Дух огня и времени

Если прижать ладони к лицу, а потом отпустить, под веками вспыхнут узоры ярче тех, что рождаются в пламени костра. Если просто закрыть глаза, свет всё равно будет литься сквозь веки. Под деревьями он мягче и становится другого цвета. Белег опустил ладони, прислушался, не открывая глаз. Ничего. Лесная прохлада успокаивала горящие веки, но было ясно: чтобы привыкнуть, потребуется время. Хорошо бы, не слишком много времени. Из-под деревьев не выходить и глаза не держать открытыми долго — вот что он сказал своим товарищам. Свет старшего из великих небесных огней очаровывал: он был, казалось, сродни свету звёзд, прохладный и ласковый. Он пробудил многих из спавших прежде детей Матери Живого, не напугав их, и озарив ночь, не встревожил её Свет этого огня был иным: он был прекрасен — и всё же подобен лесному пожару. Охватывающий всё небо. Несравненно яркий. Слишком яркий. Пробудившиеся и рождённые под звёздами стражи будут почти ослеплены. Пусть даже только на несколько дней — это мучительно. Когда новое светило взошло, эта мысль сразу же встревожила Белега. У них у всех ещё будет время любоваться изменившимися красками. А пока он должен был уберечь своих товарищей. *** Маблунг обнаружил, что теперь не вполне уверен в собственных знаниях. В новом свете родной лес казался чужим. Этот свет был повсюду, стирая знакомые пятна теней, меняя всё пространство, каждую веточку и тропинку гораздо сильнее, чем свет факелов. Маблунг сделал знак идущим следом воинам располагаться на отдых и опустился на землю у густого куста. В голове слегка звенело. Он закрыл лицо рукавом, чтобы вернее защитить усталые глаза. Одно было хорошо: даже когда все они в таком состоянии, опасность Дориату не угрожала. Сейчас даже квенди и келвар, привыкшие к сумраку, пребывали в смятении, а ведь слуги Врага страшились света гораздо больше. Мир замер. Это было непривычно. Дориат был землёй, укрытой от опасности, но Маблунг слишком давно был воином и слишком хорошо знал цену любого покоя. Его вечная тревога мешалась с мальчишеским любопытством, а смятение — со смутным восторгом. Маблунг прислушался. Из четверых его спутников трое хранили молчание. Четвёртый — конечно, Нэнлас — едва слышно насвистывал на птичий манер и снова замолкал, слушая. Многие из птиц тоже попрятались, испугавшись яркого света, но иные, кажется, потянулись к нему. Был ли кто-то из них сильнее прочих? Или они только проснулись теперь, как проснулись при свете серебряного огня спавшие под звёздами келвар и олвар? Знакомые голоса перекликались с неведомыми. Лес не только выглядел иначе. В свете этого огня он и звучать станет по-иному. *** На небе больше не было звёзд — новый свет скрыл их. Странное, щемящее чувство потери родилось в душе Келеборна, когда он взглянул вверх. Смотреть слишком долго не стоило, как и сказал Белег. Келеборн и не смотрел. Но видение ослепительной пустоты осталось под веками и теперь, когда он сидел на траве, закрыв глаза. Он весь обратился в слух, силясь изгнать накатывающую тоску. Изменчивый посвист Нэнласа смешивался с шелестом, шорохами и — временами — пением птиц. Потом он услышал шаги. И сразу затем — движение рядом: Маблунг и остальные насторожились, прервав свой отдых. Идущий был квендо, но не был одним из стражей, иначе он бы уже окликнул их. Келеборн осторожно открыл глаза и поднялся на ноги вслед за остальными. Свет всё ещё был непривычен, и Келеборн не сразу узнал одетого в чёрное пришельца: его силуэт немного расплывался. Но тут тот качнулся, устало приваливаясь к дереву на краю небольшой прогалины, и это перестало быть важным. *** — Я не говорил, что мне нужна чья-то помощь, — Келеборн знал, что даже усталость не могла одолеть гнев Эола, но сейчас его голос казался совершенно невыразительным. Нельзя было даже сказать, к кому он обращается. — Не всегда нужно говорить об этом, — спокойно ответил Маблунг. В свете нового огня Эол казался ещё бледнее, чем Келеборн его помнил, и черты его лица словно бы обозначились резче, как при болезни. Непонятное напряжение было в них даже сейчас, когда Эол сидел на траве совершенно неподвижно, опираясь спиной о ствол дерева. — Нынче все пути непривычны, мастер Эол. И помощь может быть нужна любому. И всё же, странно было видеть его здесь. Странно и тревожно: Келеборн знал, что Эол никогда не сбивался с дороги. Ему не нужны были звёзды, тропы, путевые знаки. Он видел лес по-другому. — Не только пути, — Эол, казалось, догадывался об охватившей стража тревоге — всё изменилось больше, чем он может себе представить. Келеборн вздрогнул. С Маблунгом Эол так и не заговорил. Сейчас он говорил с ним. — Ты ведь тоже это чувствуешь. Мир изменился. — Веки Эола выглядели воспалёнными, но взгляд по-прежнему сковывал. — Помни, мальчик, что в мире под светом этого огня нам однажды не станет места. — Голос был странно ровным. Так говорят о чём-то неизбежном. — Почему ты так думаешь? — это был бесполезный вопрос. Келеборн действительно почувствовал. Что-то сдвинулось к концу. Что-то исчезло. Он знал, что Эол говорит правду. Он просто пытался защититься от тоски, которую будили эти слова. Эол не удостоил его ответом: он закрыл глаза, будто отгородившись от мира. Что-то кончилось. Изменилось в том, что обычно чувствовали они все — и Эол, и дедушка Эльмо, и король, и — пока не до конца — Келеборн. Изменилось бесповоротно, и от этого стало страшно. Келеборн стиснул зубы. Под веками плыли цветные круги. Никогда не уступай своим страхам — так учил его Белег. Келеборн встал, поднял голову и открыл глаза. Небо над прогалиной было другим. Сияние нового огня теперь смешивалось со светом первого, причудливо меняя цвет. Это было так… — Красиво? — спросил Белег. Келеборн посмотрел на него растерянно, осторожно отведя взгляд от небесного свода. Командир лучников и его спутники, наконец, нагнали небольшой отряд Маблунга. — Это похоже на день в земле Белайн. — Ты ведь не был там, — удивлённо прошептал Келеборн. — Это Элу. Он показывал нам некоторые вещи в его памяти, — Белег помолчал, внимательно вглядываясь в лицо собеседника, потом положил руку ему на плечо. — Но я не думал, что увижу подобное сам. Всё меняется. — Но… — К добру или к худу — я не знаю, Келеборн. Но свет коснулся и нашей земли. Нам здесь жить. Может быть, иначе, но до конца мира ещё далековато, — он улыбнулся. Келеборн не смог сдержать ответной улыбки. Стражи под деревьями перекликались, и в голосах их было изумление: изменившийся свет заметил не он один. Глаза немного слезились, но ещё один взгляд на небо он всё-таки бросил. Свет был. Предупреждением или обещанием счастья, самой жизнью, грозным напоминанием? Или всем сразу? Пустоты больше не было.