прозрачное, а рыбаки выходят на ловлю рано. И боюсь, теперь вряд ли кто-нибудь из них примет «Наутилус» за кита. Сударыня, позвольте показать вам вашу комнату. Господин Даккар, я буду рад, если вы составите нам компанию.
Немо и его дочь поднялись на ноги. Д`Обиньи взял со стола керосиновую лампу и осторожно двинулся по лестнице на второй этаж, рассохшиеся ступеньки тихонько поскрипывали под его ногами. Ишвари тенью скользнула следом, капитан замыкал шествие. Я остался сидеть, глядя им вслед.
Минут через десять мой друг вернулся.
– Оставил их попрощаться друг с другом, – негромко произнес он и повернулся ко мне. – Пьер, я даже не знаю, что тебе сказать.
Я встал.
– Франсуа, прости меня. Знаю, я все решил за тебя. К сожалению, ни времени, ни возможности посоветоваться с тобой у меня не было. Ты единственный человек, кому я могу доверять и с кем княжне действительно будет хорошо. Но если для тебя это неприемлемо, я пойму и поищу другие варианты.
– Не говори ерунды, – с досадой ответил д`Обиньи. – Если бы для меня это было неприемлемо, я сообщил бы об этом три часа назад. Я о другом.
– О чем?
Он испытующе посмотрел на меня.
– Этот человек совсем околдовал тебя.
Я почувствовал, как краска душной волной заливает мне лицо. На несколько мгновений меня захлестнула паника. О ком он говорит? Неужели я каким-то образом себя выдал? Но потом я собрался с мыслями и взял себя в руки. Франсуа не мог догадаться. Никто не мог. В конце концов, у меня есть отличное оправдание. «Немолодой профессор естественной истории потерял голову от страсти к юной индийской принцессе».
– Я надеюсь, ты не принял всерьез все эти кошмарные статьи в нашей бульварной прессе год назад? Я действительно питаю самую нежную привязанность к мадемуазель Ишвари, но клянусь…
Взгляд д`Обиньи стал строг и прям, как стальной клинок.
– Пьер. Кого хочешь обманывай, а меня – не обманывай. Я знаю тебя с детства. И про твою очень нежную дружбу с Арсеном Люмьеном знаю тоже.
– Франсуа, боже мой! Нам было по семнадцать лет! И я с тех пор ни разу…
– Вот именно.
Смотреть ему в глаза было оглушающее стыдно, и я уставился в пол. Тихо стучал маятник на стене, гулко стучала кровь у меня в ушах.
– Это судьба, – наконец с трудом вымолвил я. – А может, проклятье. Уже поздно что-то менять. Я пытался… Но я просто мертв. Там, в Париже, я мертв.
– Значит, теперь ты в его команде?
Я отрицательно покачал головой.
– Нет, Франсуа. Я вернусь в Париж, и все будет, как было. Он не знает и не узнает никогда.
Над нами, на втором этаже, негромко щелкнула дверь, и мы услышали легкие шаги капитана – сначала по коридору, потом по лестнице. Я поспешно отвернулся, пытаясь справиться с волнением. Как хорошо, что в холле царил полумрак, а за порогом дома – ночная тьма!
– Ишвари устала и легла в постель, – сказал Немо, спустившись в холл. – Профессор Аронакс, нам пора.
– Да, капитан, – ответил я, не оборачиваясь.
– Господин д`Обиньи, я рад нашей встрече и благодарен вам за гостеприимство, оказанное моей дочери. Не прощаюсь с вами.
– Я тоже рад нашей встрече, господин Даккар. Все будет хорошо.
Я наконец нашел в себе силы обернуться. Франсуа уже стоял на пороге с керосиновой лампой в руке.
Мы вышли на крыльцо под сереющее предрассветное небо. Вокруг царило полное безветрие, на деревьях не шевелился ни единый лист. В хрустальной тишине робко пробовала свой голос какая-то птица да звучали наши шаги по дорожке.
Для меня начинался путь обратно в Париж – короткий и неотвратимый.
