Карвер помнит

Карвер хорошо помнит день, когда в Бетани проснулась магия. Им тогда было лет по шесть, Бет испугалась паука и подожгла любимое мамино покрывало. На испуганные возгласы Лиандры сразу же прибежали с улицы отец и Гаррет. Карвер помнит, как Малькольм успокаивал рыдающую жену, убеждал ее, что еще одного мага в семье они как-нибудь скроют от Церкви. Еще Карвер помнит, и помнит, пожалуй, четче всего, взгляд старшего брата: в голубых глазах Гаррета плескалась… зависть. Она, конечно, тут же сменилась сочувствием, но жадное выражение на лице брата Карвер помнит слишком хорошо. Причину он понял позже, когда случайно застал Гаррета одного в лесу: в намозоленных старым отцовским мечом пальцах мальчишки плясали волшебные искры, взлетали в воздух и гасли, отражаясь в глазах Гаррета. Карвер помнит, как застыл на долю секунды, а потом, полный неожиданной обиды, бросился в слезах домой. Тогда он накричал на отца, впервые, прямо с порога, размазывая по лицу злые слезы – кричал, что теперь знает, почему Малькольм больше занимается Гарретом, а не младшим сыном, почему именно ему отдал свой меч, о котором маленький Карвер так мечтал. Карвер помнит, как растерянный Хоук молчал, слушая вопли сына. Он и потом ничего не сказал, только глянул хмуро на виновато мнущегося и испуганного Гаррета, и тот съежился еще сильнее. Карвер помнит, как вечером, все еще обиженный, спрятавшись в сарае, он подслушал разговор отца и брата. Малькольм тогда разошелся не на шутку, ругал сына за самонадеянность и неосторожность, за то, что Гаррет мог подвести всю семью, попавшись кому-нибудь на глаза. «Если меня не станет – кто будет отвечать за маму, Бетани и Карвера? Как я могу доверить их тебе, Гаррет, если ты за себя-то не в силах отвечать?» - сказал тогда Малкольм виновато потупившемуся старшему сыну, - «Ты должен стать их защитником, их надеждой». Карвер помнит, что именно тогда он раз и навсегда решил для себя: защитником и опорой семьи станет именно он. Только вот Гаррет, с той поры взявшийся за ум, все равно раз за разом оказывался лучше. Магию он больше ни разу не применял, только вот и мечом махал недурно, да и по дому родителям помогал куда ловчее, чем Карвер. Зависть, точно такая же, что мелькнула в глазах старшего брата в тот роковой день, теперь копилась в Карвере, затапливала его, выплескивалась злостью по отношению к Гаррету – криками, ссорами, драками. Карвер помнит, как весь Лотеринг устроил облаву на обнаглевших медведей. Он тогда рвался вперед толпы, сносил головы зверюгам, больше, больше, больше – чтоб Гаррет точно не смог столько же. Карвер помнит раззявленную слюнявую пасть, свой занесенный меч и отчаянную мысль: ударить зверя он уже не успеет. Как Гаррет умудрился проткнуть лохматое чудовище раньше, чем медвежьи когти вспороли его брату живот – этого Карвер уже не помнит. А вот тяжелая туша, рухнувшая на него всем весом, четко отпечаталась в его памяти, и обеспокоенное лицо Гаррета, стащившего медведя с задохнувшегося брата – тоже. Гаррета тогда чествовали, как героя, убившего вожака, но Карвер помнит, что ни торжества, ни злорадства во взгляде старшего брата не было – только ничем не прикрытое волнение. Еще бы это не злило еще больше. Карвер помнит, как не стало отца, как беззвучно плакала, обнимая сыновей, Лиандра, как Бетани ломала руки в отчаянии. Помнит, что тогда не было сил обижаться даже на мамино: «Теперь ты наша главная защита, Гаррет». Карвер помнит, какими глазами тогда смотрел на него брат: отчаянными, испуганными, без обычных веселых искорок, будто это именно он тогда нуждался в защите. Позже, гораздо позже Карвер понял, что так оно и было: Гаррет тогда лишился главной своей защиты, защиты от самого