Восточная осень

Кевин ставит чемодан на вычищенный пол аэропорта Гавела и оглядывается. Вокруг него снуют люди: кто-то приезжает, кто-то уезжает; кто-то с семьей, а кто-то в одиночку. Как он. Кевин тянет из чемодана ручку и, лавируя в потоке, движется к «Старбаксу» — единственному узнаваемому здесь месту. Он берет средний стаканчик карамельного латте и присаживается за свободный столик — ему нужно немного времени. Небольшая передышка, перед тем, как он выйдет из здания и окунется в совершенно незнакомую ему реальность. На самом деле, Кевин очень плохо подготовился к этой поездке. Он ничего не знает о городе. Его правилах. И даже достопримечательностях. Из необходимого у него только карта, смутные воспоминания из передачи по ТВ о Карловом мосте, да сведения, как добраться из аэропорта до его хостела. И это тоже для него в новинку. Он привык путешествовать с семьей, которая прекрасно умещалась в комфортабельные номера гостиниц со всеми удобствами. А здесь его ждет кровать в комнате, рассчитанной на 10 человек, общая ванная и кухня - от этого тоже не по себе и немного крутит внутренности. Кевин прикрывает глаза и, сжимая стаканчик в руках, делает глубокий вдох — он представляет себе, что сидит за столиком в кофейне напротив своего дома и если чуть поддаться вперед, то в окне можно будет даже разглядеть окна его комнаты. На улице шумно и многолюдно. Бегают трамвайчики. А ему самому надо через час быть на другом конце города, чтобы встретиться с друзьями. Он дома. В привычном и уютном Сан-Франциско. Где все знакомо и предсказуемо. Кофе заканчивается. Время истекает. И Кевин, немного притупивший свою нервозность, чувствует, как она снова просыпается и скребет коготками по его пустом желудку — надо было поесть. Он преодолевает несколько метров и выходит в открытые двери. По глазам тут же бьет слепящее солнце, а в волосы забирается свежий осенний ветер. Город пока не выделяется чем-то особым и кажется просто чужим. Кевин ежится и идет искать автобус. О том, что ему придется возвращаться и покупать на него билет, да разменивать деньги, он вспоминает уже стоя у раздвижных дверей автобуса с номером 119. Дорога выходит долгой и непонятной. Кевин то и дело вглядывается в табло над водительской кабиной и постоянно боится пропустить свою остановку. Но все проходит в штатном режиме. И это немного придает уверенности в себе. Хостел — светлый и вполне уютный на первый взгляд — встречает его молодой, улыбчивой девчонкой на стойке регистрации, да кучкой французов, толпящихся у входа. Кевин объезжает их и благодарит всех богов, что он вырос в Америке. Говорить сейчас на иностранном языке было бы для него равносильно смерти. Девушка понимает его через раз, но это не мешает ей делать свою работу на пять с плюсом. Она проводит небольшую экскурсию по хостелу и показывает Кевину его комнату. Та выглядит аскетичной, но вполне подходящей для десяти парней. В комнате распаковываются еще два только что зарегистрировавшихся и трое явно пытаются вернуть себе украденные пару часов сна. Кевин радуется, что у него нижняя полка и осторожно, чтобы не разбудить соседа сверху, принимается разбирать вещи. Первое, что ложится на синее одеяло — это плюшевая овечка по имени Хамфри — вечный спутник Кевина во всех его путешествиях и поездках. Под подушку прячется пижама, а на полочку, у настенного светильника, ложится книга в красивом оформлении — Кевин читает историю становления одного из корейских айдолов и его это ничуть не смущает. Зубная щетка и паста, прячутся в непрозрачный мешочек и устраиваются на крючке, спрятанном в складках тяжелой занавески, призванной создать по необходимости хотя бы видимость личного пространства. Вокруг становится шумнее и Кевин, скромно протискиваясь сквозь толпу друзей новоприбывших, крадется в туалет. Там он переодевается в большую серую толстовку и чувствует себя немного лучше. Куча незнакомого народа пока вызывает лишь желание спрятаться. Наверное, именно поэтому, а еще чтобы просто развеяться и уже, наконец, перекусить, Кевин хватает свой рюкзак, укладывает внутрь книгу и Хамфри, да под шумок линяет из гостиницы. Осень опутывает его почти сразу, взъерошивая светлые волосы и норовя вырвать карту города из подрагивающих рук. Кевин не решается уходить далеко и исследует округу, находя вполне приличное кафе, где и поселяется до наступления ночи. Он пьет кофе, жует бутерброды с курицей и делает наброски, стоящих напротив зданий, в большом нелинованном блокноте. Первая ночь проходит спокойно и Кевин чувствует себя в