звездопады моей любви

Я оставляю по твоей коже звездопад поцелуев, и ты в мягком прищуре целуешь меня в ответ, — проносится строчка в голове Геры, и он думает, что сможет записать её позже, когда мир за дверями спальни вновь начнёт существовать, а новый день начнёт своё привычное существование. Рафаэль вьётся под одеялом в приступе смеха, и Герман улыбается, оставляя на плечах очередную полосу плавных нежных поцелуев. Он натягивает на них одеяло и осторожно садится на парня, смотря прямо в глаза. Рафаэль расслабленно водит рукой по рёбрам своего бойфренда, и вся эта ситуация до того уютная, что Герман ощущает у себя внутри безумную пьяную эйфорию, будто выпил первый бокал хорошего вина. Вчера была прекрасная ночь, сегодня прекрасное утро и прекрасные они, и, ох, если голова Германа на самом деле кружится, то только от любви. — Я собираюсь налить нам чай и идти встречать рассвет на балкон. Ты со мной? Раф улыбается нежно, вырисовывает пальцами круги по прессу Геры и закусывает губу, будто бы над чем-то раздумывая. — Нет. Мы будем лежать здесь, пока я не устану, — возражает Гера, приближаясь к лицу Рафаэля и ощущая, как под рёбрами того ускоряет свой ритм сердце. Они целуются без какой-либо спешки, нежно, с улыбками и закрытыми глазами, ощущая друг друга под кончиками пальцев — в прямом и переносном смысле. Кожа Рафаэля покрывается мурашками, а его дыхание сбивается, и, чёрт, Гера просто не понимает, как сильно этот мальчик сходит с ума по нему и почему. Зато он прекрасно знает, как этот сказочный мальчик, буквально из другого мира, сводит с ума его самого. — Ты ужасный человек, — смеясь, отталкивает его Рафаэль, и Герман расслабленно хмыкает, сползая и переплетая их руки. Они валяются в постели вдвоём уже больше двенадцати часов, больше каких-либо единиц времени, но он чувствует, что мог бы проваляться здесь ещё столько же, потому что под его кожей всё ещё недостаток этого наркотика под именем Р а ф а э л ь. — Но ты любишь меня. Поэтому давай пошлём весь остальной город к чёрту и останемся под одеялом? Рафаэль делает задумчивый вид, и Гера бьёт его в плечо, корча обиженную мордашку, так что он оставляет на губах парня короткий поцелуй и всё-таки выдыхает свой вердикт, смотря Герману в глаза: — Никого на сотни километров вокруг больше не существует. И Герман улыбается. Солнце своими лучами пронзает одеяло насквозь, освещая их обоих, но это не имеет никого значения, потому что прошлая ночь была внеземной и просто прекрасной: они смотрели глупые романтические комедии, фотографировались на инстакс-мини и целовались. Гера оставляет между их губами не больше двух сантиметров, между их телами — не больше десяти; но всё в порядке, всё отлично и более чем, поэтому он просто проводит по волосам Рафаэля рукой, закапываясь в них, и тот одобрительно мурлычет на ухо, заставляя бабочек в животе очнутся от забытья. — Я люблю тебя, — говорит он, и на лице Рафаэля цветёт та самая бесценная улыбка, заставляющая Германа влюбляться в парня по новой каждый божий день. — Я знаю, милый, — произносит он, и, господи, если бы кто-то (Хлоя) увидал их сейчас в таком положении, он бы закатил глаза и сказал перестать быть такими влюблёнными придурками. Он бы себе сказал это точно, но, чёрт, это же Рафаэль, его Рафаэль, с безумными глазами-сердечками, россыпью поцелуев по всему телу и беспорядком на голове, и Герману просто хочется защитить его от всего на свете. Рафаэль поворачивается к нему спиной, зевая, и Герман оборачивает свои ладони вокруг него, переплетая их ноги и закрывая свои глаза тоже. — Я знаю, — заканчивает наконец он. — И я тоже люблю. А теперь спи. И довольное сопение становится лучшей музыкой для его ушей на века вперёд.