he dreams of Friedrich at night

Он думает о Фридрихе по ночам. Он думает о нем и просыпается с утра со стояком, сначала не понимая, от чего, но под конец дня снова позволяет мыслям ворваться в его разум. Пока доктор Фоглер говорит о превосходстве арийской расы. Фридрих лежит на постели Альбрехта и улыбается так, что видны ямочки; руки сложены за головой. Читая "Записки о Галльской войне". Они находятся снаружи траншеи, одни. Стоят настолько близко друг к другу, что их дыхания сбиваются. Он протягивает руку, и, поначалу нерешительно, трогает лацкан формы Фридриха, потихоньку спускаясь ниже портупеи. Когда он достигает промежности, большая рука ложится на его руку; большой палец нежно поглаживает тыльную сторону ладони. Нервно вдыхая, он смотрит на друга, сидящего около него и погруженного в чтение учебника латыни. Он не знает, что на него нашло, что он стал так думать о своем друге. Он читал про древних греков — как он не мог, будучи пацифистом, любившим читать, или зависимым от книг, как сказал бы его отец. Он знает, что древние греки нормально относились к мужчинам, любящих мужчин. Когда он впервые это читал, это было для него невероятным удивлением — удивлением, потому что до этого момента не знал, что все описанное в книге могло быть реальным. У него не было таких чувств к другим парням раньше. Конечно, он восхищался их телосложениями, пока они работали, не покладая рук; видел, как блестит их грудь от пота. Но, как он уже сказал, это всегда было просто восхищением, и, возможно, немного завистью. Сидит над тарелкой и разрезает шницель. Он находится в комнате в одиночестве: страницы, страницы, страницы, почти завершенные сочинения разбросаны везде; печатает в очень быстром темпе, попутно ища нужные слова для произведения. Теплое дыхание около его уха; руки, массирующие неширокие плечи, которые заставляют его отбросить ручку в сторону и откинуться назад. Руки продолжают свои медленные, чувственные движения; скользят под воротник и находят открытый участок кожи. Расстегивают первую пуговицу. Он вздрагивает, поднося вилку ко рту. Это было так реалистично. И как раз в тот момент, бессознательно глядя на Фридриха, сидящего напротив него, они случайно встречаются взглядами. Альбрехт чувствует себя открытым и незащищенным, как будто его желание написано прямо на лбу. На лице Фридриха появляется слабый румянец — почти как если бы он мог распознать тоску, как будто он мог видеть обрывки сновидений Альбрехта, из-за чего тот начинал чуть ли не дрожать от страха. Но рот Фридриха лишь расплывается в улыбке буквально на секунду, и затем снова, склонившись над своей тарелкой, продолжает разминать картошку.