Человек у моря

      Хорошо жить у моря… Даже если жизнь проходит в старом доме, омываемом солёными водами. Город далеко, и верный автомобиль всегда готов доставить меня туда. Но я не хочу. Шум города не шепчет, а орёт. Не то, что море…       Как-то раз, после сильного прилива, случившегося накануне лунного затмения, у моего порога появился странный человек. Его одежда смотрелась старомодно, даже для этих диких, далёких от современной цивилизации, земель. Невысокий чёрный цилиндр, видавший лучшие дни, ничуть не скрывал потёртый лоб, покрытый молодыми морщинами, а сухие волосы, будто никогда не знавшие пота, седой соломой выбивались наружу. Короткий плащ блестел, местами блёклый от соли, а туфли… Туфли выдавали бывалого, хоть и бедного путешественника. Брюки незнакомца так же были стары, потрёпаны, словно повидали не один бой.       Он улыбнулся, как улыбаются лишь старые, не обласканные жизнью люди. Уголки его рта еле-еле выдавали что-то похожее на счастье. Как и глаза… О, эти глаза… Жухлая трава, отжившая своё лето.       — Простите, не откажите ли вы мне в любезности… Заночевать у вас?       Голос незнакомца прозвучал лесной увертюрой под аккомпанемент морского хора. Я улыбнулся. Гости не являлись для меня обычным делом, и хотя мне следовало бы отказать, в соображениях личной безопасности, я согласился.       Я приветливо открыл дверь, отступив в сторону. Незнакомец неловко снял шляпу, хромая, переступил порог моего не совсем скромного дома.       Зал моего поместья не являлся гордостью знатного рода. Однако оно, чистое и ухоженное, одиноко красовалось на песчаном морском берегу. Деревянный пол, выложенный каменной плиткой и покрытый лаком, хоть и не лоснился, но был достаточно чист, что бы ходить по нему босиком. Камин всегда уютно потрескивал, отбрасывая тёплую, тень на пол и стены, а перед ним стоял маленький столик с графином. Лестница, ведущая в жилые комнаты, украшена длинной ковровой дорожкой бирюзового пастельного оттенка. Дубовая дверь в кухню выделялась светлым пятном чуть ниже верхней части рельефного узора, выдавая привычку хозяина закрывать её плечом. Старая статуя, купленная по минутной прихоти на аукционе, задумчиво смотрела на входную дверь, небрежно держа в поднятой руке уличную одежду.       Незнакомец, словно впавший в далёкие, приятные воспоминания, медленно снимал плащ. Я, грустно улыбаясь, сел в одно из кресел у камина, сказав моему внезапному гостю повесить одежду на дружелюбно протянутую руку статуи.       Огонь приветливо трещал. Незнакомец сел на любезно предложенное кресло, и со смущением взял чашку чая. В тёплом свете камина незнакомец выглядел ещё более старым, его волосы, казалось, были эфемерны. Взгляд моего внезапного гостя, задумчиво, вяло пьющего чай, покоился в сердце очага.       Сделав очередной мелкий глоток, мой загадочный гость, смущённо посмотрев на чайный столик, произнёс фразу, всколыхнувшую мой интерес:       — Вы слышали историю о корабле «Элизабет Миль»?       Конечно, слышал. Пассажирский корабль, когда-то проходивший на горизонте, пропал без вести в открытом море.       — Не только слышал, — ответил я, ставя свою чашку на её привычное место, — но и видел её дымящие трубы на горизонте. Великолепное современное зрелище, доложу я вам.       Я улыбнулся, но стоило незнакомцу поднять взгляд…       — Этот корабль не просто пропал, он утонул.       Реплика духотой сгустилась вокруг. Незнакомец залпом допил чай… А я… Опустошённо смотрел на него, моего пугающего гостя. Теперь его вид внушал не жалость или некоторое уважение, а ужас.       — Я… Там был. Тот корабль… Он забрал у меня многое. — Голос незнакомца дрожал. И его немногочисленные слова будто затушили огонь в камине. Свет из окна, сумрачный, загадочный, рисовал на полу невнятные пятна немых шепотов.       — Но… Простите! — Вышел я всё-таки из оцепенения и решил, раз уж я начал разговор, я должен его закончить. — Если корабль затонул, то расскажите, как вы сумели спастись?!       