На своем месте

Кейджи ценил сон. И чем дольше этот сон длился, тем лучше было настроение по пробуждении. Но, как и многим школьникам, выспаться всласть ему удавалось крайне редко. Кейджи был “совой” и соблюдать нормальный спортивный режим у него не получалось: он не мог заставить себя уснуть пораньше, чтобы проснуться рано. Это вынужденное насилие над организмом было уже настолько привычно, что от более продолжительного сна по выходным начинала болеть голова. В такие дни Кейджи чувствовал себя в разы хуже, чем после часовых тренировок. Но во время выездов он не променял бы лишнюю минуту отдыха ни на что. Хотя обычно Кейджи с удовольствием проводил время после тренировки вместе с Бокуто. Даже от еды бы отказался, хотя вкусно и сытно поесть любил, - Бокуто как-то назвал его вечно голодным. Это Бокуто-то с его непомерным аппетитом! Этот день не стал исключением и после часовых товарищеских матчей с Карасуно, а потом еще Некомой - против этих еще и психику свою защищать приходилось, спасибо Куроо, - Кейджи думал только об ужине и мягких футонах, которые Фукуродани стелили в классе 1-3. Жертва Кейджи номер один: отказаться от возможности спокойно принять душ и поужинать в угоду бьющей ключом энергии Бокуто. Это уже вошло в привычку - постоянно быть рядом, давать пасы и не бросать одного в зале. Все началось еще на первом году старшей школы, когда Кейджи пришел в волейбольный клуб. В конце средней школы он всерьез подумывал отказаться от этой затеи. Ему неплохо удавалось играть наравне со старшими на спортивных площадках, куда он с друзьями ходил на выходных, так что к выпуску игра стала скучной. Да и не стремился он в про, просто развлекался и отлично проводил время. Все изменил Бокуто. Знакомясь с новой школой, Кейджи бродил по всем клубам, даже читательский посетил. Когда он, уставший, доплелся до спортивного зала, то рассчитывал просто посидеть в тени и попить сока, спокойно наблюдая за привычной игрой. Не срослось. Кейджи замер на пороге зала, оглушенный звуком удара ладони о плотную поверхность мяча и задорным “хэй-хэй-хэй”. Бокуто не играл:охваченный азартом, он словно бы охотился за мячом на площадке. На задней линии крутился, как кокер-спаниель с резиновой костью, жадно наблюдая за чужими атаками, оказавшись перед сеткой, взмывал в воздух, вколачивая мячи так, что те улетали к противоположной стене. Связующий за ним не поспевал - такое давление сбивало или же раздражало, сложно было сказать со стороны, - но к концу игры Бокуто пасовали все реже, и, глядя на его патетичное заламывание рук, казалось, что он принимает это очень близко к сердцу. Всю его сверкающую ауру как водой смыло, и Кейджи стало смешно. Ровно в тот момент его посетила мысль, что он справился бы, смог бы умерить эту бьющую ключом энергию, не игнорируя его всепоглощающее желание играть. Хотя, возможно, все эти мысли были простым высокомерием, ничем не подкрепленным и наивным. Сейчас им не осталось места, и Кейджи полностью вкладывался в то, чтобы создать с Бокуто прочную связку, играть на одной волне, сцепив со всей командой. И, насколько он мог судить, получалось неплохо. Жертва Кейджи номер два: отказаться от возможности выспаться, сдавшись на милость горячим ладоням и жадным губам. Это началось в конце первого года старшей школы, когда Кейджи стал ловить на себе долгие заинтересованные взгляды. Дураком он не был, чтобы перепутать командный дух и откровенную симпатию. За изматывающими тренировками следовали скучные уроки, за ними - перемены, на которых Бокуто неизменно ждал его в коридоре с пачкой абрикосового сока и большой булочкой с якисобой. Со временем Кейджи посетила мысль, что завоевывать тот его стал по старинному шаблону “путь к сердцу мужчины…”. Потом была целая неделя проводов до станции и наконец отчаянное и нетерпеливое: “Акааааши, ну я не могу так больше!”