time of our lives

Счастье – явление непостоянное, а потому особенно ценное. Оно есть сегодня, но завтра, возможно, отступит или вовсе уйдёт. Жизнь – не череда чёрных и белых полос – она разноцветна, а значит, не статична. Счастье и отчаяние – лишь две крайности, точки максимума и минимума. От одной до другой – ровно половина цикла. Кто знает, сколько времени пройдёт в пути? Только математики и статистики, пожалуй. Но разве они сумеют предсказать человеку счастье? Судьба, говорят, может. И она пообещала, что однажды Грантэр получит свой шанс. Он снова говорит о равенстве со своей табуретки, снова призывно машет руками и требует восстановить права человека. Как и каждый вечер, Анжольрас вдохновлён самой идеей революции. Кажется, он не боится умирать, так и не распробовав вкуса жизни. Кажется, он не боится умирать совсем. В то время как Грантэр боится. Он продолжает бояться того момента, когда этот человек не сможет так же встать и начать взывать к человечеству, когда его холодные синие глаза закроются навсегда, а румяные щёки побледнеют. В этот момент мир совершенно померкнет - останутся лишь красные пятна на его белой рубашке. Красные пятна в цвет его обожаемой революции ознаменуют конец. В этот момент жизнь Грантэра потеряет всякий смысл. Поэтому он до сих пор здесь. Хватается за каждую минуту, за каждый шанс и каждый взгляд. Ждёт того часа, когда можно будет умереть под его знаменем. Умереть не за его идею, но за него самого, чтобы в последний момент иметь возможность взглянуть в эти холодные, но так горячо любимые глаза и понять, что это их общий конец. Нет никакой надежды, нет ни единого шанса на успех! Анжольрас и сам понимает, что баррикада – это его последняя земная дислокация. Он понимает это лучше, чем кто бы то ни было, и сознательно идёт к своей смерти, гордо подняв голову. Умереть за свободу… Умереть, ведя людей под тенью собственного величия к заре нового дня… Как же это глупо! Анжольрас верит в то, что его жертва не будет напрасна. Боится ли он умирать? Боится, как и любой человек. Но есть что-то, что намного важнее одной жизни – это благо всего народа. Что стоит одна душа? Как её стоимость может быть тождественной стоимости душ всех угнетённых французов? Он – лидер революции, видящий свой конец в пылу сражения, готовый отдать жизнь за свой народ. Умереть за идею – это честь. И Анжольрас умрёт так же, как живёт – будучи преисполненным верой в лучшее будущее. В том мире «после» для него не будет места, ведь там не будет места и идеалам. Готовый сражаться за правду, этот юноша не понимает, что война не может быть моральной – она всегда аморальна, вне зависимости от того, кто и с какой целью воюет. Этот молодой лидер, отдающий в жертву свои душу и сердце, тем не менее до последнего цепляется за мораль и этику. Разве есть этим добродетелям место на поле сражения? Вера в собственные идеалы затмевает всякие страхи. Анжольрас кажется «Друзьям Азбуки» человеком, которого невозможно сломить. Он – камень, гранит. При всём глубоком уважении к своему лидеру, никто из них не видит за маской вождя абсолютно юного и ещё такого наивного мальчишку. Никто, кроме вечно пьяного циника, который верит в него больше, чем кто бы то ни было. Темноволосый художник про себя оспаривает каждое слово, но молчит. Он видел, как горят глаза Анжольраса в минуту страсти. Он видел, как важно для него остаться абсолютным лидером без привязанностей, без слабостей и без чувств. Весь его мир в далёких мечтаниях. Весь мир там, за границей его понимания. Но, быть может, есть что-то… …Есть что-то, что может изменить всё. Есть что-то, что может заставить Анжольраса увидеть мир другим. Есть что-то, что может послужить причиной возникновения новой веры. Анжольрас вдохновенно говорит о свободе и о предстоящем грандиозном митинге, наворачивая круги по комнате. Он следует из угла в угол, махая руками и загибая пальцы каждый раз при перечислении всех кар небесных для европейских тиранов. Этот человек никогда не отступится от своего, но и не перейдёт черту. Он то и дело оглядывается на молодого человека, сидящего на диване, и невольно улыбается. Грантэр снова зевает, он снова отказывается вести разговор о справедливости. И всё-таки Анжольрас ослеплён. Впервые в жизни ослеплён не идеей, но человеком. С каждым днём фокусировать своё внимание на готовящемся марше протеста становится всё сложнее. А как иначе, если все мысли занимают его слова любви, прошептанные ночью у изголовья кровати, когда он в очередной раз вытащил своего лидера из передряги и уложил спать? Всё так или иначе сводится к нему, к Грантэру. Так же, как революцией, Анжольрас одержим и им. Он не знает меры, не знает рамок и правил, но всё-таки не говорит о любви. Есть что-то, что удерживает этого молодого энтузиаста от громких слов, и это не что иное, как хрупкость сегодняшнего счастья. Завтра может быть совершенно другим. Завтра может разделить их навсегда, отправить по разным дорогам. Анжольрас не хочет, чтобы Грантэр шёл за ним, потому что есть шанс потерять всё. А потерять его в этой битве за правду – самое худшее, что может