Жуткая, но до боли грустная улыбка осенила лицо гостя, чья кожа теперь виделась мне сухой и безжизненной. Седовласый мужчина уныло устроился в кресле, и тяжело вздохнув, начал свою историю.       — Я купил тот проклятый билет… Чтобы со своей семьей, прелестной, домовитой женой и двумя дочками, отплыть с нехитрым скарбом в Англию.       Незнакомец тяжело вздохнул, подняв взгляд на пасторальный пейзаж над камином.       — Знаете, бывают в жизни дни перемен… Когда сердце пресытилось обыденностью, а глаза везде видят пыль, грязь и злобу. Когда уходят цвета и солнце, а их место занимают унылые газетные колонки и объективы фотоаппаратов. Тогда начинаешь понимать, что жизнь должна принадлежать только тебе. Что покой слишком дорог…       Гость с моря грустно смотрел в огонь, а я начал замечать в его сухом лице знакомые черты. Где я его видел?..       — Однако вернёмся к тому дню…       Таинственный гость слегка развернул кресло, и, уставившись на меня своими глазами, где колыхались поля умирающей травы, продолжил свой рассказ.       — Моя семья согласилась со мной. Посему переезд, назначенный на конец месяца, сулил лишь приятные хлопоты. Однако сначала наш пароход не смог выйти из гавани по причине технической неполадки, а потом начался ветер, и я, вынужденный сходить на берег, чувствовал на себе добрую волю высших сил… Но жена, моя жена отговаривала меня от переноса даты переезда. Она хотела скорее изменить жизнь и окружение, хотела покоя… Как и я.       Повисла неловкая тишина. Я уже начал понимать, что за человек передо мной, но не знал, как реагировать на его историю.       — Покой… — Тихое слово пришло на выручку, грустью прорезав штиль в комнате. — Элизабет Миль шла по морю, а мы наслаждались путешествием. Волны мирно качали наш корабль, а мы гуляли по палубе, и смотрели вдаль, на морскую гладь. Дочки выспрашивали у моряков сказки, но их всё время отсылали к кому-то ещё. Благо, что не ругали их… В конце концов, они всё-таки нашли благодарного рассказчика в лице боцмана, он усадил их у носа корабля, и стал рассказывать морские страшилки про Дэви Джонса, Летучего Голландца, Моби Дика… Вскоре я сам сел там, рядом с дочками, и слушал эти невероятные истории. Моя Агнесс, менее мечтательная, чем я, ходила рядом, и иногда мило улыбалась, будто и я вернулся в счастливые, беззаботные времена.       Тихий грустный голос незнакомца на секунду остановился. Его мерный рассказ пустил свои корни мне в душу, и я с каждым словом всё больше страшился продолжения, но тем сильнее становился интерес.       — Так прошёл целый день. — Еле слышно произнёс мой гость, и его взгляд, на миг, оторвавшись от тёплого очага, испуганно метнулся назад, как загнанный в угол из флажков волк, готовящийся принять достойную смерть. Я на миг почувствовал солёное дуновение, что прошлось своей нежной ладонью по моей голове. Его шёпот невнятно, но так спокойно и настойчиво, стал рассказывать мне свои сказки о далёких, тёмных скалах, укутанных едким туманом, в коем живут ужасные твари и прекрасные, в своей нечеловеческой красоте, жертвы чуждой человечеству фантазии. Сквозь сладкие речи неведомых солёных пучин я слышал сидящего напротив гостя, продолжающего свой тихий рассказ.       — Так вот, прошёл день… — Незнакомец, нервно развернувшись боком к выходу, заговорил тихо, будто боясь, что его услышит кто-то чуждый и опасный. Он вновь посмотрел в мои глаза, прося защиты от чего-то, блуждающего за стенами поместья. Я лишь грустно улыбнулся, объятый нежным звуком тёмных глубин.       — На исходе дня, когда все морские сказки были выслушаны, а моя верная избранница мирно спала у меня на коленях, боцман закончил свои рассказы на весёлой ноте про пиратские сокровища. Дети расстроились, но моя жена решительно сказала, что пора идти спать. — Мой таинственный собеседник тревожно схватил себя за запястье, откуда скатились несколько капель пота. Тихий шёпот слегка усилился, вторя нечто нежное.       — Мы… Прошли в свои каюты. — Незнакомец нервно придвинулся ближе к огню. — мы с женой и дети спали рядом, в двух разных каютах. Знаете, дети бывают очень недовольны временем сна.       