Логово Дракона

      Ребята! По частоте уходов в закат я могу соперничать только с Гинтоки. Но, знаете, я безумно по вам соскучилась! Так что решила воспользоваться текущей ситуацией для своего триумфального (ли?) возвращения!       Та-дам!       Э-э-э, кхм. Это немного странное продолжение. И я до сих пор не поняла своего к нему отношения. Могу сказать только одно: когда в свои 14 я впервые стала читать рейтинговые фанфики, то не встречала ничего подобного. Это не значит, что те истории были хуже. Речь не об этом. Но мне кажется важным не только возбуждать читателя, но и говорить на волнующие темы. И секспросвет — одна из них.       Получилось ли у меня? А вот и проверим.       И да. Эта часть гораздо прямолинейнее в плане лексики, чем предыдущие, так что особо чувствительным котикам приготовиться.       Приятного чтения!       В предыдущих сериях…       Земля самураев. Много воды утекло с тех пор, как нашу страну так называли. Саката Гинтоки — один из немногих, кто живёт былыми идеалами. Женщины, дети, старики или аманто — ему всё равно, кого обирать. Если пообещать ему плату, он готов на что угодно.       Цукуё, расследовавшая похищение куртизанок из Ёшивары, оказалась заточена в компьютерной игре. Гинтоки, отправившийся за ней, сразил главного босса — дракона. Однако этого оказалась недостаточно, и героям пришлось искать другой путь, чтобы вернуться в свой мир.       Долго бродя вокруг да около, они решились поставить на кон свои отношения и провести BDSM-сессию. Поначалу всё шло криво-косо, но раз в деле Гин-чан из Ёродзуи, то дальше будет только кривее и косее. Тем не менее, случилось чудо, и Гинтоки с Цукуё сознались друг другу в симпатии.       После этого BDSM-сессия пошла совсем по-другому. Верёвка, повязка на глаза, свечи. Цукуё понравилось. А вот Гин-сан остался при смешанных чувствах. Он стоит на перепутье, раздираемый гордостью и желанием заполнить ею вполне конкретную лакуну.       Игра выпустила героев в реальность, предложив посетить врача. Что же ждёт их теперь?..       В некотором царстве, в некотором государстве жила-была счастливая королевская чета. Страна процветала под властью мудрого правителя, а добродетельная супруга во всём ему помогала. И день за днём не знали бы люди горя да печали, ка бы не напасть горемычная: не могла королевна зачать дитя.       Уж чего только люди добрые ни присоветовали, за какими знахарями и ведуньями ни посылали, каких чудодейственных снадобий ни настаивали — да только всё без толку. Наконец, решено было снарядиться к старой ведьме, живущей в непроходимой лесной чащобе. Король с королевой собрали свиту, сели в карету и помчали по дороге.       Долго ли коротко ли, да только дорожка истончилась узкой тропинкой, на которой и вдвоём не разминуться, куда ж проехать. Вышли тогда король с королевой и пешком пустились, наказав части свиты приглядывать за каретой, а части за собой следовать.       Не встретились им на пути ни волк, ни лисица, ни медведь, да только с каждым шагом деревья подступали ближе, а листва над головами сгущалась, не давая пробиться робким лучам света. Тропинка вихляла и обрывалась, едва проступая на поросшей мхом земле. И когда впереди мелькнул призрачный огонёк свечи на окне, и король обернулся, чтобы обрадовать королеву и свиту, то обомлел: позади никого не было.       Вне себя от ужаса, он ринулся к покошенному домишке на хмурой лесной поляне и распахнул кособокую дверь.       — А-а-а, милок, вот и ты, — проскрипел иссохший старушечий голос. — Что ж застыл на пороге? Знаю я, зачем пришёл, и жду давно. Ну так проходи, забери своего первенца.       Безликий мрак передней всколыхнулся, и из него, мягко ступая босыми ногами, выступило скрюченное существо. Перед собой оно держало свёрток, из которого доносились тихие всхлипы.       — Где моя супруга, чудовище? — чуть слышно промолвил король.       — Где была, там уж нет, — захихикала карга, перекладывая ношу в государевы руки. — Али не знаешь сам: будущее рождается из костей прошлого.       — Ты… ты не посмеешь…       — Так ведь уже, батенька, уже. Да не стой ты истуканом, приголубь хоть дитятко, прижми к сердцу.       — К сердцу?! — взревел король. — Что ты понимаешь, убогая! Даром мне не сдался этот прихлебатель! Думаешь, мы зачать не могли? Как же! Я этого не хотел, я, вот и исхитрялся сдерживать своих солдат! А ко врачевателям, колдунам да прочим чертям только с одной выгодой обращался: узнать, как свою благоверную ещё мудрёнее пришпилить. Она у меня молодая, горячая, бывшая топ-модель. Мне уже не двадцать, вот и дознавался до приблуд всяческих!       — Э-э-э, — растерянно протянула ведьма. — Ты не серчай, родненький, только колдовство-то того, необратимое. Ребёночка обратно не возьмут, жену-прелестницу тоже не вернут: уж больно она там понравилась.       — Так значит этот малёк лишил меня лучшего секса в жизни?! Да чтоб ему самому без женщин жить и ласки их не знать! Чтоб во всех четырёх сторонах света не нашлось девицы, которая бы согласилась с ним переспать! Чтоб в постели ни одна с ним стонать не стонала и кончать не кончала! Вот моё отцовское напутствие, сынок!       Никто не знает, сколько в этой сказке правды, а сколько выдумки. Как не знает, чем она закончилась. Да и закончилась ли? Что могло случиться с тем невинным ребёнком, который рос и мужал, даже не зная о нависшей над ним скверне? А ведь отцовское проклятие самое чёрное и сильное. Даже могущественная лесная ведьма, пожалевшая нежеланное дитя, и та не смога его снять. Только лишь облегчила чуток:       — Коли не найти тебе невесты по четырём сторонам света, что в том за мука? — приговаривала старуха. — Дерево тянется к солнцу ветвями, да только истинная жизнь его сокрыта под землёй. И ты, малой, там ищи, так поди ж целое сокровище откопаешь.       И он отрыл. Не интересуясь даже, ему ли предназначался этот клад или ждал кого-то другого. Внутренний голос сказал: моё. Без лишних мудрствований и сомнений, сразу обозначил права и границы. Вот так сразу откликаясь на любые безумства, будь то сражение с Королём ночи, схватка с безумным пауком, война против целой страны или битва с драконом. Казалось бы, он всё делал правильно и вот уже сектор «приз» на барабане, получи и распишись.       Вот только вместо сладко стонущей раскрасневшейся Цукуё ему достаётся сливное отверстие унитаза.       Он не слышал, что вещал умасленный улыбкой доктор, первым встретивший их на родной земле. Слух реагировал лишь на неуверенные интонации в голосе Цукки, хотя смысл слов мешался в один липкий ком.       Он хотел её до одури. Такую чувственную, смущённую и дико заводящую. Сознание захлопнулось как мышеловка, так что и шагу нельзя было ступить, не вспоминая нежную кожу, мягкие приоткрытые губы и скользкую влагу на пальцах. Он хотел взять от неё всё, заставить желать сильнее, а чувствовать глубже. Сколько сценариев, мест, костюмов и поз.       И все они оказались смыты со скомканной салфеткой — единственной свидетельницей его триумфа.       Гинтоки глубоко выдыхает. Не то чтобы он раньше так не делал или стыдился себя. Просто не чувствует облегчения. Да, с тела снята часть напряжения, но мозг по-прежнему отказывается принимать плацебо за настоящее лекарство. И, чёрт возьми, его несложно понять: кулак против первого секса с его женщиной — как гомеопатия против серьёзной хирургической операции.       