случиться. Спустя столько времени – почти год – этот безумец-идеалист наконец понял, что Грантэр живёт им одним, что он видит свет в нём одном. Теперь уже и сам Анжольрас готов если не обменять, то разделить счастье человечества со счастьем одного конкретного художника. Цель не пропала, но концепция её изменилась. Если раньше – добиваться свободы любыми путями, то сейчас – идти вперёд, пока то допускается обстоятельствами. Не страх собственной смерти, осуждения или иного рода наказания пугает несостоявшегося пока революционера, но последствия, к которым очевидно приведёт его неосторожность. Теперь больше, чем когда бы то ни было Анжольрас заботится о другом человеке и стремится уберечь его от огня, в котором ежедневно горит сам. Это не благо, больше нет, когда долг и вера в лучший мир тянут воевать, а блеск его чёрных озорных глаз и его хриплый голос возвращают к ощущению эйфории. Каждый раз приходится выбирать, потому что одно исключает другое – привязанность делает невозможной полную отдачу собственной идее. Но Грантэр – это больше, чем просто увлечение и намного больше, чем желание плоти. Он стал наваждением, единственной причиной, по которой Анжольрас всё-таки может изменить своему идеалу. При иных обстоятельствах всё сложилось бы совсем, совсем не так… …Опустевший зал «Мюзена» погрузился во мрак. Одна единственная керосиновая лампа освещает пространство над баром, а остальная часть помещения всецело находится во власти наступающей ночи. Огрызок свечки, оставшийся подле бумаг на столике, давно догорел, поэтому Анжольрас не мог видеть своих планов и схем. Он так устал за последние несколько недель, так вымотался, что начинал засыпать на ходу. Даже поистине несгораемый энтузиазм уже не спасал лидера «Друзей Азбуки» от обыкновенной физической слабости. Впервые за долгое время он заснул, и заснул прямо на своих планах. Тишина и романтический полумрак победили неугомонного идеалиста, наконец заставили его подчиниться биологии. Тихие шаги по деревянным половицам знаменуют перемещение единственного оставшегося революционера по комнате. Молодой художник садится рядом со своим богом и убирает с его лба непослушные пряди золотых волос. Переживший однажды минуту счастья, Грантэр оказывается не в состоянии привыкнуть к пренебрежению вновь. Анжольрас обходит его стороной, старается попросту не замечать отчасти потому, что боится признать очевидное – он не всесилен. Глупо, однако, предположить, что это неземное создание, это божество, сожалеет о неисполненном желании. Ещё глупее предположить хоть на одну минуту, что Анжольрас проникся чувствами к жалкому подобию собаки, то есть к бесконечно верному, но бесполезному Грантэру. Надежды не было - она не имела права возникнуть даже тогда. Но безнадёжно влюблённый юноша согласен на любое проявление внимания. Он готов любить за двоих при возможности иметь доступ к своему богу. Хоть что-нибудь, хоть малейший отблеск этого солнца. Анжольрас тяжело вздыхает и морщится во сне. Его лицо, обычно сосредоточенное и волевое, сейчас, в единственный момент времени, совершенно спокойно. Такой молодой и перспективный, этот человек взвалил на себя непосильную ношу – бремя жизни идеалиста. Нет ничего реального в его мире, нет ничего, что могло бы заменить собой веру в справедливость. Он мог бы быть любимым и прожить долгую жизнь вдали от всех проблем, но нет, выбор был сделан в пользу революции. Никто и никогда не узнает, как тяжело было Анжольрасу принять свою собственную судьбу. Он совершенен в этот момент. Ещё такой молодой и наивный мальчик, не знающий самой жизни и не ведающий обо всех её печалях и лишениях. Грантэр понимает, что его идеал так же далёк сейчас, как и каждый день. Весь он как будто состоит из света, в противовес павшему так низко художнику. Хотелось бы предположить, что они нужны друг другу, но насколько это реально? Анжольрасу не нужен никто, в то время как Грантэру нужен только Анжольрас. Очередная глупая мысль ни о чём. Очередной парадокс. Художник вытягивает лист бумаги из под руки своего лидера и быстро набрасывает его портрет грифельным карандашом. Через пятнадцать минут линии сходятся воедино и образуют силуэт, чуть позднее рисунок становится похож на оригинал. Грантэр наскоро тушует своё творение и откладывает его в сторону. Кажется, он только что испортил манифест и ответит за это завтрашним вечером. Анжольрас просыпается после полуночи. Огарок последней свечи стремительно догорает, и помещение погружается во мрак. Лишь уличные газовые фонари продолжают светить в запылённое окно, и их мутные отсветы падают на стопку бумаг, взгромождённых на стол. Прямо перед собой он видит мрачный, но поразительно чёткий портрет и безошибочно узнаёт в нём себя самого. На обратной стороне мгновением спустя находится манифест о заключении мира с десятками революционных клубов Парижа, а в нижнем углу обнаруживается размашистая буква «R». Анжольрас, этот противник всякого рода сентиментальности, невольно морщится. Лучше бы ему не знать, кто автор сего творения… …Анжольраса как всегда волнуют дела государства. Он никогда не отступится