Солнечные кляксы

Кенсу осторожно подносит к лицу щепотку перетертых трав, вдыхая душистый запах будущего крепкого напитка красивого карамельного оттенка. Нотки вербены приятно щекочут нос и добавляют чаю отличительный привкус, который так нравится самому молодому знахарю. Правда сам Кенсу терпеть не может, когда его так называют, и предпочитает обычное «травник». Потому что духи не были к нему достаточно благосклонны, чтобы наделить даром, способным лечить и людей, а его посетители в основном о смерти беспокоятся в последнюю очередь. Громкий чих сбоку отвлекает, заставляя тут же прикрыть собой бережно сплетенные душистые пучки. Сильный поток воздуха не добирается до них только благодаря быстрой реакции. — Простите, — гундосит Сэхун, продолжая мыть пол перед открытием. Бэкхен, восседающий на высоком стуле, качает головой на медленно водящего шваброй мальчишку-стихийника, но после снова возвращает все свое внимание другу. — Так что, сделаешь? — Нет, — не глядя на него, произносит Кенсу, уже складывая только недавно засушенные пучки обратно. Бен от недовольства даже дергает длинным пушистым хвостом, чуть не переворачивая ведро с водой. Сэхун недовольно хмурится и снова чихает, не пытаясь сдерживаться. Кенсу, уже убравший все травы, успевает присесть, в отличие от Бэкхена, почти навернувшегося со стула от потока сильного воздуха. Сэхун довольно задирает голову в ответ на раздраженное шипение нэко и с чувством собственного достоинства домывает пол. — Какой противный ребенок. И где ты его только нашел? Кенсу качает головой и аккуратно ставит все склянки на полку в алфавитном порядке, пряча некоторые под покрывало из бархата. Сэхуна он нашел, когда набирал свежие травы в лесу. Мальчишка явно попал за Грань случайно, пребывая с рождения в мире людей и не зная, кем является. Тогда от страха он чуть не поднял такую бурю вокруг себя, что Кенсу действительно забеспокоился, что от его любимой поляны ничего не останется. Успокоить мальчишку получилось только потому, что на шее у Кенсу всегда был с собой отталкивающий оберег, который позволил преодолеть чужую стихию. После долгих разговоров за чашкой успокаивающего чая, Кенсу предложил остаться у него. На тот момент его лавка только открылась, и лишние руки нужны были как никогда. Сэхун согласился сразу и стал вторым, для кого Кенсу сделал сдерживающий оберег, с которым провозился несколько самых ветреных ночей полной луны. После этого случая духи будто стали благосклоннее к нему, одобрив причину того, почему Кенсу впервые за долгое время обратился к ним. Только вот справиться с хворью ему было по-прежнему не по силам. Как только Бэкхен узнал, что еще может делать его друг и на что способен заговоренный мешочек, всячески начал пытаться заполучить один и для себя. Только вот Кенсу уверен, что духи явно будут не рады, если он их побеспокоит просто ради амурных дел. И никакие милые мордочки и поджатые пушистые ушки не смогут его уговорить. — Если бы ты ни влюблялся с каждой новой луной, никакой оберег бы тебе не потребовался. Кенсу засыпает измельченные листья мяты в небольшой фарфоровый чайник, где уже давно налита закипевшая до первых пузырьков родниковая вода, и аккуратно ставит на подставку. Бэкхен, все это время не сводящий с него обиженного взгляда, отвлекается на Сэхуна, который уже закончил и вернулся из кладовки. — Можно открывать? — мальчишка шмыгает носом, оттягивая рукава свободной рубахи. Кенсу согласно кивает, невольно отмечая, что рубашка, сшитая неделю назад за несколько серебренных, все равно висит, хоть и делалась не на вырост. Сэхун еще невысокий пока и тоненький. И не скажешь, что ест больше, чем Кенсу и Бэкхен вместе взятые. Сэхун переворачивает табличку на двери лавки и опускается на небольшой диванчик, стоящий вдоль широкого окна, где обычно сидят те, кому не хочется