Шестеро и шесть

Костры пылали жарко, треща сухими ветками и швыряясь снопами искр в ночное небо. На выгоне, где гулял народ, отмечая праздник Жатвы, их было столько, что то и гляди отступит тьма перед их светом. Уже опустели столы, ещё в сумерках ломившиеся от снеди, упились в смерть те, кто хотел упиться, а приглашенные музыканты только–только всерьёз взялись за своё дело. Земля ходила ходуном от топота ног. Воздух звенел от смеха, гула голосов и музыкальных переливов. Словом, веселье было в самом разгаре. Крысы прибыли сюда ещё до темноты, по славной традиции, которая сама собой начала соблюдаться. На таком же празднике, пусть и в другом месте они впервые встретились все вместе, и с той поры больше не расставались. Тогда на гулянку их пришло шесть. Ушло шестеро. Ушла банда. Тогда еще только сколоченная, шумная и разномастная. Тогда ещё не Крысы. Очередная ганза из тех, кого перемололи жернова войны и выбросили прочь, в один миг лишив всего. Искра ужом выкрутилась из хватки больно уж страстно сжимавшего её паренька, раскрасневшаяся, разгорячённая после пляски и скользнула в темноту, прочь от шумной толпы. Темные волосы её растрепались, серьги звенели как колокольчики на лошадиной упряжке в такт гремевшей музыке. Яркая, шумная, она сверкала в свете пламени драгоценностями. В высоких сапожках и вишнёвом кафтане Искра выделялась среди кметок как полевой мак среди жухлой травы. Кто-то из девок косился с завистью, кто-то воротил нос, но таких было немного, и то - все больше за спиной. Гиселер усмехнулся в темноте наблюдая за ней. Он восседал вдали от веселья, устроившись верхом на опустевших козлах. Уперев ноги на доски служившие столешницей, вожак лениво потягивал тёмное пиво из кружки. Куртка висела рядом на козлах, алая повязка, пересекающая лоб и перехватывающая чёрные волосы, чуть сдвинута назад. Крысы, сперва державшиеся вместе, уже разбрелись по всему выгону, затерялись в толпе. - Наплясалась? – усмехнулся он подошедшей Искре. Та довольно зажмурилась и кошкой забралась на козлы, примостилась у его ног. Только бусы зазвенели. - Тебя ж не вытянешь… - Она ворчливо пнула его локтем по колену и тут же прислонилась, устало вытянув ноги. - Вот и приходится... с кем попало… - А тебе-то в тягость? Лишний раз покрасоваться… - Гиселер взъерошил её черную гриву и погладил как настоящую кошку.- И не упрашивай. - Больно надо…- фыркнула эльфка, довольно подставляясь под ласкающую руку и пока Гиселер отвлёкся, увела у него кружку, сделав большой глоток. Атаман в ответ, дурачась, дёрнул её за острое ухо и вернул украденное. Музыканты завели новый мотив, но эльфка не спешила уходить. Гиселер гладил и гладил её волосы, перебирал, путая пряди. А Искра всё прижималась щекой к его колену. Думали они об одном. О семье. О новой семье, которая вот-вот вытеснит из памяти старую окончательно, о нынешней жизни в которой нет места даже мыслям о прежней, и об этом странном счастье которое появилось у них именно тогда, когда они лишились всего. - Не дёргайся, dhoine! Только перевязала же! - эльфка была молода. По-настоящему молода, хотя он не мог судить точно. Хмурая, порядком исхудавшая, но всё равно красивая. Гиселер едва разлепил глаза и первое что почувствовал - боль в раненном плече. Именно туда попала чёртова эльфийская стрела, намертво прибив его к дереву. Кто стрелял? Не эта ли девица? Он отбросил её руки, потрогал рану. Пальцы коснулись гладкого полотна, которым она замотала рану. - И зачем?