Вкус к жизни

Генри никогда не доедал свой завтрак, и охладевшие куски липли к тарелке, словно надоевший ухажер. Что бы Регина ни готовила, как бы ни старалась – гудок школьного автобуса, и сын вскакивал, по-собачьи вертя головой, хватал за лямку рюкзак, задевая им недопитую чашку, и какао расплывалось на свежей блузке матери. Вечно второпях, как будто боялся не успеть жить. Не оборачиваясь, мальчик закидывал ранец на плечо. Хлопала дверь, и Регина оставалась одна на кухне. Если б кто-то спросил, с каким запахом ассоциировалась мадам мэр, Эмма Свон, не задумываясь, сказала бы – какао. Эмма любила поесть, но, как и все жители мегаполиса, набивала желудок, даже не чувствуя вкуса еды: насыщение и насыщенность – кредо нового времени. За стеклянными стенами и серыми буднями не замечаешь дней. А потом в дверь звонит маленький мальчик и вырывает тебя из привычного уклада жизни... Когда они добрались до Сторибрука, Эмма успела не на шутку проголодаться. Генри все говорил и говорил, листая тяжелые книжные страницы, а дворники разгоняли потоки воды, делая мир промытым, обновленным. Если б кто-то спросил Регину о первом впечатлении от встречи, то с долей сарказма она бы ответила, что мисс Свон оправдала свою фамилию – спустилась с неба, а за спиной ее крыльями преломлялись вечер и ветер. Появление на их пороге Эммы Свон вызвало кучу вопросов, но решило одну проблему... Когда живешь одна с сыном-подростком, остается много еды. Регина Миллс замерла над ведром с тарелкой в руках. Ну не выбрасывать же? И пригласила остаться на ужин. Остаться в Сторибруке оказалось действительно проще, чем уехать. Поломка машины, украденный местными «Гензель и Гретель» кошелек с кредитными карточками, знакомство с Грэмом. Город подыгрывал фантазиям маленького мальчика, переплетая сказку и быль. Выдержанный, солнечный, словно вино из одуванчиков, Сторибрук пробуждал призраков детства. И вот уже Красная шапочка, хищно улыбаясь, приносит пирожки к чаю, охотник метает дротики, а где-то там Белоснежка и Прекрасный Принц ищут друг друга в лабиринте улиц. Только поверить, что женщина с уставшим взглядом – Злая Королева, как-то не получалось. Эмма положила лишнюю ложку сахара и долго размешивала кофе, когда Миллс склонилась над раковиной, не замечая происходящего за спиной. Регина любила готовить, всецело отдаваясь процессу, а потом наблюдать за реакцией: как столовый нож натужно и спешно рвет мясо, как вздуваются желваки и кто-то довольным откидывается на спинку стула, или вбивая пыль в лестницу, летит в свою комнату смотреть «Капитана Пауэрса». К самой еде Регина была безразлична, холодная маска равнодушия не сходила с лица женщины. Не удивительно, что Генри, наслушавшись огульных разговоров, стал воспринимать ее не иначе, как Злую Королеву, а когда узнал, что был усыновлен, нашел свою биологическую мать и всеми правдами и неправдами заставил приехать в город. Теперь они обменивались натянутыми улыбками и смущенными взглядами через стол. Прогнать Свон она не решалась, а та, казалось, не знала, как объяснить одиннадцатилетнему мальчику, что у нее своя жизнь. А может, ее и не было… этой жизни. Только мадам мэр поняла это слишком поздно, когда Эмма уже въелась в их семью, как пятна какао в ткань дорогой блузки. Регина скинула рубашку, чуть не оторвав пуговицы, и бросила в корзину для белья. Она заметила, что Генри стал подворовывать ее вещи: то ли пытался истребить дурной вкус своей биологической матери, то ли для каких-то магических ритуалов. Регину передернуло, а в спину ударила дробь горячего душа. Эмма ему потакала – не верила, это Миллс видела по глазам, но потакала. Так легко быть идеальной, когда от тебя ничего не требуют, только внимательно слушать и соглашаться. Так просто в одиннадцать лет разочароваться в своей матери и придумать новую, сбежать. Он и для Эммы придумал идеальных родителей, которые ждут, чтобы дочка разрушила проклятие, довлеющее над городом. Давно похороненное чувство любви поднялось из