сразу уходить. — Ну что, тебе лень помочь другу? Ну, Кенсу, — добавляет молящие нотки в голос Бэкхен, почти перегибаясь через прилавок, чтобы заглянуть травнику в глаза. И лезет прямо под руку, обжигаясь о только недавно закипевший чайничек. — Вот какой тебе амулет для привлечения любви? Тебе нужен обычный оберег. От самого себя в первую очередь, — Кенсу качает головой и достает из шкафчика склянку с густой мазью. Бэкхен совсем не по-взрослому дует губы и протягивает покрасневшую руку. Густая мазь приятно охлаждает кожу, когда травник начинает ее неспешно втирать. Кенсу смотрит на притихшего друга и качает головой, успокаивающе поглаживая тонкое запястье и заставляя снова спрятать выпущенные больше от испуга коготки. У Кенсу с самого рождения был дар, и еще его бабушка-знахарка при жизни говорила, что духи соблаговолят ему не для того, чтобы он тратил свои силы на помощь обычным смертным. Именно поэтому она и забрала его к себе за Грань, отлучив от родителей, которых дар обошел стороной. И Кенсу только когда вырос, действительно понял, что иначе бы прожить уже не смог. Потому что ему нравится его дар, ему нравится трогать хрупкие высушенные душистые листья и чувствовать сок растений, будто дающий ему силу с помощью молитв духам предков. Только вот дар исцеления не достался ему так же по крови, вместо этого позволяя раскрывать сущности его посетителей. Именно об этом и говорила его бабушка — он не сможет помочь простому человеку, но знает, кто в нем нуждается здесь, за Гранью. Именно дар и позволяет ему подбирать тот самый набор трав, который подойдет его посетителю. Обычно, правда, в лавку заходят те, кто знает, что ищет. К примеру, оборотни часто берут настойку из аконита и волчьих ягод, которая помогает закалять их внутреннего зверя, что непременно необходимо каждому из воинов. Девушкам же нужны травы для успеха в любви, и Кенсу никогда не спешит составлять рецепты индивидуальных настоек. Потому что дар помогает понять, когда действительно нужно просить духов предков, а когда следует просто подождать. Бэкхен, без умолку щебечущий о новой влюбленности, длящейся, как обычный лунный цикл, точно в подобном не нуждается. Кенсу вздыхает, в последний раз успокаивающе проводя подушечками пальцев по мягкой коже чужой ладони, и все же интересуется: — И кто на этот раз? Глаза Бена загораются, и он мечтательно вздыхает. — Помнишь, когда мы несколько дней назад ходили на рынок за редкими травами? Я сразу понял, что встретил свою судьбу. Ты бы видел, насколько он статный, а какая у него яркая улыбка! И у него лучшие рога, которые я когда-либо видел! Ни у одного демона я не видел таких привлекательных! Кенсу отворачивается вернуть мазь на место, только чтобы скрыть свой смех. Потому что он помнит этого торговца-сатира, у которого от отца разве что рога и остались после связи с дриадой. А еще он помнит, что торговец был не один, а со своим не менее рогатым спутником. — Кенсу, ты ведь меня слушал? — Да, я просто задумался, извини, — он слабо улыбается. — Это, конечно, все интересно... — Да, особенно часть про рога. Я бы это отдельно прям отметил, — флегматично замечает Сэхун и хлюпает носом, листая одну из толстых книг-справочников по травам. — Почему мы все еще кормим этого маленького паршивца? — шипит Бэкхен, почти оцарапывая ровную поверхность красного дерева своими коготками. Кенсу покашливает, ударяя друга по рукам, чтобы не портил чужое имущество, и продолжает: — Это все очень интересно, но оберег ты не получишь. Весь поток последующих возмущений прерывает звон дверного колокольчика, который означает, что у них есть первый посетитель. Кенсу одного взгляда на Ифаня хватает, чтобы невольно потянуться рукой за нужными баночками. Покрытый красной чешуей шаркань в своей человеческой форме — то еще зрелище. Дракон открывает рот в попытке