Суррогат

Рэй, как ни странно, встречает меня в дверях, задумчиво клюет сухими горячими губами мой висок, забирает сумки со снедью. Словно примерный супруг безропотно тащит на кухню и, пока я разуваюсь-раздеваюсь, шуршит пакетами, выгружая все это богатство на стол. Обычно он приезжает на час-два после меня. Давая мне время закончить с приготовлением ужина. Знает. Что я люблю возиться на кухне в одиночестве. Впрочем, я не придаю его слишком раннему появлению в нашей квартире какого-либо значения. Мало ли? Может, время свободное было, поэтому и приехал пораньше. Или наоборот не было минутки позвонить и предупредить меня о встрече заранее. Сегодня у него был трудный день, я видела в новостях. Я давно уже имею привычку внимательно просматривать криминальные хроники. При этом сама себе не смогу сказать, за кого именно я волнуюсь, да и давно не задаюсь уже подобными вопросами. На самом деле это не важно. Я рада его видеть. Рада, что с ним все в порядке и что этот вечер мы проведем вместе. Мне хорошо с ним. Легко, тепло и спокойно. Иногда я размышляю о том, что, возможно, когда-нибудь, Рэй предложит остаться с ним насовсем. Я бы осталась. Бросила бы все и пошла за ним, поверив в то, что однажды смогу искупить. Идти за Рэем не страшно — надежно. Вот и сейчас, скинув сапоги и пуховик я прохожу за ним на кухню. Слегка улыбаясь смотрю как он, нахмурив прямые черные брови, внимательно и заинтересованно изучает разложенный на столе ассортимент. Босиком, в светлых потертых джинсах и темно-бордовой футболке, оттеняющей серо-зеленые глаза почти в до сих пор памятную изумрудную глубину, он выглядит совершенно по-домашнему, так знакомо и естественно. — Голодный? — Зверски, — смеется он, выуживая из холодильника пару банок пива. Протягивает одну мне — аперитив. Типа того. Я сегодня допью оставшееся пиво, а Рэй после ужина переключится на виски. Все как всегда. Привычно, надежно. Мы знаем друг друга. Знаем, как облупленных, нам хватило времени изучить и притереться друг к другу. Он пять лет приходит ко мне, потому что я его понимаю, слушаю и задаю только нужные вопросы. Я пять лет прихожу к нему, потому что он мой первый мужчина и с ним я хоть немного чувствую себя настоящей. Мы познакомились перед моей свадьбой. Он наутро улетел в Ирак. Я через неделю счастливо, злорадно улыбалась, вспоминая под Шоном, в свою первую брачную ночь, губы и тело Рэя. — Яичница с беконом и прованскими травами устроит? — Ухмыляюсь я. — А то! Мне нравится для него готовить, а потом смотреть, как он с аппетитом, быстро, но аккуратно поглощает пищу. Мне нравится мысль о том, что он так голоден потому, что нагулял аппетит с схватке с плохими парнями. Сегодня в криминальных сводках говорили о захвате заложников в одном из торговых центров. Был штурм. Вроде бы все прошло успешно. — Ты там был? — интересуюсь непринужденно. Если не захочет говорить о работе, то просто даст мне это понять, и я переведу тему. В сто какой-то раз. — Был. — Все хорошо? — В конечном итоге да. У нас двое раненых. — Выкарабкаются? — Я их не знаю, даже имен. Но для Рэя они братья. Наверное, они на него похожи чем-то. Такие же безымянные парни в масках. Надо ему на работу пирог испечь утром. — Да. Должны. Бекон уже скворчит на сковородке, и я одно за другим разбиваю туда промаркированные синим штампиком печатью яйца. Щедро сыплю из пакетика сушеные приправы. Необъяснимо, но когда я готовлю для Рэя, всегда получается вкусно. Для Шона я ограничиваюсь разогретыми в микроволновке