- хрипло спросил дезертир, кое-как усаживаясь. Волосы прилипли к щекам. В них набился лесной мусор, который при движении сыпался за воротник. Что он ещё мог спросить у той, кто вероятней всего эту стрелу и пустила. Она посмотрела на него как-то потеряно, в миг погрустнев. - Не знаю. Одиноко просто… *** - Замёрз? Ещё б не замёрзнуть…Столько крови вытекло,- в самую первую ночь эльфка мостилась спать рядом на его куртке, кутая их двоих тонким одеялом. Гиселер устроился на здоровом боку, с усмешкой наблюдая за её вознёй. Когда она наконец улеглась, мазнув его по лицу волосами, он осторожно приобнял её за плечи поверх одеяла. - Ты только не бесись если там во сне не туда руку опущу,- на всякий случай предупредил Гиселер. За те пару часов знакомства, что были, он уже успел изучить крутой нрав новой знакомой. - А ты что не знаешь куда девке нельзя руку опускать? - беззлобно огрызнулась безымянная пока эльфка, подвигаясь поближе к теплому телу. - Я знаю куда надо, но боюсь, не одобришь… Она не ударила, не озлобилась, не убежала. Расхохоталась беспечно, и шутливо пнула его по ноге. - Ну смотри мне. Знаток. - Ну вот… Увели, пока ты там копался,- проворчал Кайлей, оглядываясь по сторонам. Примеченные им девки уже нашли себе новых кавалеров и закружились в танце, оставив двух из Крыс ни с чем. - Ой, да брось ты…- Рееф беспечно махнул рукой и осмотрелся. Свободных - красоток и не очень - хватало, а бывший нильфгаардский солдат не был особенно разборчивым. В отличие от его друга. Молоденькие кметки хихикали, переглядываясь, подпихивали друг дружку локтями, но подойти к парням не решались. Смотрели больше на Кайлея. Урожденный дворянин уже напрочь растерял все манеры, какие были, но лоск знатного происхождения не выветрился, и девки млели от каждого слова, оставляя Реефа рассеянно фыркать. Они были совершенно разные, два друга вместе пришедшие в банду, но различие это в большей степени заключалось во внешности. Худощавый длинноволосый Кайлей с тонкими чертами и узкими ладонями, в то же время неплохо держащими меч, и превосходящий его в росте, более крепкий, коротко остриженный Рееф. Они оба легко переносили утраты, просто относились к жизни не циклясь на проблемах и неудачах. Простые, казалось бы черты стали тем, что соединило их в те годы, когда Крыс ещё не было как таковых. - Эй, красавица… - три секунды назад дувшийся Кайлей, откинул на спину отросшие льняные пряди и серебряные кольца в ушах блеснули в свете костров.- Да, да… ты… иди-ка сюда. И подруженьку свою прихвати… Сойдёт? - последнее уже было сказано другу. Рееф, скрестив руки на груди, переглядывался с хохочущей веснушкой, успевшей оценить обтянутый кожаной безрукавкой торс бывшего солдата. – О, да ты и сам, вижу, управился. Кметки посмеивались. Трещали костры. Музыка оглушала. Дым. Чёрный, жирный, оставляющий, казалось, пятна на всём, чего касался. Кровь на стенах. Запах горелой плоти. Кого- то сожгли. Мёртвого, а может и живого. Может старого слугу, а может его младшего брата… Глаза слезились, голова гудела, а Кайлей ковылял по едва узнаваемым коридорам родительского замка, спотыкаясь о трупы и пытаясь понять, что произошло. Там где только же была повседневная жизнь, теперь царили смерть и разрушения. Он, кажется, помнил крик-предупреждение и солдат в чёрной броне выламывающих двери. А дальше… По затылку текла кровь. Кайлей не видел кто расшиб ему голову, но смутно понимал, что именно это спасло его от расправы. Замок был полон трупов. Слуги и приближенные его отца валялись одинаковыми кучами окровавленного тряпья, среди каких-то щепок и прочего хлама. И он ругался, поскальзываясь на крови и спотыкаясь о синеющие тела. Осознание еще не пришло к нему. Это были какие-то безликие, бесформенные мешки, а не люди. Он рассеянно таращился на служанок с разодранными до горла платьями и вспоротыми животами, когда-то смазливых, а сейчас больше походивших на разделанные туши на скотобойне и чувствовал себя единственным живым на всем белом свете. Когда Кайлей, в очередной раз, споткнулся о чью-то ногу, и в ответ вместо противного хлюпанья крови, выливающегося из развороченного горла, услышал стон, то не сразу понял, что это стон издал не он сам. Кайлей даже не сообразил, что броня на лежащем