что-либо произнести, но лишь хрипит, не в силах и пошевелить языком. — Опять Чанель проверял на тебе свои отвары? — Кенсу качает головой и уже готовит привычный рецепт, чтобы снять аллергический эффект, от которого помощник совсем юного колдуна выглядит с каждым разом все краше. — Вот и почему я не влюбился в тебя, а? Ты ведь ради своего мальчишки в прошлый раз чуть крыльев вообще не лишился, — вслух размышляет Бэкхен, внимательно рассматривая растерявшегося от такой прямоты дракона. Ифань, конечно, большой и весьма внушительно может зыркнуть, даже не обращаясь. Но один такой небольшой и с виду безобидный нэко всегда заставлял шарканя невольно отводить взгляд и хотеть провалиться к демонам. Кенсу, заметив жалостливый взгляд чужих желтых глаз, быстрее пакует снадобье и берет пару золотых, уже через несколько мгновений слыша хлопок двери. — Ты мне так всех посетителей распугаешь. — Ну Кенсу, я ведь прошу лишь немного счастья молитвами предков. Я даже все травы соберу сам! — В прошлый раз это закончилось тем, что мы чуть не наслали хворь на соседского тануки. Сэхун снова чихает и растерянно смотрит на истрепанную сильным потоком воздуха книгу у себя в руках. Кенсу недовольно хмурится и решает завершить этот ненужный разговор: — Я делаю оберег только тогда, когда в нем нуждаются. Мы больше не будем возвращаться к этому разговору, Бэкхен. И бросает уже Сэхуну, с трепетом разглаживающему помятые страницы: — Пойдем, я сделаю тебе что-нибудь от простуды. Все же та тренировка под дождем дала о себе знать...

***

Кенсу, когда еще только начинал раскрывать свой дар, ненавидел его всей душой. Потому что он хотел быть обычным мальчишкой, который провел бы с родителями беззаботное детство в человеческом мире, а не учиться разговаривать с духами предков и растениями. Но позже, когда бабушка-знахарка, научила его всему, он понял, насколько особенным является то, что ему подарили. И только здесь, за Гранью, он действительно может быть полезен, потому что видит своих посетителей так, будто их собственные духи предков шепчут ему. Кенсу не ошибался никогда. Не у всех обитателей этого мира есть внешние признаки их сущности, как тот же пушистый каштановый хвост Бэкхена и его аккуратные ушки с кисточками, но это не мешало видеть, кем является его посетитель. Поэтому когда он впервые не может понять, кто зашел к нему в лавку, он теряется. Новый посетитель внешне похож на обычного человека. Парень, одетый в традиционные длинные одежды Юга, немного мнется на пороге, а потом неловко улыбается по-мальчишески изогнутыми губами и неуверенно подходит к прилавку, совсем не смущаясь пристального взгляда распахнутых темных глаз травника. Потому что это был один из тех моментов, когда ты ни разу не видел кого-то, но узнаешь сразу. Будто знаком сотни лет. И энергия, кажущаяся такой знакомой, почти затапливает чувствительного к подобному травника. — Здравствуйте, — мягко произносит посетитель, и Кенсу моргает несколько раз, приходя в себя. — Здравствуйте. Чем могу помочь? — До старается перейти на деловой тон, но отвлекается на солнечные блики, затерявшиеся в чужих золотисто-рыжих волосах. — Мне сказали, что у вас готовят особый чай. Кенсу невольно прислушивается к каждому слову и всматривается в чужие острые черты лица, которые от улыбки в голосе будто смягчаются. И даже совсем лисьи глаза с карамельной радужкой будто источают теплое сияние, которое можно буквально пощупать пальцами. Кенсу чувствует, как у него покалывает кончики пальцев от того, что внезапно хочется прикоснуться. И он определенно растерян и даже немного напуган, потому что все еще не уверен, кто перед ним стоит. — Чай, да, — немного задумчиво тянет До. — Но чтобы его приготовить, я должен знать, что именно вас беспокоит и для чего готовится этот чай. Молодой человек отводит взгляд и задумчиво