безопасности, за плотно прикрытой шторкой. Он некоторое время ищет подходящий ракурс для фотографии, а потом выкладывает ее в инстаграмм с подписью: «Моя пражская берлога». Весь следующий день льет, как из ведра и Кевин почти не вылезает из кафешек, которые заприметил вчера. День кажется унылым, и даже еда не особо радует. Кевин с тоской смотрит за окно и рано возвращается в хостел. А на следующее утро в ванной он сталкивается с Шин Сухеном. Врачом из Сеула, сходящего с ума от футбола. Тот стоит напротив зеркала, с перекинутым через шею полотенцем, и чистит зубы. Кевин мнется в дверях, не зная, стоит ли здороваться и можно ли занять душевую, до тех самых пор пока Сухен не оборачивается и не замирает удивленно. — Ух, ты! Надо же! — говорит он по-корейски. И Кевин, по чести, с трудом его понимает. — Привет! Кевин виновато приподнимает уголки губ и коряво отвечает на приветствие, объясняясь тут же, что он американец. — Не парься, — отмахивается Сухен. — Я в английском вообще дуб. И понятия не имею, как буду здесь обитать. Он неловко смеется, ероша волосы на затылке, и уступает место у раковины. Кевин благодарно кивает и пристраивается рядом, принимаясь старательно выдавливать зубную пасту на щетку. — Ты из стеснительных, что ли? — вдруг интересуется Сухен. Оказывается, все это время, он внимательно разглядывал тощего парня рядом с собой. Кевин смущенно закашливается и едва заметно кивает. Стоять рядом становится еще неудобнее. — Ты давай дуй тогда в душ, пока никого нет, а если что, я прикрою, — Сухен кивает на пустующую кабинку и подмигивает, словно они заговорщики. — Со мной тебе бояться нечего! Кевин закусывает губу и, прижимая полотенце к груди, принимает совет. А когда выходит из душа, то видит, как Сухен развлекает в коридоре двух девчонок, оставляя ванную комнату совершенно пустой. — Может быть, кофе хочешь? — Кевин скромно стучит костяшками пальцев о деревянную поверхность кровати. Сухен оказывается его соседом сверху и это почему-то радует. — Я бы с удовольствием, — отзывается тот, откладывая планшет. — Но у меня проблемы с местными кофеварильщиками. Они не понимают слово «американо». У них тут что, такого кофе не делают? Кевин сдерживает улыбку и отступает на шаг, призывая Сухена спуститься. — Позволь мне разобраться с этим, — говорит он своему новому знакомому, когда они подходят к барной стойке, уже облюбованного Кевином кафе. Сухен сомневается пару мгновений, видимо, подозревая, что стеснительность и тут сыграет не слишком положительную роль, но все же соглашается, скромно интересуясь, сможет ли Кевин в таком случае, еще и пару бутербродов организовать. Тот смеется уже в открытую, и радостно кивает. А на следующий день Кевин зовет Сухена с собой в город. И они до глубокой ночи, изучают витиеватые улочки еврейского квартала, гуляют вдоль набережной Влтавы, поднимаются по скользкой лестнице-дороге к Пражскому Граду и пьют холодное темное пиво где-то за храмом Девы Марии, стоящим на Староместской площади. Кевин много смеется, спотыкается о брусчатку и ничего не боится. Даже сухеновского: «А давай сделаем вот тут селфи, а?!». Два последующих дня проходят в погоне за новыми ощущениями. Сухен таскает Кевина за собой, оберегая от всех опасностей, даже мнимых, а Кевин договаривается с официантами, экскурсоводами и продавцами. Сухен узнает, что Кевину нравится архитектура, и ведет его смотреть собор св. Вита, от которого второй приходит в неописуемый восторг и долго смущает Сухена своими детскими, лучезарными улыбками. Сухену приходится сознаться, что церкви очень подходят его не в меру худому другу. Поэтому он находит для Кевина еще одну церковь — церковь Девы Марии Снежной, спрятанной в монастыре и украшенной цветущими садами. И глядя в сияющие глаза, он ни капли не жалеет, что пропустил один из матчей, которым грезил, кажется, почти с месяц. А потом сидя на траве Петршинского холма, греясь горячим глинтвейном, принесенным с собой, и любуясь вечерним городом, Кевин просит Сухена рассказать о том, что тот хотел бы сделать в Праге, чтобы попробовать воплотить и его мечты в жизнь. Сухен довольно морщится и выдыхает в прохладный воздух: — Я хотел только одного — увлечься здесь. — И? — Кевин внимательно смотрит на него из-под большого серого капюшона, словно ждет продолжения. Явно не понимая сути сказанного. Сухен усмехается и натягивает чужой капюшон до самого носа: — И тебе это удалось, Кевин Ву! Он ловит худое тело руками и упирается подбородком в чужую макушку, решая, что целоваться полезет уже в следующий раз.