Придумано не мной, что мчится день за днём, То радость, то печаль кому-то неся. А мир устроен так, что всё возможно в нём, Но после ничего исправить нельзя. Этот мир придуман не нами. Это мир придуман не мной... Л. Дербенев
Затылок взорвался тупой болью, но Дима не обратил на это внимание. - Филиппов! Ты сдурел?! Ты понимаешь, что ты делаешь? Это статья! - Волынский еще раз встряхнул бывшего подчиненного, но Фил не отреагировал, даже не посмотрел на полковника. Сейчас тот не имел никакого значения, да впрочем и ничего уже не имело значения: ни поднимающийся с пола Антон, ни маячащая в коридоре Калитникова, ни сам Дима. Почему... Хватка на груди ослабла, однако полковник не собирался так просто оставлять его в покое - капитан почувствовал, что его куда-то настойчиво тянут и покорно побрел за Волынским, а точнее перед ним, подгоняемый дружескими тычками в плечо или куда придется. Куда его тащат, Дима особо не думал - Волына начальник СБ, ему виднее, куда положено тащить зарвавшихся подчиненных, отпинавших ногами собственное начальство. Да и какая теперь разница... Все... Мужчина впихнул капитана в лифт и, прежде, чем двери успели закрыться, Дима успел увидеть в коридоре Калитникову, прямую, как стрела, с бесстрастным лицом и запавшими, потухшими глазами, которая, казалось, сразу постарела на добрый десяток лет. Впрочем, возможно, Филу это только привиделось. Безумно хотелось опуститься на пол, обхватить голову руками и выдавить, выбить из нее весь этот кошмар! Но рука Волынского крепко, до боли, сжимала его плечо и, как ни странно, именно это физическое ощущение не давало Филиппову "уйти", держало его здесь, заставляло хоть немного контролировать свои действия, не растекаться по полу, как растаявший снеговик. Кто ему дорог... Ярость схлынула, унося с собой остатки сил. Сейчас просто переставлять ноги, да что там "переставлять ноги", просто стоять казалось непосильным трудом - непосильным, а главное, ненужным усилием. Зачем все это вообще? Почему просто нельзя лечь и умереть? Просто сделать так, чтобы все это закончилось. Просто сделать так, чтоб не стало вообще ничего. А главное, чтобы не стало этой боли, выгрызающей внутренности, выворачивающей наизнанку, вгрызающейся в мозг, нашептывающей: "а вот если бы..." Уходят... Если бы что? Если бы Антон успел? Если бы Таня не пошла туда? Если бы он не был занят? Если бы не ранили Костю? Если бы начальником был не Антон? Если бы он не встретил Таню вообще? Если бы она не пришла в их отдел? Если бы что? Что??? Где тот шаг, который мог бы отменить то, что произошло? Если бы что??? Бросают... Волынский впихнул Диму на переднее пассажирское сиденье и через несколько мгновений плюхнулся рядом, потянулся, не обращая внимание на безучастно сидящего пассажира, достал из бардачка бутылку с чем-то янтарного цвета, остро пахнувшим алкоголем, когда полковник откупорил крышку. Мужчина сунул открытую бутылку Филиппову в руку. Тот инстинктивно сжал ладонь, но даже не попытался сделать глоток. Волына матюгнулся и подтолкнул бутылку вместе с безвольно сжимающей ее рукой к губам: - Пей давай! Ну! Дима послушно сделал глоток - обжигающая жидкость прокатилась по горлу и разлилась теплом в животе. Полковник продолжал требовательно смотреть на него, и Фил сделал еще один глоток, но на этот раз жидкость и организм не нашли общий язык и капитан закашлялся, безуспешно пытаясь отдышаться. Волынский кажется остался доволен этим фактом, а может быть отчаялся получить от Димы какую-нибудь более "человеческую" реакцию, по крайней мере он заткнул бутылку пробкой и завел наконец двигатель, хотя отбирать у пассажира алкоголь не стал.***
Дима не обращал внимания на мелькающие за окном дома и улицы, ему было все равно, куда его везут. Полковник молчал, за что капитан был ему искренне благодарен. В какой-то момент дома сменились деревьями, впрочем Фил обратил на это внимание скорее машинально. Когда машина затормозила, выяснилось, что они и впрямь находятся уже за чертой города - вокруг были типичные деревенские дома, во дворе одного из которых они и остановились. Волынский вышел из машины, и на несколько счастливых секунд Филиппов остался предоставлен сам себе, однако почти сразу пассажирская дверь открылась, и сильная рука грубо потянула его на улицу. Дима бы с удовольствием остался здесь, но сопротивляться было еще невыносимее, чем двигаться. - Заходи, - Петр Сергеевич распахнул скрипнувшую петлями выгоревшую дверь. Из дома дыхнуло пылью и влагой, впрочем, какая разница.***