себя, от собственной магии, спящей внутри него. Карвер помнит и жалеет, что не осознал этого тогда, что со злости ушел из Лотеринга, в армию, бороться с Мором, что оставил маму и Бетани – и Гаррета – без защиты. Это был бы хороший шанс доказать, что именно он – их надежда. Но Карвер ушел, сбежал и долгое время думал, что поступил правильно. Карвер помнит, как рухнул строй под натиском порождений тьмы, помнит страх и отчаяние, пропитавшие воздух, помнит накатывающую тьму, гнилостную вонь и запах крови, крики и вой, звенящие в голове. Помнит, как повторял, словно молитву: «Мама, Бетани, Гаррет, мама, Бетани, Гаррет». Помнит, как бежал, чудом не теряя сознание, как ворвался в дом с отчаянно стучащим сердцем, ликуя, что Лотеринг все еще стоит на своем месте, что его семья в порядке. Карвер помнит, как в спешке собиралась мать и как Гаррет ободряюще хлопнул его по плечу, бросив: «Молодец, братец». Карвер помнит, как они бежали по иссушенным землям, спотыкаясь и отбиваясь от порождений тьмы, плечом к плечу, одной семьей. Как здорово было снова слышать насмешливый голос Гаррета, его шуточки, будто они снова просто тренируются в Лотеринге, размахивая деревянными мечами. Карвер помнит первую встречу с Авелин, усталой, забрызганной кровью, еще не подозревающей о грядущей потере. Карвер тогда вряд ли думал, что она тоже станет ему вроде старшей сестры, совершенно не такой, как веселый и вездесущий Гаррет, но тоже родной и близкой. Может быть, именно потеря Бетани и Уэсли одновременно для всех них стала первым шагом к сближению, горьким, но необходимым. И изломанное тело сестры Карвер тоже помнит очень отчетливо, сколько ни пытается забыть. И взгляд Гаррета, пустой и виноватый. Наверно, стоило тогда перебить маму, сказать, что в смерти Бетани вины брата нет, но Карвер и сам тогда был полон раскаяния. Бетани, их милая и добрая Бетани, которую они столько лет берегли от храмовников, валялась сломанной куклой на земле. Карвер хорошо знает, что Гаррет завидовал сестре – и за то, что ее всегда оберегали и защищали, и за то, что ей не нужно было подавлять свой дар. Наверное, он завидовал Бетани так же, как Карвер завидовал ему самому. Карвер помнит Флемет, загадочную и насмешливую, язвительную ведьму-дракона. Похоже, только Гаррет с его острым языком стоил для старухи крохи ее внимания. А может быть, думает Карвер теперь, она видела его насквозь – и дремлющую в старшем Хоуке магию, и умение вести за собой так, что готов броситься в пекло, не задумываясь. И что еще из этого большее волшебство – неясно до сих пор. Будь Гаррет тевинтерцем, размышляет Карвер, он бы точно стал магистром, обладал бы могуществом, которое и не снилось обычным людям. И потому, что не скрывал бы свой дар за мечом и щитом, и потому, что за ним, выкрикивая восхваления, шла бы толпа обожателей. Совершенно, стоит заметить, искренняя толпа. Карвер помнит первый год в «Городе цепей», бесконечные задания Атенриль, почти что купившей их в рабство, и беззаботное «Ничего, братец, пробьемся» Гаррета. Помнит, как тот ни на секунду не терял своей веселости, сколько бы ни давил на него лживый Киркволл. И пусть мама целыми днями ссорилась с Гамленом, а тот спускал все деньги, с трудом заработанные братьями, на выпивку и «Цветущую Розу», Гаррет одним своим присутствием умудрялся внести в жизнь кроху надежды, что не все так уж и плохо. Конечно, в каморке дяди не было и тени той уютной домашней теплоты, к которой Хоуки привыкли в Лотеринге. Там даже в годы самой крайней нужды, даже когда храмовники громыхали доспехами у самого порога, им было спокойно, потому что они были дома, они были вместе, всей семьей, а значит, могли справиться с чем угодно. Да, их настоящая