Вывалившись из кабинки, Гинтоки подносит руки к автоматическому датчику на раковине. Вода брызжет и бурлит, прозрачной воронкой убегая в слив и унося за собой пузырьки мыльной пены. Он набирает немного в ладони и выплёскивает на лицо, жмуря глаза и чувствуя, как прохладные капли покалывают кожу и скатываются за ворот рубашки.       Переводит взгляд в безжалостно правдивое зеркало. Ну хоть бы из сочувствия скрыло уставший и болезненный вид с залёгшими под глазами синяками. Как ему с такой физиономией хорохориться и вести себя молодцом? А ведь надо ещё доставить Цукуё в Ёшивару, и только потом — домой, отсыпаться. Сигнал «не маленькая, сама доберётся» самоустранился, не добравшись до коры головного мозга: после всего пережитого Гинтоки не успокоится, пока лично не передаст Цукки Хинове на руки.       «Интересно, в какую часть города нас занесло?» — лениво думает Саката, выходя из туалета. И стопорится на месте.       Опершись спиной о стену, у дверей стоит Цукуё. Заметив его, порывисто вскидывает голову и будто хочет что-то сказать, но тут же осекается и растерянно опускает взгляд. Губы лихорадочно-алые, чуть приоткрытые и поблёскивающие, бледная кожа подсвечена румянцем, а глаза упоительно сверкают гранями тщетно скрываемых чувств. Такая трогательная и невинная, что хочется обнять и приласкать, даря тепло и защиту. Но Гинтоки знает, что надолго его не хватит. Трепетная нежность лишь припорошила желание, обманчиво обещая соблюдать нейтралитет. Который с грохотом рухнет, стоит только Цукуё попасть к нему в руки.       — Йо. — Обыденно кивает он, словно давней знакомой, с которой потерял всякую связь. — Чего не подождала в кабинете?       — Волновалась, — тихо признаётся Цукки, осторожно, точно боясь спровоцировать, заглядывая в глаза.       — А. — Он не находит ничего умнее в ответ. Её забота должна согревать, но вместо этого предательски обжигает. Ему хочется волновать Цукуё совсем не так. И не нужно им никаких ухищрений, вроде связываний и расплавленного воска. Первый раз на то и первый, что одно только ощущение горячего дыхания на коже, мягкости прикосновений и счастливого взгляда хватает с головой.       — Не будем возвращаться в кабинет. — Заметив отсутствие у него желания высказаться, Цукуё берёт инициативу на себя. — Я как могла убедила Шинру-сэнсея, что лечение тебе ни к чему. Так что можем выбираться.       — Отличная новость. — Вздыхает Гинтоки, почёсывая затылок. — Тогда на выход. Не будем заставлять Хинову и мелюзгу ждать и беспокоиться.       — Они уже знают, что мы выбрались. Я им звонила.       — Вот как… — Рассеянно кивает Саката, толкая входную дверь. — Но ты наверняка соскучилась по родным улицам квартала удовольствий и… О…       Дар речи стремительно покидает его. В глаза ударяет ослепительный блеск неоновых вывесок, чей кислотный свет сигнализирует об их местоположении вперёд кричащих надписей.       Ну конечно. Где же им ещё оказаться, как не на улице лав-отелей?       — Ксо. Дерьмовая шутка, жизнь, очень дерьмовая, — шипит Гинтоки, закрывая лицо рукой.       Ладно. Глубокий вдох и выдох, вдох, выдох. Окей. Булки поджать, шары по полу не катать и палки не разбрасывать. Он справится, это не сложно, нужно только идти быстро и не оглядываться…       — Я сняла нам номер. Отель в ту сторону.       — Что?! — Гинтоки в прыжке поворачивается в ней, широко расставляя согнутые ноги и в панике хватаясь за голову. — Что за саботаж?! Ты осознаёшь, что только что выстелила нам дорогу в ад?       — Чт… — Цукуё отступает, ошарашенная его выпадом. — Какой ад?       — Нет, эта женщина безумна, безумна! Эй, скорую сюда, человеку плохо!       — Ками-сама, прекрати разыгрывать клоунаду! — Опасный прищур Цукки не предвещает ничего хорошего, но Гинтоки остаётся слеп к угрозе.       — Значит, ничего другого не остаётся, да? — истерически хихикает Саката, бестолково приглаживая волосы и оправляя одежду. — Я держался как мог, но что может простой человек против нечеловеческого натиска? Веди меня, Цукки! — ревёт Гинтоки, занимая стойку Супер Сайяна*. — Сделаем это!       — Да что ты вообще несёшь! — кричит вышедшая из себя Цукуё, и на фоне её раскрасневшегося лица электрические вывески выглядят блеклыми и неубедительными. — Я хочу, чтобы ты отдохнул и всё!       — О, я прекрасно отдохну на тебе, моя ненаглядная… Ита-та-та! — Порыв чувств, в котором он тянется к Цукки, осаждается немилосердно обрушенным на голову кулаком. — Ничего, мы это уже проходили, — бодрится Гин, едва не выдыхая носом пар, — и знаем, как сделать строптивицу ручной…       — Гинтоки! — отчаянно осаждает Цукуё, хватая его за плечи и встряхивая. — Ты сам на себя не похож. Послушай, тебе нужен сон. Перестань артачиться и просто сделай, как я прошу.       — Да кто же станет перечить Луне Ёшивары. — Всплёскивает руками Саката. — Одно только слово, и я на край земли пойду за вашим светом.       — Так далеко идти не придётся, — бурчит Цукуё, нимало не тронутая цветастыми речами. Вцепившись в его предплечье, как если бы он протестовал и вырывался, она уверенно идёт вперёд. Наконец один из рекламных щитков, шаловливо подмигивающих цветными лампочками, задерживает её внимание. Бесстрашно, точно вступает в решающую схватку, Цукуё толкает дверь и затаскивает Гинтоки следом.       Прихожая обставлена сдержано и по-европейски. Нет приступки, у которой принято оставлять обувь, зато есть мягкий тёмно-коричневый ковёр, приглушённый свет и ряды пронумерованных ячеек, пристроившихся по обеим стенам.       — Наш номер 63, — сообщает Цукки, открывая названный ящичек. Внутри лежит позолоченный ключ.       — 69 подошёл бы лучше, — гогочет Гинтоки, ничуть не пристыжённый сердитым взглядом, который метнула в него девушка. — А здесь заботятся о приватности гостей, — между делом замечает он.       — Да. — Цукуё кивает головой, кладя на место ключа деньги и закрывая ячейку. Слышится механический щелчок и пиликание электронного сигнала. — В таких заведениях предпочитают ограничивать любое общение, в том числе и с персоналом. С нами свяжутся только в том случае, если уплаченной суммы окажется недостаточно.       — Какая тактичность. — Позёвывает Гинтоки, нажимая кнопку лифта.       — Побольше, чем у тебя, — ворчит Цукки, скрещивая руки на груди.       — Эй, это ты меня сюда привела. — Саката пожимает плечами. — Какой этаж? Шестой? Так что, всё, что произойдёт дальше, даже не моя инициатива.       — Конечно, не твоя. Ты вообще не умеешь признавать свои слабости.       — Почему же, я всегда рад объявить о них. Твоя грудь — моя большая, даже огромная слабость.       — Гинтоки! — Она сжимает кулаки и возмущённо вскидывается, не в силах, однако, скрыть тронувший кожу румянец. — Ты совсем меня не слышишь! Глаза слипаются и ноги едва держат, а всё продолжаешь нести чушь! Сон, тебе нужен здоровый и крепкий сон!       — Ну если вы, ребята, так называете это в Ёшиваре, то…       — Да чтоб тебя! — рявкает Цукки, царапнув дверь ключом, со злости пронесённым мимо замка. — Хочешь со мной переспать — отлично, значит, так и будет!       — Э… что?       — Да-да! — с пронзительным визгом металла об металл ключ входит в скважину. Цукуё с ломовым напором проворачивает его и распахивает дверь, едва не снося с петель. — Прошу внутрь, — угрожающе шипит она, буравя его взглядом.       — Ано, Цукки, — лопочет Гинтоки, осторожно отступая назад, — ты, может, не знаешь, но есть разница между «лучами любви» и «лучами смерти». Я ничего не имею против первых, но вторые вот-вот не оставят от главного героя манги и сериала «Гинтама» ничего, кроме «тама».       — Об этом не беспокойся: «тама» исчезнут первыми.       — Да я не про эти «тама», а про «тама», которая душа! — Но руки инстинктивно тянутся на защиту самого дорогого. — Слушай, мы где-то свернули не туда. С каждой минутой ситуация набирает обороты, неизбежно катясь в пропасть. Давай просто уйдём отсюда и освежим голову по пути до Ёшивары…       — Внутрь, — хладнокровно режет Цукуё. — Живо.       Гинтоки нервно сглатывает. Конечно, в его голове уже давно роится куча более чем странных сценариев с участием Шинигами Таю. Но такого, в котором она бы меряла его взглядом мясника, он что-то не припоминает.       Двигаясь бочком по стенке, он опасливо протискивается внутрь. Мысль, что стоит повернуться к Цукки спиной, как она всадит в неё нож, кажется пугающе правдоподобной.       Пока он пытается слиться с обоями, параллельно ловя каждое её движение, Цукуё запирает дверь и кладёт ключ на тумбочку. С болью в сердце Гинтоки вспоминает недопитое клубничное молоко, теперь уже навсегда лишённое право на героический конец в его желудке. Только и останется бедолаге, что канализационная труба, куда выльют испорченный продукт. Но, может, им повезёт, и они найдут хладные останки друг друга в водовороте общественных нечистот?       — В душ, — командует Цукуё, снимая сапоги и меняя их на тапочки. Такие чистенькие и беленькие, ещё не выпачканные в его крови.       — Слушай, я осознал свои ошибки и хочу их исправить. Просто скажи, что я должен сделать? Простить врагов и помолиться о просветлении Будде? Продать все органы, а выручку отдать на благотворительность? Сделать эпиляцию глубокого бикини? Что?!       — Не испытывай моего терпения. — Щурится Цукки, скрещивая руки на груди. — Живо пошёл мыться.       — А ты потрёшь мне спинку?       — Я потру твоей пустой башкой унитаз, если ты немедленно не исчезнешь, придурок! — сурово припечатывает Цукуё, и вид её холодного бешенства внушает абсолютное доверие к озвученным намерениям.       Первое, что он делает в ванной — запирается. Второе — оглядывается в поисках окна, через которое можно сбежать. Увы, но даже пресловутой вентиляционной шахты и той не обнаруживается.       Гинтоки вздыхает, спиной откидываясь на дверь. Это самая маразматичная ситуация за всю его жизнь, а это о многом говорит. Как можно одновременно изнывать от желания и трястись от ужаса в присутствии одной и той же женщины? Разве это не взаимоисключающая херня? И Цукуё… Что с ней творится? Её бросает из крайности в крайность почище его самого, только последствия выходок ещё более непредсказуемые.       Он стягивает с себя рубаху, комкая и кидая на пол, расстёгивает ремень и стягивает до лодыжек, где неожиданно находит сапоги. Чёрт, он даже не снял их у входа. Если он забывает даже о действиях, выполняемых на автомате, то дальше-то чего от него ждать?       Отшвыривая обувь в сторону и разбрасывая штаны с семейниками по разным углам, как если бы они в чём-то перед ним провинились, Гинтоки прошаркивает до душа. Вода окатывает льдом, и он едва не воет, вовремя стискивая зубы. Вскоре холодные струи проходят, сменившись тёплыми, но лучше не становится.       «Вот бы сейчас сражаться с каким-нибудь Аку* и угодить во временную дыру, перемещающую в далёкое будущее, где зло захватило мир. Герою сэнён-манги куда понятнее, что делать с целым миром ополчившихся на него демонов, чем с девушкой в своей спальне. Это всё из-за соседства с сопливыми подростками, да? Гин-сан так долго делил разворот с прыщавыми ОЯШ-ами, что сам заразился их никчёмностью?»       И ведь, казалось бы, он знает об обращении с женщинами побольше какого-нибудь Хироси-куна, готового биться в истерике и пускать кровь носом при виде бабушкиных панталон. И — что намного важнее — он знает кое-что о Цукуё. Самому почти не верилось, но ведь в логове дракона всё прошло... ммм… как бы точнее выразиться...       Хмм, ну вот, допустим, женщины у него были, и даже больше двух. Вот только для многих из них секс являлся способом заработка, а не чистого порыва — нет, не души, — алкоголя. И в первом случае Гинтоки получал театральное представление, разыгрываемое с разной долей убедительности. Во втором же ему вообще везло, если на середине процесса особу, согласившуюся на рандеву, не начинало укачивать или клонить в сон.       Честно говоря, он не представлял, насколько прокачен его постельный скилл. Увы, но в жизни нельзя открыть окно персонажа и увидеть, что ты, де, непроходимый дебил, а значит вместо развития навыка отжима мобил стоит начать учить алфавит. От тех же дам, с которыми сводила судьба, нормальной обратной связи ждать не приходилось.       Поэтому ошеломительный успех BDSM-сессии с Цукки стал абсолютной сенсацией. Его хотелось повторять и закреплять, просто чтобы лишний раз убедиться — они друг другу подходят. В каждом вдохе и в каждом движении, в каждом слове и стоне она откликалась на него, а он — на неё. В том, насколько естественной вышла игра, уж конечно заслуга не тщательных поисков выхода.       Но после всего, что между ними произошло, та Цукуё, что теперь ждёт за дверью, кажется злой насмешкой судьбы. Гинтоки едва ли понимает, что на неё нашло. Затаскивать в лав-отель и угрожать интимом — подход пещерного человека с дубинкой, а не скромной и невинной девушки. Должны были пройти месяцы, прежде чем она перестала бы краснеть от одних только мыслей и панически бегать от встреч. Но то, что Цукки может перескочить через долгий период принятия на волне одного только раздражения и злобы, кажется диким извращением.       Выключив воду, Гинтоки вылезает из кабинки. Неохотно вытирается, набрасывает халат и подпоясывается. Тянуть время бесполезно, но и выходить навстречу бесславной кончине тоже не хочется. Наконец, он делает глубокий вдох и берётся за дверную ручку.       «Как знать, может, она уже уснула? Или одумалась и попросит отвести домой?» — надеется Саката.       Как бы ни так.       Первое, что он встречает — пасмурный взгляд из-под нахмуренных бровей. Цукуё сидит на краю кровати, скрестив ноги и руки, с таким видом, словно устроила забастовку и отказывается двигаться и говорить до тех пор, пока её условия не будут выполнены.       Гинтоки сглатывает. Атмосфера в номере, предназначенном для страстного совокупления, больше напоминает камеру допроса. Сакате кажется, что его вот-вот начнут раскалывать с применением грубой силы. И хотя он готов выложить всё и по первому требованию, лишь бы избежать изощрённой жестокости, да не знает, что: вопросов-то никто не задаёт.       — Сядь, — режет Цукуё, прошивая тяжёлым взглядом. Гинтоки подчиняется, осторожно пристраиваясь на безопасном расстоянии от смотрящей волком девушки.       — Тоже хочешь доминировать? — Криво улыбается он, не зная, чем ещё заполнить паузу.       — Вот именно, — неожиданно соглашается Цукки. — Мы уже сыграли по-твоему, теперь мой черёд руководить процессом.       — Мне кажется, это заманчивое предложение прозвучит лучше, если не включать фоном саундтрек «Пилы». Или это из «Хэллоуина»?       — Гинтоки.       — Что? Хочешь сказать, я один это слышу?       — Умолкни.       Её взгляд меняется. Теперь она смотрит уверенно и с полным сознанием правоты, и кажется, что вместо той Цукуё, которую он ласкал и целовал не больше часа назад, рядом с ним сидит волевая и неприступная лидер Хьякка, впервые увиденная несколько лет назад.       