Молоко

Если бы Микеле попросили охарактеризовать Фло тремя прилагательными, не касаясь ни внешности, ни профессии, он бы пожалуй назвал его добрым, умным и.. терпеливым? Такси мчалось по бельгийским улицам в сторону отеля. Микеле сидел справа от водителя, прижавшись виском к холодному стеклу в дождливых брызгах. К вечеру от круговерти промо голова его стала адски раскалываться, а першение, чувствовавшееся в горле утром, переросло в полноценную раздражающую боль. И еще, кажется, укачивало. Мечтая поскорее добраться до постели в номере, Микеланджело старался думать о чем-то или ком-то приятном, а не о том, в каком состоянии будет голос завтра. Ключевое слово – пытался, изредка поглядывая в зеркало на объект своих размышлений. Расположившийся на заднем сидении Фло, вымотанный не меньше Мике, задремал. Да.. он очень добрый. По-настоящему, воспринимавший проблемы дорогих ему людей едва ли не серьезнее собственных. Слабая улыбка проскользнула по лицу Микеле, когда он вспомнил, как однажды зашел в гости к только что закончившему ремонт Флорану, и молчал, рассматривая обои с нотами, поклеенные с такой любовью в уютной двухкомнатной квартире. Его душило горькое осознание, что своего дома у Микеланджело не просто давно не было, а еще неизвестно сколько не предвидится. - Ты чего? – Фло наклонился тогда, чтобы поймать взгляд Микеле, изучающего уже плинтуса с паркетом, а не стены. - Мне все очень нравится, ты молодец! – поспешно выпалил Мике, но все же вздохнул. – Я бы хотел когда-нибудь.. так. - Перевози вещи и оставайся. Этот дом будет твоим столько, сколько хочешь, в смысле, сколько нужно.. – сбивчиво проговорил Фло, смущаясь. Итальянец тогда согласился, запоздало понимая, что догадывающийся о его трудностях с жильем Мот специально затеял этот спектакль, чтобы только получить возможность ненавязчиво предложить помощь. Флоран умен. Он первым увидел, что что-то тянущее их друг к другу рискует перезреть в большую страсть. Но вдобавок к уму был еще и терпелив, а потому держался как до тех пор, пока то же самое не осознал Микеланджело, так и потом, никогда не провоцируя зайти дальше, чем были готовы оба. Не развивая той пары пьяных поцелуев, случавшихся между ними, зная, что ничем хорошим ни в карьере, ни в жизни в целом это не закончилось бы все равно… - Приехали! – выкрикнул таксист. Встрепенувшийся Фло рассеянно оглянулся. Действительно, машина находилась в паре метров от входа в гостиницу. Расплатившись и достав чемоданы, они оказались внутри. На эту ночь артистов ждал двухместный номер, а завтрашним утром поезд в Лилль. «Время пролетит быстро», пронеслось в мыслях француза, и он не мог решить, радоваться тому или огорчаться. Микеле, вызывая и те, и другие эмоции, плелся за ним, будто гитара на его спине весила тонну, плюс стольким же тяготила сумка. Едва за ним захлопнулась дверь комнаты, итальянец рухнул на ближайшую кровать, вопреки своей привычке обязательно занимать ту, что у окна. Фло нахмурился, наконец заподозрив недоброе. - Мике, - Флоран тихонько потряс Микеле за плечо. Тот с недовольным стоном приподнялся на локтях с немым «чего тебе?» во взгляде. Мот бережно коснулся его горячего лба ладонью. – Скажи мне что-нибудь. - Я хочу спать.. – просипел друг. – Отстань, Фло, правда… В принципе, ситуация была ясна без вопросов. Это итальянское чудище снова умудрилось где-то простудиться. Француз перебросил свой рюкзак на соседнее спальное место, откатил чемоданы с прохода и, вздыхая, вышел из номера. К счастью, кухня в ресторане при отеле еще не закрылась. Ему удалось достать стакан молока, немного меда и сливочного масла. Смешав все это в необходимых пропорциях и подогрев, Фло вернулся, аккуратно поставив емкость на тумбочку перед Микеланджело, который уже забрался на одеяло с ногами. Тот мгновенно оценил намерения Мота: - Я ни за что не буду пить эту гадость! - Подожди, не только! – копавшийся в кармане рюкзака француз извлек оттуда припасенное на всякий случай жаропонижающее. – Еще вот. Выпьешь, куда ты денешься. - Не буду! – Микеле хотел закричать, но не получилось. В планы Флорана не входило сдаваться: - Надо – значит, будешь! И желательно пока не остыло. У Мике не было сил спорить дальше, потому он сердито отвернулся к стене. - Ну Микеле.. – Мот решил сменить тактику. – Пожалуйста. Ведь еще целый день промо впереди. Выпей… - он взял стакан в руки, пересев поближе к итальянцу, обернувшемуся на имя. - Если меня сейчас стошнит, вся ответственность будет на тебе! – предпринял Микеланджело последнюю попытку. - Если тебя стошнит сейчас, на мне будет не только ответственность. Пей! – Фло сжал пальцы Мике на стекле. Мелкими глотками, старательно морщась и шумно дыша, Микеле опустошил лекарство, одаривая Флорана торжествующим выражением лица, от которого французу очень стало весело. - Ну вот, а ты