склепа и с криком обратилось в прах – только хлопнуло каменное надгробие. Свон с изрядной долей скептицизма слушала, как Генри через соломинку пускает пузыри в стакане. Слова звучали так фальшиво, что хотелось не верить и всему остальному, в особенности, что Генри – ее родной сын. И в этом их желания с Миллс совпадали. Эмме нравилось то, что готовит Регина. Странно. Ее мало интересовали россказни отданного на усыновления ребенка, полицейская рутина и вражда, которой буквально веяло от Миллс. Но Эмма с завидной регулярностью появлялась на ее пороге, придумывая все новые предлоги, лишь бы не сидеть в промозглом офисе шерифа или ерзать на пластиковых стульях под щебет посетителей кафе. Иногда ей казалось, что Миллс смотрит мимо нее, даже не догадывается о низменных страстях, обуревавших Свон, а потом Регина натужно улыбалась и провожала ее к столу. Эмма почти не говорила, только кивала головой в такт. Генри был счастлив, нашептывая ей про операцию «Кобра» всякий раз, когда мать отлучалась на кухню. Иногда на детской площадке, взобравшись на продуваемую всеми ветрами горку, он делился с Эммой школьными завтраками и, наблюдающим за ними горожанам казалось, что у этих двоих есть нечто общее. А Свон преломляла сэндвич и думала, что не так с этим парнем? У Генри было все, о чем ей оставалось только мечтать: большой дом, любящая мать, дорогой психотерапевт. Не то, чтобы Эмма не одобряла методы воспитания Миллс, но ремень считала надежней. А Регине снились кошмары про барбекю, устроенное на заднем дворе горожанами, где мадам мэр в образе Злой Королевы из книги сказок Генри была главным блюдом. Из-за плохих снов она все чаще стала приглашать к себе шерифа. Грэм приходил по ночам, его не интересовала стряпня Регины, ее новое платье или сочинение, которое до его прихода писала за Генри мать. Он жил по-собачьи, хватая на лету, вечно неуспокоенный, как ее собственный сын, отчего Миллс ощущала себя одинокой среди окружавших ее мужчин. Ночи в Сторибруке были ясными, не в пример бостонских, когда от уличной духоты окно всегда оставалось наглухо закрытым, а небом любовались только в планетарии. Эмма находила особую прелесть в ночном патрулировании города. Заметив, спускающийся по крыше силуэт, она сняла с предохранителя пистолет и рысцой двинулась к дому. Мужчина перемахнул через забор, и луч фонаря ударил в лицо Грэма: всклокоченная шевелюра напоминала гриву льва, зрачки расширились до пятицентовиков. Какое-то время они стояли, изучая друг друга. Ноздри Грэма раздулись. Одернув куртку, мужчина сжал кулаки и растворился в конце улицы. Этот город, вязкий как кленовый сироп и такой же приторный, давно обсуждал романтические похождения мэра, поэтому шериф Грэм не нашел иных причин появления Свон возле особняка, чем собственные, или не хотел искать. Эмма заглянула в окно на втором этаже и обошла дом, обдумывая ситуацию, искала следы чужого присутствия, следы, которых раньше не замечала. Ночник наполнял спальню Регины холодным магическим светом. Не каждый раз ловишь грабителя, который на поверку оказывается одновременно твоим начальником и незадачливым любовником матери твоего сына. Луна пробивалась сквозь кроны раскидистой яблони на заднем дворе Миллсов. Эмма подняла с земли пару переспевших яблок и рассовала по карманам. Она представила, как Регина в своем сером платье с золотым пояском, точно окантовка строгой, но дорогой вазы, выходит на крыльцо и с упреком смотрит в сад. От порыва ветра листва над ее головой зашелестела, и к ногам Свон упало несколько плодов. Но Регина не вышла, и Эмме остались только горьковатые и пахнущие осенью яблоки. Прошла вечность с того момента, как Миллс преподнесла ей целую корзину фруктов, целая вечность в Сторибруке... И если запах какао с корицей напоминало о мадам мэр, то яблоки – о прощании. Грэм больше не приходил. По ночам Регина в одиночку боролась с собственными кошмарами, а днем вела упирающегося сына к психотерапевту. Казалось, весь город сошел с