Consequences of falling

– Почему ты вообще впервые решила пойти на кастинг в мюзикл? – О, это прекрасная история, я её раньше никому не рассказывала, но поскольку это интервью приурочено к старту моего второго мюзикла, я считаю, что обязана ей поделиться. Матьё позвонил сразу же, как только узнал, что Лу утверждена на роль Гвиневры, чтобы к премьере мюзикла именно у его журнала было интервью, собранное на всех моментах подготовки. – Когда-то пять лет назад я была маленькой семнадцатилетней девочкой, только начинала петь, и встречалась с таким же юным дарованием. И мой бойфренд пригласил меня на премьеру обновлённого Ромео и Джульетты Пресгурвика. Я шла туда с предвкушением провала, потому что мюзикл – фи, кто сейчас вообще смотрит мюзиклы. То ли дело – новый альбом Мэтта Покоры в плеере. Я тогда была поражена и радикально сменила мнение. И ещё я очень по-крупному влюбилась. В то время, как все мои подруги обсуждали форму губ Ромео – Дамьена Сарга и шевелюру Меркуцио – Джона Эйзена, я ходила на представление восемь раз только чтобы увидеть актёра, чья роль занимала в общей сложности полторы минуты. Поэта – Фабьена Дена. Я выяснила расписание всех дублёров, и смогла один раз попасть на спектакль, где он играл Меркуцио, и я была сражена его талантом. Из-за этого мы тогда даже с парнем расстались *смеётся* настолько у меня все было серьёзно. Звонка Дову с предложением пригласить на кастинг, ну скажем, Фабьена Инкардону, а что, замечательный молодой певец, давно нигде не участвовал, но несомненный талант, хватило, чтобы в следующий раз Камий позвонила сама. И безо всяких приветствий выпалила в трубку: – Мэтт? Кажется, я забыла, как дышать. Удивительно, но со своим восторгом и боготворением Фабьена Камий справилась довольно быстро. Матьё знал об этом всё и в мельчайших подробностях, потому что ввиду осведомленности, именно ему Камий отвела роль лучшей подруги, жилетки для слёз и генератора идей для флирта. Не спасала даже шестичасовая разница между Парижем и Гонконгом, как и восьмичасовой рабочий день. Ежедневной обязанностью Карно внезапно стало как минимум часовое сидение перед ноутбуком, неизменно с ладонью у лба и чашкой двойного эспрессо в свободной руке. Когда на планерке в кабинете редактора ему начали приходить одно за одним сообщения в скайпе, и их количество превысило десять, даже шеф сочувственно глянул поверх очков и пробасил: «Ну ответьте уже, юноша». И Матьё заорал бы от облегчения, если бы не начальство, прочитав: "БОЖЕ" "Мэтт, ты тут?" "Это срочно" "А, неважно" "Если ты тут, приготовься" "Мэтт" "Он" "Поцеловал меня" "МЕНЯ" "ПОЦЕЛОВАЛ, МЭТТ!" "Аааааааа" "ААААААААААААААА" Карно дежурно хлопнул по лбу ладонью и отключил телефон, но весь остаток планерки так по-идиотски улыбался, что редактору пришлось отпустить его раньше и велеть взять отгул до завтра в связи с очевидной творческой непродуктивностью. *** Когда Шарли первый раз оказался на репетиционной базе, для остальных участников проекта рабочий день уже давно был расписан по минутам. Первым появляется Дов. Что, впрочем, неудивительно, ведь он всего лишь спускается на первый этаж собственного дома, сжимая двумя руками полулитровую кружку с кофе. Дова встречает легким кивком Жулиано, прижимающий телефон к уху плечом, орущий что-то по-итальянски и жестикулирующий так активно, что техники уже привыкли сдвигать на ночь оборудование к стенам, от греха, то есть от длинных рук хореографа, подальше. Первые пять минут рабочего дня Дов позволяет себе любоваться – даже откровенно неприличные жесты в исполнении Пепарини выглядят, как танец. Через двадцать минут приезжает звукорежиссёр, садится в своё кресло и роняет голову на пульт – досыпать. Знает, что в запасе у него ещё не меньше часа и уже в полудреме жалеет, что Дов категорически запретил привезти с собой подушку. Когда заканчивается