Blessed are those who are not kin

Он обнимает его непозволительно долго, заглядывает в глаза и просит ласки, но совсем не родительской. В такие моменты Эрик превращается в статую, каменеет и больше всего на свете жалеет о том, что не может поговорить об этом с Чарльзом. «Меня хочет собственный сын», — мысль, которая бьётся в голове Леншерра, пульсирует в мыслях, растекаясь серебристой субстанцией, так похожей на ртуть. Нет, не на его сына, а на настоящую ртуть. Химический элемент, остаётся в жидком состоянии при комнатной температуре, испуская ядовитые пары. Пьетро тёплый, живой, пышущий жаром хмельной юности. Не будь они родственниками, тогда… Эрик понимает, что это неправильно. В очередной раз отталкивает от себя Пьетро, ведёт рукой, и металлические заклёпки на куртке тянут Ртуть в противоположную от отца сторону. — Да что в этом такого? — он сбрасывает на пол кожанку, чтобы не дать Леншерру проделать такой фокус ещё раз. — Ребёнка ты мне не заделаешь, поэтому это даже считаться не будет. — Знаешь, как это называется? — усмехается Эрик. — В цивилизованном обществе за такое по головке не погладят. Пьетро закатывает глаза. — С каких пор ты обращаешь внимание на мнение «цивилизованного общества»? — изображает руками кавычки. На футболке парня новым материком алеет пятно от клубничного джема, наушники огибают шею, грохоча детским хором из «Another brick in the wall» группы Pink Floyd: — We don't need no thought control, — вторит им Пьетро, кривя губы в улыбке и пряча взгляд. — Давай посмотрим правде в глаза: мы с тобой родственники только по крови, по документам у меня нет никакого отца. Бьюсь об заклад, - прислушивается к шагам в коридоре, но неизвестный проходит мимо двери, предусмотрительно закрытой на щеколду, — ты не испытываешь ко мне отеческих чувств, может, думаешь, что испытываешь, но это не так. — Давно психологом заделался? — Эрик кидает взгляд на окно, плотно задёрнутое шторами. На улице кипит жизнь, разговаривает сотней голосов, смехом и весёлыми выкриками. Школа Чарльза настоящий пчелиный улей, Леншерр чувствует себя здесь осой. И Пьетро здесь совсем не при чём. Но он тоже выделяется из общей массы. По утрам в коридоре Эрик цепким взглядом выхватывает его из толпы, ученики здесь самые разные — серые, почти незаметные, словно мышата, яркие, бросающиеся в глаза, похожие на экзотических птиц с другого конца планеты, шумные, хохочущие, тихие, смущающиеся — в глазах рябит. Ртуть тянется к нему как металл к магниту, как бы парадоксально это не звучало. Едва видит его в другом конце коридора, несётся так, что кеды дымятся, бросает «доброе утро», порывается обнять, но смиренно отступает под многозначительным взглядом Эрика. То, что он отец Пьетро, известно пока немногим, но слухи расползаются по школе довольно быстро, только Максимову плевать, пожимает плечами, уходит от прямых ответов, подмигивает с лукавой улыбкой. — Ты меня слушаешь? — Ртуть дотрагивается до его плеча, и Эрик понимает, что не чувствует отторжения. Ему не противны прикосновения Пьетро, просто он не знает, что делать, но точно знает, чего делать не надо. — Отчасти ты прав, — Леншерр проходится языком по кромке собственных зубов, — отеческие чувства у меня пока не проснулись. Пьетро продолжает держать руку на плече Эрика, пальцы смыкаются плотнее, сгребают ткань рубашки Леншерра. В следующую секунду Ртуть кидается ему на шею, шумно дышит, пытаясь запомнить отцовский запах, пропитаться этим странным соцветием ароматов — свежестью стирального порошка пахнет рубашка, горечью сигарет волосы, терпкостью одеколона шея и сладостью коньяка губы. — Ты же тоже хочешь… — договорить не успевает, потому что Эрик зажимает ему рот ладонью. Леншерр прислушивается к своим ощущениям: внутри разрастается крохотная оранжевая искра, которая может послужить причиной большого пожара. — Я не буду далеко заходить, — сам не верит своим словам, — но ты будешь делать так, как я скажу. Пьетро кивает, в его глазах как будто проносится комета: яркая, хвостатая, но такая быстрая, что рассмотреть её почти невозможно. — Заведи руки за спину и сцепи их, — дыхание становится горячим, ладонь потеет, готовая вот-вот соскользнуть, потому что Ртуть самым бессовестным образом елозит по ней языком, — разомкнёшь, и я тебя отсюда выставлю. Максимофф кивает, заводя руки за спину, переплетает пальцы, сцепляя их в замок. Ладонь Эрика больше не затыкает ему рот, но больно давит на челюсть, чтобы он открыл рот. Пьетро с готовностью подчиняется, шумно дыша через нос, с улицы слышится гром аплодисментов, наверное, Скотт поджёг очередное дерево. Другая рука Леншерра приближается к его лицу, кончики пальцев дотрагиваются до нижней губы, подхватывая блестящую нитку слюны, и размазывают её по подбородку. Левый уголок рта Эрика на секунду приподнимается вверх, когда два его пальца проникают глубже и проходятся по дёснам, забираются за щёку, оттягивая её так, что становится немного больно. Пьетро чувствует привкус железа и соли на языке — вечная привычка Магнето перекатывать монетку между пальцами. Внутри всё сжимается плотной пружиной, когда в рот словно паук забираются все пять пальцев, в глазах появляются слёзы, и руки за спиной рефлекторно дёргаются в попытке расцепиться, но Пьетро держится. Старательно лижет каждый палец языком, шершавым как у кота и тёплым как у собаки, скопившаяся слюна начинает течь с уголков губ. Магнето сильнее давит на челюсть, влага и жар чужого рта сводят с ума. Пьетро не трудно догадаться, что представляет Эрик, делая поступательные движения рукой в его рот. Выходит, едва касаясь кончиками пальцев его губ, чтобы затем толкнуться чуть ли не до костяшек. Быстрее и быстрее. — Расслабь горло, — хрипит Леншерр. Пьетро слушается, и рука входит глубже. Ртуть кашляет, но терпит, пружина внутри него вот-вот распрямится. Он готов упасть на колени перед Эриком и позволить сделать ему то же самое, но уже не рукой. Леншерр видит, как Пьетро дёргает бёдрами, получая от этого почти мазохистское удовольствие. — Не расцепляй рук! — ещё глубже, почти до запястья. — Не вздумай, Пьетро! Слюна летит брызгами во все стороны, Максимофф издаёт стон, сотрясается всем телом и оседает на пол, утягивая за собой Эрика. Кончил, кончил от того, что собственный отец долбился ладонью в его рот. — Помочь? — Леншерра прошибает пот, в клетке рёбер беспокойной птицей бьётся сердце, готовое пробить преграду и вырваться на свободу. — Мне не трудно, — Ртуть тянется руками к ширинке на его брюках, но Эрик не позволяет ему. Уже на пороге, подбирая собственную куртку и накидывая её на плечи, Пьетро вытирает рот тыльной стороной ладони и прежде, чем уйти, как бы невзначай, бросает: — Это было странно, но мне понравилось. — Да что ты говоришь, — скалится Эрик. Уколов совести он не чувствует, но и удовлетворения тоже. — Можем повторить, если хочешь, — искренняя улыбка Пьетро пугает, он слишком хорошо осознаёт то, что между ними произошло. Ртуть вылетает из комнаты, и шторы на окне взмывают вверх, словно паруса быстроходного корабля. Леншерр около минуты смотрит на свои обслюнявленные ладони блестящие тусклым глянцем. Потом расстёгивает брюки и доделывает то, что не дал доделать Пьетро. Перед глазами возникает заходящийся в кашле Максимофф, покорно принимающий в рот руку почти до кисти и стонущий в предоргазменной конвульсии. В комнате становится душно, солнце тянется долговязыми пальцами лучей через оконное стекло сквозь тонкую щёлку между шторами. Теперь легче.