перед ним солдате такая же как и на тех, кто штурмовал его замок. Он просто перехватил раненного поперек туловища и потащил во двор, пачкая и без того покрытую кровью и копотью рубашку. * * * Они сидели у полуразрушенного колодца, на заднем дворе, бок о бок, и молча смотрели как поднимается дым из окна высокой центральной башни. Дым чёрный, маслянистый. Всё тот же… Во всей округе не было больше ни одной живой души. Вороньё, мухи и трупы. И они вдвоем. Рееф свалил ненужный доспех чёрной кучей на землю и вытер пот со лба. Его слегка лихорадило. Мир вокруг казался слишком ярким и шумным. Может от жара, а может от того, что он воскрес, едва не умерев. Раненную ногу перехватывала неровная неаккуратная повязка, наспех сделанная его спасителем. Спаситель тоже был здесь. Чумазый, взлохмаченный, безвольно уронив руки на колени, он отрешенно пялился на замок. - Ты.. оттуда? - негромко спросил нильфграадец. - Ага… Рееф помолчал. Вот оно как.. Свои бросили умирать, а враг нашел и вытянул. И вряд ли прикончит. Мог бы – уже бы за меч схватился. Странно. Приготовившийся уже к медленной смерти, он соображал не лучше своего спасителя. Огонь тоскливо трещал, неспешно охватывая новые просторы. - Красивый был замок… - Словно в тумане обмолвился Рееф. - Интересно – чей? Кайлей перевёл на него блуждающий в пространстве взгляд, и тонкие губы сложились в рассеянную кривую усмешку. - Кажется, мой... Потом была короткая вылазка за провизией. Кайлей принес только мутную бутыль, которую они распили на том же колодце. Длинноволосый мрачнел с каждой минутой, постепенно осознавая произошедшее… На этом могло всё и закончиться. Потасовкой, резнёй… Рееф не мог ходить, но мог бы сладить с ним, так был физически крепче. А ещё рана могла загноиться ,так как целитель из Кайлея был никудышный и он не умел ничего, кроме как лить на рану самогон и заматывать её не совсем чистой тряпкой, но… им повезло. Рееф выздоровел, Кайлей отошел и случайное знакомство переросло в дружбу. Через неделю они уже неслись на краденных конях, вышибая с дорог пыль и смеялись во весь голос наплевав на нильфгаардцев и прочих. - Держи. Кружка до краев наполненная пивом показалась Мистле тяжелее меча. Она едва удержала её, поспешно поставив на колено, и заляпала пеной штаны. Ассе уселся рядом на козлы и отхлебнул из своей кружки. Вокруг гудел гуляющий люд, гремела музыка, носились в пляске пары, а им неожиданно захотелось уйти в сторону от всей этой суеты. Крысы были сплоченны и дружны, но… никто так не мог управлять Искрой как Гиселер, никто так не понимал Кайлея как Рееф, и никто так не совпадал в ощущениях с Мистле как Ассе. Музыка заливала выгон, уносилась в ночное небо. Мистле покачивала в такт ногой в высоком коричневом сапожке и щурила глаза на пылающие костры. Они просто молчали. Ассе вообще был немногословен, и она ценила это. Благодаря ему, острожному и молчаливому, она снова могла выносить мужское общество. И хоть и цапалась с Кайлеем по поводу и без повода, всё не со зла. - А хорошо тут, - Мистле первая нарушила молчание, облизывая от пены губы,- А то дорога и дорога. Надоело… Ассе молча кивнул. - Вон, на тебя поглядывают уже. Не хочешь? - она кивнул в сторону щебечущей парочки местных девиц. — Никого не присмотрел? - А ты?— усмехнулся он, снова прикладываясь к своей кружке. Пена осела на курчавой бородке, которую он никак не мог отрастить, и Ассе вытер её тыльной стороной руки. В любовных похождениях он отставал от всех. Если Кайлей, а с ним и Рееф не унимались вовсе, а Гиселер был верен Искре, то сын кузнеца особой радости и желания ухлёстывать за девушками не проявлял. Видать, мерещилась почти в каждой погибшая сестрёнка. - А что я? Этим кметкам пойди – объясни, чего я хочу,- Мистле криво усмехнулась и поправилась, - чего я от них хочу… - Да ладно тебе. Сама Мистле прибыла… О Крысах уже знали. Может, не