. Бокуто не был способен на витиеватые ухаживания и завуалированные комплименты, но и Кейджи это было совершенно не нужно. В их отношениях с самого начала не было места для чего-то подобного. Как это и бывает с озабоченными подростками, которые дорвались друг до друга, они с Бокуто частенько застревали на крыше, перехватывая неловкие слюнявые поцелуи, блуждали дрожащими пальцами по коже, старательно избегая частей тела, которые действительно нуждались во внимании. Кейджи стеснялся, Бокуто тупил. Хотя, продолжалось это недолго. День, когда они, наконец, переспали, Кейджи никогда не забудет. Была пятница, шел дождь, а они запланировали поход по магазинам после школы. Им обоим нужно было купить новые кроссовки: у Кейджи они износились - внутренний шов разошелся и больно натирал пятку, - а Бокуто надоели, хотя Кейджи подозревал, он просто хотел побыть рядом. Но все планы пошли насмарку, и они, вымокшие до нитки, оказались на пороге квартиры Акааши. В тот день мама настояла на ночевке Бокуто, постелила футон, достала запасные подушку и одеяло, даже разрешила играть в приставку допоздна - к Кейджи впервые пришел в гости семпай. Представить, что Бокуто может залезть среди ночи под его одеяло, зная, что за тонкой стенкой спят родители, и совершенно бесстыдно прижаться сзади, потираясь стояком о бедро, было нереально. Но самым удивительным было то, что Кейджи, развернувшись в твердом кольце рук, позволил ему спустить с себя штаны вместе с трусами и сам рукой залез в чужие. Нахально, бесстыдно, грязно, но так сладко, отчаянно и желанно к Кейджи еще никто и никогда не прикасался. Это были уже не неуклюжие детские обжимания на крыше и под школьной лестницей, а вполне себе взрослый секс. В два часа ночи они оба стояли в ванной и, стараясь особо не шуметь, застирывали нижнее белье и простыню Кейджи. Матери всегда можно было солгать, списав пятна на пролитую газировку. Лгать матери после этого пришлось не раз, но его не слишком мучили угрызения совести. Бокуто они не мучили никогда. Ни в первый раз, ни в следующий, ни в клубной комнате, когда все уже ушли, ни в лав-отеле, куда он потащил Кейджи в начале второго года старшей школы. Стоило бы задуматься о границах дозволенного и о том, сколько еще можно потакать эгоистичным желаниям Бокуто. Но Кейджи не думал об этом, потому что делил с ним не только волейбол, но и эгоистичные желания. Шорох одеяла рядом заставил его напрячься. Он глубоко вздохнул, устало прикрывая глаза тыльной стороной ладони. Бедра под одеялом коснулась горячая ладонь, прокралась выше, под шорты, и замерла, когда в углу классной комнаты заворочался Коноха. Бокуто зашуршал, переползая под одеяло Кейджи, и накрыл его своим телом. Тяжело. - Бокуто-сан? - Ты сегодня почти не пасовал мне, Акааши, - тихо протянул он, и Кейджи послышались в его голосе капризные нотки. - Возьми на себя ответственность. - Можно я возьму ее на себя на утренней тренировке? Кейджи срочно нужен был воздух, и он неуклюже повернулся под Бокуто на бок, уперся левой рукой в его плечо и спихнул с себя. Стало легче, но жарче - от ощущения чужого колена, протиснувшегося между ног, и сильного тела, привычно прижавшегося сзади. - Ну, Акааши…. ты не хочешь? - шепот обжег ухо, и Кейджи порадовался, что Бокуто не видит, как он жадно облизнул пересохшие губы. - Бокуто-сан, нас услышат. Бокуто, если и не плевал на это, то однозначно возможность раскрытия его ни капли не смущала. Он был из тех людей, которых заботит настоящее, а не гипотетическое будущее, о котором сейчас пекся сам Кейджи. Сухие губы прижались к его шее, затем еще раз и еще, потом язык коснулся мочки уха, очертил ушную раковину. Сердце Кейджи ухнуло куда-то