закусывает нижнюю губу, будто не зная, как лучше объяснить. А Кенсу только теперь замечает, что чужая кожа довольно бледная, с заметными прожилками вен на тонких кистях, выглядывающих из свободных рукавов. Весь парень похож на совсем молодое дерево, только-только начавшее цвести. — Я не уверен, если честно... — Постойте, — осторожно прерывает его травник. — Мне кажется, я знаю, что вам нужно. Кенсу несмело улыбается и просит немного подождать, подходя к своим запасам. Он проводит кончиками пальцев по небольшим скляночкам, ровно стоящим в ряд, и выбирает те, которые кажутся нужными именно сейчас. Он достает небольшой бумажный пакетик, засыпая высушенные и измельченные ягоды облепихи, немного кедровых орехов и трав, так нравящихся ему самому. Он аккуратно закрывает пакетик, скрепляя оранжевой ленточкой, и протягивает чай посетителю. — Спасибо большое, — молодой человек улыбается и оставляет несколько золотых в теплой ладони. — Приходите еще, — Кенсу мягко улыбается в ответ. А после кивает на бумажный пакетик, который трепетно уже был сложен в походную сумку: — Лучше пить по утрам, это придаст сил и поднимет настроение. Я сделал немного, потому что вкус может прийтись не по душе. Парень несколько раз качает головой, а потом улыбается увереннее: — Думаю, что мне понравится. Кенсу чуть кивает, провожая его взглядом до самой двери. Молодой человек вдруг разворачивается и в несколько широких шагов снова оказывается перед Кенсу, который невольно отступает немного назад от удивления. — Простите, — негромко говорит парень, не смотря в глаза, — я ведь могу узнать, как вас зовут? Травник растерянно моргает, а потом ловит чужой неуверенный взгляд и мягко улыбается: — Кенсу. — И тут же исправляется: — До Кенсу. Парень улыбается вдруг широко и ярко, открывая ровные крепкие зубы и розовые десны. — А я — Минсок. Я обязательно приду к вам еще, Кенсу. Звон колокольчиков будто возвращает растерянного Кенсу на землю. Он вдруг ловит взгляд Сэхуна, у которого на лице застыло выражение вселенского ужаса, и непонимающе вскидывает бровь. — Ужас какой. Ты сейчас был прямо как Бэкхен-хен. Кенсу только и остается, что удивленно смотреть вслед спешно скрывшемуся в кладовке мальчишке.

***

С того дня проходит несколько недель, и в череде постоянных посещений и изготовления различных отваров и снадобий Кенсу откровенно теряется, чувствуя, что за ним всегда наблюдают теплые глаза. Минсок приходит регулярно. Он не придумывает какие-то специальные причины для этого, не скупает бесполезные для него отвары только чтобы привлечь внимание. Он просто приходит, садится на небольшой диванчик, за который почти готов был сначала воевать Сэхун, и за чашкой чая делает день не таким обыденным, если так вообще можно сказать в их мире. К слову, Сэхун, который с самого начала реагировал на Минсока если не враждебно, то хотя бы настороженно, оттаивает, когда Минсок начинает помогать ему с тренировками. Он ни разу не проявил свою силу, и Кенсу до сих пор не решается спросить, кем является его новый знакомый, но Минсок отлично умеет ладить с детьми. И имеет достаточно хорошую реакцию для того, чтобы уворачиваться от внезапно летящих в него предметов во время тренировок. — Признавайся, ты ведь добавил еще несколько трав в свой оберег, верно? — вздыхает с легкой завистью Бэкхен, наблюдающий за тем, каким милым вдруг становится возле Минсока противный — по его сугубо личному мнению — мальчишка. Кенсу понимает намек и только фыркает, отвешивая легкий подзатыльник поджавшему уши другу. Но, по правде сказать, он и сам готов поверить, что магия вмешалась и в его жизнь. Потому что одна яркая улыбка способна сделать даже самый пасмурный день настолько солнечным, что даже Сэхун, почти привыкший к всяким подозрительно мечтательным выражениям лица старшего, иногда хмуро нагоняет