Север ли юг – Почтовая чайка из рук, Что может быть дальше Чем мы друг от друга, мой друг? Ундервуд - Два капитана
Утренний туман стелился густо, обволакивая и погружая в себя. Стоявшая тишина пробивалась в туман и рождалась в нём заново, набирая свою силу, чтобы лечь на плечи и слепить веки ватой. Ночь уходила неохотно, клочками, в своем сопротивлении до костей пронизывая морозным воздухом и стараясь поймать первые серо-розоватые всполохи в небе, разрушавшие целостность темноты. Повсюду был привкус соли: висел в воздухе, забивался в нос и оставался на влажных ладонях. Волны мерно ударяли о борт, весла резали водную гладь, скрипя и заново падая с глухим стуком. Где-то вдалеке истошно кричали чайки, но сюда их звуки долетали лишь легким свистом. Тишина плавно сменялась спокойной и ритмичной колыбельной мелодией. Арсений греб расслабленно и мерно, вторя этой музыке и создавая ее. Огромные рыбацкие сапоги выше колен добавляли неуклюжести, а широкие куртки с флисовой подкладкой противно липли к телу. Антон поежился от пронизывающего сырого ветра, натянул капюшон потертой серой куртки и спрятал нос в высокий ворот торчавшего свитера. Оставшиеся незащищенными от ветра глаза приобрели небольшие морщинки в уголках, а взгляд стал острее и насыщеннее, отчего Арсению подумалось, что глазная радужка Антона собрала в себя все оттенки зеленого вокруг: и темные водоросли, и яркие блики на чешуйках рыб, и почти прозрачную эпипелагиаль моря. - Меняемся. Я замерз. Антон положил ладони у круглого края древка, накрывая пальцы Арсения, которые были лишь чуть теплее его собственных. Грести перестали, и лодка остановилась с опущенными веслами. Антон провел подушечкой большого пальца по потрескавшейся и шероховатой тыльной стороне кисти мужчины напротив. Внимательно следя за своими движениями, медленно обвел покрасневшую костяшку, и обхватил весла, когда Арсений тяжело выдохнул и разжал хватку, отпуская. Круговые движения разгоняли кровь и даже немного помогали согреться, поэтому Антон не заметил, как увлёкся. С неба ушли последние звезды и теперь по нему тянулись друг к другу серые тяжеловесные тучи. Сейчас, когда туман рассеялся, позади виднелся порт, где они взяли эту лодку напрокат, и рыбаки темными точками на морской глади, и даже одинокая круизная яхта. - Мы слишком далеко? – он нахмурил брови и обернулся на берег. - Возможно, - мужчина пожал плечами. - Если начнется шторм – мы покойники. На что Антон фыркнул почему-то с усмешкой: - Если. Он развернул лодку и поплыл ближе к берегу. Ветер усилился: пробрался под одежду и просочился сквозь кожу, добираясь до костей. Стало моросить, и теперь вода неприятно попадала брызгами на лицо, заставляя хмуриться и неуклюже вытирать особо крупные капли. Вскоре Антон передал возможность грести Арсению, потом съежился, зажимая руки между коленями, и его взгляд застыл на застежке чужой куртки. Арсений сосредоточенно вглядывался на берег, и между сведенных к переносице бровей залегла морщинка. Его дыхание было размеренным, а губы чуть приоткрыты, отчего на выдохе образовывалось белесое облачко пара. И этот момент здесь и сейчас казался таким важным. За него хотелось отчаянно ухватиться или выгравировать где-то в подкорке, лишь бы никогда не забывать. В горле начало противно скрести: не то из-за соли, пропитавшей все вокруг, не то северный ветер все-таки продул, не то из-за чего-то другого и неизвестного. Чайки умолкли, и не осталось ничего кроме звуков воды. Расстояние между двумя лавками в тесной лодке было почему-то неоправданно большим и пустым, но обладатель длинных и худощавых ног впервые сам себе завидовал, потому что пропихнул одну ногу между голеней сидящего напротив мужчины, умудряясь не касаться коленями. Арсений вдруг улыбнулся своим мыслям: - Тебе бы лютню в руки и почти Венеция. - К черту Венецию. На дне лодки нашлась еще одна пара весел и гребли уже вдвое, из-за сгустившихся туч и затрудняющих движение волн. Сильные капли дождя пошли широкими кругами по воде, когда до берега оставалось меньше половины мили. Дождь шел по косой, попадая в глаза и капая с подбородка. Море, казалось, сгустилось и подняло со дна свои самые темные краски: фиолетово-бардовые и иссиня-черные. До берега оставалось значительно меньше, но стертые его контуры угадывались лишь в полосках травяного и земельного, а ливень стеной нагонял двух мужчин в хлипкой лодке. Они смотрели друг на друга – тяжело из-под сведенных бровей и приковано черными зрачками, почти съевшими радужку. Захлестываясь за невысокие бортики, вода собиралась в днище и руки все норовили соскользнуть с мокрого древка весел. Судно кренилось во все стороны и больше походило на щепку в озере, чем на расхваленное арендатором несколькими часами ранее транспортное средство. Меньше четверти мили оставалось до берега, когда очередная волна ударила о правый борт слишком сильно и быстро, чтобы перевернувшаяся лодка смогла скрыть под собой хоть какие-то крики.***