вниз, спазмом скручивая все внутри в тугой жгут. По телу прошла ощутимая дрожь, и Бокуто усмехнулся. - Охо-хо? - Не смей. - Кейджи зажмурился и выдохнул как можно спокойнее, стараясь выровнять сбившееся дыхание. У него сейчас было не то настроение, чтобы играть в словесные игры. Последнее “охо-хо” закончилось нудным рассуждением про “просто клуб”, в процессе которого он напрочь потерял суть вопроса. Кейджи чуть подвинулся вперед, что позволило Бокуто теснее прижаться к его бедрам, нащупал край одеяла и накрыл их обоих с головой. - Кто в домике? - Бокуто веселился вовсю, свистя задорным шепотом на полкласса. - Мы в домике. Кейджи закатил глаза, нетерпеливо притянул его к себе, чтобы остановить этот поток бессмыслицы поцелуем, прикусил кончик языка и нижнюю губу. Ему вдруг дико захотелось вывернуться из-под горячих настойчивых прикосновений, оседлать бедра Бокуто, пригвоздив его руки к полу, и больно прикусить тонкую кожу под ухом - нежное, чувствительное местечко Бокуто. Но тот не позволил, когда Кейджи попробовал перекатиться, так что осталось только расслабленно раскинуться под ним, подставляясь под торопливые поцелуи и нетерпеливые ласки. Кейджи выгнулся, чувствуя, как шершавая ладонь гладит влажную кожу под футболкой, сильные пальцы очерчивают рельеф ребер и наконец накрывают затвердевший сосок, сжимая почти больно, после массируя самыми кончиками, едва касаясь. Перед глазами потемнело, и Кейджи проглотил собственный стон, зажмурившись и до боли стиснув зубы. Бокуто привстал так, что край одеяла приподнялся и впустил в их отгороженный от всего класса пододеяльный мирок поток свежего воздуха. Кейджи неосознанно потянулся, по коже побежали мурашки. Казалось, острее ощущения быть просто не могут, пока Бокуто не раздвинул ноги, устраивая Кейджи между своих бедер, и вжался твердым членом в его промежность. Из-за тесноты они оба путались в конечностях, неуклюже ерзали, притираясь друг к другу еще сильнее. Кейджи закрыл рот рукой, второй скользнул в собственные трусы, сжимая и поглаживая налившийся член. Бокуто ритмично задвигал бедрами и зашипел от нетерпения - им обоим этого было мало, и ткань белья только мешалась. Он стянул его с бедер Кейджи, оглаживая чувствительную кожу, пальцами провел между ягодиц, бесцеремонно надавив на вход. Кейджи дернулся, уходя от прикосновения, и с укором уставился на него. Одно дело подрочить друг другу под одеялом, взаимно глуша лишний шум, и совсем другое трахаться, когда рядом сопят сокомандники. Из-за жары любой из них мог проснуться, чтобы попить воды и увидеть то, чего не следовало. - Больно? - не дождавшись ответа, Бокуто просунул руку под свой футон и начал старательно там шарить. От предельной сосредоточенности он даже высунул кончик языка, и Кейджи не удержался - подался вперед, лизнул его и втянул в рот. Хотелось целоваться, пока губы не сведет от боли, кусаться, вылизывать рот, не давая нормально вдохнуть. Бокуто не был безрассудным, таким был сам Кейджи - жадным и нетерпеливым, - но знали об этом немногие. Бокуто нравилось быть единственным хранителем этой маленькой тайны, нравилось дразнить Кейджи и выбивать из колеи. И неважно, как он этого добивался: на площадке или в постели - Кейджи неизменно принимал условия игры. - Как насчет съема? - Бокуто победно повертел перед носом Кейджи пестрой упаковкой с презервативом. Ну да, конечно, волейбольная терминология слишком естественно просочилась в их секс. - Как насчет блока, Бокуто-сан? Я не был снизу две недели. Получить разрыв ему совсем не хотелось, а без смазки о сексе с Бокуто не могло быть и речи. Тот не отличался особой выдержкой и был слишком порывистым, чтобы экспериментировать. Бокуто смущенно взъерошил волосы и откинул одеяло, беспомощно глядя по сторонам. У самого