тучи над ними. Благо, тренировки действительно дают результаты, и он намного лучше справляется с собственными силами. Но есть и то, что действительно беспокоит Кенсу. С каждым днем Минсок еле заметно меняется. Это могут не почувствовать окружающие, но травник, который способен определить, на сколько выросла за ночь трава, отмечает все до последней детали. И то, что кожа, несмотря на облепиховый отвар, становится чуть бледнее; и то, что усталость, отмечающаяся под глазами, становится заметнее; и то, что улыбка с каждым разом не скрывает еле заметную грусть в глазах. Что-то происходит, и Кенсу впервые чувствует себя таким беспомощным просто потому, что он даже не знает, кому именно должен помочь и как. Окончательно Кенсу принимает решение случайно, когда подворачивается шанс. Тогда в лавку влетает Бэкхен, возбужденно размахивая хвостом и тарахтя что-то сбивчивое и невнятное. Причину такого эмоционального всплеска друга искать долго не приходится, потому что в лавку входят их давние рогатые знакомые. Если быть более точным, знакомыми они не являются вообще, и для Кенсу полусатир — все еще лишь очередная «самая настоящая судьба» его друга. Как оказывается, его зовут Чондэ, и он со своим спутником с небольшим аккуратным рогом во лбу приходит предложить редкие травы с Севера. Кенсу просит торговцев немного подождать, а сам подходит к весьма подозрительно выглядящему со стороны другу. — Бэкхен, веди себя прилично, — шипит еле слышно Кенсу и кивает на сходящий с ума пушистых хвост. — Ничего не могу с собой поделать, — скулит нэко, поджимая уши и мельком наблюдая за смеющимся сатиром, который о чем-то беседует со своим спутником. — Ну, рога у него и правда впечатляющие, — хмыкает Сэхун довольно громко. Кенсу невольно прыскает, когда понимает, что посетители их прекрасно услышали. Бэкхен накрывает голову пушистым хвостом и забивается в угол дивана, стараясь стать незаметным. Кенсу замечает, как мягко улыбается Чондэ на это действие, и спешит вернуться к делам. — Я посмотрю, какие травы мне еще нужны, и смогу завтра дать вам ответ. Вы ведь еще будете в городе? — Да, мы думаем задержаться, — вдруг широко улыбается Чондэ. Ушки с каштановыми кисточками любопытно дергаются, внимательно прислушиваясь к разговору. Кенсу качает головой на все это действо и практически отмахивается от вдруг усилившегося запаха розы. Волны неловкой симпатии этих двоих заставили даже цветы проснуться. Кенсу вдруг бросает взгляд на рубашку однорогого торговца, представившегося Исином, и понимает, что именно это ему и нужно. Именно такая ткань должна подойти Минсоку. И только она. Исин, заметивший взгляд травника, мило улыбается, до появления ямочки, сбавляющей несколько лет, и доверительно склоняется ближе к прилавку, чтобы завладеть всем вниманием Кенсу. — У меня осталось еще несколько кусков ткани, если вас устраивает цвет. Кенсу быстро кивает несколько раз, не веря своему счастью. — Ткань? — вдруг дергает ушами Бэкхен и показывается из-под хвоста. — Ты ведь не собираешься делать еще один оберег? Кенсу улыбается Исину, не обращая внимания на друга: — Она идеально подойдет, спасибо. — Кенсу?! Почему всем, кроме меня? — Но ведь вам он ни к чему, — мило улыбается Исин. — Вы влюблены в моего друга, а он все уши прожужжал про вас. Так что стоит просто перестать бегать и делать вид, что не заинтересованы, и потратить неделю нашего пребывания здесь с большей пользой. Кенсу, сразу понявший, что перед ним стоит именно сечжи*, удивляется подобной прямолинейности не меньше остальных. — Дело дрянь, — тянет Сэхун, когда видит, как стремительно краснеет Бэкхен. Сэхун одним движением руки успевает смести Бэкхена за дверь до того, как тот полезет отрывать кое-чей миленький рог. Тренировки определенно дают результаты, но подзатыльник младший все же получает. Чтобы не выражался.