Выбрались на берег поодиночке. Спас утренний отлив и мысль, что при ином исходе никто из них не простит другого. Сохранили себя, но не для себя. Антона вывернуло водой сразу же, в двухстах метрах от него зашелся кашлем и Арсений. Загребая мокрый песок и пытаясь вдохнуть, тот еще и слепо шарил рукой в попытках снять на несколько раз потяжелевшие из-за воды сапоги. Теперь при каждом неуклюжем шаге острая прибрежная галька резала босые ступни. Соль медленно высыхала на коже, начинала разъедать и щипать. Прочищенные от воды желудки жгли и саднили изнутри. На зубах, как ни сплевывай, хрустел песок, вторя дикой жажде. Ливень беспорядочно колотил крупными каплями, не давая возможности скрыться, но двое мужчин, что промокли насквозь, не собирались прятаться, рожденные заново в штормовом потоке. С первым раскатом грома вцепились друг в друга: столкнулись лбами, царапнули зубами по подбородку и щеке, и впились в губы жадно, безысходно. Во рту Антона было так сухо, что широкий язык еле ворочался. Арсений дышал тяжело, опаляя лицо теплым и почему-то пьяным, уже не пытаясь совладать с собой. Нижняя губа Антона припухла и пошла рябью кровоточащих трещин, отчего рот казался совсем алым. Тогда другой закусывал эту нижнюю губу до крови – и новый металлический привкус вмешивался в череду опостылевшего соленого, морского, песочного. Антон слизывал соль с лица Арсения почти сухим языком, пройдясь по скуле, мочке уха, оставляя несколько коротких поцелуев на виске, чувствуя прикосновение мягких ресниц к своей коже. Сердце, сбиваясь с мерного ритма, колотило о ребра беспорядочно и отдавалось гулом в ушах. Свинцовые тучи давили сверху, а зубы выстукивали чечетку от холода. Арсений был ледяной, а кожа Антона горела так, будто уже лихорадило. Запах водорослей пропитал кожу и темные волосы, а лежащий под ним высокий и худой мужчина целовался, жадно пытаясь напиться этим. В попытках согреться отчаянно терлись друг о друга, прижимаясь теснее. Когда над их головами прогремело во второй раз, Арсений сплюнул на руку последнюю вязкую слюну и грубо обхватил стоящий член Антона, на что тот резко втянул воздух и сильно впился ногтями в чужие плечи. Нависая, мужчина больше не мог удержаться на содранных локтях и тяжело упал, сильнее вдавливая в песок Антона, и чувствуя укус в линию челюсти. Длинными и тонкими пальцами тот оставлял синяки на тазобедренных костях и впивался зубами в кожу на шее, царапая ежиком свежей щетины. Антон пробрался рукой под штаны Арсения, сжал его член, задевая чувствительную кожицу холодными кольцами, и прижал к своему, накрыв пальцами чужой кулак. Другой рукой стягивал мокрые волосы на загривке, заставляя шипеть и жадно глотать воздух. Движения выходили рваными и угловатыми. При каждом новом треске инстинктивно выгибались в пояснице, с каждой новой вспышкой впечатывались друг в друга, соединяясь, грубо сжимая в кулаке две плоти. Щеки Антона горели, противореча ледяному дождю, на что он зверино царапал неровными покусанными ногтями чужую грудь. Ветер выдувал слезы из глаз и эти дорожки по щекам были соленые, как и все вокруг. И когда над их головами раскатами бушевала стихия, они молили, чтобы молния ударила в них. С последним ослепившим разрядом сдавленный хрип и гортанный рык – было единственным возможным. - Воздух стоял свежий, приятный и чистый, как бывает всегда после дождя. Исчезли так же, как и появились, тучи: незаметно, но стремительно, с какой-то своей скоростью, уступая место тепло-серому небу, которое начинало светлеть и открывать заплаточки голубого. Перевернутую лодку прибило к берегу, оставив без весел и со шрамами на краске. Заново начинали скрипеть прятавшиеся чайки, а шум широкой листвы величавых деревьев сглаживал птичью какофонию мерным шелестом. Город у моря медленно просыпался вместе с запахом свежепойманной рыбы. Город просыпался и забывал о буре. А два человека на берегу вжимались в песок и друг друга, дыша теперь тяжелее, но размереннее, и только где-то внутри грудную клетку жгло, оставив неутихающий шторм.