семья сильно поредела с тех дней, только вот Гаррет день за днем создавал новую семью. И кто бы посмел поспорить с тем, что верные друзья и соратники Хоука не являлись также его семьей, настолько же родной, настоящей, как и мать с братом. Карвер не знает, как его брат умудрился собрать вокруг себя такую разношерстную компанию, а тем паче связать ее настолько крепкими узами, что они до сих пор все вместе, здесь, перед лицом смерти. Карвер не знает, да ему это и не нужно. Зато Карвер уверен, что вместе они могут горы свернуть. Потому что они все идут за Гарретом. Карвер помнит, как застал однажды Варрика за подкупом храмовников, помнит, как стоял, распахнув рот и бормоча: «Варрик, а ты что же… Знаешь, что Гаррет…». А Варрик тогда только засмеялся и заявил, что где бы он был, если бы не умел замечать такие вещи. Потом оказалось, что в курсе также и Изабелла, Авелин, Мерриль, Андерс… Больше всего Карвер удивился, когда понял, что и Фенрис тоже неплохо осведомлен о том, что Гаррет – маг. И сколько бы эльф ни ворчал и ни ругался на магов, за Гарретом он шел также верно, как и остальные. И Карвер, хоть и огрызался на брата ежеминутно, тоже следовал за ним. Только вот в отличие от других, Карвер теперь уже хорошо понимал, что Гаррету нужна защита. Впрочем, Варрик, похоже, тоже думал об этом. Карвер помнит, как впервые увидел одержимого. Страх тогда сковал его почище парализующего заклинания. Он помнит, как острая, жгучая мысль полоснула по разуму: «Гаррет может стать таким же». Не дай Создатель этому случиться, думал он, разрубая чудовище пополам. Только тогда, кажется, Карвер понял, что его брату защита нужна не меньше других. Скрывающий, прячущий в себе магию, заталкивающий ее в себя Гаррет был опасен и беззащитен – перед самим собой. И Карвер до сих пор не знает, сколько же нужно сил, чтоб одновременно защищать себя и других от собственного проклятия и решать проблемы всех, кто попадается тебе на пути. И не сходить при этом с ума. Еще Карвер помнит Глубинные Тропы и предательство Бартранда. Помнит обиду в глазах Варрика. Тот хорошо пытался ее скрыть, да вот только выражение его лица слишком сильно напоминало Карверу о том дне, когда он впервые застал Гаррета за магией. Теперь Карвер каждый раз улыбается, вспоминая то, что посчитал некогда настоящим предательством. Нет, сколько бы недостатков ни было бы у его старшего брата, на предательство Гаррет не способен ни под каким предлогом. Да, Карвер помнит проклятые Глубинные Тропы и скверну в крови, растекающуюся по венам. Страх и отчаяние, отступающие под заботливым взглядом, и уверенный голос Гаррета: «Мы что-нибудь придумаем, братец». Карвер помнит, что точно знал: раз Гаррет обещал, значит придумает. Выходит, брату он верил не зря. Потом потянулись вереницей дни у Серых Стражей. Как раз это время Карвер помнит смутно. Впрочем, как бы там ни было, стать Серым Стражем оказалось для младшего Хоука лучше всего – это он сейчас знает точно. Может быть, он и не был рядом со своей семьей, не защищал их напрямую, но зато впервые в жизни делал что-то сам, не оглядываясь на старшего брата. Это было правильно. Но в Киркволл тянуло сильнее с каждым днем. Карвер помнит, как получил письмо Гамлена о смерти матери. Он тогда едва удержался на ногах, а потом, придя в себя, злился как тогда, в детстве. Будь Гаррет в тот момент рядом, Карвер точно бы ударил его, и не раз. Карвер помнит, как в отчаянной злости колотил по стенам, разбил кулаки в кровь, но так и не смог понять, на кого зол больше: на брата, оставленного отцом защитником семьи, но не сумевшего даже спасти Лиандру, или на самого себя за то, что не был там, в Киркволле, и что сам не уберег мать. Что не смог стать тем