Save me in your heart tonight

Отвернувшись к стеклу, Джек закрыл глаза. Небывалая усталость накрыла его с головой. Лицо горело, а грудь пекло от слов, которые уже некому сказать. От крика, который уже никак ему не поможет. Нервы Джека настолько истрепались, тело настолько было переполнено физической и душевной болью, что сон был единственным выходом. Иначе рассудку можно было бы сказать "прощай". А потом просто прыгнуть с обрыва или шагнуть из машины на полной скорости. Неплохой план. Довести себя до грани (осталось чуть-чуть, Джеки!), а потом покончить со всем на раз-два. Но он не мог себе этого позволить. Иначе смерть настигнет и её. Нельзя этого допустить. Под звуки песни Чарльза Дэниелса "Simple Man" подросток с в клочья разорванным сердцем проваливался в бездну сновидений. Well, you know what's wrong with the world today People done gone and put their Bible's away Джеки, ты же любил его, Джеки?.. They're living by the law of the jungle not the law of the land The good book says it so I know it's the truth...* Джеку снится один из дней в «Доме». Они с Волком в их комнате. Этим утром в Джека "случайно" въехал обеденный стол и прочертил острым углом кровавую полосу на спине. А потом Сонни "случайно" пролил немного кипятка из чайника на это место. Джек взвыл от боли, и Сингер этого испугался. Нельзя было переходить грань. Иначе как он с чистой совестью сможет кричать "Аллилуйя"? Испугался Сонни и Волка, который в один скачок преодолел значительное расстояние между ним и его обожаемым Джеки. — Пидоры! – только и смог невпопад завопить Сингер, перед тем как поспешно покинуть столовую. Но это было утром. А сейчас они с Волком в их комнате. В их проклятой маленькой клетке. Однако во сне каморка преображается во что-то уютное. Пространство расширяется. Появляется мягкий ковёр и диван, покрытый шерстяным пледом. Кровати больше не напоминают армейские койки, а стены – тюремную камеру. Только железная дверь с маленьким окошком всё та же. От неё несёт беспокойством, металлом и смертью. Джек и Волк сидят напротив друг друга на полу, на мягком ворсе ковра. Волк держит полупустую баночку с противоожоговой мазью. Её полчаса назад кинули в прямоугольное окошко со словами: «Не смей говорить Преподобному, сучонок». Сонни, видно, невдомёк, что Гарденер всё равно узнает об этом. — Джек, я должен намазать твою спину этим? – Волк с сомнением крутит баночку в руках, принюхиваясь к содержимому. — Да. Мне станет легче. Намажь там, где ожог. Сам достать я не могу, поэтому мне нужна твоя помощь. — Волк поможет Джеки! Волк! Намажет Джеку спину. Прямо здесь и сейчас! — Волк рад, что может помочь. Рад, что он нужен. Он всегда был рад твоему вниманию, да, Джеки? Но даже сквозь оживление и дружелюбие Волка было видно, как он изнурён этим местом. Ты прекрасно знаешь, что силы у него забирает не только эта дыра, а весь этот прогнивший мир. Во сне Джеку холодно, и только ожог напоминает о себе пульсирующей горячей болью. Джек стягивает с себя рубашку, откладывает её в сторону. С оголённым торсом он чувствует себя беззащитно. Не то чтобы до этого Джека Сойера переполняло ощущение безопасности, но сейчас он – словно открытая книга. Словно лёгкая добыча. В голове проносится образ Волка в дни трансформации. Джек невольно покрывается мурашками, но быстро успокаивается, глядя в добрые глаза того Волка, что сидит напротив и ждёт дальнейших указаний. «Этот Волк охраняет стадо. Он не сделает мне больно», – в мыслях Джека – уверенность. Не сделает. Только если ты не захочешь немного поразвлечься с ним на радость всяким Гекам и Сингерам, Джеки. Они ведь УЖЕ думают, что вы дрочите друг другу каждый грёбаный день. Джек всей своей силой воли заглушает этот голос и поворачивается к Волку спиной. — Вот здесь, Волк, – указательный палец водит где-то рядом с ссадиной. — Просто зачерпни пальцами немного мази и аккуратно вотри в повреждённое место. Только, прошу, не нажимай сильно. — Не беспокойся, Джек. Волк всё понял. Через короткий промежуток времени Джек уже чувствует крем – больше, чем надо – на своей коже. Он готов