In the cold light of morning

В бесконечной тусовке, дикой и шальной, Юнги улыбается, смеется, закидывает голову назад и мягко обнимает губами узкое горлышко бутылки. Бренди дарит тепло и радость, таблетка под языком обретает еще больше объема и жизни. Намджун сзади обнимает горячо и влажно, но пальцы его холодные и подрагивают, а на кончиках невидимый (никогда) остаток белого порошка. Спиды или что там еще, кокаин… Неважно. Все неважно. Волосы Юнги — выжженные, но свеже-мятные, — слиплись на висках и потемнели. Шумно вокруг, все веселятся, целуются. Миленький Чимин, плоский и тупой, зато рыжий, как апельсин, смотрит томно, — тушь и подводка в стиле drama queen давно смазались. Глаза его зеленые (то ли от линз, то ли от абсента) с лопнувшими капиллярами — краснюююючие. — Детка, иди к нам, — голос Намджуна, медленный и тягучий, обволакивает, утягивает за собой. И похуй куда. Чимин по пояс голый и запретно сексуальный. Юнги невесомо проводит рукой по его груди, задевая острый коричневый сосок, и от контраста бледно-фарфоровой кожи и медно-бронзовой, Намджуну срывает тормоза (а их, кстати, вообще и не существовало). Он целует прямо в знак бесконечности на шее, лижет торчащий позвонок и стонет прямо на ухо. — В комнату. Это не вопрос, не предложение — приказ. Чимин снимает свои шорты почти на ходу, цепляясь за ебическое ни-что, темноту, пустоту, ночь, звезды за окном, на небе. Луна там какая-то больная и молочная, вся в рытвинах, словно задыхается в облаках. Огни зато яркие, слепящие и жутко пошлые. Вывески — большие, лживые и, в целом, никому не нужные. А самое смешное — не потрогаешь, луну-то тем более. Зато блистер с колесами и пакетик с амфами — очень даже. Жить надо на грани материального и иллюзорного. *** Юнги задыхается, когда большая, грубая ладонь Намджуна ложится ему на поясницу, надавливая и прогибая. Пальцы оттягивают резинку нижнего белья и тут же отпускают. Джинсы давно уже сброшены, не нужно, лишнее, тут и в коже слишком тесно. — Играешься, Джун? — Так интереснее. Чимин с удовольствием присасывается к едва выпирающему кадыку Юнги, причмокивая губами и слизывая легкую солоноватость своим пробитым прямо у кончика языком. На коже неизбежно остается пока красный, а завтра — фиолетовый, — след. — Ты такой тонкий, хрупкий… Просто нереально. У Чимина фангерлинг, чувства (?) и кругляшок мдма под языком. Спасительная жвачка, если что, — на тумбочке, главное — успеть дотянуться, в такой-то суматохе. Юнги податливый, плавкий, мягкий — делай, что хочешь. Намджун дует ему на ямочку у копчика, простые белые брифы медленно сползают к коленям, обнажая маленькие гладкие ягодицы. Чимин смотрит заискивающее, вид прекрасный, у него чуть слюна не течет. — Футболка. Чимин-и, сними ее. Для своего любимого хена. И таблеточка. Бирюзовая. Маленькие пальчики дрожат, засовывая мдма под чужой язык — юркий и влажный. Потом кусок ткани — фут-бол-ка, через шершавые локти и покатые плечи по дороге вверх-никуда. Юнги пугающе бледный, его кожа будто просвечивает серебристо-белым. Чимин целует ее от кадыка до напряженного впалого живота, расцвечивая в сине-красный. Намджун сзади вытворяет настоящую магию своим языком. Римминг он делает так же круто, как читает рэп. Юнги заходится в стонах, бессильно падает вперед на локти, упираясь лбом в чиминовы трусы — ткань натянута до предела. — Открой рот, хён, пожалуйста. Чимин быстро спускает вниз белье и проводит своим членом по аккуратным губам Юнги. Алая головка тычется между и тут же исчезает в убийственном, мозговыносящем жаре чужого рта. — Ох, ты прекрасен, хён, не останавливайся. Но Юнги на самом деле крайне тяжело сосредоточиться на минете, когда Намджун в это же время трахает его своим чудесным языком и не менее чудесными пальцами. Уже тремя. Но оставлять младшего без сладенького, как минимум, нечестно. Поэтому Юнги, зажмурившись, плотнее обхватывает губами член Чимина и заглатывает едва ли не до основания, играясь