защитником, которым хотел быть с детства. Все решила мимолетная встреча во время атаки кунари. Утаскивая Страуда подальше от своего брата, Карвер уже знал, на кого он все же зол. Он помнит, что взглянув в глаза Гаррета, такие же пустые, как и после смерти Бетани, готов был остаться там, с ним, плюнуть на долг Серого Стража и защитить брата. Поэтому и сбежал как можно быстрее. Позже из письма Авелин он узнал, кто убил Лиандру. Маг. Это-то, похоже, и стало для Гаррета самым тяжелым ударом. Спавшая в нем годами магия вырвалась на волю: в катакомбах, пришедшихся местом смерти их матери, не осталось камня на камне, а Варрику пришлось повозиться, чтоб замять инцидент. Только вот сам Гаррет будто с катушек съехал: магию он больше не скрывал, днями и ночами пропадал либо в «Цветущей Розе» на пару с Гамленом, либо исчезал в тумане Расколотой Горы, возвращаясь с ног до головы обрызганным засохшей кровью. Карвер помнит, как после этих написанных аккуратным, но явно дрожащим почерком Авелин писем, ему отчаянно хотелось в Киркволл, дать брату пару отрезвляющих пощечин, чтоб пришел в себя и не смотрел на мир такими пустыми глазами. Он тогда нацарапал Гаррету длиннющее послание, все в помарках, там и тут перечеркнутое, полное гневных воззваний. У тебя есть друзья, писал он. Защити теперь их, писал он. Они твоя семья. Они моя семья. Наша. А я защищу тебя, думал он, но не писал об этом. И Гаррет опомнился. Стал вести себя как обычно, то есть шутить через слово и совать свой нос во все пропащие дыры Киркволла. Так, по крайней мере, Карвер понял из писем друзей. Эти письма он помнит до последней буковки – перечитывал их раз по сто. И о смерти бывшего хозяина Фенриса, и о сошедшем с ума Бартранде, и о клане Мерриль. Карвер помнит, как чувствовал себя оторванным от чего-то важного, чего-то, без чего он не чувствовал себя самим собой. И в один день Карвер сорвался: бросил все, рванул в Киркволл, не жалея никаких денег, чтоб доплатить за срочность. Как оказалось – не зря. Карвер помнит, как пробиваясь сквозь толпы одержимых, думал только об одном: главное, чтоб брат был жив. Он, конечно, в самом сердце этой заварушки, наверняка – ее причина. Не важно. Главное, чтоб был жив. Друзья его, конечно, защитят, но Карвер обязательно должен быть там, рядом с братом. Семья должна быть вместе, только тогда они смогут побороть любую опасность. Карвер помнит, в каких медвежьих объятиях стиснул его Гаррет, едва лишь увидел, помнит, как нес какую-то чушь, а брат только согласно кивал. Карвер помнит, как спокойствие накатило на него, несмотря на вопли одержимых и умирающих. Все в порядке. Они вместе. Они защитят друг друга. Морские волны бьются о стены Казематов, в башне безумно холодно, и Карвер переступает с ноги на ногу в тщетной попытке согреться. В башне темно и царит отчаяние. Маги жмутся по углам, всхлипывают и дрожат. Только вот Карвер спокоен. Карвер помнит все, день за днем, час за часом. Его брат носится от одного человека к другому, пускает в воздух магических светлячков, подбадривает и исцеляет, наслаждается дарующей жизнь магией – и будто светится сам. Карвер следит за ним с легкой ухмылкой и думает, что все к лучшему. Главное, что они вместе: вот разминается, потягиваясь, Изабелла, вот Мерриль помогает Гаррету залечить вывих у пожилого мага, вот поглаживает свою Бьянку Варрик, вот точит меч Фенрис, а вот топчется смущенно на месте, виновато поглядывая на старшего Хоука, Андерс. Все будет хорошо, и детская обида медленно дотлевает в сердце Карвера. Пусть Защитником Киркволла зовут только Гаррета, только вот они все – защитники. Защитники друг друга, семья, странноватая, но крепкая. И это то, что Карвер теперь будет помнить всегда.