поклясться, что тот с охлаждающим эффектом. То, что надо человеку, который и так замёрз. Но как только ладонь Волка всей своей поверхностью касается тела Джека, тот понимает, что жар чужой кожи компенсирует освежающее действие лекарства. — Я делаю всё правильно, Джеки? — Да, Волк, всё хорошо, – Джек растворяется в ощущении контраста холодного и горячего на своей спине. Прикрывает глаза. Приятно. Чертовски приятно. Даже не смотря на боль в потревоженной ране. — Волк очень рад! Только лучше Джеку придвинуться поближе к Волку. Проще достать, – с этими словами друг приобнимает Джека за талию и с минимальным усилием придвигает ближе к себе. Большая рука Волка лежит на его животе. Мышцы невольно сокращаются от непривычного и неожиданного ощущения. Дыхание Джека сбивается. Вскоре другой рукой Волк перестаёт втирать мазь и теперь она медленно, даже осторожно, двигается по спине Джека. Волк, кажется, получает новые ощущения. А ты получаешь кайф, разве не так, плохой мальчишка? Какое-то время длится молчание, а потом голос Волка разрезает тишину: — Я втёр мазь в ожог. Аккуратно втёр. Твоя кожа приятная, но очень холодная, Джек. Тебе надо одеться. Согреться. Но Джек не хочет одеваться. Ему нравится живое тепло. Да, просто нравится тепло. — Твои руки горячие. Они согреют меня быстрее, чем эта рубашка. Она будто из бумаги, – Джек замечает, что говорит с хрипотцой. Но это не важно. У него складывается ощущение, что он будет болтать что угодно и каким угодно голосом, лишь бы большие волчьи лапы оставались на его коже. Джеку интересно, какое сейчас у Волка лицо. Скорее, озадаченное, чем какое-либо ещё. — Просто води рукой по телу и всё. — А... Да, хорошо, Джеки!.. – Волк всё-таки удивлён. Ну да. Не каждый день полуголые мальчики краснея просят его дотрагиваться до их нежной кожи. Но Джек уверен, что Волк ни о чём таком не думает. Он бесхитростен и невинен. По крайней мере, при неполной Луне. Когда руки Волка приходят в движение, заботливо, но ощутимо водят по спине, животу, плечам, шее, Джек шумно выдыхает. Сейчас он понимает, что это была плохая идея. Джек затеял это, отбросив очевидное – он может возбудиться. Думая об этом, Джек ощущает, как рука Волка ведёт всё ближе и ближе к линии брюк. Или в тайне от себя он как раз этого и хотел? Сомнения, стыд и возбуждение заставляют Джека окончательно забыть о холоде. Центр его мыслей – руки Волка на его коже. Оглаживающие бока, спускающиеся к низу живота... Ооох. У Джека вырывается стон. Стон, похожий на те, что он слышал по телевизору в очередной гостинице, когда переключал каналы в поисках чего-то нормального. Но там такие звуки не принадлежали всяким Джекам Сойерам, они вырывались из накрашенных губ каких-нибудь длинноногих красоток. Сзади него замер Волк. Надо бы повернуться, заглянуть ему в глаза и, если там нет явного отвращения, попытаться замять эту ситуацию. Чёрт. Чёрт. Джек набирается смелости и поворачивается к Волку. Тот, поспешно убрав руки, смотрит на Джека с нечитаемым выражением. Ноздри Волка раздуваются, и Джек знает – он почувствовал. Всё имеет свой запах. На секунду глаза Волка становятся ярко-оранжевыми. Во рту пересыхает, когда взгляд друга упирается в бугорок на чиносах. «Пидоры», – проносится в голове голосом Сонни Сингера. Джек понимает, что надо хоть что-то сказать. Хоть что-то. — Волк, я не... — Прости меня, Джек! Это я виноват. Я не знал, что так будет... Плохой Волк! Бог поколотит меня! – Волк закрывает лицо руками и продолжает клясть себя. – Поколотит! Джек удивлён реакции Волка. Причём здесь он? И тут Джек обращает внимание на брюки Волка. У него стоит. У него встал на меня. В любом случае. В. Любом. Случае. Волка надо успокоить. Успокоить, пока его громкий голос не привлёк слушателей за дверью? Джек чувствует, как дверная сталь впитывает их слова и мысли, тянется к ним холодом, зовёт того страшного человека в белом, и на какой-то миг их комната снова становится клеткой. Даже хуже. В горле стоит комок. — Волк, послушай, – Джек тянется к другу рукой, но Волк уклоняется от прикосновения и съёживается где-то в углу комнаты. – Послушай