ума, следил за всеми, оставляя детским почерком на форзаце книги Генри какие-то пометки. А потом Грэм умер. Говорили: от повышенного холестерина в крови сердце не выдержало, говорили: подавился картошкой-фри и задохнулся, много чего говорили. Эмма думала, что почти не знала своего предшественника, никого из собравшихся в тот день на кладбище, а сейчас вынуждена заботиться о них; думала, что бывший шериф зря не ценил кулинарные таланты Регины, жил бы куда дольше и счастливей. Сама Свон только посмеивалась, еле успевая прикрывать Генри уши, когда Руби делилась очередной сплетней из жизни шерифа и мэра. Постепенно в сознании горожан образ Эммы настолько слился с предшественником, что казалось, вместе со значком ей передалось неуспокоенное сердце Грэма и его зверский аппетит. Слухи разбили бы заговорщицкие планы Генри, а Свон старалась удержать мальчика между депрессией и эйфорией всякий раз, когда маленький принц мечтал о победе над Злой Королевой. За свою бурную жизнь Эмма занималась многими вещами, успела поработать и в сфере продаж, и знала, что иногда, чтобы сбыть со склада залежавшийся и никому не нужный товар, приходилось прибегать к хитрости, продавая его по акции с чем-то действительно популярным. Генри напоминал такую вещь, открывая многие двери в Сторибруке, в том числе, в дом Миллсов на обед или ужин, заботливо приготовленный Региной, да и Руби, завидев их с парнем, всегда бесплатно угощала мороженым. Мысль, что у нее есть родной сын, уже не казалась Эмме такой дикой. Да и Регина оставила мысль выставить Свон из города, понимая, что одной ей не справиться. Она столько выклянчивала у сына внимание, а получила его с той стороны, откуда и не ждала. К тому же, Эммой было так легко манипулировать, ведь всем известно, что путь к сердцу лежит через желудок. Поделись Кора этим секретом с дочерью много лет назад, сколько бы разбитых сердец они избежали? Регина смахнула в миску нашинкованное яблоко. Запоздалые плоды – самые сладкие. За окном обнаженная по осени яблоня примеряла свадебный наряд, а взрытая, черно-бурая земля лежала успокоенной под снегом. Достав из духовки противень, она повернула таймер и стала ждать. Эмма любила шарлотку. То, что знатный кусок достался ей, а не Генри, прямое свидетельство, что Свон все делала правильно. Мальчик увязался с ней на квартиру, но даже это не испортило настроение от презента Миллс. Регина была настоящей дьяволицей, но готовила, как богиня. Свон надеялась, что увлечение сына сказками скоро пройдет, и мальчик переключиться на что-то новое, даже расщедривалась на новую компьютерную игрушку. Кто устоит против обаяния Данте из «Devil may cry»? Но Генри лишь раздувал щеки и, как старый граммофон, вертел одну и ту же пластинку про Злую Королеву. Только она достала, заботливо завернутую в фольгу шарлотку, Генри выхватил у нее пирог и, со словами: «Я докажу тебе, что он отравлен! – вонзился в мякиш зубами. Эмма отвесила ему оплеуху, не задумываясь. Генри выплюнул непроглоченный кусок и с удивлением посмотрел на мать. Делиться с ним она не собиралась. «Не знаю, как проклятие вечного сна, но неделю отбоя до вечернего выпуска новостей я тебе гарантирую», – говорили ее глаза. Рука горела. Чужих детей бить нельзя, а своих воспитываешь, как умеешь, поняла она еще в приюте. С каких пор Генри стал для Эммы своим? Самоуверенность и безнаказанность сына давно выводили Свон из себя, останавливала лишь мысль, что приемная мать знает, как для него лучше, да и доктор Хоппер просил подыграть мальчику. Схватив Генри за шиворот, она поехала к Регине с намерением сдать его в любящие руки, сдаться… и осталась до утра. Эмма была благодарна за то, что ее не прогнали, и шерифу не пришлось лазить по крышам, прячась от любопытных и дурных глаз, а Регина за то, что не была по привычке облита холодным какао. Генри слишком поздно заметил, что интерес Эммы к его приемной матери обусловлен вовсе не операцией «Кобра», женщины много оставались наедине и выглядели