от своих идеалов, не позволит «чёртовым капиталистам» окончательно погубить тот мир, что яркой вспышкой появился в его сознании и укрепился там позднее как целая концепция идей. Верил ли Грантэр в то, что сможет заменить безнадёжному идеалисту стремление к справедливости? Грантэр, увы, не верит ни во что, кроме лично Анжольраса. Этому человеку непокорный художник готов беспрекословно подчиняться, этого человека он любит больше, чем спокойную жизнь и её простые радости. Одна возможность быть с ним – уже счастье. Быть предметом его не привязанности, но одержимости – подарок судьбы. Стать целым миром для того, кто мне умеет жить ничем, кроме идеи – это больше, чем предел мечтаний. Анжольрас ничего не делает вполсилы. Он всё так же борется за справедливость, но путается в показаниях. Одно наваждение заменяет собой другое, и это не может не пугать. Вчерашний ярый революционер невпопад говорит на собраниях и проводит все перерывы между речами в коридоре, обнимая Грантэра. Невольно он ждёт того момента, когда сможет схватить его за руку и выволочь из зала вон. Кажется, именно так пропадают идеалы. Сегодня Антуан возмущён, как никогда. Некто «неизвестное правительственное лицо» посмел объявить в повторе вечерних новостей, что экономическое положении Франции идентифицируется как стабильное. И кто же тот человек, что действительно серьёзно отреагировал на данное заявление? Да вот он, машет руками и в очередной раз грозится расквитаться с несправедливостью. Видимо, квитаться в одиночестве Анжольрас не умеет, поэтому он предусмотрительно разбудил Ферра и Курфа как раз в день их третьей совместной даты. Габриэль перестал реагировать на громкие угрозы – он понял, что типичное анжольрасовское желание убиться постепенно отступает. День за днём, собрание за собранием этот молодой авантюрист становится всё более осторожным – он понимает, где находится грань дозволенного. Так просто говорить о справедливости тогда, когда нечем жертвовать и нечего терять, кроме самого себя – подобные радикальные мысли свойственны свободному человеку. Так сложно подстроиться под течение жизни тогда, когда появляется иной смысл. Мысль, зародившаяся в недалёкие, но уже забытые времена, угасает каждую минуту – она становится лишь воспоминанием. Анжольрас, этот верный своим убеждениям борец за правду, понимает, что не имеет права сойти со старого пути. Он всё так же искренен, так же воодушевлён, но теперь боится оступиться. Один неверный шаг может стоить его мира. Его безумных чёрных глаз, смеющихся над несправедливостью и печалью. Его неверия при наличии живейшего идеала. Грантэр вдруг стал центром идеи, а не средством её достижения. Создать мир, чтобы быть счастливым, но не чтобы отдать его всем несчастным – вот новая цель Анжольраса. Он не может потерять то, что имеет, потому что впервые в жизни некто конкретный является его генератором счастья. Ребёнок богатых родителей, никогда не знавший искренности и ценности чувства, этот юноша наконец понял, что значит любить. Он любит Грантэра, но любит исключительно по-своему. Анжольрас живёт от цели до цели, и стремления его всегда имеют глобальный характер. Несчастный Габриэль, привыкший к отсутствию внимания, оказывается окружён не заботой романтика, но наставлениями идеалиста. Так, художника заставили любить свои работы (его величество нехотя, но согласился позировать для достижения лучшего эффекта), его заставили забыть о собственной безнадёжности и теперь стремятся к «выдворению пессимистичности». Антуан Анжольрас не может остановиться на обычном чувстве – от его жизнедеятельности должна быть польза. Он продолжает возмущаться, стоя у плиты. Последние несколько недель Габриэль полностью обеспечивал продовольствием своего бога, но сегодня великий и могущественный решил, что не имеет права зависеть от другого человека. Грантэр подумал, что это будет забавно. И вот что интересно – это действительно оказалось забавно. Анжольрас сумел спалить тосты, и прямо сейчас он, этот невыносимый правдолюб, добивает омлет. - И они будут говорить мне с экрана телевизора о равенстве в обществе! – размахивая деревянной лопаточкой, негодует он. Если бы Габриэль не знал этого человека так хорошо, он решил бы, что Антуан попросту шутит. Кто же говорит о таких вещах с голым торсом и в домашних штанах? - Они не тебе говорят, а французскому народу. – отзывается со своего места за столом Грантэр. Уже несколько минут он использует ситуацию с выгодой для себя, то есть рисует. Анжольрас никогда не станет обычным человеком, но и к этому можно привыкнуть. Именно это художник любит в своём божестве больше всего остального. Идеальное тело, красивые глаза, бархатный баритон –приятные дополнения к величественному характеру и непоколебимой вере в идеал. Даже столкнувшись с человеческими слабостями и потерпев поражение в борьбе с «низменными потребностями» он остаётся чистым, нетронутым ни единым пороком юношей. Антуан не боится смерти – он не боится и отнимать жизни – так просто он может зарядить пистолет и направить его дуло своему неприятелю в грудь, но и это не делает его жестоким. Не