И это странно. Гинтоки никогда не делал различия между Цукки в работе и вне её. Ощутить разницу теперь, когда они знают друг друга так близко, кажется нелепым.       — Закрой глаза.       Он промаргивается.       — Что ты хочешь…       — Секретная техника Ёшивары, — отстранённо сообщает она. — Радуйся: её используют только в самых исключительных случаях.       — Ты уверена, что тот самый исключительный случая это я? Если посмотришь историю моих поисковых запросов, то убедишь, что я такой же, как миллионы мужчин.       Вот ведь какая! И ни один нерв на лице не дрогнул. Он что, стал настолько предсказуемым?       — Просто закрой глаза, — вздыхает Цукуё, устало мотая головой. — Это не так много, особенно вспоминая о том, что требовалось от меня.       — Сидеть и получать удовольствие, — скалится Гин, не сдержавшись.       Цукки тут же тушуется, комкая ткань кимоно на коленях и бросая на него взволнованные взгляды. Ухмылка становится шире. Она такая чувственная, что можно и не трогать даже: всё ясно по нежному румянцу, розовящему кожу от любого намёка.       — Ты тоже не остался в накладе, — бурчит Цукуё, обиженно хмурясь.       — Нет, не остался, — легко соглашается Саката, чуть откидываясь назад и опираясь на руки. Когда она сбита с толку и не пытается прятать человечность под маской несокрушимости, то очень мила. — Ладно, будь по-твоему, — сдаётся он, закрывая глаза. — Надеюсь, когда я их открою, ты не исчезнешь со всеми моими вещами.       — Конечно. Я всю жизнь только и думала, как стащить твои пожитки, — фыркает Цукуё.       — Дамочки из фильмов часто так поступают. — Пожимает плечами Гинтоки.       — Не хочу тебя расстраивать, но дамочки из фильмов едва ли шли на риск ради семейников в клубничку.       — И очень зря. На них бы нашёлся покупатель. — Криво усмехается Саката, вспоминая одну надоедливую шиноби. — Знаешь, как-то холодной безденежной зимой я думал, сколько бы мог выручить, распродав ей весь домашний хлам…       Он умолкает, когда в волосы мягко зарываются тонкие пальцы. Она медленно спускается от макушки к затылку, аккуратными круговыми движениями массируя голову. Проходится вдоль теменных областей к височным, где надавливает совсем слегка. Спускается к подбородку, расправляет ладони и начинает оглаживать челюсть снизу-вверх.       Это чертовски приятно. То, как её пальцы касаются кожи и плавно очерчивают контуры лица, успокаивает и расслабляет. Движения обрисовывают брови от переносицы, постепенно поднимаясь к линии роста волос. Когда она проводит по носу, обводя ногтями кончик, он не сдерживается и чмокает её руку.       Цукки вздрагивает и на мгновение останавливается.       — Не сейчас, — шепчет она, осторожно накрывая его губы. — Доверься мне.       Ему одновременно хочется и не хочется ей подчиниться. Однако то, что она делает, настолько ново и незнакомо, что Гинтоки решает продолжить по её сценарию. Не только потому, что очень приятно, но и чтобы не мешать Цукуё проявлять чувства.       А чувств в её прикосновениях столько, что дыхание рвётся, как тонкий лист бумаги. Она будто пытается запомнить форму черепа, овал лица и каждую чёрточку, чтобы по памяти нарисовать портрет или вылепить скульптуру. И когда подушечки пальцев пробегают щекоткой по скулам и лбу, когда плавно движутся от шеи к подбородку, ему хочется улыбнуться. Счастливо и немного мечтательно.       Руки ложатся на затылок, мерно перебирая влажные волосы, точно играя на струнном инструменте.       — В прейскуранте Ёшивары действительно есть такая услуга? — спрашивает Гинтоки, всё больше млея от оказываемых почестей.       — И да, и нет, — тихо отзывается Цукуё. — На самом деле, такой массаж в моде у куртизанок. Те, у кого есть время и деньги, могут записаться на специальные сеансы, другие делают сами себе. Раньше он считался единственным средством удержать красоту: при правильном направлении движений он помогает улучшить кровообращение и повысить тонус кожи.       — Хех, женские штучки, — фыркает Гинтоки, тем не менее, отделаться от омолаживающего ритуала не спешит.       — Точно, — по голосу слышно, что Цукки улыбается.       — Так что, Гин-сан недостаточно молод и свеж? — Шутливо кривится он. — Или ты хочешь повыгоднее продать меня в какой-нибудь чайный домик?       — Ага. Сначала продать, а потом выслушивать слезливые мольбы принять любые деньги, но только забрать тебя обратно. Двойная выгода.       — В конечном итоге, ты всё-таки пытаешься вытрясти из меня всё, что можно, — патетически подвывает Гинтоки.       — Спасибо, мелочь на проезд мне не нужна, — хмыкает Цукуё, слегка дёргая его за уши, и тут же начиная их пощупывать, легонько потягивая и потирая мочки. Когда её пальцы касаются кожи за ушными раковинами, Гинтоки хочется заурчать довольным котом.       — Приляг, — просит она, и он откидывается на спину.       Цукуё очерчивает овал лица, а затем проводит пальцами от подбородка по шее. Движения такие гипнотически чуткие, что все мысли сосредотачиваются в местах соприкосновения. Ему кажется, будто её поглаживания разносят по телу тепло и мерцание, разливающееся по венам вместе с кровью. Благостное ощущение покоя выравнивает дыхание и расслабляет мышцы.       Как пианист по клавишам, она проскальзывает по ключицам к плечам и обратно, с каждым разом чуть усиливая нажатие. Бережность Цукуё неожиданно открывает в нём не то что усталость — тоску по чему-то столь простому и необходимому, как согревающая забота родных рук. От того, как она разминает предплечье, доходя до кисти, а от неё — до ладони и пальцев — что-то пустое и тёмное, незаметно ширившееся внутри, постепенно затягивается и оплетается корнями, проросшими из маленького зерна.       — Не думала, что всё закончится так, — посмеивается Цукки.       — Мммм? — сонно мычит Гинтоки.       — Я выбрала путь шиноби вместо того, чтобы быть куртизанкой, но похоже, от судьбы не уйдёшь. Как иначе объяснить то, что столько лет спустя я всё равно оказываюсь в лав-отеле в роли массажистки?       — Массажистки, — сквозь зевок тянет Саката. — А от банщицы отказалась.       — Перебьёшься, — фыркает Цукуё, сосредоточенно растирая пальцы. — Кстати, в школе Сэйты открыли бассейн. Он в восторге: говорит, что у него всё получается, что тренер очень хороший и не заставляет стаскивать плавки с сёгуна. Он даже решил записаться в секцию спортивного плаванья. Думаю, для мальчика его возраста это подходящее занятие, да и если есть интерес…       В какой-то момент ритм движений и голоса сливаются, убаюкивая размеренностью и постоянством. Сон подхватывает и обволакивает как кокон, надёжно укрывая от внешнего мира. Он видит Шинпачи с Кагурой, сидящих под котацу и спорящих о какой-то дораме. Кагура выигрывает, применив безупречный аргумент — кулак, — после чего мир лишается «Шинапчи ver. 8.0», и его подставка вынуждена представить улучшенную модель «9.0». Которую тут же выносит Садахару, решивший поучаствовать в играх хозяйки, всем весом навалившись на таскающий Шинпачи манекен.       Гинтоки, впрочем, совсем не замечает кутерьмы. Как зачарованный он следит за Кецуно Аной, ловя каждую её улыбку и мимолётный жест.       — Это она мне, — подперев рукой подбородок, мечтательно бормочет Саката на задорное подмигивание телеведущей.       — Интересно, есть ли у неё что-нибудь и для меня? — спрашивает подсаживающаяся рядом Цукуё. — Скажем, телефон психиатра.       — Водолей! Сегодня вашим близким понадобиться помощь, но не ваша, а особенного специалиста! Скорее звоните по номеру ХХ-XXXX-XXXX, или я сделаю это за вас, — доносится с экрана радостный щебет.       — А она знает толк в заботе о клиентах, — довольно хмыкает Цукки. — В Ёшиваре ей цены бы не было.       — Ни за что! — ужасается Гинтоки. — Мне хватает и одной куртизанки на попечении, второй мой бюджет не осилит.       — А телефон-то я запомнила, — сообщает Цукуё между делом, счищая шкурку с мандарина. — И будет тебе известно, что доказать невменяемость человека легче, чем его адекватность.       — Конечно, меня признают ненормальным! — охотно соглашается Саката. — Кто поверит, что я был в своём уме, когда связывался с тобой? — он снижает голос, притягивая её к себе.       — В таком случае нам придётся делить соседние палаты: у моего помешательства тоже не найдётся алиби, — Цукки выразительно изгибает бровь, но вместо поцелуя ловко подсовывает ему мандарин.       — Меня это полностью устроит, — кивает Гинтоки, быстро проглатывая фрукт. — Через стенку мы этого ещё не делали…       Она пихает его в бок, кидая обеспокоенный взгляд на Шинпачи с Кагурой. Те, однако, не обращают на них внимания, словно давно привыкли к подобному зрелищу.       — Ты неисправим. — Качает головой Цукуё, но приникает к нему и устраивается на плече.       Он чмокает её в макушку, обнимая за талию и чувствуя уже знакомое тепло, разливающееся в груди.       Гинтоки открывает глаза. Хотя это не точно. Может, он ещё лежит с закрытыми веками, просто его сон растворился в этом угрожающе чёрном ничто. Знакомые, однако, декорации…       О нет, только не это. Ему ведь не пытаются пропихнуть новый эпизод об отшельнике озера Тоя, да? Потому что сейчас Гинтоки меньше всего на свете расположен к общению с этим депрессивным мужиком. Серьёзно, зачем так грубо рвать на куски его милые романтические глупости? Реальность ещё успеет высморкаться в настиранные и свежевыглаженные бытовые грёзы, так хоть бы дала ими сперва насладиться.       Саката хмурится. Ладно, раньше шутка работала, но теперь он так просто не дастся. Если первым напасть, обездвижить врага и заткнуть ему рот, он будет избавлен от необходимости осваивать технику, сворованную из «Dragon Ball» или «Naruto».       — Ну ты, старый маразматик, давай разберёмся по-мужски! — воинственно орёт Гинтоки, готовый принять бой. И резко получает по затылку.       Рядом кто-то вскрикивает, и пока он пытается сообразить, откуда прилетел удар, из-под головы исчезает опора, и он падает на что-то мягкое и пружинящее.       Включается свет.       Опешившая Цукуё стоит у ночника на прикроватном столике и во все глаза смотрит на него. Вид у неё растрёпанный, белый халат, который она успела сменить без его участия, сполз, оголяя левое плечо. Цукки следит за ним немигающим взглядом и не спешит убирать руку от лампы, словно готовясь применить её для самообороны.       — Ты очень красивая, — брякает Гинтоки первое, что приходит в голову.       — Чт… — Шумно выдыхает она и негодующе вскидывает брови. — Что это было?!       — Прости, привиделся кошмар, — он переворачивается на живот и привстаёт на руках. — Не хотел тебя пугать.       — А… — Рука Цукуё, тянущаяся к ночнику, опадает. Она оседает на кровать, потерянно созерцая простыни. Затем поворачивает к нему голову и несмело окидывает взглядом. — Что-то из прошлого? — робко спрашивает она.       — Не, из настоящего. Из того, с чем приходится иметь дело каждый день. Да ты не переживай. — Видя её взволнованное лицо, он опускает ладонь на светлую макушку и неловко её тормошит. — Это всё не стоит внимания Шинигами Таю.       — Если это что-то мешает тебе спать, я бы хотела знать, — серьёзно говорит она, глядя прямо в глаза.       В сердце что-то ёкает. Когда она смотрит снизу-вверх из-под его руки, есть в ней что-то по-детски непосредственное и наивное. Смешная. И тёплая.       Он опускает ладонь, проводя по щеке. Кожа под пальцами покрыта мягким, совсем светлым пушком, о котором и не узнаешь, если вот так не прикоснуться. Под нежной белизной робко загорается румянец, длинные ресницы подрагивают и чуть поджаты краснеющие губы.       — Тебе не о чем волноваться, — мягко говорит Гинтоки, подсаживаясь ближе и увлекая Цукуё в объятья. — Хотя я могу поделиться шокирующими подробностями сновидений с твоим участием.       — Ты всё-таки свинья, — бурчит Цукки, уткнувшись носом ему в плечо и стискивая халат на спине.       — Что тебя удивляет? Будь готова к тому, что мужчина потеряет человеческий облик, когда снимешь ему номер в лав-отеле.       — Я привела тебя сюда совсем не за этим! — возмущённо пыхтит она, и он чувствует, как по шее бегут мурашки от близости её дыхания.       — Может и так, но есть мозг, а есть тело. Не хочу тебя пугать, но они не всегда играют за одну команду.       Она чуть отстраняется, настороженно заглядывая ему в глаза.       — Гинтоки.       — Знаешь, выражение «из логова дракона угодить в пещеру тигра» приобрело для меня новое значение. — Она сильнее хмурится, и он чувствует, как в расслабленность её позы вмешивается тревожное напряжение мышц. Гинтоки вздыхает и широко улыбается: — Я шучу. Мне просто нравится откровенно намекать и не получать за это пригоршню кунаев.       Цукуё окидывает его недоверчивым взглядом, на что он строит самую беззаботную гримасу из имеющихся в арсенале. Она не слишком-то верит, но внутренне успокаивается, что можно сказать по вернувшейся к ней мягкости. Гинтоки отпускает девушку, подставляет подушку к спинке кровати и опускается на неё.       — Это правильное решение — снять номер. Сон был совершенно необходим, — рассуждает он вслух.       — Ты спал от силы часа два, — замечает Цукуё, пристраиваясь рядом.       — Привычка. — Пожимает плечами Гинтоки. — Было время, когда спать удавалось урывками, вот организм и приучился выжимать всё из ничего. Видимо, этот навык не потерян окончательно.       — Понимаю. — Кивает она. — Хотя я рассчитывала, что твой отдых окажется более продолжительным.       — Это волшебная сила сна на коленках: восстанавливает силы лучше любой подушки. Что бы сказали в Ёшиваре, если бы узнали эту неожиданную способность Шинигами Таю? — легонько подтрунивает Саката.       — Сказали бы брать только наличными, — задумчиво отзывается Цукки. — И всё-таки это немного странно.       — Что?       — Всё это. — Цукуё обводит взглядом комнату, останавливаясь на его лице. — Кто бы мог подумать, чем это закончится.       — Я. — Уверенно кивает Гинтоки, ловя на себе удивлённый взгляд. — С самой первой встречи было понятно, к чему это приведёт. Ты так на меня смотрела… — Саката усмехается, качая головой. — И мне стало ясно, что недолго сможешь сдерживать страсть.       — Мне кажется, или мы помним нашу первую встречу по-разному? — Она скептически щурится, скрещивая руки на груди. — После неё мне было ясно только одно: что ты не сможешь долго оставаться в живых. И не из-за угрозы битвы с Хосеном, а из-за банановой кожуры, на которой можно поскользнуться.       — Пфф… Ты совершенно не умеешь притворятся. — Он по-свойски треплет её по волосам, не замечая возмущения в фиалковых глазах. — Говори, что хочешь, я знаю, что произвёл на тебя неизгладимое впечатление.       — Прекрати. — Цукуё пытается отодвинуть его руку, но Гинтоки перехватывает её ладонь, сцепляя их пальцы между собой и с удовольствием наблюдая, как мягкой размывкой акварели на щеках проступает румянец.       — Я надеялся, что ты продаёшься, — неожиданно даже для самого себя брякает Саката. Цукуё распахивает глаза, смотря на него в полнейшей растерянности, и он понимает, что придётся продолжить. — Думал, что заработать на тебя реальнее, чем завоевать. И оказался чертовски прав.       — Спорное утверждение. — Пожимает плечами Цукуё. — Что-то не помню, когда ты в последний раз получал за работу два миллиона йен. — И прежде, чем он успевает ответить очередную глупость, она пододвигается ближе, обнимая свободной рукой и осторожно кладя голову ему на грудь. — Зато я уже здесь.       Некоторое время они молчат. Гинтоки хочет запомнить чувство приятной тяжести на грудной клетке и тепло тела, уютно прижавшегося к боку. Он отпускает её руку для того только, чтобы перехватить и поднести к губам. Тонкие пальцы с нежной кожей, под которой виднеются голубоватые венки, в его широкой мозолистой ладони видятся особенно хрупкими. Он и раньше замечал изящество кистей и грациозность жестов, извлекаемых так же естественно, как мелодиях из-под струн кото. Флейта не может звучать как барабан, и сколько бы Цукуё ни старалась обрасти жёсткой шкурой, ей было не по силам утаить своей природы. Подобно вечно цветущему дереву, женственность в ней источала аромат и очаровывала красотой бутонов и плодов. Взгляд, случайно скользнувший по ней, не мог довольствоваться украденным мгновением, пробуждая жажду насытиться девичьей прелестью.       Гинтоки целует её руку. Почти с благоговением, с упоением бережно хранимой страсти. Нет, его былые мечты занимали не нежные милования. Грёзы о Цукуё вбивали в голову её раздвинутые ноги, закинутые за голову, груди с твёрдыми и тёмными сосками, блестящую от пота кожу, раскрытые губы и влажный язык. В мыслях он трахал Цукки до остервенения, до осипшего голоса и помутившегося взгляда, до абсолютной вседозволенности и стекающей по бёдрам спермы вперемешку с её собственным соком. В фантазиях — резко, грубо, развратно, в жизни — томительно нежно и трепетно.       Настоящая Цукуё этого стоит. Смакования лёгких поцелуев, которыми он осыпает чуть подрагивающие пальчики, долгих и заботливых прикосновений, оттягивающих момент, в воображении всегда сокрушавший любой намёк на прелюдию. Цукуё из снов, удобно готовая всегда, везде и на всё, не может соперничать с настоящей Цукуё, замирающей всякий раз, когда получает ласку, точно боится её спугнуть. Её хочется баловать и ублажать, открывая удовольствие с разных сторон: от самых невинных до острых и животных.       Он покрывает её пальцы мягкими поцелуями, слегка прикусывая. Ответом ему взволнованный вздох и лёгкая дрожь. Она прижимается чуть ближе, словно её знобит от холода. Что ж. Он придумает, как её согреть.       Гинтоки разворачивает ладонь так, чтобы видеть запястье. Легко трётся о него носом, прежде чем прижаться губами. Тёплая, нежная кожа, под которой бьётся пульс. Он поднимается выше, к сгибу локтя. Дальше подняться уже не выходит: складки рукава преграждают путь, как пост через границу двух государств.       Вообще-то Гинтоки не привыкать вламываться без приглашения. Из двух путей, один из которых прямой, обласканный солнечным светом и щебетом птиц, он непременно выберет мрачный и кривой, единственным украшением которому служат колья с насаженными головами.       Он и с Цукуё всегда придерживался подобного маршрута. Привычный бестиарий с Королями Ночи, пауками и Тендошу казался не так страшен в сравнении с одной единственной женщиной. Запредельно жестокой и холодной, как сталь кунаев, спрятанных сотней жал под тонким кимоно. Хрупкой и ранимой, о чём вспоминаешь слишком поздно, когда груда пошлостей вывалилась изо рта, как куча нестиранных носков из открытого шкафа.       Но хоть в этот раз он сделает всё правильно.       Гинтоки поднимается и, опираясь на ладони по обе стороны от её тела, нависает над Цукуё. Смотрит прямо, и она не отводит взгляда, хотя от такой близости ей всё ещё волнительно и неловко. Чёрт, это приятно.       Он вздыхает, готовясь произнести речь. Скажет, как есть, а там будь что будет.       — Цукуё. — Она смотрит внимательно и как-то по-особенному доверчиво. Свет ложится мягкой тенью на её лицо, уютно поблёскивает в глазах. — Я хочу тебя, Цукуё. Здесь. Сейчас.       Она молчит. Щёки и губы словно перепачканы соком. Он облизывается. Хочется проверить, уж не клубничным ли.       Гинтоки не знает, сколько времени длится молчание. Он ждёт не ответа — знает, что она ещё не готова, — но осознания. Цукуё нужно понять, что невинные ласки не могут продолжаться дольше с тем, чтобы он не потерял контроль.       — Вот как. — Она приоткрывает рот, и он видит, как кончик языка быстро облизывает пересохшие губы. — Здесь, сейчас, — эхом повторяет Цукки, но ни по тону, ни по выражению лица нельзя ничего угадать. Она смущена — это Гинтоки понимал и раньше. А дальше?       А дальше она медленно тянется к его правой руке и осторожно сжимает её двумя ладонями, отрывая от постели. Увлекает за собой, медленным движением ведя ниже. Её пальцы трясутся, но Цукуё смотрит прямо, и в глазах вдруг искры костра, разведённого среди фиалкового поля.       Он чувствует, как она вздрагивает, когда его рука накрывает живот поверх халата. Но продолжает вести вниз, пока полы не расходятся в сторону, пока не обнажается уже знакомая, — но всё ещё недостаточно, — плоть.       Она кладёт его пальцы поверх половых губ, слегка надавливая, чтобы углубить прикосновение. Ещё не внутри, но уже достаточно, чтобы чувствовать, что…       — Ну? — срывающимся шёпотом спрашивает Цукуё, нервно облизываясь: не верит, что творит. — И кто из нас хочет больше?       Указательным пальцем он ласкает клитор, но не набухшую головку, а снизу, как шею у кошки. Легко проскальзывает ниже, куда влечёт обилие смазки.       Он отымеет её. Прямо в эту узкую влажную киску, пока она, захлёбываясь стонами, будет умолять трахать жёстче.       Гинтоки впивается в её губы. Проталкивает язык, чтобы ощутить этот рот, столько раз дерзивший ему, изнутри. Ну, Шинигами Таю, где ваши колкости теперь? Попробуйте найти хоть одну. Вот и он пришёл на помощь, чтобы искать вместе. Но тут, кажется, ничего, кроме её робких попыток ответить, да судорожных вздохов, им же и приглушённых.       Он заберёт не только их. Всё, всё, что так долго от неё хотел. С первой встречи. С первого оценивающего взгляда на лицо, грудь, бёдра, сетчатые чулки. Рождённая, чтобы приносить ему удовольствие, Цукуё слишком долго отказывалась от своих обязанностей. Но теперь она принадлежит ему. И Гинпачи-сенсей научит, как его ублажить.       Цукки выгибается и мычит ему в губы, когда он касается особо чувствительных точек. Которые до него не знал никто, даже она сама. Гинтоки проводит языком по нёбу, потом к внутренней стороне щеки. Мягкая, влажная, ни на что не похожая плоть.       Ни на что?       Он где-то вычитал, что её поверхность сродни тканям, образующим влагалище. Кажется, самое время провести дознание с пристрастием.       Приложив большой палец к клитору, он слегка поглаживает его, пока средний оказывается напротив входа. Смазки достаточно, чтобы ей не было больно, и Гинтоки медленно вводит его внутрь.       Он чувствует, как она напрягается. Непроизвольно сжимается, словно пытаясь вытолкнуть его. Прежде, чем продолжить, Гинтоки чуть интенсивнее массирует клитор. Пусть сфокусируется на нём. Это расслабит вернее сотни ободряющих слов.       Цукуё стонет. Хочет, кажется, разорвать поцелуй, но он не позволил. Он ещё не завершил свой эксперимент.       