Он сам нарвался

— Чего-чего они от меня хотят? — переспросил Касамацу. — Ваши гетры, — повторил Кисе, на всякий случай шагнув назад. У него было преимущество в росте и, соответственно, в длине рук. Касамацу мог бы напомнить ему, что быстр, очень быстр, но не стал. Кисе приложил мобильный к его уху. — Касамацу-са-а-ан, — пропела Момои Сацуки, врубив на полную мощность его ментальный ступор: «Девушка, со мной разговаривает девушка, что же делать? Спокойно, расслабься, вдохни поглубже, молчи». Момои что-то напористо щебетала. Касамацу мысленно следил за пульсом и привычно сокрушался по поводу своих никаких отношений с девушками. Какая потеря: половина населения Земли (а то и больше) и полное отсутствие контакта с ней. Сокрушаться и одновременно слушать Момои у него не получалось. — Вы же согласны? — спросила она этим своим голосом юной энтузиастки. Касамацу за мгновение пережил полный цикл от объявления войны до капитуляции. — Он согласен, — крикнул Кисе, сложив ладони рупором. Приблизиться — не рискнул. Момои бурно выразила восторг и благодарность. Касамацу обессиленно отключился. Осень шпарила в окна с летним задором, Кисе молчал, заложив руки за спину и смотрел этак непросто. Касамацу, вымотанный, точно после двойной тренировки, риторически буркнул: — И зачем им мои гетры? — О, это потому что Имаеши-сан уже порвал чулки, — таинственно отозвался Кисе. Имаеши… чулки… — Школьный фестиваль? Имаеши же третьекурсник, мог бы и отказаться. Кисе неопределенно пожал плечами, довольно жмурясь. — Завтра и узнаете. Назавтра Касамацу и впрямь узнал. Кисе, он и гетры проделали недолгий, но утомительный путь по железной дороге, а потом еще чуть-чуть — на автобусе и совсем немного — пешком, и все лишь для того, чтобы встретить чудо школьного фестиваля Тоо и Имаеши в чеонгсаме, на каблуках и без чулок, как и было обещано. Кисе здоровался направо и налево, Касамацу с неожиданной усталостью спросил: — Но почему не кимоно? Чеонгсам явно переделывали — расставляли в плечах; от подмышек к талии по бокам спускались вшитые клинья ткани. Имаеши не только сидел осторожно, но даже и дышал как будто с опаской. — Потому что мюзикл «Чикаго», тюремное танго, — отозвалась вместо Имаеши костлявенькая, тонкая девушка, вынырнув у него из-за плеча. Касамацу раз взглянул на нее и тут же узнал — с братом ее роднили улыбка, прищуренные глаза, выговор и что-то нежно-лисье в повадках. Разве что Имаеши был лисицей куда более матерой. — И вам разрешили? — Касамацу адресовал вопрос Имаеши, потому что при взгляде на его сестру у него включалась воображаемая сирена. «Осторожно! Опасность, женщина на горизонте!». — Им-то? Первокурсницам? Нет, конечно, — Имаеши попытался сесть поудобнее, чеонгсам предупреждающе скрипнул, и он застыл, мелко дыша. — Понадобился целый я в качестве гаранта. И вот это. Он провел рукой от шеи до бедер. Сквозь разрезы в платье видны были его костлявые колени и мускулистые сухие ноги. Чулок явно не хватало. В классе, преобразованном в подсобку и одновременно гримерку, шла свойственная подготовке к выступлению бессмысленная суета. Кто-то постоянно сновал туда-сюда, баскетбольная команда Тоо, временно принявшая в свои ряды Кисе, активно подпирала стеночку. Вакамацу в художественных лохмотьях в одностороннем режиме переругивался с выбеленным Аомине-привидением, который с равнодушным видом слушал Кисе — про фестиваль в Кайджо, баскетбол и еще тысячу столь же важных вещей. Во всем