бывает людей, рождённых для чего-то конкретного, но он и не человек. Анжольрас – божество, ниспосланное свыше для упразднения несправедливости в подлунном мире. Он велик, поистине велик. - А я кто? – вскинув лопаточку вверх, восклицает молодой бунтарь – Я часть французского народа! Значит, они мне на уши присесть пытаются. – заключает он. В это время на плите догорает омлет. - Тебе, блин, даже если постараешься, не присядешь. – усмехаясь, отвечает Грантэр. Он всё равно продолжает ненавидеть вторую любовь своего бога, ведь она не ушла навеки. Она осталась там, в сознании этого героя, она всё ещё жива. Габриэль готов быть кем угодно для человека, которого любит больше жизни, но каждый день с ним как будто взят в долг у судьбы. Всё чаще Анжольрас говорит о том, что жизнь конечна, и она должна быть преисполнена смыслом. Всё чаще он ругается в закрытой комнате и шелестит бумагами. Ни разу Антуан не спрашивал Грантэра, пойдёт ли тот за ним – он знает ответ, но отказывается свыкнуться с ним. Это хрупкое счастье разлетается на мелкие части так же просто, как обрывается жизнь. – Не первый месяц пытаюсь, а революционная дурь живее всех живых. – добавляет он. - Да что ты понимаешь! – Анжольрас сходит со своего места и направляет лопаточку прямо в грудь художнику. Этим своим действием идейный центр «Друзей Азбуки» нарушает идеальную картину, сложившуюся в голове переставшего пить нечестивца. Теперь он рисует. Рисует почти всегда именно его . Так тщательно выводит каждую линию любимого тела, словно в напоминание об ушедшей ночи. Грантэр любит его так же, как раньше, но теперь это чувство приносит счастье. – Это же не… - Постой, пожалуйста, на одном месте, Антуан. – безапелляционно требует Грантэр. Он вновь заносит карандаш над листком бумаги, чтобы закончить эскиз, но вдруг инструмент выдирают из его пальцев и откладывают на другой конец стола. - Нет, ты послушай!.. – тем временем продолжает молодой революционер. - Я ненавижу тебя, Анжольрас! – шипит Габриэль, смеясь. Он тянет любимого человека к себе за руку и заставляет его замолчать хотя бы на какое-то время. Это идеальное утро, их идеальное утро. Так сложно верить в то, что оно реально, когда… …Когда он так спокойно говорит о собственной смерти, начинает чувствоваться обречённость. Сила духа Анжольраса поражает, как и его бесстрашие. Он был бы велик в любое другое время, при любых других обстоятельствах. Если бы захотел остаться жив, если бы боролся не за справедливость, а за место под солнцем. Как же он сумел смириться с собственным бесславным концом? Из своего угла Грантэр наблюдает за воодушевлёнными революционерами. Узнав о смерти генерала Ламарка, эти идеалисты решили начать действовать. В помещении чувствовался запах пороха, а души были преисполнены верой. Громкие слова звучали из-за каждого столика, и, не будь это так печально, Грантэр смеялся бы над горячностью студентов. Его смысл жизни, символ его веры вот-вот заберёт у него единственный дар – свою жизнь, тем самым лишив существование безнадёжного пьяницы всякого смысла. Художник не задумывался о том, что он должен умереть рядом с ним. Он понимает всего лишь, что без него не сможет жить . Нет ничего, о чём в этом мире стоило бы сожалеть, кроме света его холодных синих глаз и его живейшего энтузиазма. Грантэр любит именно эту силу, он неосознанно тянется к ней в слепом желании ухватить хоть что-нибудь. Анжольрас нужен ему больше, чем бутылка вина, потому что в его силах спасти человека, в то время как алкоголь только губит. Чистота против порочности, вера против безверия, сила против слабости – они диаметрально противоположны друг другу, но это не делает их совершенно несовместимыми. Анжольрас, однако, слеп. Он отказывается от возможности прожить свою жизнь, почувствовать хоть что-нибудь до смерти, ради далёкого идеала. Завтрашним утром будут вершиться судьбы, и Анжольрас, этот воин справедливости и возлюбленный свободы, поведёт людей к свету. Он не подвержен далёким мечтаниям, как бы то ни было странно. Ждёт ли этот идеалист победы? Ждёт, пожалуй, но и это слово для него имеет другое значение. Победу революция одержит в том случае, если их жертва не будет напрасна. Если люди поднимутся и пойдут воевать за свои права, малочисленный клуб «Друзей Азбуки» не потерпит поражения, несмотря на непосредственный итог своей деятельности. Анжольрас не питает никаких иллюзий. Он ослеплён, но не слеп. Романтика революции испаряется тогда, когда в ход идёт оружие. Но именно с его помощью можно низвергнуть тиранов с трона, тем самым вернув всем униженным и оскорблённым их свободу. В том мире, что образуется «после» нет места человеку, так искренне верящему в идеал. Стоит ли говорить о том, что Анжольрас сознательно готовится к смерти? Он понимает, что его миссия завершится там, на баррикаде, и жизнь придёт к своему логическому завершению в свете зари новой эпохи. Когда не станет места для войны, не станет и воинов. Сегодня жрец революции необходим, а завтра он будет совершенно не нужен. Подарив своему любимцу смерть героя, судьба дарует ему и истинное благо – выжив среди