Внутри оказалось на редкость уютно: мебель была старая, но чувствовалось, что она подобрана с любовью и очень практична. Наверное, попади Дима сюда в другое время, ему бы было интересно услышать историю и старого скрипучего кресла, и напольных часов с облупившимся лаком, и отскобленного круглого стола с въевшимися в непокрытое лаком дерево пятнами, но сейчас ему было все равно. Ничего уже не имеет значение, ни вокруг, ни внутри.. Волынский подтолкнул Диму к креслу, а сам на правах хозяина выставил на стол немудреную закуску и несколько бутылок с жидкостями разного цвета, но однозначно алкогольного происхождения. Не спрашивая, он плеснул из одной из них в мутный граненый стакан и подвинул его ближе к Филиппову: - Залпом! Дима нехотя повиновался. Полковник вновь наполнил стакан "на два пальца" и повторил команду. После третьего "залпа" Фил наконец посмотрел на бывшего начальника: - А вы? - О! - Волына усмехнулся, - пошел процесс. С возвращением, спящий красавиц! Добро пожаловать обратно в реальный мир, - полковник вновь наполнил димин стакан, но на этот раз плеснул и себе тоже. Они молча выпили. - Закуси, - полковник кивнул на стоящие на столе миски с колбасой и соленьями, - а то развезет раньше времени, а как очнешься с утра - все по новой... Есть Диме не хотелось, а вот забыться, хотя бы до утра, - очень. Тем не менее он последовал совету старшего товарища, отчасти доверяя его опыту, отчасти не желая спорить. Огурец был мягким и противным. - Да, Филиппов, кажется с "добро пожаловать" я поспешил, - хмыкнул хозяин, - коньяк соленым огурцом закусывать, это сильно. Фил только слабо пожал плечами, мол, какая разница. Алкоголь немного притупил боль внутри и слегка расслабил тело. Капитан стал ощущать боль в отбитых костяшках пальцев, впрочем, она была не раздражающей, а скорее приятной - отвлекала от нестерпимо более сильной боли внутри. - Дим, я знаю, что ты не привык просить помощи, - полковник навалился локтями на стол, - знаю, что даже свою Птицу за это поначалу гонял, чтоб в душу не лезла, хоть это и ее профессия, - он запнулся, - была. Но бывают ситуации, когда, если не выговоришься, свихнешься. Я сам так попал однажды, но я тогда бухал всерьез и "вылил душу" на голову случайному собутыльнику, который и не вспомнил об этом поутру, а мне это мозги спасло. А ты даже бухаешь, запершись дома. А теперь-то... - он безнадежно махнул рукой. Да уж, действительно теперь и напиться не с кем: Саня скрылась в ростовских туманах, Женька вся в своих проблемах, да и собутыльник из нее... В общем, проехали. Тоха... Ну, нет. Тогда уж лучше Женя! Костя? Вообще, майор нормальный мужик, но отношения с ним пока все-таки не такие дружеские, да и стремный он какой-то, непонятный... Михей... М-да, Михей... Почему все, кто ему дорог, уходят, бросают?!! - Короче, Филиппов, давай, рассказывай... Если тяжело, еще выпей, только чтоб язык ворочался. Если что, стол крепкий, выдерживает даже мои удары головой, так что можешь долбиться сколько угодно. Дима слабо улыбнулся плоской шутке.***
С чего начать? Почему все, кто ему дорог, уходят, бросают?! Родителей Дима помнил смутно - что-то большое, теплое и пахнущее радостью, печеньем и безопасностью. Хотя в детдом он попал уже во вполне сознательном возрасте, тем не менее память не сохранила черты, только ощущения. Он потом пристально всматривался в лица на фотографиях: ничего. Теоретическое знание, что это они, но никаких эмоций, никакого узнавания... Почему? Почему они его бросили? Зачем отец полетел на этот научный симпозиум? Зачем мама поехала с ним? Почему? Почему он оказался один. Как они могли умереть и его бросить??? Разве они не понимали, как ему будет плохо?! Как будет плохо без них... Как будет плохо в детдоме... Как будет страшно выходить в мир одному... Как они могли? Что стоило маме тогда остаться в Питере? Зачем она полетела? А отец? Он же к тому времени уже почти ушел из своего НИИ. Зачем ему сдался этот симпозиум? Разве нельзя было им обоим остаться дома с Димой? Почему они бросили его? А он сам... Почему он не попросил? Не настоял? Не устроил, в конце концов, истерику, как и положено маленькому ребенку, родители которого уезжают непонятно куда? Что ему стоило? Ну, да. Мама бы неодобрительно покачала головой, но ведь осталась бы, наверняка же осталась бы! И все... Все было бы по-другому! Не было бы детдома... Не было бы отчаяния... Он бы не остался один...***