боялся! – засмеялся он, а Мике улыбнулся, и на губах его осталось несколько капель теплого молока. Замечая это, Фло притих, и, помедлив мгновение, коснулся губ итальянца осторожным поцелуем. Сразу став серьезнее, Микеле так же нежно ответил ему. Не усложняя и не удерживая. Увы, молоко и сон в итоге бессильны. С утра Микеланджело было больно не только петь, но и говорить, с неохотой поддаваясь на убеждения Флорана поберечь себя, он принял решение в шоукейзе участвовать лишь в качестве зрителя. Фло верил, что так будет лучше. В первую очередь, конечно, для Микеле, но во вторую - легче ему самому. Продолжал верить всю дорогу из Брюсселя, поправляя запутанные пряди итальянца, уткнувшегося ему в плечо, в полудреме бормочущего что-то о доброте, уме и терпении, старался верить в это на протяжении дня, вплоть до репетиции. Там Локонте, самого не съевшего на завтрак ни кусочка, начала съедать совесть перед фанатами. - Они же придут! Они же приедут, Фло. Они будут ждать меня, а я… - Ничего страшного, - внешне Мот сохранял непреклонность, - я им Ассасимфони спою. И из своего что-нибудь, Arrete, например. А ты в следующий раз и здоровый. - Но… Микеле смолкнул, не потому что нечего было ответить, а потому что нечем. Однако с началом мини-концерта послушно встал у стены, сбоку от импровизированного зрительного зала радиостанции Mona fm. Пальцы Фло привычно перебирали струны в мелодии вступления Ассасимфони. Из-за технических неполадок, взглянуть в сторону Мике ему удалось лишь где-то на припеве.. впрочем, и слава богу, что не раньше. Потому что наблюдать перед собой улыбающегося Микеланджело, то и дело облизывающего пересохшие губы - сладкая, но все-таки пытка. Что не меньше заводило Флорана, так это то, с каким вниманием в стотысячный раз слушал песню Микеле; он пытался отрезвить разум, фокусируясь на его воспаленном носу, на неровно наложенных тенях по векам итальянца – тщетно. Зажмурившись, Моту мерещилось, что тот делал даже какие-то дирижерские движения, и это совершенно сводило с ума. Вдруг, едва дав стихнуть финальному аккорду, Мике сорвался к сцене. - Ты уверен? – оторопело спросил Фло. Не переставая сиять, Локонте извинялся в ненастроенный микрофон по поводу своего нулевого самочувствия и усталости. В это время француз посредством переговоров с режиссером как мог выправил звук для Микеле тоже. - … Я не мог бросить его тут совсем одного, - выдал тот, и Фло почувствовал, что не может больше сдержать улыбки, в которой расплывался на самом деле давным-давно несознательно. - Спасибо, Микеле. – низко произнес Флоран со всей возможной томностью, заставляя итальянца сильнее заерзать на стуле. Моту и самому понадобилось положить ногу на ногу к середине Тату-муа, скрывая возбуждение, но прежде они с Микеланджело исполнили Вивр на двух гитарах – неведомым чудом Локонте вытянул практически все, как следует. Находясь в своей стихии, Мике то и дело забывал, что вторую песню ведущий предложил спеть залу: он пропевал фразы с бесстрашной громкостью, ничуть не экономя без того исчерпанный запас сил в связках. Фло не обмануть обилием моцартовских жестов, однако теплота рукопожатия, с которым Микеле потянулся к нему после Вивра, мешает просто взять и отпустить итальянца, когда наступает пора Arrete. - Можешь остаться сидеть, даже если не будешь петь… - Я посмотрю на тебя из публики, - бросил ему Мике, укладывая гитару на ящик. Что ж, невольно поворачиваясь к тому углу, куда он ушел, Фло помнил – закрыть глаза, не смотреть на Микеланджело, не отвлекаться, сосредоточившись на музыке, только и всего. Совладать с собой почти удалось, песня это позволяла, вернее, она была всегда слишком поглощающей для француза. Но в первый раз он пел уговором своему же навязчиво подступающему обратному желанию. В первый раз выработанное годами сопротивление предавало так бездарно. Или то, за что бороться, наконец перевесило то, против чего? Хитрость Микеле смыться за кулисы на последнем припеве, пока все слушают Флорана, провалилась с треском. Удалиться туда он смог только с клятвой перед публикой о непременном возвращении. Нет, Локонте не считал внимание к поклонникам чем-то чересчур обременяющим, тем более сегодня, просто Фло торопился затем на съемки в Париж. И Мике хотел успеть с ним по-человечески попрощаться, особенно после вчерашнего. Хотя, что такого во вчера, никаких последствий итальянец не ждал…. И чего он точно не ждал, так это того, что аккуратно поставив гитару у стены, Мот устремится к нему, крепко сжимая в объятиях, не заботясь, застанет ли их кто-то, с отчаянием солдата перед расстрелом, примкнет к губам Микеле своими губами, тут же углубляя поцелуй, прикасаясь к шее кончиками пальцев. Похоже, Микеланджело ошибся на счет терпеливости, но никогда еще он не был так счастлив признавать это, как вцепившись в плечи Фло, целуя его в ответ.