безнадёжности, он не найдёт для себя места в хаосе. - Друзья, завтра мы выполним свою миссию! – возвещает беспрекословный лидер со своего возвышения. Он воодушевлён, как никогда, и стремится передать это чувство приверженцам республики – Смерть генерала Ламарка – это наш шанс добиться справедливости. Мы будем требовать возвращения своих прав с высоты баррикады, и народ проснётся. Помните, мы не потерпим поражения, если сумеем зародить веру в сердцах униженных французов. На кону благополучие целой нации, так давайте же перестанем думать о сохранности одной единственной ду… - с горящими глазами Анжольрас призывает своих соратников отречься от эгоизма, свойственного каждому человеку. Именно так и следует поступить, чтобы одержать победу. Однако Грантэр считает по-другому. - Вас схватят на площади, ни о какой баррикаде не пойдёт и речи. – усмехается он со своего места. Так тяжело признать, что больше ничего не будет. Какая надежда? О ней не было даже разговоров. Анжольрас никогда не поймёт то, что очевидно для всех здесь сидящих – есть на этом свете человек, готовый отдать всё даже за благосклонность своего бога. Он мог бы измениться, мог бы стать лучше для этого героя. Но как мало это! Как глупо верить в существенность подобной жертвы. Анжольрас не принимает души безверных, а вера в него самого равносильна её отсутствию. – Они подпишут тебе смертный приговор, и никто не вспомнит о справедливости. Так же, как Робеспьер, ты поднимешься на эшафот, а обожаемый тобой народ будет с нетерпением ждать казни, словно это развлечение. Разве не глупо умирать за тех, кому твоя судьба совершенно безразлична? – рассуждает художник с мнимым спокойствием. Он хотел бы, чтобы немедленно это восстание было отменено. Хотел бы, чтобы Анжольрас сохранил свою жизнь. Но нет в его жизни иного смысла, кроме торжества справедливости. Никто, говорят, не рождается с какой-то конкретной целью, но Анжольрас существует, чтобы воевать за свободу. Один из всех, он воплощает собой само понятие революции. И Грантэр боготворит в нём всё то, что публично пытается осмеять. - Моя жертва не будет напрасна, если Франция продолжит отстаивать свои права. Мир стремится к справедливости, он будет един. Быть может, нам не суждено увидеть нового дня, но мы станем теми, кто приблизит его наступление. – безапелляционно отвечает революционер. – Наша миссия велика, она благословлена Всевышним. А тебя, Грантэр, я настоятельно прошу проспать революцию. - Я должен умереть подле тебя, Аполлон. – с неприкрытой иронией протестует художник. Если бы Анжольрас только знал, как сложно было прийти человеку без убеждений к подобному заключению… …Последний вечер до «Дня икс» господина Анжольраса. Нет никого, кто относился бы к маршу протеста так серьёзно, как относится к нему этот студент-идеалист. Из своего угла Грантэр ловит каждое слово любимого человека и изредка качает головой. Никогда он не поймёт этого страстного желания отстаивать интересы всех и каждого. Никогда он не примет жертвенности этого божества и не позволит ему отдавать свою жизнь во служение неизвестным дармоедам. Какое им обоим дело до всех потерянных и угнетённых? Какая им разница, плохо они живут или хорошо? Всё, что имеет значение – они сами, их личное беспросветное счастье. Он должен понять однажды. - Мы будем теми людьми, кто заявит смело и открыто об интересах французского народа! – вещает Анжольрас – Мы начнём общенациональную, а возможно, общеевропейскую волну протеста. Кто, если не мы, поднимется и скажет правду? Нет смысла слепо верить в правителей – они не являются гарантом наших прав и свобод. – в сотый раз сообщает Антуан очевидный для всех факт – Завтра нас ждёт великий день, потому что мы зажжём искру не мировой революции, но общественного сознания. Пусть наша вера в справедливость послужит тем самым необходимым фундаментом для социума. – он активно жестикулирует; он крайне эмоционален сейчас. Всем своим видом Анжольрас, по привычке одетый в красную рубашку, внушает не уважение к своей личности, но слепую веру в неё. Он рождён, чтобы вести за собой людей. Он – эпицентр каждой катастрофы. Как же странно то, что именно этот человек требует реабилитировать демократию. – Всех сомневающихся и отрицающих я прошу не участвовать в нашем марше протеста. – добавляет блондин, и наконец сходит со своего «королевского» постамента. Все понимают, о ком именно идёт речь. Грантэр был и остаётся единственным неверующим человеком в этом зале. По совместительству он также единственный человек, которого Анжольрас стремится спасти от своей участи. Этот бесстрашный лидер боится за того, кого любит, потому что «завтра» непредсказуемо. Любая неучтённая мелочь, любая глупость может стоить Габриэлю если не жизни, то свободы. Сам Антуан понимает, на что идёт и к чему ведёт своих людей, но отдать его на растерзание правосудия невозможно. До сих пор слишком сложно признать, что им одним Грантэр жив, что ради него он будет рисковать собственным благополучием. Стал бы Анжольрас губить себя без веры в идею? Он смотрит в любимые тёмные глаза и понимает, что пошёл бы за этим