счастливыми. Мальчик был разочарован: если Злая Королева не околдовала Спасителя, то нашла иной способ переманить на свою сторону. Он снова оказался один, затянутый в паутину города. Доктор Хоппер снял с носа очки, старательно вытирая стекла большим клетчатым платком. Ни что в мире не интересовало его больше этих стекляшек. Генри редко сбегал из дома, но и эти внеплановые часы психотерапевт записывал на счет Миллс и в медкарту. Неприязнь мальчика к Регине распространилась на обеих матерей. Он рос, и пубертатный период из сказочной пасторали деформировал сознание парня в гладиаторскую арену, требуя адреналина и всплеска гормонов. С высоты своего опыта доктор Хоппер сказал бы, что Генри не хватает мужского влияния, а с тех пор, как женщины стали жить вместе, мальчик испытывал на себе двойное давления, чувствуя, что его предали. Сторибрук напоминал паучье гнездо, где-то в глубине прогнившего дерева, в центре которого находилась Регина Миллс. Женщина перестала быть Злой Королевой, но не утратила своей демонической сущности. Доктор Хоппер, некогда посоветовавший Генри найти родную мать, понимал, что сделал только хуже. Если бы Регина с Эммой разошлись, создав семьи с нормальными отношениями, у мальчика появился бы пример для подражания. Он даже предложил сеанс совместной психотерапии, но после первого же вопроса об отце Генри, оказался на собственной кушетке, близоруко глядя в затянутый паутиной потолок. Генри Миллс исполнилось двенадцать: он по-прежнему любил какао, выдувать пузыри соломинкой, но больше не верил в проклятие. Зато он внимательно следил за посетителями в кафе. В его маленькой голове уже созрел новый план. Эти двое, кажется, подходили. Легкая небритость, клетчатые рубашки навыпуск и любовь к дешевому пиву выдавали в мужчинах за барной стойкой лесорубов из артели. Когда Робин напивался, то рассказывал о славных деньгах, когда куб леса стоил, как баррель нефти, а Руби смеялась и прогоняла его домой к сыну. Джонс хлопал его по спине и улыбался, только бы не пить за свой счет. Несмотря на горький урок, что преподнесла ему жизнь в виде дисковой пилы, он никогда не унывал, отвешивая шуточки проплывающей мимо официантке. Та отвечала, как собака на привязи: не кусала, но лаяла. За пивом они обсуждали политику, футбол, дела в городе и мэра, обеих мам. Робину нравилась Регина, отдельные ее части, а Джонс по-мальчишечьи задирал шерифа, но пока ухаживания обернулись лишь ночью, проведенной в камере. Мальчик прищурился. Стоит ему вмешаться, дела этих работяг пойдут в гору, а у Генри появятся сразу два папы. – Эй, пацан, чего уставился? – спросил Джонс. – Так и будешь дуть пузыри из молока? – вторил ему Робин. Генри выпрямился, выставив грудь колесом, наконец-то его заметили: – Вот думаю, что вы делаете сегодня вечером? – Есть ли у нас планы, мистер Джонс? – Конечно, мистер Гуд. Оставшись без присмотра, Генри, по-обезьяньи взобрался на барный стул и, свесив ноги, посмотрел на мужчин. – Джентльмены, у меня есть две потрясающие девочки. Спорим, они вам уже нравятся? Пятница – время для веселья, новых знакомств и операции «Крот». Джонс ухмыльнулся от самомнения мальца, и вспомнил себя в эти годы. В это время в кафе вошли Регина и Эмма, переглянулись, кому сегодня выпадет участь приводить ребенка в чувства. Стиснув зубы, шериф Свон направилась к барной стройке. – Руби, сколько мы должны? Джонс смерил ее взглядом от макушки до мысков сапог. – Красотка, за наш счет. – Чтобы не наплел этот паршивец, держи пасть закрытой, – сказала Эмма, потом перевела взгляд на его приятеля, пустившего слюну на Регину, и добавила – тебя это тоже касается. – Джентльмены, я сваливаю. Генри соскочил с барного стула и важной походкой направился к матери. Советы советами, а своя шкура дороже. Шериф Свон скрестила руки на груди. Несмотря на то, что в жизни Регины Генри оставался единственным мужчиной, это был самый сильный и упорный соперник, не оставляющий их в покое. Иногда Эмма жалела, что пирог не был отравлен.