этом было что-то удивительно знакомое, как и в страдальческом лице Имаеши, которого с медовыми благодарностями обхаживала сестрица. Имаеши был и молодец, и лучший старший брат, и заступник перед администрацией, и даритель счастья всем первокурсницам, которые мечтали выйти на сцену и поведать миру о западной тюремной традиции в танцевально-художественном изложении. И цена-то всего ничего: чеонгсам, каблуки и, может быть, легкое унижение, если Имаеши с них навернется. Касамацу слушал, мялся и никак не мог понять, при чем тут он и гетры. Все его отношения с командой Тоо и Имаеши в частности до сих пор ограничивались исключительно баскетбольной площадкой и частым, но от этого не менее внезапным припевом Кисе: «Аоминеччи» по делу и без. Касамацу вполне устраивало такое положение вещей. Кайджо слили летние игры. То есть, разумеется, нет. Достойная игра, выложились на все сто, «а вот я — слил», — думал Касамацу, безжалостный к себе. Теперь ему нужен был реванш. Он не желал узнавать команду Тоо (и Имаеши в особенности) ближе. Зачем? Касамацу вдруг с удивлением понял, что словно бы от чего-то себя отговаривает. Имаеши с благосклонной улыбочкой слушал сестру, склонив к ней голову. — Вот только что, кажется, она шантажировала меня, чтобы я заплетал ей косички во втором классе, — негромко, но удивительно звучно сказал он, обращаясь к Касамацу, — и поглядите-ка — уже «Тюремное танго» и чулки. Касамацу вспомнил своих братьев и почувствовал нежеланное понимание, искрой пробежавшее от него к Имаеши. Он ничего этого не хотел. — А я-то тут при чем? — спросил он недовольнее и громче, чем собирался. На один ужасный миг ему показалось, что все вокруг замерло и посмотрело на него. Даже стены укоризненно пожелтели. А, нет. Просто солнце. Улыбочка Имаеши заострилась и стала тоньше. — Гетры, пожалуйста, — он протянул руку. Сестра стояла у него за плечом живым воплощением опечаленного упрека. Касамацу, чуть-чуть смутившись, но стараясь не показать вида, достал из сумки гетры. Несколько позже, морщась, он постигал судьбу тех самых порванных чулок. Имаеши, пыхтя, варварски натягивал гетры, пока его сестра скорбным голосом рассказывала, как сложно найти чулки на мужские ноги, особенно если к этим ногам прилагаются натруженные баскетбольным мячом руки, такие жестокие по отношению к нежному капрону. Иносказание прозрачно намекало на кривизну этих самых рук. Гетры стонали, но не сдавались. Имаеши был полон энтузиазма и решимости. Чеонгсам потрескивал. Касамацу стекленеющими глазами смотрел на это издевательство. Звуки стали глухими, все вокруг словно бы смазалось и замедлилось. В центре небольшого мира гримерки остались только Имаеши с гетрами и Касамацу. В определенный момент ему захотелось сказать: «фу, плюнь, плохой мальчик» — такой безнадежной казалась схватка. — Стоп-стоп. Отдай. Касамацу стащил тревожно скрипнувшую гетру с хищной костлявой ступни. — Вот как надо. Касамацу встал на колено, аккуратно собрал ткань в кольцо. — Просовывай. Нога оказалась больше, чем у него. Плотная ткань туго обтянула лодыжку и все норовила скатиться, Касамацу натягивал ее с размеренным, гладким усилием, полностью сосредоточившись на цели — жестком худощавом колене. Он и позабыл, чье оно, пока не поправил верхнюю резинку и не поднял глаза удовлетворенный выполненным заданием. Имаеши сосредоточенно смотрел на него: цепкий взгляд, никакой улыбки. Ощущение людей вокруг возвращалось к Касамацу рывками. Голос