полуфабрикатами или купленной по дороге с работы готовой едой. Я ненавижу есть с мужем за одним столом. Я сгружаю готовую яичницу в широкую плоскую тарелку, чтобы быстрее остыла, ставлю перед своим мужчиной, торопливо режу хлеб: — Вкусно? — Угм… — с набитым ртом соглашается боец SWAT*. — Охренеть как. Странные мы любовники все-таки. Разговариваем чаще, чем трахаемся. Рэй приходит часто, чтобы просто посидеть, привалившись к моей тушке. Или рассказать что-то. Что-то, за что его сослуживцы могли бы счесть его слабым. Иногда ради секса, да. Такое тоже бывает. Но чаще ради тепла. Я прихожу, чтобы забыть о Шоне. Он не виноват, что я его не люблю, так почему я за это его ненавижу? Презираю, видя в нем лишь слабого, пресмыкающегося перед жизнью червя. Разве я не такая же? Такая. Шон слабее. Но себя ненавидеть сложно, поверьте. И за это я ненавижу его еще больше, до омерзения. Не развожусь. Мне нужен рядом кто-то слабый, чтобы чувствовать себя хоть немного сильнее. Рэй сильный. Я знаю, если нужно, я смогу спрятаться за него. Не прячусь. Потому что однажды меня уже защищали и я слишком поздно поняла, что не стою уплаченной цены. Рэй доедает угощение и расслабленно откидывается на спинку стула, теперь уже лениво наблюдая за мной. Спинка угрожающе скрипит под мускулистой спиной. Рэй в пару больших глотков допивает пиво: — Ри, плесни еще. — Мне нравится это его «Ри», вместо полного Риган. Так в детстве меня называли родители. Я достаю единственный на съемной квартире широкий толстодонный бокал, быстро, чтобы не заморозить пальцы — это неприятно, выдавливаю в него кубики льда, сколько получится. Плескаю щедро виски. Сама беру вторую бутылку пива. Утверждаю, протягивая Рэю бокал со сверкающей в преломлении льда под искусственным светом золотистой жидкостью: — У тебя что-то случилось. — Типа того. — Расскажешь? — Пойдем на диван? — Я тебе отбивные хотела сделать… — Черт с ними. Давай поговорим. Я быстро закидываю скоропортящиеся продукты в древний холодильник и, прихватив пару бутылок пива и начатую бутылку виски, торопливо бегу в гостиную. Если Рэй что-то хочет рассказать, то ему действительно тяжело. Я говорила, что мы странные любовники? Рэй стоит перед занавешенным окном, сквозь щелку в тяжелых гардинах вглядываясь в сверкающий рекламными огнями Нью-Йорк. Я было тянусь к нему, желая распахнуть шторы и пустить в комнату отсветы палитры ночного города, но Рэй перехватывает мою руку: — Не надо. — Я поняла. Прости, — шепчу я внезапно севшим голосом. — Что с тобой? Ты другой сегодня… Рэй, не отпуская мою руку застывает, вспоминая что-то своем или просто собираясь с мыслями. В этом наш секрет. Мы остаемся самими собой, принимая друг друга. — Я встретил женщину… девушку, — мое сердце пропускает удар. Вот и все. Откуда-то по интонации, по взгляду серо-зеленых, совершенно рэйновских, непохожих ни на чьи больше, глаз (не густой изумрудный огонь — прозрачный нефритовый лед), я понимаю, что я снова осталась одна. Мне хочется обвинить в этом Шона, Рэя, да, черт возьми, хоть кого-нибудь, но я понимаю, что виновата лишь одна я. — Красивая? — Я не знаю. Маленькая, светлая, хрупкая такая. Я не оценивал — красивая или нет. Просто увидел ее там, среди заложников, и понял, что не отдам и не отпущу. Я потом у ищеек наших имя и адрес выбил за ящик виски. Энжел Батлер. Ей страшно было, Ри. А меня она и не видела, я в маске был. А у меня вдруг щемит внутри. Не потому, что мой Рэй, кажется, нашел себе ту, единственную. Потому, что у меня