***

На изготовление оберега у Кенсу уходит месяц. Он осторожно вырезает идеальный круг из шелковой ткани, что должен вскоре стать основой оберега, и плетет аккуратный шнурок из натуральной кожи. Больше всего тратить времени и сил приходится на освещение каждого элемента будущего оберега. И Кенсу терпеливо ждет, как освещенные в лунном свете яркие ягоды облепихи медленно сохнут, замыкая в себе частички магии, которые передали в них духи предков. И Кенсу уверен, что ничто больше так не подойдет Минсоку, как облепиха. Потому что сам Минсок яркий и теплый, как палящее в небе солнце. И ягоды эти — такие спелые и сочные, как капельки этого самого солнца. Именно поэтому крупная ягодка помещается вместе с остальными травами в небольшой мешочек, надежно завязанный и подвешенный на шнурок. Кенсу до сих пор работает вслепую, но он чувствует, что и в этот раз не должен ошибиться. И духи предков соблаговолят ему. На то, чтобы выбрать нужный момент, у Кенсу уходит еще неделя. В этот день они с самого утра втроем, вместе с Сэхуном, идут в лес, чтобы собрать немного трав, растущих именно в это время лунного цикла. Мальчишка, игриво срывающий своим ветром начинающие желтеть листочки, идет чуть впереди, будто позволяя старшим побыть наедине. Кенсу обводит немного грустным взглядом лес и невольно вздыхает, понимая, что осень уже начинает потихоньку вступать в свои права. Минсок, молчаливо идущий рядом, будто чувствует его настроение. Он осторожно касается кончиками пальцев ребра чужой ладони, будто спрашивая, можно ли. И Кенсу мягко улыбается, все так же смотря под ноги. Он сам переплетает их пальцы, невольно сжимая в кармане заветный мешочек в другой ладони. Рука у Минсока прохладная, будто высасывающая тепло из самого Кенсу. И он не против. Готов все отдать своему личному солнцу, до капли. Только вот понимает, что не всесилен. — Нельзя! — вдруг резко кричит Минсок, и Кенсу вздрагивает, невольно выпуская чужую ладонь. Сэхун, идущий впереди них, застывает и прячет руки за спину, пристыженно смотря в землю. Только подойдя ближе, Кенсу понимает, что мальчишка хотел сделать засечку, чтобы отметить путь. — Я ведь тебе говорил, что не стоит так делать. Голос у Минсока вдруг становится ниже, совсем незнакомым. И даже теплые глаза больше не светятся как прежде. — Прости, Минсок-хен, — бубнит мальчишка честно. И Кенсу понимает, почему так отреагировал Минсок, когда видит маленькую красную каплю, выступившую на дереве. Он пораженно распахивает глаза и тут же готов провалиться сквозь землю. Потому что он не почувствовал, отвлекся и чуть не подверг опасности чужую жизнь. Еще в детстве бабушка рассказывала, что в каждом лесу живут ко-дама** — духи леса, которые оберегают каждую травинку. И попросить, как это делает каждый травник, когда срывает травы вместе с молитвами, — одно, а попытаться нанести вред — совершенно другое. Кенсу видит, как на глазах младшего наворачиваются слезы, и треплет его волосы, заставляя поднять на себя влажные глаза. — Хен, я правда забыл... Прости, хен... — Все нормально, Хунни, возвращайся в город. Мальчишка неуверенно смотрит на Минсока, который все же смягчается и кивает. Уже через мгновение Сэхун убегает наравне с ветром, над которым имеет власть. Кенсу кладет ладонь на небольшое повреждение на стволе, кончиками пальцев ощущая чужую боль. Минсок подходит ближе и прижимается сзади, обнимая и накрывая его ладонь своей. Будто