Кисе, хохоток Аомине, «извините-извините» этого их Тоо-мальчика, девичье щебетание. За плечом Имаеши стояла его сестра, на лице ее змеилась улыбка, как будто сбежавшая к ней от брата. Имаеши все с таким же собранным видом протянул Касамацу вторую гетру. Касамацу чувствовал его тяжелый взгляд, нацеленный в макушку, все время, пока трудился над второй ногой. — Вот и все, — колено у него затекло. — Что бы я делал без тебя, Касамацу-кун, — Имаеши наклонился, в волосах у него была какая-то заколка с ниточками искусственных цветов, они заколыхались у Касамацу перед носом. — Сходил бы и купил гетры? — грубовато предположил Касамацу, поднимаясь. Ему не верилось, что чулки такая уж редкость. А если и так — к гетрам это не относилось. Достаточно было консультанта и десяти минут времени. Да и настолько ли нужны были эти чулки? — Наверное, — Имаеши задумчиво и очень осторожно распрямился — чеонгсам вел себя как капризная бабушка: «вот-вот развалюсь, так и знай». Швы натянулись до критического состояния. — Но все складывалось так удачно, — добавил он туманно. Его сестра оценивающе рассматривала Касамацу, склонив голову к плечу. — Пора, пора, — прошелестело по комнате. Имаеши, покачнувшись, встал. Касамацу машинально протянул руки, чтобы подхватить его, если оступится. — Как мило, — Имаеши, опасно накренившись, взял протянутый сестрой веер. На солнце сверкнули стальные спицы. Имаеши распахнул его с тяжелым треском и манерно прикрыл кривую жесткую усмешку. — Идем, — сестра поддерживала его под локоть. Они бодро заковыляли вон из комнаты. Кисе почти тотчас же потащил Касамацу в зал. Их усадили рядом с командой Тоо, почти им на колени из-за аншлага. Во всяких идеях мейд-кафе с переодетыми юношами таился немалый комедийный элемент — мило, забавно, ха-ха-ха. Имаеши в чеонгсаме и на каблуках, ненакрашенный и неуклюжий, удивительным образом не вызывал ни желания пошутить, ни снисходительной улыбки, точно змея, сменившая шкуру, но не потерявшая из-за этого ни капли яда. На сцене для него поставили стул, на который Имаеши и уселся. Девушки во главе с его сестрой выбежали из-за кулис, строгие и серьезные, все в скромном черном, точно ученицы балетного класса на отчетном концерте. — Шесть убийц… По рядам прошлись шепотки и предвкушение. Над ухом у Касамацу звонко щелкнул сотовый: Кирисаки Дайичи всем основным составом включили мобильную съемку. Имаеши на сцене ослепительно улыбался, покачивая ногой в туфле с каблуком-рюмочкой. Девушка с внешностью святой и нежной чистым голоском старательно выводила арию современной Чио-Чио-сан, променявшей харакири на два предупредительных выстрела из дробовика прямо в голову какого-то Берни. Касамацу то и дело отвлекался на Кисе, Аомине и шикающего на них Вакамацу, поэтому выступление Имаеши случилось для него внезапно. — Стою себе на кухне, — внезапно услышал Касамацу. Имаеши действительно встал и теперь стоял, зыбко покачиваясь, будто танцующая кобра, — режу курицу на ужин, никого не трогаю. Тут врывается мой муж в припадке ревности и орет про мою интрижку с молочником. Зал грохнул смехом. Имаеши в ответ дружелюбно поднял бровь. — Он орал как бешеный. А потом напоролся на мой нож. Имаеши с треском раскрыл веер. Два белых дракона на голубом фоне тянулись друг к другу мордами, будто бы за поцелуем. — Он напоролся на мой нож десять раз, — голос Имаеши, уютный, насмешливый и теплый, весь в золотистых трещинках, словно керамика, покрытая кракелюрным