кружка с кофе, Дов начинает обзванивать труппу, вытаскивая половину актёров из постели и решительно обрывая все: «Ещё пять минуточек, ну Дооов, за что ты меня так ненавидишь» Через ещё полчаса вваливаются Захо и Флоран, показательно по отдельности, с разностью в четыре минуты и сорок секунд, Дов считал. Видимо, четыре минуты Захо выжидает в флорановой машине, а ещё сорок секунд – это разница между скоростью подъёма по лестнице в туфлях с пятидюймовыми шпильками и конверсовских кедах. Фабьен и Камий не шифруются и приезжают вместе, кто-нибудь один непременно еле волочит ноги, цепляясь за плечо второго, а глубокого баклажанного цвета синяки под глазами свидетельствуют о том, что Лу и Инкардона ночи напролёт посвящают чтению по ролям сценария мюзикла. Возможно именно это является причиной того, что они до сих пор путают слова песен, которые наизусть знает каждый третий фанат. Так или иначе, только закончив настройку аппаратуры и приступив к распевке, все замечают сидящего в кресле в углу Шарли. Дов хмурится и грозно вопрошает, давно ли он тут сидит. Шарли с обворожительной улыбкой предлагает повторить всё то, что Дов произнёс, разлив кофе себе на ноги, пока спускался по лестнице, а также обнародовать его мнение о рабочем энтузиазме коллег, высказанное в перерывах между телефонными звонками. Дов смеётся, высказывая надежду, что эти распиздяи сами все про себя знают, остальные шумно обижаются за распиздяев и требуют от Шарли обещание пересказать все красочные подробности монологов Аттья. В целом, как заключает Шарли, знакомство с коллективом прошло довольно успешно, если не сказать, что блестяще. Как ему сообщает во время обеденного перерыва Фабьен, Давида с его звёздными загонами и попытками выглядеть взрослым и крутым, они понимали плохо, зато по-детски непосредственный и легкий Шарли мгновенно пришёлся по душе всем, даже пытающейся поддерживать имидж серьёзного человека Захо. К вечеру он позволяет себе думать, что ему и правда не придётся больше никогда идти в одиночку, а не только петь об этом. *** Шарли не замечает, как вживается в роль, но уже через неделю надрывных диалогов о любви с Камий понимает, что кажется, и вне сцены готов посадить королеву перед собой на коня и увезти за океан. Пальцы сами против воли путаются в светлых волосах, неожиданно мягких, несмотря на обесцвечивание, взгляд невольно прикипает к линии губ и ямочках на щеках, появляющихся при улыбке, а к обнаженным плечам и длинной изящной шее так и тянет прикоснуться поцелуем. Борьба с собой проходит вполне успешно, несмотря на то, что в реальности любимая девушка не принадлежит собственному сюзерену, предавать Фабьена, уже успевшего стать другом, Шарли тоже не хочет, и успешно оправдывает все свои переживания подготовкой к реалистичной интерпретации роли. Впрочем, дело совсем не в роли, осознаёт он, когда Фабьен наклоняется завязать шнурок на ботинке, а Шарли осознает себя залипающим на его ягодицы. Ягодицы оказываются неожиданно рельефными, накачанными и притягивающими взгляд не меньше, чем плечи Камий. Так же, как и мягкие морщинки в уголках глаз, обрамленных такими пушистыми ресницами, колечки в хряще левого уха и массивные кольца на длинных сильных пальцах. Шарли нервно курит третью подряд сигарету в окно кухни Дова, осознавая все неизведанные доселе глубины своей бисексуальности и полигамности, когда в помещение влетает Захо, одетая в одну флорановскую рубашку поверх почти ничего не скрывающего нижнего белья. Её саму ситуация похоже ничуть не смущает, потому что, приветственно махнув рукой, она начинает рыться в холодильнике, уточняя, не встречал ли «Ланси» её обезжиренных йогуртов. Когда йогурты оказываются найдены, а Захо удаляется, покачивая заметно уменьшившимися бёдрами, Шарли медленно закуривает четвёртую, пытаясь принять, что только что увиденная