Почему все, кто ему дорог, уходят, бросают... Бабушка... Она ведь оставалась его единственным близким человеком! Единственным заслоном между маленьким Димой и огромным агрессивным миром. Почему? Как? Как она могла умереть от сердечного приступа через полгода после гибели родителей? Как? Почему бросила его? Она ведь обещала! Обещала забрать его домой, как только ей станет немного получше... А вместо этого умерла! Бросила его! Хотя... Возможно он сам виноват? Он все время плакал, просил ее побыстрее его забрать, рассказывал, как ему плохо тут, в детдоме... После известия о смерти дочери и зятя она попала в больницу с обширным инфарктом и, вместо того, чтобы постепенно приходить в себя, сбежала оттуда, как только начала вставать на ноги, чтобы побыстрее оформить документы на внука... Сердце не выдержало и верь дало сбой прямо в очереди за какой-то очередной справкой... На этот раз врачи не успели... Если бы он потерпел немного, если бы так не торопил ее... Возможно все было бы по-другому...***
Почему все, кто ему дорог, уходят, бросают? Жанна... Такая глупая, капризная, красивая... Ведь он не верил в их разрыв, даже когда они уже разъехались - ну, поссорились, помирились - бывает... Как могло так получиться? Почему? Какого рожна она не послушалась его?! Он же сто раз ловил ее с этой дурью! Она тысячи раз клялась завязать! Как вышло, что люди Волынского ее сцапали?! Она ведь не была наркоманкой, так, баловалась... Как глупый ребенок. Нельзя за глупость наказывать ТАК! Нельзя! Почему она не послушалась его, когда он ей запретил участвовать в операции?!! Почему?! Родители... Да родителям Жанны было бы в сто раз легче пережить "дочь-наркоманку", чем смерть дочери! Дура! Почему она никогда его не слушала?! А он сам... Как он мог отпустить ее?! Как? Как мог уехать? Как мог вообще позволить Волынскому втянуть ее в это?! Да он в ногах должен был валяться у начальника ОБЭПа, обещать что угодно, но не позволять тому втягивать Жанну в свои игры! Как он мог бросить ее там?!!***
Почему все, кто ему дорог, уходят, бросают... Михей... Лучший друг. Возможно, даже единственный настоящий друг! Детдом учит не доверять людям... Зачем? Зачем Миху понесло на это чертов завод? Почему они не подождали ОМОН? Какого черта Ильинский бросился его - Фила - спасать?!! Лучше бы он сам там погиб, а Михей остался бы жить. Возможно, это бы отменило и то, что произошло сегодня... Или уже вчера? Без разницы... Зачем Ильинский разругался с Коржевым? Зачем пообещал сдать подполковника? А потом сам же повелся на его подставу! Какого черта полез мстить за Артема? Черт, да какая уже была разница?! Поймали бы они Эту мразь на пару дней позже! Артему было уже все равно, а вот Миха... Мог бы остаться в живых... Почему Фил не остановил его? Черт! Да он бы мог просто приковать Ильинского наручниками и никуда не пустить! Он мог бы... Он мог бы просто не пойти с ним, и тогда Михею не пришлось бы прикрывать зазевавшегося напарника собственным телом! Он должен был быть внимательнее, а не отвлекаться на не пойми что! И тогда Миша остался бы жив!***
Почему все, кто ему дорог, уходят, бросают... Таня. Татьяна Птица. Психолог-криминалист. Танюша... Как? Как это могло произойти? Почему??? Она была такая... Такая серьезная, умная, осторожная... Она все время ругала Диму за то, что он лезет на рожон! Говорила всякие мудреные слова о его тяге к позерству и чуть ли не к самоубийству... Ругалась на него... Писала рапорты начальству... Грозила не допустить до работы, пока он не пройдет курс психологической реабилитации... Ворчала, что он опасен не только для окружающих, но и для себя в первую очередь... А теперь она мертва... А он жив... Мертва, потому что полезла делать его работу... Мертва, потому что никто ей не помог... Он ей не помог! Он был слишком занят... Теперь у него полно свободного времени, только вот уже поздно... Обратно уже прокрутить нельзя... Теперь он готов отдать все время мира за тот час, за ту минуту, в которую он не оказался рядом, только это уже не имеет значения... Натянутая струна лопнула - она уже никогда не зазвучит... Больше ничего нельзя исправить...***