тоже извиняясь, что не доглядел. — Совсем скоро осень, они становятся слабее к приближению зимы. Кенсу откидывает голову на чужое плечо, чувствуя себя настолько уютно, что хочется продлить этот момент как можно дольше. Минсок говорит долго и размеренно, рассказывая разные мифы и легенды, связанные с лесом. И Кенсу не задает никаких вопросов, проводя весь день в тени большой облепихи, игриво покачивающей ветвями, будто через шелест небольших листьев разговаривающей с ними. — Это ведь не навсегда? Минсок смотрит на него несколько секунд, а потом несмело кивает. Кенсу не спрашивает, уйдет ли он или когда вернется. Ему важно просто знать, что последнее случится. Он берет чужую бледную ладонь и кладет на нее оберег, осторожно зажимая чужие пальцы. — Просто всегда это носи с собой, хорошо? Это придаст тебе сил. Минсок ловит его ладони и тянет на себя, в череде поцелуев обещая, что не расстанется с маленьким мешочком никогда. Кенсу уверен, что Минсок сдержит свое обещание. Как делал это всегда.

***

В этот день солнце с самого утра не по-осеннему теплое, и Кенсу, пребывающий в отличном расположении духа, буквально парит по лавке, смешивая травы. — Чувствую прибавление любовных снадобий, — лениво тянет Бэкхен, но улыбается, видя, каким счастливым стал друг. А Кенсу, с того самого дня в лесу готовый ко всему, лишь дарит легкую улыбку, продолжая готовить отвар для Чунмена. Банши серьезно посадил голос после одной из недавних крупных катастроф в мире людей. Если бы он был способен на долгие разговоры, Кенсу бы точно услышал очередной монолог на тему бесполезности его дела. Все равно ведь никто не слушает. Чунмен приходит через полчаса и выглядит крайне неважно. — Ты бы так не надрывался хоть, раз в пустоту уходит, — качает головой Бэкхен. И приз за самую неуклюжую заботу уходит именно к нему. Кенсу цыкает и протягивает отвар уже благодарящему взглядом банши: — По три ложки четыре раза в день. Так ты быстро вернешь голос, и боли уйдут. — Спасибо, — хрипит Чунмен. А потом вдруг суетливо ищет что-то по карманам. Он просит знаком подождать удивленного травника, выуживает после мучительных поисков небольшой бархатный мешочек и протягивает Кенсу. — Для меня? — озадаченно спрашивает До и заглядывает внутрь. Глаза травника расширяются, и он почти выкрикивает: — Кто тебе это дал? — Человек... похож... — еле выходит произнести у банши. Он рукой показывает рост, как у него, а потом пальцем тычет в свои волосы: — Рыжие. Кенсу срывается с места, оставляя рассыпанными яркие оранжевые ягоды по прилавку. Бэкхен берет одну из них и задумчиво крутит в руке, кидая вопросительный взгляд на странно растерянного Сэхуна. Мальчишка тоже срывается с места, оставляя озадаченных нэко и банши в лавке. А в лесу, возле того самого дерева, где все еще остался след от засечки Сэхуна, Кенсу дает себе перевести дух. Он тяжело дышит и жадно всматривается в высокое крепкое дерево, громче зашелестевшее листьями при его появлении. Кенсу устало упирается лбом в ствол, прикрывая глаза, и шепчет чуть обиженно: — Следующей весной я тебе все волосы выдергаю за то, что не попрощался. И чаем поить больше не буду. Вот так вот. Дерево шелестит, будто посмеиваясь, а потом словно прогибается, пытаясь ветвями дотянуться до гостя, так доверчиво прижавшегося к нему. Небольшой оберег на кожаном ремешке чуть качается на ветру на одной из ветвей, все так же охраняя и придавая сил.