Эпилог
На следующее утро сразу после позднего завтрака я отправился бродить по «Наутилусу». Меня грызло беспокойство, я никак не мог найти себе ни места, ни занятия. Мне хотелось увидеть капитана – и я боялся себя выдать, меня мучила неопределенность моего положения – но и услышать от него, что нас больше ничего не связывает, казалось еще мучительней. Разумом я понимал, что в таком смятенном состоянии духа мне лучше сидеть в каюте и не высовывать оттуда носа, но тесная комнатка будто душила меня. Я прошел в столовую, потом в библиотеку, потом в салон – но так никого и не встретил. Возможно, теперь я не увижу капитана до самого Гавра – раньше, бывало, он пропадал на долгие недели и мы с Конселем и Недом Лендом оказывались предоставлены сами себе.
Я снова медленно прошелся по салону, любуясь живописными полотнами и драгоценными безделушками – раковинами, кораллами, жемчужинами, морскими звездами и губками. Мягкий плеск фонтана, бьющего из гигантской тридакны посреди зала, успокаивал, приводил мысли и нервы в порядок. Добрую четверть часа я бродил от витрины к витрине, разглядывая бесценные экспонаты, собранные рукой Немо, и будто чего-то ждал – а потом светоносный потолок в салоне померк, раздался шорох, сопровождающий раздвижение створок окон, и я, как всегда, забыл обо всем.
«Наутилус» шел к Гибралтару на глубине около тридцати метров. Полуденное солнце, стоящее почти в зените, освещало прозрачные воды Средиземного моря не хуже прожектора. Вокруг субмарины резвилось множество рыб всех размеров и расцветок – морских вьюнов, покрытых желтыми и белыми крапинами, антиасов, богато раскрашенных во все тона красного от бледно-розового до рубинового, изящных синеватых хейлин, серебристо-лазоревых дорад с полосатыми плавниками и многих других. Я стоял у окна, жадно глядя на их игру, стараясь вобрать в себя, навеки сохранить в своей памяти живые картины подводного мира.
Потом за спиной прозвучали легкие шаги, и, обернувшись, я увидел капитана Немо.
– Этим зрелищем невозможно пресытиться, – не в силах скрыть своего волнения, пробормотал я.
– Вы им точно никогда не пресытитесь, профессор Аронакс.
– Вы правы. Я просто не успею.
Я постарался, чтобы мои слова прозвучали шутливо, но в них против воли просквозила горечь.
– Нет, не поэтому, – возразил капитан. – Вы можете остаться на «Наутилусе», если хотите. И море будет радовать вас каждый день.
Я быстро взглянул на Немо – не смеется ли он надо мной, но капитан смотрел внимательно и серьезно.
Я глубоко вздохнул и отрицательно покачал головой.
– Как бы я ни хотел остаться, господин Даккар, для всего остального мира я лежу у себя дома в Париже, тяжело больной корью. Если станет известно, что я внезапно исчез, это может навести определенных людей на определенные мысли, и мы поставим под удар Ишвари. А ее безопасность и благополучие для меня превыше всего.
– Вы любите Ишвари, профессор?
Я опустил голову, собираясь с мыслями. Я не хотел ему лгать. Мне показалось важным выразить свои чувства как можно более искренне и точно.
– И да, и нет. Я люблю Ишвари, но не так, как это выставили газетчики. У меня не было и никогда не будет детей, и я люблю Ишвари, как любил бы родную дочь.
Мне показалось, что мой ответ удивил капитана. Он пристально посмотрел на меня, а потом перевел взгляд за окно. Там играли, соревнуясь в скорости с «Наутилусом», длиннорылые скаты, но сомневаюсь, что он их сейчас видел.
– Ну а потом, через три-четыре месяца, когда вы сможете уехать из Парижа, не вызывая ни у кого подозрений? – продолжил он спустя несколько минут. – Ваше подводное кругосветное путешествие еще далеко от завершения. Вы не были в Северном Ледовитом океане, не видели Большой барьерный риф у восточных берегов Австралии, не опускались в самую глубокую впадину мирового океана у Марианских островов, не знаете, какая причудливая жизнь расцветает у глубоководных вулканов.
Я слабо улыбнулся.
– Капитан, вы уговариваете умирающего от жажды выпить немного воды.
– Вот как? А по вам, профессор Аронакс, и не скажешь, что вы умираете от жажды, – насмешливо ответил Немо, но в его глазах зажегся огонек. – Скажем, Гавр, Диг Нор, начало октября этого года. Вы придете?
– Вы же знаете, капитан, я приду куда угодно по первому вашему слову.
– Тогда заканчивайте ваши земные дела. Потому что потом я позову вас снова.