Забирай с собой

Иногда я вижу его совсем разбитым, отчаянным. Это происходит довольно редко. Такие моменты я мог бы пересчитать по пальцам одной руки с момента нашего знакомства, но каждый приступ длится невыносимо долго, чудовищно. Лицо его - смешенье уныния и ненависти, вселенской печали и бесполезности выбивает из тебя дух, заставляет любого дрожать разрядом в тысячу солнц, игривых улыбках богов. Ухмылку его чертит Луна бледными рогами быков. Как невыносимо быть в паре шагах за его спиной, но в нескольких лет от помощи. Слишком долгий срок. Это происходит не по расписанию, волна постепенно растет и накрывает его с головой. Он садится на пол, иногда залезает на подоконник, свесив ноги из раскрытого в ночь окна, падает на балконе словно ребёнок, не понимающий опасности своей выходки. И тогда он плачет — роняет пару соленых капель, разбивающихся о влажный асфальт с высоты многоэтажных домов. На большее он, казалось, не способен. Но стоит подойти поближе, опереться о твердь стены, вслушиваясь в шепот недосягаемых звёзд, как сразу же различаешь в холодном дуновении ветра хриплые, надрывающиеся слова. “Прекрати, прошу тебя, умоляю, забудь об этом, забудь…", "Это твоя вина, твоих рук дело…" “Я ничего не помню, ничего не помню…" В такие минуты Дадзай кажется мне неким монументом, хрупкой стеклянной статуей, когда касание равносильно убийству. Дотронешься — отпевай. И я не посмею нарушить его молитв, прервать покаяний. О чем думает этот мужчина? Что гложет его настолько, отчего он не может спать? Холод, обволакивающий болезнью и бременем, белизной извечных бинтов. Только коснись и рассыпется. В мыслях моих ласкаются крепкие руки, плечи до судорог напряжены. Глаза затуманены и влажны. Решаюсь. Я снимаю бинты, как приросшую маску и вижу… совсем ничего. Тьма. Безмолвие. Страх. Я бросаюсь к его ногам, обнимая колени, касаясь губами вен. Я бессилен против тебя, я под властью пугающих глаз. Просидеть у подножии недвижимой статуи редчайшая привилегия, словно отсчитывая момент расставания, горестно отбивая час. Хотел ли угрюмый пёс свести все попытки к нулю, наконец добравшись конца? — Если хочешь уйти, забирай с собой. И он вздрагивает. Глотает испуганно воздух, будто очнулся от страшного сна. Со лба срывается пот и катится по виску. А глаза изучают, режут молчанием и виной. Опускается на пол, обвивая руками за шею. Бархат краснеющих губ касается кожи и шепчет так тихо, будто никто не имеет прав услыхать этих слов. Они для меня. “ Я здесь только потому, что ты рядом со мной “ Болезненная улыбка врезается сталью в сердце и я не выдерживаю. Срываю предохранитель и смазанно целую уста. Они не отвечают, лишь продолжают смеяться над юным безвинным мальчишкой и его первой звездой. Самой горячей и белой, играющей в прятки с судьбой. Руки трепещут, как крылья стрекоз, срывая бинты и запреты. Дадзай не перечит, лишь прикрывает глаз. Свет, исходящий от шали Луны, впитывается в бледность ран. И только одно единственное увечье отдаёт кровью и временем - шрам на шее снисходительно улыбается, точно так, как это делал Дадзай. Я кладу его ледяные ладони на свою шею и вторю: — Если хочешь уйти, забирай с собой.