когда-то смелости не хватило. А Рэй… Он, правда, заслуживает больше, чем мороженая рыба вроде меня. Он заслуживает, чтобы его любили по-настоящему. — Так иди, Рэй. Правда. Не упускай, если знаешь, что твоя. — А как же ты? — Если ошибешься, то мой номер ты знаешь. Вот так. Я — замена. Утешение. Когда нет ничего кроме. Нет ничего настоящего. Своего настоящего я испугалась семь лет назад. И все что кроме будет лишь суррогатом. Я слишком уважаю Рэя, чтобы использовать его как суррогат. Смешно. Господи, кому я вру? Разве что Рэю. Он обнимает меня совершенно по-дружески, без малейшего намека на секс, я мимолетно жалею об этом, потому что эти целомудренные обьятия лишь подчеркивают грядущее одиночество. Перспектива которого постепенно начинает до меня доходить. — Как его зовут, Ри? — Рей валится со мной в обнимку на диван в гостиной, и я ощущаю лишь надежный кокон его рук. В последний, крайний, как говорят военные, раз. — Кого? — Я не верю, что меня так легко разгадать. Да я сама себе не верю, когда позволяю себе о нем помнить, так откуда?.. — Того, кого ты все эти годы заменяла мной? — SWATовец улыбается понимающе и чуть виновато. Он, столько лет меня защищая и оберегая, все же верит, что я сильная. Господи, нет. Я слабая. Ничтожная. Жалкая. Я ни разу, ни разу за свою мелкую, гребаную жизнь не была сильной, находя лишь удобные пути решения проблем. Выезжая из этих проблем за счет других. — Рэй? — Мм? — Не надо. Это больно, — я высвобождаюсь из его рук и тянусь к отставленному на время обнимашек бокалу с виски. Делаю большой глоток, ощущая как прокатывается по пищеводу жидкий огонь, оседает в животе, на время избавляя от липкого холодного страха перед собственным прошлым. Я не хочу помнить имя, не хочу называть его вслух, не хочу снова чувствовать эмоциональный голод по тому, чего в моей жизни уже не будет. Делаю еще глоток под ироничным прищуром по-рэйновски-зеленых глаз и, отдышавшись, вопрошаю: — Как ты это пьешь? Да еще и мелкими глотками? — он отбирает у меня бокал и наполняет вновь, я смотрю, как янтарь заволакивает подтаявшие, округлившиеся льдинки. В голове едва заметно шумит, SWATовец усмехается. Он сегодня вообще на редкость смешлив и добродушен: — Жалею свои почки и мочевой. Ибо пива надо дофига. — О да, — я закатываю глаза, — экономный ты мой. Бокал в крупной, сильной мужской руке притягивает взгляд. Я вдруг понимаю, что мне… страшно. Потому что завтра он уйдет из моей жизни и у меня ничего не останется. Совсем ничего. Даже суррогата. Вакуум. Я дожидаюсь, когда Рэй отопьет половину, и тяну руку за напитком. — Рэй, а ты мог бы меня полюбить? Не сейчас, а вообще — теоретически, — свой вопрос я запиваю сжиженным янтарем. В голове продолжает ненавязчиво шуметь. — Я уже люблю тебя, — он делает в воздухе неопределенное движение рукой, видимо, пытаясь найти слова для объяснения, но я, снова отхлебнув уже не кажущийся столь отвратительным виски, перебиваю его: — Как любимый удобный халат? Или в твоем случае — бронежилет? Нет, Рэй. Не так. Сильно-сильно. Чтобы больно было смотреть, страшно было отвернуться, и чтобы нужно-нужно-нужно дышать в унисон? Меня можно так полюбить? И, Рэй, если ты сейчас скажешь, что меня Шон любит, я запущу в тебя бокалом. И плевать, что он единственный, а ты все равно увернешься. — Ри…- он фыркает. В основном, понятно, на мое заявление об использовании бокала в качестве метательного снаряда. — Так даже в сказках не бывает. Теперь взгляд Рэя меняется. Из него исчезает расслабленная