Кейджи уже в ушах звенело от возбуждения, и поэтому его терпение лопнуло раньше. Он притянул Бокуто к себе за руку, глуша удивленное “ох” ладонью и вновь накрыл их одеялом. Рядом кто-то тихо захрапел, и Бокуто улыбнулся, коротко выдохнул в шею, чуть помедлил и прикусил подбородок. Кейджи завел руку за голову, нащупав аккуратно сложенные в изголовье штаны, залез в карман и достал оттуда небольшой синий тюбик в красивых золотых узорах. - Широфуку-сан выронила, когда помогала раскладывать футоны. Я хотел вернуть с утра, но, видимо, придется тебе, Бокуто-сан, купить ей новый. Бокуто покрутил тюбик в пальцах и хмыкнул, хитро ухмыльнувшись. Кейджи знал почему. Он и сам был не в восторге от кремов сомнительного назначения, но за неимением лучшего... К тому же, как он успел прочитать, тот был на натуральной основе и смывался водой. Широфуку, аллергик, старалась избегать сомнительной химии и непроверенной косметики. - А почему мне? - вкрадчиво прошептал Бокуто, жарко вздохнув, когда Кейджи нетерпеливо поерзал, устраивая правую ногу на его бедре. Он вздрогнул, ощутив как твердый член мазнул головкой по ягодице. По телу побежали мурашки от одной только мысли, что сейчас кто-нибудь проснется, и объяснить происходящее будет невозможно, только рассказать все как есть. Впрочем, когда уверенная ладонь накрыла его собственный член, коротко надрачивая, Кейджи стало плевать на все. Он даже не был уверен, что они могли бы остановиться, ввались сейчас в класс полным составом Некома. - Неудобно, лучше поторопись. - Кейджи прижал левое колено к груди, полностью раскрываясь, и усмехнулся. - Я все еще рассчитываю поспать, Бокуто-сан. Повторного приглашения Бокуто не потребовалось, и он, присев на пятки, разорвал упаковку презерватива - шелест фольги показался оглушительным в ночной тишине. Кейджи закрыл глаза, ощутив прохладные липкие пальцы в промежности. - Расслабься. Он судорожно вздохнул, когда Бокуто неторопливо покружил подушечками у входа и протолкнул внутрь сразу два пальца: сначала на фалангу, затем чуть глубже, развел их, словно ощупывая его изнутри, и Кейджи не выдержал, всхлипнул и застонал, зажимая рот ладонями. Бокуто с садистским терпением согнул пальцы, другой рукой погладил напряженное бедро, а потом - ниже, до самой лодыжки, пока Кейджи судорожно не выдохнул. - Все еще хочешь спать, Акааши? Тот подавился собственным вскриком, когда он вынул пальцы и, размазав головкой крем между ягодиц, толкнулся вперед. Перед глазами все поплыло, ощущения обострились до предела, кончики пальцев закололо, и Кейджи поджал их, напрягая до судороги. В паху сладко тянуло, пульсацией отдаваясь внутри. Бокуто качнул бедрами на пробу, со свистом выдохнул сквозь зубы и толкнулся глубже. Убедившись, что мышцы расслаблены, вошел полностью и почти сразу вышел. Кейджи отнял одну руку ото рта и, поерзав, с трудом пробрался к члену через собравшиеся складками трусы. Он не собирался дрочить, наоборот: сжал яйца в ладони, оттягивая оргазм. Бокуто чуть подвинулся и снова вошел, на этот раз плавно, на всю длину и под нужным углом, задвигался размашисто, неторопливо, коротко выдыхая ртом. В ушах у Кейджи шумело, ему казалось, что весь мир состоит из влажного от пота футона и светлого одеяла над головой. Но все рассыпалось на осколки от недовольного стона, кажется, Тацуки. Тот что-то несвязно пробормотал и тяжело вздохнул. Кейджи будто тисками сжало, сердце забилось в горле, из-под ладони вырвался задушенный всхлип, и тело от макушки до пяток прошила судорога оргазма, закручивая низ живота, заставляя выгнуться, неудобно сдвинуть колени. Бокуто зашипел, но продолжил двигаться резко, торопливо, словно не желая отставать. Кейджи судорожно сжал край одеяла. Посторгазменная чувствительность начала отступать, и