человеком и в огонь, и в воду, и на баррикаду. И это страшно. Страшно потому, что абсолютно ясна и обратная зависимость, обратная одержимость. Габриэль не должен участвовать в его войне за справедливость. Грантэр подносит горлышко бутылки к губам, и как раз в тот момент, когда он собирается отхлебнуть, бутылку у него из руки бесцеремонно выдирают. Антуан стоит у успевшего полюбиться стола с выражением праведного гнева на лице. Габриэлю пришлось забыть об алкоголе, и причиной тому стало взявшееся из ниоткуда счастье. Счастье это, правда, восстало против вредных привычек своего почитателя и начало с ними воевать в типичной анжольрасовской манере. Художник не пьёт теперь ничего крепче кофе. - Выйди в коридор, пожалуйста. Нам нужно поговорить о твоём поведении. – Анжольрас научился врать, чтобы не вызывать подозрений. Но помилуйте, когда этот человек вызывал Грантэра на разговор в коридор? Бывало, и не раз, что за подобные провинности несчастного влюблённого художника отчитывали прямо за этим самым столом. А тут вдруг приватная беседа. Неужели наивный Антуан думает, что никто не в курсе их отношений? Кажется, все всё понимают и каждый по-своему одобряет. - Как скажете, ваше благородие. – усмехается в ответ Габриэль. Подобные ухищрения Анжольраса его нисколько не трогают. Главное, что он рядом, и снова бежит от своей идеи к нему. Антуан совершенно выпадает из реальности. Он знает, что от исхода завтрашнего дня будет зависеть его дальнейшая судьба, и впервые в жизни он боится. Боится, что послезавтра будет уже другим, и рядом не будет этого невозможного циника и его вечно смеющихся над несправедливостью глаз. Грантэр нужен Анжольрасу больше, чем он готов признать. Лидер, берущий на себя ответственность за целый митинг, за многие судьбы, сдаётся собственным чувствам и желаниям. Габриэль попадает в объятья сразу, как только закрывается дверь. Антуан в полутьме коридора ловит его губы своими и тихо шепчет проклятия в адрес самого себя. Он больше не обвиняет художника в том, что тот отвлекает его от дела. Он больше не обвиняет его ни в чём. Он просто готов тратить каждую минуту своего времени на этого человека, растворяться в нём, любить до боли, до громкого бесстыдного стона. Как же быстро он учится. Так сложно и так просто привыкнуть к тому, что всё теперь иначе. Вместо блага всего народа – счастье одного художника. Анжольрас жадно хватается за искусанные губы любимого человека и от удовольствия мычит в поцелуй. Он может повторять, что всё это не правильно, но каждый раз будет убегать из зала вместе с ним в надежде на одну жалкую минуту уединения, потому что в этом счастье. Теперь счастье в нём , а не в мире. В этом и проблема. Мир ждёт, справедливость ждёт. Его собственная жажда сделать что-то правильно ждёт. Но это больше не благо и не истина, если хочется сбежать и закрыться от всего вместе с ним . Дверь открывается совершенно внезапно, и из-за неё появляется голова сияющего Курфейрака. - Ребят, там Ферр решил продолжить обсуждение программы митинга. – сообщает он как бы между прочим. Кто будет сомневаться, что этот товарищ захотел отомстить за испорченное утро? – Мы вас ждём. Слишком сильно хочется оставить мир хоть на какое-то мгновение, и Грантэр готов жертвовать всем ради минутного счастья. Анжольрас не готов. Он никогда не сможет отказаться от правды, даже если желание будет непреодолимо. Он слишком сильно верит в идею справедливости. Даже если… …Если бы была возможность отказаться от пугающего завтра. Если бы была возможность повернуть всё другой стороной, изменить цели, желания, идеи. Если бы Грантэр мог сделать хоть что-то, он, не задумываясь, сделал бы это. Потому что будущий день ознаменует их конец. Страшно не умирать – страшно терять его . Единственного человека, имеющего истинный смысл. Единственного человека, заставляющего держаться до последнего. Видеть его лицо, искажённое судорогой боли и понимать, что так ушёл из жизни великий человек. За ним – на смерть, к победе, в другую жизнь – не важно. Всегда и везде за ним. Грантэр стал тем естественным спутником, имеющимся у каждой планеты. Анжольрас – центр его притяжения. Он – тот стержень, та сила, которая нужна человеку без моральной основы. И он уйдёт завтра. Этот свет погаснет, сгорит на революции за свой народ. Так закончится всё. В вечерней тишине Грантэр шагает рядом со своим лидером по мостовой и смотрит под ноги. Так много нужно сказать, но важные слова были реализованы неделями ранее. Так много нужно сделать, но теперь на это совершенно не остаётся времени. Так много нужно решить, но Анжольрас не сможет сделать правильный выбор. Есть что-то, что он сделать не способен. Полюбить, бросить свои юношеские идеалы, стать обыкновенным человеком. Такой далёкий, непонятный – непонятый – он готовит себя к неминуемому концу. Кто, если не этот светлый гений, знает, что дальше ничего не будет? Он боится темноты, но верит в свет и потому идёт вперёд. Там, дальше, его ждут огни революции и заря нового дня. Быть может, Всевышний сможет помочь и сейчас, как помог однажды Робеспьеру при взятии Бастилии. Быть