смешинка, остается лишь бесконечная уютная, чуть горьковатая, словно привкус виски, теплота. Это этими глазами он смотрит через прицел? Я с горьким смешком качаю головой: — Бывает, Рэй. Только это очень страшные сказки. — Расскажи? — Он доливает в бокал, даже не делая попытки забрать напиток. Оставляет чуть на дне граненой бутылки — себе. — Так нечестно, — чуть нервно смеюсь я. — Ты мне свои страшилки не рассказывал никогда. И уже не расскажешь. — Я позвоню тебе на Хэллоуин, — он отпивает прямо из горла, предварительно отсолютовав мне бутылкой. — Так уверена, что мне есть, что рассказать? — Ну, ты шесть лет в SWATе. До этого в Ираке был. Определенно должны быть страшилки, — я снова глотнула, стараясь потушить чувство вины и стыда. Рэй меня не любит, но, наверное, верит мне, подпускает к себе. Я сейчас делаю ему больно? — Должны, — он кивает согласно, чуть снисходительно смотрит на меня, запрокинув голову, допивает остатки спиртного. Я смотрю, как дергается его кадык. — Они стандартные, Ри. Отформатированно-усредненные. Кровь, пот, мясо. Уж точно нет ничего сказочного и никто никого не любит. У нас есть еще виски? — В холодильнике. — Принесу. — Рэй, — я подождала, пока он вернется и снова устроится на диване. — Прости. — Да ты, мать, нализалась, — он иронично вскидывает бровь. Я отвечаю чуть резче, чем хотела, чем он того заслуживает: — Имею право. Меня не каждый день бросают. — Риган… — Если у вас все получится, если вы будете вместе — не отпускай ее, пожалуйста. Это очень больно, когда тебе позволяют уйти. Я не сразу это поняла, но это страшно. — Мне холодно, и я остро жалею, что сейчас сижу почти на другом краю дивана. Хочется, чтобы меня снова обняли. — Риган, иди сюда, — спецназовец хлопает ладонью рядом с собой, и я, тихо вздохнув, привычно подваливаюсь к нему под бок, почти залезая на колени. Мы действительно неплохо знаем друг друга. Он обнимает меня свободной рукой, устраивая подбородок на моей макушке. Мы так обычно кино смотрим… смотрели. — Ри, расскажи сказку, — я чувствую, как он задумчиво улыбается. — Она длинная. — Что в ней? Я выдыхаю судорожно. Сжимаю его ладонь. Она жесткая, твердая, как тиски. — Жил был бедный король, и была у него дочка-принцесса, — Рэй прав, мне это нужно. Молчи не молчи, беги не беги, но убежать и забыть невозможно, если все пережитое зреет в душе застарелым нарывом. Мы видимся в последний раз, он будет счастлив с той девушкой. Я хочу, чтобы это было так. Правда хочу. Но уже не могу сдержать слов, которыми в какой-то степени мщу за свое одиночество. Потому что теперь он будет думать обо мне и моем рассказе. Возможно, даже иногда звонить и проверять, не наложила ли я на себя руки. Ха, как будто мне когда-нибудь на это хватит решимости. — Король жил небогато и, чтобы заработать золота, заключил сделку с драконами, — я почувствовала, как вздрогнул-напрягся Рэй. В начале своей службы он успел застать угасание былого могущества вполне реальных драконов. — Но король недооценил своих новых друзей и попытался их обмануть. Тогда драконы похитили его дочь. Я молчу с минуту, собираясь с мыслями, чувствую, Рэй задумчиво перебирает мои расслабленные пальцы. Чувствую себя в каком-то сне-оцепенении, мне кажется, что я будто смотрю кино с собой в главной роли. Прогоняю воспоминания о холодном сыром подвале, голоде, боли в стянутых веревками, затекших конечностях и постоянном страхе. И продолжаю рассказывать нелепую сказку для взрослых. — Король продал все, что у него было, и