меня! Ты не виноват. Это просто реакция организма. У меня... у нас такой возраст, в этом нет ничего такого. Джек удивляется, откуда он взял самообладание и способность так рационально описать случившееся. Тревога никуда не ушла, но она, по крайней мере, не захватила его с головой. Однако слова Джека Волка явно не убедили. — Бог поколотит такого Волка! Волк не должен такого... с Джейсоном! Ууу... – Волк начинает плакать и завывать, чуть раскачиваясь из стороны в сторону. Джек резко вскакивает на ноги, подходит к Волку и сильно – насколько может – встряхивает того за плечи. Ещё и ещё. — Волк, замолчи! Пожалуйста. Ты орёшь так, что все нас услышат. Все! А завтра они будут издеваться над нами в сто раз больше, чем обычно! И Гарденер в том числе. Особенно Гарденер. Ты этого хочешь? Хочешь? Так что хватит орать. Прошу, хватит! – громко шепчет Джек, ощущая злость. И хотя сейчас она была направлена на Волка, больше всего он злится на себя. И на это место. И на дядю Моргана. И на этого двойника Осмонда. На всё, что с ними происходит и лишает свободы и счастья. Он начинает беззвучно плакать, поднимая с пола мятую рубашку и натягивая её на себя. Волк послушно замолкает, только широкие плечи сотрясаются в немом рыдании. Джек стоит и смотрит, проглатывая слёзы, на большого мальчика-оборотня, который столько для него сделал. Который всегда добр с ним. Который дорог ему. Которого он, Джек Сойер, обижает уже не в первый раз. Джек подходит к Волку, который оказывается сидящим на диване (где-то глубоко внутри – на долю секунды – Джек вспоминает, что это сон), и кладёт руку ему на голову. Волк вздрагивает, но не издаёт ни звука, не отстраняется. Джек начинает нежно гладить его по спутанным волосам. В голове проносятся образы попутчиков, что делали ему недвусмысленные грязные намёки, вспоминает он и "жучков", которыми утыкан весь «Лучезарный Дом», Кейси, Гарденера, которые могут их прослушивать. И в какой-то момент Джеку становится плевать. Потому что всё, что он вспомнил сейчас – это мрак, тьма и холод. Они с Волком никак к этому не относятся. Волк – это свет, тепло и доброта. И сейчас он хочет быть рядом с ним. Просто потому что этого хочет. Как бы странно, как бы мерзко не воспринималось это другими — это неважно. Пусть заберут свою грязь и оставят их в покое. — Волк, прости меня. Я был резок с тобой. Но повторю ещё раз: ты ни в чём не виноват, – говорит Джек, продолжая гладить Волка по голове. – Пожалуйста, послушай меня. Уж если кого и винить, то меня. Видно, я сам захотел... чего-то такого. Последние слова даются ему с трудом. Нелегко признаваться себе в таком, не то что другим. Волк убирает руки от лица и несчастными доверчивыми глазами смотрит на Джека. Сейчас друг похож на потерявшегося ребёнка, которому сказали, что его заберут домой. Наконец Волк отводит взгляд и, нахмурившись, тихо отвечает: — Ты тоже ни в чём не виноват. Если нет вины Волка, то нет вины и Джека. Волк! — Никто ни в чём не виноват. И ничего плохого не произошло. Было приятно, – робко улыбается Джек, проводя по длинным волосам Волка. Тот перехватывает его руку и с нескрываемой нежностью и обожанием прижимает её к своей щеке. Джек снова чувствует, как краснеет. Чего ты добиваешься, Волк? — Волку тоже было приятно? – слова сами слетают с губ Джека. Вместо ответа Волк лёгким движением придвигает его ближе и тянет вниз, заставляя сесть к себе на колени. Джек не сопротивляется, отбросив куда подальше все сомнения. Он кладёт руки на крепкие плечи Волка и ощущает силу чужого тела. Если бы Волк захотел, он мог бы разорвать меня напополам. Но Волк хочет совсем не этого. Он крепко, даже слишком крепко, обнимает Джека, и, уткнувшись носом ему в шею, медленно раскачивается. Влево. Вправо. Влево. Вправо. Джек мысленно отмечает, что эти движения можно сравнить с тем, как танцуют медляк на всяких выпускных вечерах и школьных дискотеках. Представив их с Волком, танцующих под "Someone saved my life tonight"**, Джек еле подавляет смешок. Было бы забавно. Он бы многое отдал, чтобы увидеть лицо Ричарда в этот момент. Они сидят так какое-то