может, справедливость восторжествует. Но Анжольрас – лишь революционер, он не сможет стать тем, кто поведёт страну к миру и справедливости. Поэтому в тот час, когда это будет нужно, он отдаст свою жизнь. Она не имеет смысла в конечном итоге, если цель оправдает средства. Как человек, приговорённый к смерти и проживающий свой последний день, Грантэр решает, что нужно сделать, пока на это есть время. Он не осмелел и не поверил, что в последний момент его Аполлон вдруг изменит решение. Надежды никогда не было, но было, что терять. Сейчас терять нечего. - Анжольрас, - хриплым голосом художник зовёт своего лидера. Златокудрый юноша не отзывается ни словом, ни жестом, но он слышит и слушает – хотел бы ты провести последний вечер своей жизни со мной? - Последний вечер своей жизни я проведу на баррикаде. – отзывается Анжольрас. В его голосе та самая пугающая обречённость и смирение. Он знает, что на этом всё закончится, но видит только благо. Не смерть, конечно, но цель, результат которой представляется самой далёкой и яркой звездой на небе. Новый парадокс. - Хорошо. – соглашается Грантэр. Он не может отказать человеку, которым живёт и дышит. Не может сказать ему прямо сейчас в сотый раз, что жертва эта бессмысленна. Она, быть может, имеет смысл, но так не хочется это признавать. Умрёт Анжольрас – умрёт и Грантэр, потому что с ним уйдут сила и свет. Тот вечер, каким бы он ни был по счёту, будет последним для них обоих. – А сегодняшний вечер не хотел бы провести со мной? - Нет. Я говорил и повторюсь ещё раз – твоя грязь меня не интересует. – выпаливает Анжольрас быстрее и резче, чем следует. Хотел бы он провести этот вечер именно с Грантэром? Нет, сомневаться не приходится. Хотел бы он вновь испытать то низменное наслаждение? Увы, да. Именно сегодня, в день эмоционального подъёма, Анжольрас слишком рассеян. Всё его существо находится в ожидании значимого момента, всё оно трепещет. Молодой человек попросту не может совладать сам с собой, потому и оказывается не в состоянии сопротивляться в следующую единицу времени. Грантэр хватает его за запястье и заставляет остановиться. Так сложно сосредоточиться на чём-то конкретном, остановиться на самой жизни и выбрать правильный вариант. Но снова Анжольрас не успевает подумать. Грантэр толкает его в проулок и прижимает любимые широкие плечи к холодной кирпичной стене. Он должен сопротивляться. Должен, но бороться с искушением не получается. Желание узнать, что такое любовь всё ещё велико. Даже высокообразованный разум не в состоянии побороть собственные желания и эмоции, что уж говорить о слепом идеалисте. Обычно холодные синие глаза с вызовом смотрят на Грантэра. Лицо бесстрастно, как всегда – Анжольрас не здесь, не с ним. Он может быть, но не может быть счастлив. Это должно иметь какое-то значение, но оно его не имеет. Художник знает только то, что сегодня – это их последний шанс. Это его последний шанс урвать хоть что-то, что можно идентифицировать как счастье. Поэтому он подается вперёд и ловит любимые губы своими. Казалось бы, этому человеку не свойственна нежность, но он истинно нежен сейчас, сжимая в своей ладони длинные пальцы Анжольраса и оставляя на его щеке мокрый поцелуй. Нет ничего более возвышенного и целомудренного, чем чувство этого молодого скептика к идеалисту-самоубийце. Он пользуется временной, очевидно, податливостью желанного тела и зажимает его своим. Сердце мраморного греческого бога отбивает в груди бешеный ритм, и мелодия эта передаётся Грантэру. Он вновь тянется к губам и радуется, не встретив сопротивления. Анжольрас позволяет целовать себя – он целует в ответ с несвойственным ему желанием. Как всегда стремительный, напористый – он лидер, он тот, кому хочется подчиниться. Одно желание этого Аполлона, и художник немедленно поддастся ему, потому что иначе поступить нельзя. Ослеплённый один своей верой, а другой чувством, на единственный момент они теряются в эмоциях. - Люблю. – шепчет Грантэр, теряя и вновь находя любимые губы. Он повторяет это слово как мантру. Это единственное неправильное слово, которое приводит Анжольраса в чувство. Он выворачивает свою руку и заставляет ослеплённого чувством художника отступить. - Я не имею права оправдывать собственную слабость, но завтрашний день расставит всё по своим местам. – невпопад говорит светловолосый юноша. Никто и никогда не узнает, как хотел бы он поддаться своей слабости и постичь новое знание. Но свою душу Анжольрас отдал революции, а значит, и тело его принадлежит лишь ей одной… …Одной минутой ограничивается спокойствие в душе Анжольраса. Он боится, впервые в жизни боится собственной цели. Святая вера в идеал не отступает, но идеал почему-то меняется. Он осязаем, у него длинные пальцы художника и тёмные смеющиеся глаза философа. Его лицо часто перепачкано масляными красками, а сам он пахнет фруктами. Антуан помнит каждую деталь, потому что так он привык жить. То, что занимает все его мысли, априори является смыслом и целью. Грантэр его смысл. Но как же справедливость? Как идти вперёд, зная, что нечто не менее важное осталось позади? Именно на эти вопросы