пришел к драконам. И тогда, в назидание остальным, самый главный дракон убил его на глазах у принцессы. — я не замечаю, как до синяков цепляюсь за руку Рэя, только отстраненно удивляюсь, что голос до сих пор звучит ровно и размеренно. — Принцессу отдали на опыты злым магам, но до их цитадели она не доехала, ее спасли четыре чудовища. — Делаю глоток, вздрагиваю, когда зубы стукают о край бокала. Уже совсем не ощущаю терпкий вкус напитка. Глотаю как воду. В голове шумит, и мы с Рэем сидим в центре чуть качающейся комнаты. — Чудовища были очень сильны и умелы, они сражались с драконами и могли победить их. И они заботились о принцессе, пока она пряталась от драконов и магов по чердакам и подвалам, — я замолкаю, не зная, как перейти, пусть не к самому тяжелому, но самому постыдному для меня. К тому, о чем я жалею до сих пор. Рэй все так же дышит мне на макушку. Спрашивает тихонько, осторожно подталкивая мои чуть заторможенные в опьянении мысли: — Принцесса влюбилась в чудовище? — Нет, — я качаю головой. — Принцесса увидела, что чудовище влюбилось в нее. И поняла, что сможет отомстить главному дракону. Но просто попросить о мести она не могла — дракон был опасен и окружен своими подданными, а чудовища блюли свой кодекс чести и старались, если был выбор, никого не убивать. Принцессу бы просто не стали слушать. — И что же она сделала? — Вспомнила, что она женщина. Вернее, — я усмехаюсь сдавленно, горько, — еще пока личинка женщины. Но не избалованному женской лаской чудовищу хватило и этого. Очень… легко манипулировать чувствами того, для кого являешься центром вселенной. Она училась. Экспериментировала, проверяла пределы своей власти, расширяла их. Помимо основной цели, принцессе льстило, что ее боготворят. Льстило быть основой чужого мироздания. А еще, — я двумя глотками допиваю виски, сдавливаю в ладони бокал, хочется красиво, как в кино, раздавить его пальцами, но, понятно, силенок на это мне не хватает. Я прикрываю глаза и чувствую, как бокал аккуратно высвобождают из моих рук, — она боялась. Боялась, что потом, после того, как дракона не станет, ей придется на всю жизнь остаться с чудовищем и эта сказка никогда не кончится, она никогда больше не сможет жить нормально. Поэтому, когда чудовище позволило ей уйти, не удерживая, принцесса постаралась его забыть, — я замолкаю. Не зная больше, что сказать. Чувствуя, что если продолжу, то сорвусь в банальные завывания о том, какая я бедная-несчастная-одинокая и как меня жалко. В основном, понятно, мне же. Понимая, что все мною сказанное прозвучало донельзя нелепо и, конечно, понимается Рэем в более обыденной, привычной ему плоскости, где не существует ничего, спорящего своим существованием с основами реальности. — Значит, чудовище уничтожило главного дракона? — Да. Уничтожило. Медальон Хана у меня в шкатулке с моим золотом лежит. Рядом с колечком обручальным. Он мне его как доказательство принес, — не узнаю собственный голос, сорвавшийся на удовлетворенно низкие ноты, и снова чувствую, как вздрагивает от знакомого имени Рэй. Сквозь пьяную откровенность до меня доходит, что я только что призналась бойцу полицейского спецназа в том, что семь лет назад, по сути, заказала убийство. Браво. За это стоило бы выпить, но бокал куда-то запропастился. — Ри, знаешь, — голос у Рэя ошеломленно-задумчивый, чуть хрипловатый. — Принцессе повезло, что ей попались такие неправдоподобно терпеливые чудовища и что ни одно из них после такого фортеля не оторвало ей все выступающие