время, позабыв обо всём. Джек запускает одну руку в волосы на затылке Волка, а большим пальцем другой руки поглаживает его по лопатке. Джек начинает ёрзать, когда понимает, что его тело затекло. Двигает бёдрами, устраиваясь поудобнее. Не то чтобы без задней мысли. Волк выдыхает ему в шею и чуть прикусывает кожу на ключице. От всего этого по спине Джека проходит заряд электричества и теплеет внизу живота. Боль от укуса мимолётна. Ожог болел в сто раз сильнее. Джек теснее прижимается к Волку и чувствует его возбуждение. — Оох, Джеки... – стонет Волк, подаваясь бёдрами навстречу Джеку и сжимая его рубашку в своих большущих руках. Сомнения и здравый смысл уже стучатся в его разум, но Джек лишь улыбается и говорит им "до завтра". Дальше всё превращается во вспышки движений, эмоций и ощущений. Жадные руки Волка под рубашкой Джека. На пояснице. На ягодицах. Возрастающее желание. Стук сердца в голове. Движения навстречу друг другу в поисках наибольшего соприкосновения. Боль от ссадины в спине. Удовольствие. Возрастающий жар. Голодный взгляд Волка прямо в глаза Джека. Запах пота. Рваное дыхание. Увеличивающийся темп и предчувствие скорой разрядки. — Джеки... – выдыхает Волк, выгибаясь и сильнее сжимая задницу Джека. Тот судорожно кончает и обмякает, привалившись лбом к плечу Волка. Они спустили в штаны, оба спустили в штаны, но сейчас на Джека нашло такое умиротворение, что волноваться по поводу испачканной одежды хочется в последнюю очередь. — Джек, всё хорошо? – На лице Волка читается смущение и лёгкое беспокойство. Он специально отклонился на спинку дивана, чтобы поймать взгляд Джека. Он думает, ты осознаешь, что произошло, и будешь его ненавидеть. Волк так испытующе смотрит на него, ловит каждое движение, каждый его вдох и выдох, что Джек невольно начинает расплываться в улыбке. И он делает неожиданную и немного безумную вещь: (Под стать этому вечеру) берёт руку Волка и шутливо кусает его за запястье. Тот недоумевает, а Джек начинает хохотать от выражения его лица. Волк сначала несмело улыбается, а потом смеётся, смеётся, смеётся. Будем смеяться, будем смотреть друг на друга, пока можем, да? Они ложатся спать вместе. Кровать Волка оказывается довольно широкой, чтобы вместить их обоих. Джека не выпускают из объятий, но ему хорошо – он чувствует себя в безопасности, растворяясь в тепле дорогого ему человека. Джеку так легко на душе, как будто они вдруг оказались в Долинах, в лучшей, светлой их части. Железная дверь с окошком словно исчезла: только со второго раза Джек смог её разглядеть. Кажется, тот негатив, что исходил от неё, больше не может проникнуть в их комнату. Волк уже проваливается в сон, его глаза то и дело норовят закрыться, но он всё-таки вполне осмысленно произносит: — Надеюсь, Волку это всё не приснилось. — Нет, Волк. Не думаю, что это твоё сновидение, – довольно зевает Джек, через миг почувствовав непонятную мимолетную грусть. — Тогда хорошо, тогда хорошо. Спасибо, Джеки. Прямо зесь и сейчс, – на последней фразе Волк уже засыпает. Джеку ни о чём больше не думается. Закрывая глаза, он рад, что Волк рядом с ним. Где-то далеко как будто раздаётся звон стекла и выстрелы из пистолета. Но это что-то совершенно призрачное сейчас, как и та ужасная дверь. Отбросив и эту эфемерную мысль, Джек погружается в сон. — Люблю тебя, Джеки... – тихий голос где-то на грани с реальностью. Джек проснулся. Проснулся в полутёмной кабине грузовика, идущего в Иллинойс. Везущего его прочь от того Ада. Недавние события вновь обожгли его изнутри. Тупо глядя в окно и тайком утирая слёзы, Джек в который раз, словно молитву, повторял одними губами: — И я, и я люблю тебя, Волк. Люблю тебя. — Включить печку? – отозвался водитель, скосив на него глаза. Джек отрицательно помотал головой. Холодно не было. Но то тепло из сна тоже ушло. А машина всё мчала и мчала его дальше на запад. Позади Джек оставлял всё то, что не успел засунуть в карманы, затолкать в рюкзак и сохранить в сердце. Он оставлял позади так много, так много... * Charlie Daniels Band – Simple Man ** Elton John – Someone saved my life tonight