Молчание

Он приходит к ней в хлам пьяный и в хлам поломанный, и Женька — добрая, светлая, всегда все понимающая и ничуть не меньше него переживающая — снова может его поддержать. Молчанием, готовностью выслушать, бессловесным сочувствием в наполненных болью глазах. Жене действительно больно — больно за так нелепо погибшую Таню, но еще больнее — за Диму, которого судьба вновь и вновь издевательски бросает в пучину отчаяния. Все хрупкое равновесие, иллюзия счастья и надежды, вера во что-то светлое — все, абсолютно все — снова (какой по счету раз?) летит к чертовой матери, не оставляя после себя ни-че-го. Пустота болезненно крошится где-то под ребрами, так сильно и отчаянно, что хочется выть. От безысходности, непрерывного чувства вины и пустой, бессмысленной, не способной ничего изменить боли, которая раздирает на части легкие — дело совсем не в очередной сигарете и едком дыме, от которого (или все же от слез?) щиплет глаза.       — Последний раз курил в пятнадцать, — зачем-то говорит Дима, безнадежно пачкая пеплом мягкую накидку на кресле, пока Женя напоминает себе купить пепельницу — Фил вряд ли скоро забудет о вредной привычке. У Стрельниковой дома тепло, сумрачно, пахнет чаем с мятой — в квартире стало намного уютней после ухода Антона, странно, не правда ли? Он приходит к ней в хлам пьяный и в хлам поломанный (в который раз за неделю?), стягивает промокшую насквозь куртку и не отшатывается, когда Женька, забывшись, привычно целует в щеку. На улице бушует гроза, захлебываясь дождем, и Филу кажется, что это вполне можно считать оправданием для ночных посиделок с десятком сигарет и мятным чаем. Дима — человек с поломанной в хлам судьбой — отчего-то уверен: теплая ладонь Женьки на его запястье поможет не сдохнуть окончательно.