Почему все, кто ему дорог, уходят, бросают? Может быть, потому что он сам не умеет оберегать то, что по-настоящему дорого? Считает, что те, кто по-настоящему, нужен, всегда будут с ним, просто не может быть иначе... А они уходят один за другим, как песок сквозь пальцы, стоит чуть-чуть зазеваться и расслабить ладонь... Может быть он что-то плохое сделал в прошлой жизни, за что судьба теперь так жестоко ему мстит? А может быть он просто должен быть один? Ни друзей, ни семьи, ни любимых... Вон, тот же Волынский живет так, и вполне неплохо справляется... Может быть правильно именно так? Может быть он сам обрек всех этих людей на гибель просто тем, что привязался к ним? Может быть, они все уходят именно потому, что дороги ему?***
Рассвет робко пытался заглянуть через пыльное стекло в скудно обставленную комнату деревенского домика, где двое мужчин сидели друг напротив друга за круглым выскобленным столом и монотонно пили. Один то почти кричал и бил по столу кулаком, то сдавливал до боли руками голову, то бормотал себе под нос - почти шептал, впрочем рассвету было все равно, что он говорит. Второй - молча кивал бритой налысо головой и почти все время молчал, изредка вставляя односложные реплики, да разливал по мутным стаканам жидкость из бутылок. Они, конечно, не обратили на рассвет никакого внимания, да и ему вскоре стало не до них - он разросся в полноценный день со своими заботами и обязанностями.***
Дима с кряхтением оторвал тяжелую голову от жесткой подушки. Казалось, она раскалывается на сотню маленьких частей, каждая из которых пытается болеть сильнее и оригинальнее всех остальных: боль острая и тупая, ноющая и дергающая, ввинчивающаяся штопором, и режущая бритвой - на любой вкус и цвет. Фил пошарил вслепую у изголовья кровати по полу и его пальцы влезли в какую-то холодную жидкость, резко пахнувшую кислым. Страдалиц кое-как, изрядно расплескав содержимое по полу, донес кружку до рта и в один присест вылакал мутную кисло-соленую жидкость, бывшую очевидно рассолом. Немного полегчало - головная боль никуда не ушла, но ощущение, что все окрестные коты справляли ночью нужду у него во рту, отступило. Филиппов застонал и в дверях появился до противности свежий Волына: - Ну, чего? Восстал из мертвых? - Да как-то не особо, - смущенно буркнул Фил. Что он тут делает? Капитан вспомнил, что вроде как они тут пили всю ночь, он что-то говорил, а Петр Сергеевич слушал... Что же произошло? Дима машинально перевел взгляд на саднящие костяшки пальцев. Черт, неужели опять съездил полковнику по морде?! Да. Точно. Съездил. Только не полковнику, а... Тохе? Еще и ногами попинал. А Волынский его оттаскивал. Но, почему? Тоха... Женя... Телефон... Женькин голос... "Жаль..." "Мертва..." "Таня..." Таня? Таня... Таня! Таня-я-я!!!!!!!!!!!!!!!!!! На голову ему вдруг обрушился целый водопад ледяной воды. Дима задохнулся, закашлялся, зрение утратило четкость. Когда он отморгался и отплевался, увидел полковника, стоящего рядом с кроватью с жестяным ведром в руках. - Полегчало? Дима кивнул, боясь, что попытка заговорить вновь окончится приступом кашля. Волынский хмыкнул в ответ. На столе дымилась большая сковородка с жареной картошкой, залитой яйцом. Есть Филу не хотелось, но, когда он пропихнул в организм первые несколько кусков завтрака, дело неожиданно пошло веселее, и капитан сам не заметил, как расправился, наверное, с половиной блюда. Все время завтрака Филиппов старательно концентрировал внимание на еде, боясь, что если на секунду вернется мыслями к вчерашнему дню, его вновь захлестнет волна немыслимой боли и на этот раз ему не удастся выплыть из нее. Волынский молчал, не стремясь комментировать на трезвую голову ночные димины признания. Наконец, когда с едой было покончено, он сказал: - Знаешь, у меня есть правило, никогда не упомянать того, что было рассказано "под бухлом", да я и не психолог, - он невесело усмехнулся, а Дима с удивлением отметил, что упоминание таниной профессии почти не доставило ему боли, чего он боялся, как и это мимолетное воспоминание о девушке, - если будет совсем херово, говори, найдем тебе какого-нибудь мозгоправа. Но, после того, что вчера было в просмотровой... В общем, если ты не сможешь работать с Лернером, я найду для тебя место в своем отделе... Фил кивнул: - Спасибо, Петр Сергеич, я... Мне надо подумать, но скорее всего я воспользуюсь Вашим предложением... Это в любом случае лучше, чем быть там, где все напоминает... Он запнулся, полковник кивнул: - Знаю, СБ не очень-то любят, я тебя не тороплю, все равно потребуется время, чтобы освободить место. Но, возможно так действительно будет лучше. Подумай... Дима еще раз кивнул... Да, ему есть, о чем подумать, тем более, что он, кажется, вновь обрёл эту способность...