Шёпот

«Корво…» - дышит ветер в волосах. Шепчет на ухо, блуждает непристойным эхом во снах. Зовёт в звуке капель, струящихся по водосточным трубам на грязные, разбитые мостовые. Голос преследует, проходя вместе с ним кордон за кордоном. Неотвязно, без конца и начала, без предупреждения и основания. Чужой облизывает широким мазком шею, впивается сзади поцелуем, снова облизывает и снова шепчет что-то. Отпускает. Туда – на крыши, на развалины домов, в ад гудков, дождей и электричества. Корво не хочет его, ему противна сама только мысль об этой близости. Но прикосновения отдаются в самой сердцевине существа, безошибочно затрагивают нити, которые он никому не разрешает трогать. Они обезоруживают, они лишают разума. Внезапная ласка, точная, как укол дротика, как прямой выстрел в голову – и член стремительно наливается тяжестью, пульсируя от желания, и требует продолжения. Пусть он лизнёт ещё раз, обожжёт влажным дыханием шею сверху донизу, прихватит губами, укусит, оттянет мочку уха. Прямо здесь. На небезопасной, неверной верхотуре. На коньке крыши, рассекающей пасмурную ночь, что изрезана слепыми прожекторами вдоль и поперёк. А когда Чужой приходит во плоти – или всё же во снах? – он, неотрывно глядя человеку в глаза, целует клеймённую им самим руку, поднося к пухлым горячим губам. Корво передёргивает всего, а по венам струится животный жар, скручиваясь внизу живота в неконтролируемую пружину. Когда он после вспоминает об этом, колени подкашиваются сами собой. Что намерен Чужой делать дальше? Что он собрался сотворить с ним? В следующий раз это уже не безобидный поцелуй в рисунок на тыльной стороне ладони. Чужой проходится длинным языком от самого запястья до кончиков пальцев. Он специально не прерывает зрительный контакт, и чёрная бездна удовлетворённо, голодно и сладко топит Аттано в себе. «Смотри, Корво, как мне это нравится. Как это прекрасно…» Он в его владениях, руки не отнять, и два пальца неостановимо скользят во влажную, гладкую податливость сверхъестественного рта, в плен неутомимого, жадного языка. Всё глубже и глубже, до самой стенки горла. А Чужой лишь прикрывает веки, когда Корво решается опустить шершавую от мозолей ладонь ему на затылок… Почему у него стоит так невыносимо сильно, до дрожи в конечностях? Чужой выпускает его пальцы, и потерявший голову Корво понимает, что тёмное божество сейчас стоит перед ним на коленях. Человек, стиснув зубы, вцепляется в его твёрдые плечи, чтобы не упасть. Он догадывается, что сейчас будет. Чужой расстёгивает его штаны, и они спадают вниз, увлечённые тяжестью закреплённых на них боеприпасов. Прижимается прохладной щекой к стволу, трётся об перевитый венами член носом, оттягивая момент. А потом, отстранившись, наблюдает, как тот дёргается от желания, выпуская прозрачные капли предсемени. И, помедлив ровно столько секунд, что Корво готов уже расписаться в собственном безумии, касается губами головки и резко, единым движением заглатывает вздрогнувший пенис на всю длину. Корво, не слыша себя, вопит так громко, будто в него вонзилась пуля. Но это не невыносимая боль. Это невыносимое наслаждение. И страх. А с ним - растерянность и подспудное унижение. И хрупкие крупицы власти под рукой, естественным жестом зарывшейся в чёрные короткие волосы. Его сердце бьётся быстро, как во время неравного боя, а нервы поют песню этому невозможному, ненормальному, критическому возбуждению. Он знает, что ноги его не удержат, когда он кончит. И неужели он сделает это в рот своенравному, практически всесильному существу? Никто никогда не отсасывал ему настолько хорошо - хорошо до безумия, до кровавых точек в глазах. Оргазм накатывает и взрывает в нём позорно быстро, но сам долог, дик и почти мучителен, словно он всё ещё гиперчувствительный подросток, сходящий с ума от секса. Корво шепчет ругательства, переживая миг чистейшего блаженства и счастья, разорвавшего его настоящее, наполнившего до краёв его покрытое синяками и ссадинами тело. Он не хочет открывать глаза и видеть, как облизывается Чужой – с непроницаемым чёрным взглядом, коварно, довольно и пошло. Так, что у него может встать снова. - Что ты делаешь со мной? – находит он силы спросить. - Корво… - приводящий в трепет выдох в ухо. Чужой не объяснит. А это и не надо. Он играет. Он хочет, и от его желания содрогаются основы мироздания. А Корво может только кричать, когда ловкие пальцы, язык и губы делают с ним то, что не делал ни один человек. Никогда не больно. Никогда не холодно. Только безумный рай среди летающих островов, небесных китов и лодок. А там, на земле… Холод. Вонь. Трупы. Крысы. Адский ветер на парапетах и трубах. И, когда он замирает на острие ножа, посреди пустоты, состоящей из врагов, он чувствует неотступное, жадное дыхание Чужого, сладко шевелящее волосы у основания шеи. Он не один. И никогда один не будет.