части тела. Потом мы молчим. Долго. Пока за окном не начинает светлеть. Я осторожно выбираюсь из кольца сильных рук и подхожу к окну. Отдергиваю шторы, впуская в комнату серый предрассветный сумрак. На улице тихо. Настолько, насколько это возможно в огромном, пульсирующем жизнью мегаполисе. Город за окном наконец спит. Мы оба по-прежнему молчим. Рэй думает о чем-то или просто дремлет. Я ловлю неясное предвосхищение перемен. Будто в стоячую болотную воду где-то бросили ком земли, и теперь я ощущаю плавные тугие волны остаточной вибрации. Как животное чует приближающийся катаклизм, так я подсознательно жду… чего-то. Очень хочется нарушить свой зарок и спрятаться от ответственности за свою жизнь за широкой спиной Рэя. Спросить его, как же мне жить теперь дальше. Почти физически чувствую, как мало времени остается до момента, когда он уйдет. Боюсь. Мне кажется. Я всю свою жизнь только и делаю, что боюсь. Приходит мысль, что я отравилась тогда, семь лет назад. Можно отравиться любовью? Подсесть на нее, как на тяжелый наркотик, так, что излечение не принесет радости? — Рафаэль. Ты спрашивал, как его зовут. Его зовут Рафаэль. Слышу движение за спиной. Рэй подходит ближе, тоже смотрит в окно. Я ощущаю тепло его тела со спины и зябко обхватываю свои плечи ладонями в иллюзорной попытке поймать чужое тепло. Смотрю на наше тающее в оконном стекле отражение. В висок долбит что-то нудное и болючее. — Рэй? Скажи что-нибудь? Он молча отшагивает от меня и уходит на кухню. Гремит там чем-то. Я слышу звук льющейся воды и осознаю, насколько сухо в горле. Смотрю в широко открытые глаза своего отражения. Пока мне в руки не вкладывают задорную и восхитительно холодную кружку с Микки-Маусом. Там что-то жизнерадостно, гейзерообразно шипит. — Спасибо. — Наслаждайся, пьянь хроническая, — он улыбается немного сонно и, дождавшись, пока я выпью, забирает пустую кружку. Ставит на подоконник. — Ты не закончила свою сказку. — Думаешь, у нее есть конец? Он смотрит очень серьезно и собранно. Без ставшей привычной насмешки в глазах. Наверное, именно таким он бывает на службе. — Если бы дело не касалось мафиозных разборок и… эм… крутых профессиональных ребят, благодаря стараниям которых прекращают существование бандитские группировки, я бы первым делом заставил тебя позвонить ему. Но, учитывая, специфику… мне не очень хочется, чтобы ты лезла в это снова. Я неверяще вскидываю на него глаза и слышу свой собственный, каркающий ломкий голос: — Зачем? — Что зачем? — Зачем звонить? Ты думаешь… что-то можно изменить? — Я думаю, что тебя благополучно пошлют на хер и будут стопроцентно правы. Но, возможно, это поставит на место твои мозги. — Я несколько ошарашенно кошусь на Рэя, но увидев в его глазах вместо осуждения и разочарования лишь родную теплую усмешку, сокрушенно качаю головой и бреду на кухню. У меня есть еще пара часов на то, чтобы приготовить обещанный пирог. И подумать. __________________________ Рэй, уже одетый и обутый, протягивает мне руку, прося подойти. Я потерянным щенком утыкаюсь лбом в его грудь. Чувствую знакомые запахи чуть терпкого, древесного парфюма, хорошей кожи и кисловатый пороховой душок. Вот поросенок, опять форму со сбруей своей в одну кучу с курткой сваливает. Улыбаюсь. Он берет мое лицо в ладони и бережно целует в лоб. Я прошу шепотом: — Живи. Рэй серьезно кивает, давая молчаливое обещание, и наконец уходит. В пустой квартире пахнет корицей, выпечкой и кофе. Я выдыхаю желание зареветь и несмело тянусь к телефону.