Анжольрас не может найти ответы. Неизвестность пугает не меньше, чем потеря старого идеала. - Завтра, Габриэль, завтра. – констатирует очевидный для них обоих факт блондин. Он сидит на полу, опершись спиной о диван, и гладит свисающую с него руку любимого художника. Никогда прежде этот праведник не думал о том, что близость с другим человеком может дарить такое счастье. Не думал о том, что именно она может стать смыслом жизни. Его глаза, его руки, его шея, скулы, его срывающийся на крик голос и негромкое «Антуа-а-ан», звучащее песней в вечерней полутьме. Его оппозиционные взгляды, его безверие, его преклонение, его чистое искреннее чувство, так отличающееся от того, что знакомо Анжольрасу. Он другой человек, и живёт он по-другому. Любовь должна не только греть, но и приносить пользу. В свойственной ему манере, лидер студенческого объединения спасает того, в ком видит теперь весь свой мир. Должно быть, он одержим Грантэром ровно настолько же, насколько Грантэр ослеплён своей любовью к нему. Но всё это сложно. Слишком сложно для понимания человека логики. – Всё может измениться. – Антуан оборачивается и смотрит на «своего художника», как будто извиняясь за то, что ничто уже не подлежит возврату. Завтра будет не таким, как сегодня. А послезавтра может вовсе не быть. Никогда Анжольрас не боялся смерти – жизнь, к счастью, конечна. Никогда он не боялся осуждения или тюрьмы. Но теперь боится неизвестности и возможной разлуки. Так глупо менять правду на личное счастье. Так просто было говорить об эгоизме, не зная настоящих чувств и не представляя, во имя чего человек может отречься от великого. Так сложно повторять те же слова теперь, когда его голос звучит в голове напоминанием о том, что было и что должно быть. - Я ненавижу твой детский бунт! – не выдерживает Габриэль. Он молчал целый день, потому что не хотел подливать масла в огонь. Каждый член «Друзей Азбуки» мог бы заметить неуверенность своего лидера и частые взгляды по адресу дальнего столика. Он говорил о справедливости и важности завтрашнего дня, но как будто извинялся перед Грантэром и, возможно, даже прощался с ним. Плохой пример для подражания. Но каждый знает, каждый понимает. Понимает лишь отчасти, потому что Анжольрас для них - загадка. Загадка он сам и его чувства к Габриэлю. - Поэтому я прошу тебя не принимать в нём участия. – улыбаясь, отвечает Антуан. Вот она, та самая цель вечера – убедить Грантэра отпустить его одного. Потому что так будет проще. Отвечать за того, кого боишься потерять больше, чем свою жизнь, намного сложнее, чем просто вести за собой единомышленников. Их митинг – административное правонарушение, влекущее за собой соответствующие последствия. Повяжут Грантэра – сдастся и Анжольрас, но как лидер может отказаться от своей миссии? Без него будет лучше, намного спокойнее и правильнее. Габриэль наклоняется и целует Антуана. В следующую минуту он фактически сваливается с дивана и устраивается на ногах у своего Аполлона. Именно так следует успокаивать одержимого лидера. Именно так следует проводить последний вечер перед совершением преступления против власти. Одной рукой Анжольрас всё ещё сжимает пальцы Грантэра, а другой стягивает с него футболку. Он не умеет ждать, не умеет растягивать удовольствие, хоть и стремится научиться обеим мудростям. Слишком молодой, слишком неопытный и эмоциональный, «жрец революции» горит желанием испытать всё и сразу. Снова тянется к раскрасневшимся губам и жадно хватается за них, как будто в первый и последний раз. Снова кусается и причиняет своими ласками лёгкую боль. Снова пытается сделать всё правильно, словно по учебнику. Грантэр расстёгивает любимую красную рубашку своего бога и спускается вниз по его телу, очерчивая ладонью каждый бугорок. Глубокие впадины - косые мышцы – ведут к застёжке джинсов. Анжольрас чуть слышно шипит и снова впивается в любимые покусанные губы требовательным поцелуем. - Я люблю. Люблю тебя. – шепчет он, извиняясь за свои грубые ласки абсолютной податливостью. Впервые Антуан так откровенен. Впервые признаёт очевидный для них обоих факт. Он не говорил о любви ни разу. Не говорил не потому, что ничего не чувствовал, но потому, что не хотел рушить их неправильный мир. При полном отсутствии в нём логики, он наполнен счастьем. - Чёрт… - чуть слышно отвечает Грантэр. Он стягивает, наконец, футболку и подаётся вперёд для нового поцелуя, но Анжольрас требует ответа. – Антуан, я… - тоном, подразумевающим явное «не могу представить свою жизнь без тебя. Ты – моё всё», так ненавидимое Анжольрасом, поясняет Габриэль свою реакцию. Договорить ему не позволяют, потому что «в этом доме нет места преклонению». Аполлон цепляет губы художника своими зубами и заставляет его вновь забыть о словах. Их «сегодня», их, возможно, последнее «сегодня» - единственное, что имеет значение в эту минуту и в этот вечер. – Я сгорю на этом чёртовом огне справедливости за тебя. – улыбаясь в поцелуй, договаривает Грантэр. - Не драматизируй. – в тон ему отвечает Анжольрас. Завтра будут огни, крики и неопределённость, но сегодня есть счастье. Пусть так и будет.