картина его совершенно не взволновала, хотя большую часть предыдущих двадцати шести лет его жизни, голые и почти голые женщины возбуждали и интересовали его гораздо больше мужских задниц, а если быть точнее, последние могли заинтересовать его исключительно как предмет зависти в спортзале. А значит, дело точно не в весне. Довольно быстро Шарли выясняет, что дело кроме того не в каком-то хитром афродизиаке в еде или воде (неделя на полуфабрикатах, зато приносимых с собой в герметичном контейнере, и воде прямиком из-под крана), кроме того афродизиака нет и в воздухе (неделя в респираторе с отговорками о весенней аллергии на всё и вся, неожиданно быстро излечившейся, когда эксперимент не дал результатов), и даже не в долгом отсутствии секса (две ночи в клубе, закончившиеся в туалете с представителями разных полов). Утомлённому вдвойне темпом репетиций под руководством Пепарини и собственными экспериментами Шарли приходится признать всю тяжесть своего положения: он влюблён. Да, в двух человек сразу. Да, один из них – мужчина. Да, они встречаются друг с другом. Нет, он не имеет ни малейшего понятия, что с этим делать, потому что регулярные холодные души перестают помогать уже через десяток применений. Масла в огонь подливают старые друзья Дова, приехавшие посмотреть на обновленный состав его питомцев. – Ну что, – говорит известный композитор Уильям Руссо, садясь по правую руку от Шарли и затягиваясь сигаретой, вытащенной из его пачки, – как быстро, ты думаешь, они заметят? – Кто – они? – теряется Шарли, провожая взглядом ещё одну свою сигарету, так же бесцеремонно исчезающую из пачки, лежащей, между прочим, в кармане. – Как, кто? – тоном утомленного школьного учителя спрашивает не менее известный композитор и сонграйтер Родриг Жануа, усаживаясь по левую руку и прикуривая ту самую вторую сигарету, – Твои коллеги. Камий и тот длинноволосый мальчик-неформал, – Жануа несколько секунд вопросительно щёлкает пальцами в сторону друга, и наконец вспоминает, – Фабьен. Как быстро Камий заметит, что ты пялишься на задницу её парня, а Фабьен – что на грудь его девушки? – Боже, – выдыхает Шарли, закрывая лицо руками, – неужели это так заметно? – Деточка, – длинно выдыхает в потолок вместе с дымом Руссо, – мы поставили вместе с Довом три мюзикла, неужели ты думаешь, что мы в этом профаны? Только вот ревнивый глаз видит ещё быстрее, а я очень сильно сомневаюсь, что ты первый день так медитируешь. – Так что, мальчик мой, как ты там заливал полчаса назад, – Род опять задумчиво щёлкает пальцами в воздухе, – пришло время попытаться, смелость будет вознаграждена? Оба тяжело вздыхают, тушат сигареты в стакан Шарли с соком, встают, и наигранно-грустно переглядываясь, покидают кухню. *** – Мэтт, ну в общем, дело, требующего твоего звонка, не такое и важное, просто кажется, мне надо выговориться, а у тебя как раз девять вечера, и ты едешь с работы. Голос Камий звонко раздаётся из глубины палисадника, примерно со скамейки за старым дубом, где Шарли надеялся провести ближайшие полчаса в компании кружки кофе, сигареты, салата из сельдерея с обезжиренным творогом и мыслей о вечном. С кем говорит Лу, довольно очевидно, скорее всего это Карно, укативший внезапно на другой конец света, но регулярно названивающий бывшей девушке, переквалифицировавшись в друзья. – Помнишь, я тебе говорила про мальчика, которого Дов взял на замену этому Каррейре? – щебечет Камий, и Шарли понимает, что уже не жалеет о прерванном уединении, узнать мнение любимой девушки о себе интересно даже самому честному человеку. – Ты его наверняка в презентациях хотя бы видел, да и этот сезон Голоса мы ещё вместе смотрели, хоть он там, честно говоря, не блистал. Но ты знаешь, сейчас, он как будто вдруг расцвёл. Мы с Фабом засмотрели его канал ютубе, и, если честно, ржали, как больные, у него английский с