языком с головкой, втягивая щеки. Пространство вокруг исчезает, воздух выкачан — вакуум — в голове. За дверью все еще шумно, сладко и приятно тянет травкой, тонкий аромат уносит higher and higher. Окна прозрачные, незашторенные — припорошились светло-красным, чем-то таким ватным и рассветным. Музыка мягкая и ненавязчивая — с улицы или чьего-то мобильника рядом — непонятно. Тут вроде все угорают по хип-хопу, но пласибо и баухаус зато, как никогда, в тему. И все как на раз становится таким вторичным и неважным, будто проблемы мигом выбило дурнотой и приходом, — таким ненапряжным, когда ты достаточно объебан, чтобы трахать продюсера своего лейбла, но не настолько сильно для запредельного неадеквата и полной отключки. Намджун раскатывает презерватив, смазывает свой член и чуть покрасневшую дырочку ануса и входит до предела. Юнги давится, роняет голову на ладонь. — Бля, Джун… Сильнее. Чимин не особо расстраивается из-за прерванного отсоса, подползает ближе к Намджуну и смотрит. Нет, не так. Пялится. Нагло и томно. Юнги хрипит, закашливается стонами, скользит ладонями по пледу, сжимает его между пальцами. Щеки красные, глаза влажные, как у олененка, локти остро впиваются в матрас. Чимин гладит Намджуна по загорелой, крепкой спине и прикусывает кожу у лопатки, зарываясь руками в плохо прокрашенные светло-розовые волосы. Юнги уже недостаточно. Зубы сцепляются на жесткой ткани наволочки, член сочится смазкой, тело все мокрое и горячее. Это настолько слишком, чересчур и запредельно, что слова превращаются в смущающие булькающие и неприличные абсолютно звуки. Тусовка ЗА постепенно затихает, Хосоку в свою комнату уже точно не попасть, дым оседает на пыльной мебели, а утро все-таки холоднее, чем казалось сначала. Розовый медленно размывается дымчато-серым и туманным, солнце прячется за густым мхом черно-кобальтовых облаков, огни заблюриваются мелким дождем, вывески бледнеют и теряют свой смысл и посыл. Но тут — сейчас, в данную секунду, — есть только трое, и в холодном утреннем свете они не собираются останавливаться. — Чимин… Мне мало. Минн-и. Будь так добр. Повторять дважды не надо. Чимин вновь пересаживается вперед, приподнимает почти бессознательного Юнги с красновато-мутными глазами, улыбается и только ради образа почтительного джентльмена спрашивает: — Не будет больно? — Меня перетрахала большая часть директоров лейбла, я тебя умоляю. Чимин кивает, улыбается — обдолбанно-глупо, — смазывает свой член, немного приподнимает Юнги за ягодицы и неторопливо входит. Намджун почти орет от такого трения. Юнги же едва можно удивить двумя членами в собственной заднице. Внутри него тесно и, в общем, очень хороооошооо. Комната едет и плывет, картины на стенах сливаются в одно неясное и невнятное пятно. Омерзительно прекрасно, до боли в голове, излома позвоночника и сорванного голоса. Пустоты в мыслях и проглоченной таблетки. Намджун кончает первым, но не выходит из Юнги, пока его не догоняет Чимин, заполняя своей спермой. Старший отстает секунд на двадцать, пачкает плед, даже не коснувшись себя. *** Они курят — много и долго. Что-то крепкое, вроде десятки «Мальборо», догоняются холодным «Хайтом» и через пару часов выходят в ледяное, жуткое утро — каждый по своим делам. Юнги — в свою огромную студию на Шинса-доне, где его ждет очень милый мальчик по имени Тэхен, который готов стать певцом даже через ту самую пресловутую продюсерскую постель. Намджун — к своей девушке из Америки, улетевшей из родного Орладно ради него, и вряд ли сомкнувшей глаза хоть раз за сегодняшнюю ночь. Чимина же в крохотной съемной квартире встречает его любимый парень-трудоголик Чонгук, зависающий на работе по двенадцать часов, зато одаривающий своего «мини-хена» невероятно дорогущими подарками. У них разные жизни, судьбы и пути. Но они знают, что через день-неделю-месяц-год снова встретятся в той самой квартире и запрутся от всего мира на замок вместе со стимуляторами и похотью.