Я улыбнулся, словно его понимал. А сам с ужасом понял, что не могу пошевелиться. Тело налилось тяжестью, а голова, казалось, отделилась от тела, и парила в одиночестве над полом. И улыбка понимающего, искренне сочувствующего человека, застыла на на моём лице. Незнакомец странно скривился и, наклонившись к очагу, продолжил свой рассказ.       Сквозь нежный, но такой настойчивый шёпот, я слушал повесть о спокойном вечере, мягком воздухе и приятном штиле. Что-то нежное, до боли знакомое сквозило в его словах. Что-то из моего прошлого, утонувшего в темнейших подземельях времени. И я вспомнил. пять лет назад, в этом самом зале. Книга от нового модного писателя, две чашки чая, скрывающие смелость и любовь. Девушка, моя девушка, с золотыми волосами. И я, тогда ещё не такой седой, в свои тридцать лет, с чёрными прядями до плеч. В старом отцовском костюме, сидевшем на мне как пальто на пугале.       Она отпила чай, и в её губы мягко уткнулось кольцо. Она мило покраснела, и выбежала на улицу. Тогда дверь мягко двигалась, был ветер, красиво трепетавший синее платье, что виднелось в проёме.       Крик, шум воды. Цунами пронеслось мимо, но… Девушку так и не нашли. А на меня, с обложки той книги на чайном столике, что вечером того же дня была выброшена в море, смотрело лицо молодого человека, с усталым смущённым взглядом. С волосами, похожими на сухие стебли степной травы. С глазами, где переливалась молодая трава.       Тон рассказа моего собеседника становился всё тревожнее. А тихий голос моря в моей голове шумел прибоем при полной луне. Тогда пена исступлённо бьётся о скалы, чертит на берегу не понятные никому письмена. Редкие рыбы на утро остаются на холодном песке.       Кап. Плюх. Так падают капли со скал поздним утром. Так звучит голос моря, заглушая беспокойство гостя. Глаза выдают моё состояние. Они вращаются, не способные более ничего делать. Капли из глаз катятся по щекам, беспомощно и тихо. Гость из моря молчит, и белые одежды уходящих в даль синей глади швыряют в мой лоб изнутри свои бессвязные тела.       Запах моря становился невыносимым. Морская соль, казалось, залепляла глаза. Я хотел плакать, хотел вскочить, убежать, забиться в свой автомобиль и лететь по ухабам на юг, к спасительному городу. Но мои ноги трещали, вторя истеричному огню в камине, а руки мёртвым грузом лежали на подлокотниках, прижатые давлением неизведанных глубин. Незнакомец напротив меня вскочил, пот проступал сквозь ткань его одежды…       Не пот, понял я. Капли, бегущие по его лицу, пропитывающие его поношенную одежду… Это был он. Незнакомец стекал на пол, соль разъедала одежду, её кристаллы росли сквозь плоть, рвали кожу, освобождая путь воде, текущей изнутри. Он клокотал, чтобы его не забирали, что он не наговорился. Его тело становилось похожим на желе, руки, словно превращаясь в щупальца, что хаотично хлестали воздух, будто мой гость не хотел уходить.       Он кинулся ко мне. Он просил меня о чём-то, но я был скован. Нежный шёпот моря заглушал бурлящие звуки человека, пытавшегося остаться на суше. Человека, навеки пленённого морем.       Теперь, когда он ушёл, когда он ручьём исчез в морской пене, что билась тогда в дверь моего дома, любопытство снедает меня. Что он увидел, там, на корабле? Что случилось той ночью на борту пассажирского корабля Элизабет Миль? День, проведённый в городских архивах, не дал мне ответов. А кошмар, разбудивший меня в ночь лунного затмения, показал мне выход, знакомой фигурой в синем платье пройдясь по луной чернеющей дороге.       Обними меня, море. Шепчи мне свои тайны. Одень меня в свою пену, пока луна, снедаемая кошмарным, но таким коротким сном, не ведает о происходящем на Земле.       Призови меня, море, как призвала исчезнувшего несколько лет назад писателя, шедшего со своей семьёй навстречу неведомому будущему.       Я жду, море. Я вижу, в тёмной твоей глубине, поёт мне песни о далёких днях молодая волна.       Я жду.       Пока луна пугливо прячется, не желая видеть нас вдвоём.