так чтобы многие, но знали. И узнавали. И передавали рассказы о них из уст в уста. Кружки со звоном встретились. Пиво расплескалось. Белая пена осела на траве. - Потерпят девки, - рассудила стриженая разбойница, - Никуда не убегут… Тогда она умерла. Яма была глубокой, с неровными краями, грозящими осыпаться. Корни травы торчали из разрезанной почвы застывшими червями. Было тихо. Уже никто не стонал, не плакал, не молил о пощаде. Мёртвые не могут плакать и умолять. Затихло давно эхо от рыданий, мольбы, криков боли и хохота. Их было двадцать. Двадцать девушек разных возрастов. Тогда - оборванных и испуганных, сейчас молчаливых и холодных, лежащих сломанными куклами во рве, среди нечистот, мух, и червей. Девятнадцать молчали, а она, двадцатая, как только затихли шаги – хрипела и стонала, пытаясь поднять непослушное, истерзанное тело. Ее придавил сверху труп рыжеволосой пышногрудой красавицы, чувственный, окровавленный рот которой, и раны на месте срезанных грудей теперь облепили жужжавшие, жадные для крови мухи. Мерзкие насекомые были повсюду. Привлечённые кровью на её бедрах, они ползали по коже, и не было сил их стряхнуть. Она лежала и думала, что почему-то не может молчать, как остальные девятнадцать. Почему-то воет и царапает ногтями землю, и тела лежащие под ней, баламутит зловонную жижу и бессильно оседает в неё. А потом - ночь… Встревоженный хриплый, срывающийся голос. Сильный рывок, и земляных стен, мух и других тел больше нет. Она уже даже не сопротивлялась. Она была мертва. Трупам всё равно, что с ними делают. А руки были грубые, натруженные и пахли почему-то скошенным сеном. - Это они сделали?? Они?? Ты видела их?? Куда они пошли?? * * * Костерок трещал, щедро даря тепло сидящим возле него. Их временным приютом стал дом в разграбленной, почти сожженной дотла деревне. Ассе не знал точно, кто сделал это, но был убеждён - нильфгаардцы. - Не холодно? Ассе редко говорил, но так как его спутница за последние дни не проронила ни слова, приходилось это делать за двоих. Он не знал, зачем её вытянул. Хотел спасти хоть кого-то, хоть чью-то сестру или дочку, взамен родных. Утерянных. Она была словно тряпичная старая кукла, эта спасённая. Первый день она только дышала и моргала, когда он отмывал её в ручье, усадив себе на колено, и кутал в принесённое одеяло. Есть отказывалась. Она была, наверное, красива, до грубых рук оставивших синяки да ссадины, до ямы, грязи ,до того, как светлые волосы спутались в бесформенный колтун. В первую ночь её трясло от холода или от пережитого, и он обнимал её, впервые за трое суток забывшись сном. Ассе был не краше – череп туго обтянутый кожей и безумный взгляд запавших глаз. Стоило ему смежить веки – он снова и снова видел нильфгаардских мародёров, рвущих одежду на его матери, и выворачивающих ей голову так, чтобы она видела, как её рыдающих дочерей насилуют подле обезглавленного тела мужа. Их было много. Десять, а может пятнадцать. И никто себе не отказал. Но рядом с полуживой светловолосой девушкой, Ассе спал крепко. - Нет, - он едва ее расслышал. Глаза нашли лицо Ассе. - Спасибо… - Как зовут-то тебя? - он вцепился в первую же возможность узнать имя своей новой спутнице. - Мистле. Следующим утром они вышли на большак. Рассвет был холодным, звеняще-свежим, в миг остужающим хмельные головы и пробуждающим ото сна тех, кого сморило в истоптанной траве. Гиселер с Ассе запрягали отдохнувших за ночь лошадей, Искра, усадив Мистле на камень у дороги, помогала ей подвести глаза, костерила атамана, праздник Жатвы, и весь мир. У эльфки после ночи очень тряслись руки. Подошел довольный, но заспанный Рееф, примчался порядком помятый и зевающий Кайлей. - Ну что, Крысяты, нильфов-то пощиплем?- Гиселер первый заскочил в седло и бросил взгляд на свою банду. - Тогда – за мной! Год назад. На праздник Жатвы их пришло шесть, ушло - шестеро.