лаком, лег и накрыл зал равнодушной безжалостной насмешкой. Имаеши открыл глаза и посмотрел отстраненно и весело. — Так-то, милая. Зал затих. Пауза тянулась и тянулась. Зрители завороженно, с опаской молчали. — Он сам нарвался, — робким, прерывающимся голоском вступила какая-то из девушек, остальные неуверенно присоединились. Остаток выступления Имаеши сидел, поигрывая веером и, было видно, то и дело одергивал себя, чтобы не положить ногу на ногу. Гетры в постановке блистали. Имаеши уходил со сцены, для равновесия помахивая веером. Никто не засмеялся. Чуть погодя — Касамацу услышал хлопанье сидений — с заднего ряда молча и организованно изошла команда Кирисаки Дайичи. Потом и Аомине с Кисе не усидели. Их путь до двери отмечало бурчание Вакамацу и извиняющийся шепот Сакурая. Касамацу подождал еще пару минут для приличия и тоже вышел. За дверями зала голова у него внезапно закружилась, налилась усталостью, как будто он отсидел полноценное театральное представление. В гримерке оказалось по-прежнему шумно. Девушки сбились веселой стайкой и оживленно переговаривались, смеясь. Имаеши, бесценный старший брат, сидел покинутый. — Ты как? — Касамацу поддался импульсу. Имаеши мутновато посмотрел на него, как будто не узнавая. Рот его побледнел и больше не улыбался. — Касамацу-кун, — Имаеши прикрыл веки и улыбнулся прозрачно и тепло, так, как будто вспомнил что-то хорошее. Касамацу оказалось сложно соотнести эту его улыбку с собой. Ему было до странности неуютно, как черепахе, вынужденной высунуть голову из панциря в неизвестность. — Спасибо, — Имаеши двигался все еще в расчете на тугой чеонгсам. — Я сейчас сниму… — Оставь, — быстро сказал Касамацу и едва не добавил «насовсем», но вдруг подумал, что Имаеши это обидит. — Вот как, — Имаеши остро глянул на него, и снова принял утомленный вид. Касамацу эта демонстрация готовности неожиданно позабавила. — Не люблю чувствовать себя обязанным. — Не стоит. «Только не надо этого уныния», — подумал Касамацу. К взаимным этикетным танцам он был не готов и всегда исполнял их, скрепя сердце и поскрипывая зубами. — Как насчет кофе? Я угощаю. — Кофе? — Касамацу помедлил. Поезд был еще не скоро, Кисе наверняка сбежал с Аомине и мячом на баскетбольную площадку… У Касамацу не было причин для отказа, но и соглашаться ему не хотелось. Ему казалось, что он ввязывается в какую-то авантюру. «Будь тверд, гни свою линию», — подумал он и с некоторым удивлением услышал собственное согласие. — А по дороге — аптека. Кроме кофеина испытываю острую нужду в пластырях, — Имаеши поднялся, не сумев удержать стона. — Тебе носки были нужны, а не гетры, — Касамацу вдруг понял, что опять стоит с протянутыми руками. — Погоди, стой. Где твои кроссовки? Имаеши посмотрел на него с такой благодарностью, что Касамацу почувствовал, как краснеет. — Куда это вы? — настороженно спросила сестра, наконец-то отвлекшись от подружек. — Аптека, кафе, — Имаеши рассеянно и даже как будто мечтательно махнул рукой. Он опирался на Касамацу, тяжелый и горячий, и Касамацу сосредоточенно пыхтел, позабыв думать о том, как так вышло. — Куда это они? — Мой брат, его «нож», Касамацу-сан, десять раз… — Что? — одноклассница явно решила, что не расслышала. — Кафе, аптека, — повторила юная Имаеши чуть громче. В стекле двери проблеском отразилось лицо ее брата — радостное, удивительно честное — и пропало. — А дальше — как пойдет, — пробормотала она, улыбаясь самой себе. — Так-то, милая.