он осмелился убрать руку ото рта и потянуться к Бокуто, вынуждая его наклониться, и коснулся его губ своими. Сначала просто прижался, а затем прикусил, сильно, почти до крови, и Бокуто вздрогнул, двинул бедрами коротко, отрывисто и приоткрыл рот, позволив Кейджи скользнуть языком внутрь, лизнуть небо, пройтись по передним зубам. Бокуто замер на секунду, ощутимо напрягшись всем телом, сделал еще пару плавных толчков и протяжно застонал в губы Кейджи. Оба шумно дышали, словно отбегали штрафные, легкие, казалось, начали сжиматься до размеров теннисного мяча. Бокуто не выдержал первым - отстранился и резко выпрямился, откинув одеяло. - Черт, я чуть не задохнулся… Он потер шею ладонью и посмотрел на Кейджи сверху вниз. Ночь была ясной, лунный свет сочился в окна, поэтому было легко разглядеть блестящие сытые глаза и довольную ухмылку Бокуто. Только сейчас Кейджи почувствовал, как сильно затекла нога и онемел бок от неудобной позы. Он шевельнулся, стараясь не зашипеть сквозь зубы, выпихивая из-под себя ногу Бокуто. Тот стянул презерватив, связал узлом и задумчиво посмотрел в сторону урны у входа в класс. - Даже не думай, Бокуто-сан. - Кейджи осторожно сел, сжав зубы от прострелившей поясницу боли, от неудобной позы все затекло - видимо, завтра Карасуно ждет легкая игра. - Мне надо в ванную, я выброшу там. - Выручил. На твоем футоне мокрое пятно. - И кто в этом, интересно, виноват? Бокуто рассеянно пожал плечами - раскаяния ни в одном глазу. Он никогда не жалел о том, что делал, по крайней мере, не подавал виду. Это нравилось Кейджи, потому что иной раз извинения бы только все испортили. Как сейчас, например. Он тяжело поднялся - ноги были словно ватные, и колени подгибались - натянул шорты, разглаживая завернувшийся сзади шов. Они, по крайней мере, были сухими, в отличие от белья и спального места. - Мы можем спать на моем футоне, - для убедительности Бокуто разгладил простыню и похлопал по мягкой поверхности. - Пожалуй, - Кейджи кивнул. - Я буду спать на твоем месте. Он обошел Бокуто, достал сменное белье из своей сумки и тихо вышел, пока тот не начал препираться и спорить. Кейджи не собирался спать в обнимку и считал, что заслужил нормальный отдых этой ночью, хотя где-то внутри шевельнулась непрошеная нежность. Естественно, в это время в ванной никого не оказалось, хотя дальше по коридору слышался пьяный смех тренера Некоматы и неразборчивое нытье молодого Укая. Напиваться во время выездов стало для старших традицией. Кейджи переодел трусы, завернул презерватив в туалетную бумагу, выкинул в бачок и только потом открыл холодную воду и с удовольствием ополоснул лицо. Щеки все еще горели. Взгляд Бокуто после секса всегда говорил за него: медленно и оценивающе будто ощупывал Кейджи с головы до ног. От этого взгляда у него заходилось сердце, и волоски на руках вставали дыбом. Он увяз в этой связи настолько, что вытащить его не сможет, наверное, даже уход Бокуто из волейбола. Кейджи устало доплелся до класса, едва не споткнулся по дороге о ноги Конохи, аккуратно переступил их и остановился. Бокуто лежал на одеяле, постеленном поверх футона, спиной к нему, подложив под голову согнутую руку. Он повернулся, когда Кейджи лег рядом, и удовлетворенно вздохнул. - Акааши... - Кейджи посмотрел на него, вопросительно выгнув бровь. - Спокойной ночи. И он не выдержал, улыбнулся и кивнул, повернулся на бок к нему лицом и приглашающе приподнял край одеяла. Бокуто расплылся в довольной улыбке, перекатился поближе, обнял за талию. - Жарко, - устало сказал Кейджи, и Бокуто сокрушенно вздохнул, но руки убрал. - Спокойной ночи, Бокуто-сан. Утром он как-нибудь оправдается перед командой, как они оказались не на своих местах. В конце концов, Коноха - вон вообще как-то в центре класса очутился.