потрясающим провинциальным акцентом, а высокие ноты больше напоминают петушиный крик, я не знаю, что Гару с ним делал, чтобы он пел сносно, и я в душе не представляю, что с ним делает Дов, но сейчас он поёт охрененно. Шарли заливается краской, вспоминая долгие ночные репетиции в запертом гараже, путём которых он заставил свой голос хоть немного соответствовать запросам владельца, и почти счастлив такой оценке его таланта, но после этих слов окончательно прирастает лопатками к двери, ведущей в палисадник. В конце концов, никто не узнает, что он услышал, чем он утешает свою взыгравшую совесть. Тем более дальше Камий начинает говорить совсем не про талант. –... вот, и ты понимаешь, челочка эта, глаза, серо-голубые, глубокие – утонуть можно, а как он улыбается, от одного вида его искренней улыбки жить хочется! Погоди, а что Фабьен? Фабьен абсолютно согласен, что у него чудесная улыбка, а ещё разворот плеч и манера шевелить бровями при разговоре, – Шарли машинально трогает брови, с трудом находя их где-то высоко на лбу и старается как можно бесшумней уронить челюсть, прислушиваясь, – и ты знаешь, он в отрыве от этого всего замечательный, с ним хочется говорить часами, целовать в нос по утрам и кутать в шарф... Нет, это совсем не как с Луи, там был материнский инстинкт, а тут... Твою мать, Мэтт, я хочу его. И что самое смешное, мой парень его хочет. Парень, в которого я чертовы пять лет была влюблена заочно. С которым я начала встречаться меньше двух месяцев назад, с которым у нас потрясающий секс и полное взаимопонимание. И мы с ним дружненько запали на одного и того же смазливого мальчика и так же дружненько хотим его третьим в свою постель, причём ужасно хотим. А нам с ним ещё чёрт знает, сколько работать! Да он же не только натуральнейший натурал, Мэтт, у него на лбу написано: "Ищу девушку, которая станет матерью моим детям", сдались ему мы оба, ходим вокруг и слюни пускаем, Фаб с ним вместе перед шоукейзами переодевается, переодевается просто, понимаешь, а потом ещё пару дней меня его именем в постели называет... И как ты предлагаешь ему об этом сказать? Привет, Шарли, тут такое дело, мы хотим оба с тобой спать и возможно жить? Да хорошо, если он никого не ударит после такого предложения!!... Прости, больше не кричу, конечно ты не виноват… Давай, я успокоюсь и через полчаса перезвоню, если будет необходимость? Шарли слишком медленно осознаёт, где он, кто он и что происходит, чтобы успеть отойти, он едва понимает, дышит ли, сползает вниз по стене, шумно выдыхает и выпускает из рук чашку с кофе, которая с грохотом начинает катиться по плитке, расплескивая содержимое. Все равно уже нет смысла прятаться, главное, дышать, потому что обрабатывать услышанное мозг отказывается. Тело растекается по полу и стене, отказывается подчиняться, руки дрожат, а сердце бьётся где-то в горле и в паху одновременно. И когда Камий, тоже в состоянии полного раздрая, шагает через порожек внутрь и, спотыкаясь об разложенные длинные ноги Шарли, начинает падать, он совершенно машинально ловит её и тянется, только долгими секундами позже осознавая её губы на своих, её плечи крепко сжатыми в своих руках, её колени крепко обхватывающими его бедра. Камий тихо стонет ему в губы, и осознание происходящего теряется окончательно, только иногда вспышками ощущение её ключиц, шеи, скул под губами, бёдер в руках и кончиков волос, мажущих по лицу, когда она прогибается в его объятиях. Ему хватает одних поцелуев и прикосновений, краска расплывается по лицу одновременно с мокрым пятном на светло-голубых джинсах, Шарли прячет лицо у Камий на плече и рвано сопит, выравнивая дыхание. Камий гладит его по волосам, по спине, прижимает к себе, шепчет, будто испуганно: «Ты все слышал, да? Что ты теперь скажешь...», – и Шарли поднимает взгляд, и с улыбкой выдыхает: «Я не смел и мечтать».