Её мышцы снова сократились, но судя по ласкавшему самолюбие голосу Цукки, на этот раз от удовольствия. Воспользовавшись этим, он проникает глубже.       Он уже не помнит, что там хотел выяснять. Старый интерес сменился новым, куда более волнующим. Что он почувствует, засунув в неё не палец, а член? Когда скользкие стенки плотно обхватят головку и ствол, стискивая узким кольцом? И каково это — кончить в неё, накачав своей спермой? Разве может быть задача интереснее?       Цукуё отстраняется, когда он, пойманный внезапной интригой, теряет бдительность. Вид у неё точно у пьяной. Взгляд расфокусированный, щёки пылают, а из уголка губ скатывается слюна, её ли, его ли — теперь всё одно. Тяжёлое дыхание прорывается из приоткрытого рта.       Гинтоки ухмыляется. Самое время для серьёзных игр.       — Открой ротик пошире, — вкрадчиво шепчет он.       Она повинуется. Без сомнений и вопросов, давая ему насладиться властью и видом непреступной девушки, демонстрирующей ему глубину горла. Картина маслом.       — Умница, — хвалит он. — Вот твоя награда.       Он отнимает руку, чьей ласки она сама же и попросила, и подносит к её лицу. Пальцы блестят, а между ними натягиваются прозрачные нити.       — Вылижи, — командует он.       Цукки смотрит на него, часто моргая. Её губы смыкаются, она тяжело сглатывает.       Слишком?       Но прежде, чем он решает избавить её от мучительной борьбы со смущением, Цукуё берёт его ладонь обеими руками, как и прежде. Прикрывает глаза и палец за пальцем начинает лизать и сосать. Её взгляд из-под полуопущенных век кажется гипнотическим, хотя она просто следит за тем, что делает. Без спешки и суеты, она обводит языком фаланги, как если бы ей дали самый вкусный леденец.       Почему он ещё не всунул ей? Почему ждал столько лет, прежде чем оказаться в постели с этой женщиной? Да если бы Ева никогда не касалась запретного плода, то нужно было придумать секс только ради Цукуё. Ради её изумительного язычка, прилежно работающего над его пальцами.       Цукки старательно продолжает до тех пор, пока слизывать больше нечего. Чуть запрокинув голову, глотает. Он знает, что она не нарочно, что это рефлекс, возникший на физиологический дискомфорт. Но не может отвести заворожённого взгляда от шеи, чьи напрягшиеся мышцы с точностью обрисовывают работу горла.       Взгляд спускается ниже. Глубокие тени на выпирающих ключицах манят для поцелуев, но терпение уже на исходе. Всё внимание приковано к вырезу халата, сквозь который виднеются округлые контуры груди. Она то опускается, то поднимается, но единственное, что выдаёт возбуждение — неровный ритм дыхания. Чёртова ткань настолько плотная, ни намёка не пошлёт. Что ж, тогда только и остаётся, что послать её.       Он берётся за ворот и разводит в сторону, нарочно задевая соски костяшками пальцев. Так и есть — твёрдые, как камушки. Когда же Гинтоки видит её обнажённую грудь, то изучает почти придирчиво, сравнивая с воспоминаниями. Пятый размер и верёвка — убийственное сочетание. Но, судя по всему, один только пятый размер справляется не хуже.       Сколько раз он мысленно раздевал её, во всех красках представляя полные груди с налитыми сосками? Он тщательно изучал объект своего поклонения всякий раз, когда никто не обращал внимание. Сопоставлял наблюдения с тактильными ощущениями, чтобы прийти к наиболее точным расчётам. И всё же обманулся.       Она оказалась круче. Круче девочек из плейбоя, чьи силиконовые долины он разглядывал часами. Форма, размер, цвет и величина сосков — всё приводило в приподнятое расположение его духовой инструмент.       Гинтоки кладёт ладони под груди, сводя их вместе. Рассматривает ложбинку, уже представляя, как из неё выглядывает жизнерадостная головка члена. Как будет блестеть её кожа, вымазанная предэякулятом, и как молочно-белое пятно покроет ключицы, шею, губы. Как она высунет язычок и облизнётся, а потом потянется к шляпке, целуя и вылизывая остатки.       И это, и многое другое — потом. А сейчас…       Он наклоняется, ловя губами сосок. Играет с ним языком, прикусывает и оттягивает. Не так дико, как в первый раз. Теперь ему интересно прислушиваться к её реакции. У Луффи есть мечта стать королём пиратов, у него — научить её кончать от ласк груди. Он где-то слышал, что примерно неделя таких оргазмов — и привет, грудное молоко. Да, этот шедевр он непременно повесит в картинной галерее своей памяти.       Правая рука мнёт вверенное богатство, вырисовывает на коже круги, пока не оказывается в центре мишени. Ему очень нравится, как она откликается. Как сбивается дыхание, а его имя превращается в три изнеможённых стона.       Придётся купить телефон. Он хочет эти сладкие звуки на звонок, чтобы все слышали, как его женщине с ним хорошо. Да и самому приятно послушать, когда он надумает передёрнуть.       И камеру нужно приобрести. Положим, он слишком жадный, чтобы делиться своей звездой с сайтами вроде PornHub, но это не повод отказать в удовольствии снять домашнего видео. А потом пересматривать одному и вместе, чтобы и Цукуё видела, какой она с ним становится. Как развратно выглядит, как призывно двигается и смотрит, как умоляет загнать глубже, ещё и ещё, потому что его член — лучшее, что с ней случалось…       Что? Не было такого? Ничего, он исправит.       Сосок во рту такой твёрдый. Ему нравится ощущать, как он упирается в спинку языка, рисуя на нём абстрактные узоры. Щекотно и приятно, хотя не так как ей, ёрзающей в постели и сходящей с ума в истоме.       Её руки ложатся ему на плечи, несильно сжимая. Не отрываясь от своего занятия, он поднимает на неё глаза.       Волосы в беспорядке, взгляд как в тумане. Цукуё пробует что-то сказать, но выходит лишь бессвязное «ммм» и «ах», когда его пальцы потирают налитую вершину, словно пытаясь настроить диджейский пульт. Как там крутить этот рычажок? Так? Да, определённо, это правильное направление.       — …меня. — Доносится до него обрывки бессвязного бормотания.       — Ммм? — Ему по-прежнему не досуг отрываться от своих драгоценностей. Столько лет пути, и вот он заполучил Драконий жемчуг. Сразу два. Остановится сейчас — всё равно, что забыть протянутую руку одинокого странника, хватающегося за палку при взгляде на прекрасную луну в ночном небе.       — В-в… ди… в… м… ня…       Вот тут Гинтоки останавливается. Ослышался? Ками-сама, ну хоть бы нет. Хоть бы она не имела ввиду что-то вроде «выйди в окно, гориллы кусок, и не трогай меня». А то с его везением оно ближе к истине, чем то, что услышать хотелось.       — Н-не могу… больше… — бесконечно растягивая слова, лопочет Цукки, сходя на истомлённый шёпот. — Войди в меня, пожалуйста, войди.       The. Best. Song. Ever.       Можно ему сингл и сто тысяч каверов с этими божественными сочетаниями звуков?       Видимо, он всё-таки прожил жизнь не зря. Видимо, у его рождения всё-таки был смысл. Выйти на свет из одной утробы, чтобы войти в другую — это ли не идеальный конец его конца?       «Э? Серьёзно? Да нет, это просто шутка… Или… У меня правда будет секс?!»       «Ара? — голос в голове вводит Гинтоки в ступор. — Ты ещё кто?»       «Что значит — кто? — звенит сердито. — Я твой Гин, поддерживаемый двумя Тама!»       «ЭЭЭЭЭ?!»       «А вместе мы — неразлучная троица, в честь которой и названа манга!»       «ЧТО?! ДА С КАКОГО ТАКОГО №%* ТЫ СТАЛ ГЛАВНЫМ ГЕРОЕМ?!»       «С твоего! — хохочет собеседник. — И чего ты так удивляешься? С какого боку ни посмотри, твоими действиями уж точно не голова руководит. Верно я говорю, а, парни?»       «Точно, точно! — синхронно отзываются ему в ответ».       «Нет! — рявкает новый голос. — Я этого не потреплю! Давно ведётся эта война, но сейчас её решающая битва! Гин! Я, Кецу но Ана*, вызываю тебя на бой! Сразись со мной в честном поединке за право решать судьбу этого нечестивца!»       «Нечестивца?! И это обо мне говорит мой зад?!»       «Ха! — отзывается Гин-сан. — Твоё поражение предрешено! Никто не станет читать историю о похождениях заднего прохода!»       «Ха-ха! — парирует Кецу-сан. — Ты ошибаешься! Вспомни арки о Кецуно Ане! Они были восприняты на ура! А ведь её персонаж только и нужен, чтобы подготовить почву для появления меня, истинного протагониста всей истории!»       «Не… невозможно! — Гин-сан, не предвидевший такого итога, тушуется».       «Тем не менее, это так. — В голосе Кецу-сан слышится торжество. — Ты долго присваивал всю славу себе, Гин. Я молча стоял в стороне, наблюдая, как тебе достаются все лавры почёта, но сегодня мой день! Я докажу, что этой подставкой управляю только я!»       «ОООООЙ!!! ПОЧЕМУ Я СТАЛ ПОДСТАВКОЙ ДЛЯ ЧЛЕНА И ЗАДНИЦЫ?! ПОЗОВИТЕ ШИНПАЧИ, ПУСТЬ ОН ЧТО-НИБУДЬ С ЭТИМ СДЕЛАЕТ!»       «Организует профсоюз подставок? — флегматично уточняет Кецу-сан».       «Ой, может, вырубим его? — предлагает Гин-сан. — Только и знает, что истерить. Достал».       «Хмм, дело говоришь, — тянет Кецу-сан. — Решено! Выведем его из строя, а потом решим, кому быть у руля!»       «Да щас! — Саката, наконец, приходит в себя. — Я выживал, стоя на краю ада! И теперь, стоя у ворот рая, не могу проиграть вашему идиотскому дуэту!»       «Квартету! Нас не забывай! — возмущённо провозглашают Тама».       «Не проиграешь? Ты так в этом уверен? — В интонации Гин-сана слышится угроза. — Вспомни, когда мне перепадало что-то помимо твоей клешни? Ты даже “Tenga Egg”* мне не купил, всё спустил в пачинко! Бака! — обиженно заканчивает он».       «Так и есть, — сочувственно замечает Кецу-сан. — Бесчувственная скотина. Последний раз, когда я видел четырёхслойную туалетную бумагу, был ещё до нашей свадьбы. А теперь от него ничего, кроме жёсткой газеты, не дождёшься!»       «Мужлан! — всхлипывает Гин-сан. — О, как я понимаю твои муки, Кецу-сан!»       «Какого хрена! Почему этот диалог напоминает обвинения жены, обиженной невнимательностью мужа?! И вы разве не были соперниками?!»       «Мы объединились против общего врага! — с чувством провозглашает Кецу-сан. — Правда, Гин-сан?»       «Хватит его так называть! Только один из нас может называться Гин-саном — я. Я не уступлю это право никому, даже тебе, Чин-сан*!»       — Гинтоки?       Балаган в голове разом смолкает. Саката вдруг обнаруживает себя сидящим на краю кровати, подогнув колени. Цукуё, оставленная им на почтенном расстоянии, поднялась. Она не пытается прикрыть обнажённую грудь халатом, и только смотрит на него растерянно и испуганно.       — Цукки, я… — фальшиво улыбаясь, начинает Гинтоки. И осекается.       Что он? Что он может ей сказать? Что с удовольствием сделает всё, чтобы её разочаровать?       А уж это непременно. Пусть разговор в его голове — бред умалишённого, зерно истины в нём есть.       Чин-сан и тот забыл, когда у него была женщина.       А Цукуё не какая-то женщина. Цукуё это Цукуё. Его Цукки, о которой он грезил с первой встречи. Которую хотел до боли. С мыслями о которой уединялся бессчётное множество раз, предоставляя фантазии направлять движения руки. В деталях рисуя процесс, итогом которому — её безоговорочное поражение и согласие поступить в сексуальное рабство.       Но всё, чего он может добиться сегодня, — её отвращение.       «Как? Это всё? — презрительно кривится Цукуё из недалёкого будущего. — Пффф. Не смей больше докучать мне ради такого позора».       Он не протянет долго. Просто не сможет. Одни только похождения в логове дракона чего стоят. Не говоря о том, как истощили его годы подавляемого к ней желания.       — Может, перенесём? — зарываясь ладонью в волосы и дико скалясь, предлагает Саката.       Сначала он не слышит ничего. Затем — тихий шорох. Матрац прогибается и слегка поскрипывает под медленными движениями.       Хлоп!       Щёку обжигает острая боль. Шокированный Гинтоки поднимает к ней взгляд и видит…        Растрёпанная, с пылающими щеками, тяжело дышащая… Стискивающая халат на груди… С трясущейся рукой, ещё не опущенной после пощёчины… С глазами, сверкающими от обиды и слёз…       — Ненавижу… — всхлипывает она. — Как я тебя ненавижу.       — Люблю, — машинально отвечает он. И сцапывает её в объятья.       Она вырывается, пытаясь оттолкнуть, но Гинтоки только сильнее прижимает к себе.       — Прости, — шепчет он Цукуё на ухо. — И спасибо: мне это правда было нужно.       — Что? — Она едва ли в силах разобрать, о чём он говорит. Мудрено ли? Он и сам себя плохо понимает.       — А всё-таки прав он, этот Чин-сан, — усмехается Саката, примостив подбородок на макушку девушке и будто не замечая её сопротивления. — Думаю я не головой.       — Да отпусти же меня, придурок! — Она с силой упирается ладонями ему в грудь.       — Цукки, — вполголоса зовёт её он. — Отпущу, обещаю. Только выслушай.       Её попытки ослабевают. То ли от того, каким тоном сказано, то ли от надежды покончить с делом быстрее, дав ему выговориться.       — Я и правда редкостный кретин, раз заставил тебя сомневаться в себе. Но дело не в тебе. Да, конечно, так всегда говорят, когда дело именно в тебе и есть… — он чувствует недовольное сопение у шеи, — …нет, я вообще не то хотел сказать!       Он собирается с духом. Это самое тяжёлое решение, которое он принимал в жизни.       — Я боюсь облажаться! — вопит он, стискивая её сильнее.       С минуту она молчит. Томительно долго поднимая к нему голову, она набирает в грудь воздух и…       — А ОРАТЬ-ТО ЗАЧЕМ?! — во всю мощь лёгких кричит Цукки.       В ушах звенит, так что Гинтоки не может расслышать, что она там недовольно выговаривает про «оглушил» и «бестолочь». Когда же Цукуё высматривает на его лице первые признаки осмысленности, то шумно вздыхает и припечатывает:       — Если бы мне нужен был победитель по жизни, я бы выбрала Огури Шуна*. Но ведь я с тобой. И раз уж надежды, что ты понимаешь намёки, никакой, как дочь Ёшивары скажу прямо: это не синхронное плаванье! Плевать мне, кто финиширует первым, только начни уже!       Гинтоки смотрит на неё с восхищением.       — Ками-сама. Ками-сама, не иначе! Я буду целовать песок, по которому ты ходишь!       — Я сама превращусь в песок, пока жду от тебя чего-то!       — Ах, до чего ты мила, когда сердишься, — воркует Саката, расцвета розовым кустом. — Ну просто ангел!       — Я отгрызу тебе голову к чертям собачьим, если ещё раз так меня назовёшь. — Убедительности в её голосе столько, что хватит подтолкнуть пару десятков Мадао, мнущихся на краю крыши.       Но Гинтоки уже пришёл в себя. Нагло ухмыляясь, спрашивает:       — А если я быстрее?       Она вздрогнула и громко ойкнула, когда он, наклонившись, кусает её за шею. Отчаянно забился пульс под нежной кожей. Быстро же она улавливает перемену настроения. Хорошая девочка.       Цукки вцепляется в его предплечья. Гинтоки зализывает место, в которое только что впивался зубами. В голову приходит запоздалая мысль, что надо бы с ней бережнее. Что игры в чередование боли и удовольствия требуют предварительного согласия. Но, чёрт возьми, не сядешь же сейчас за стол переговоров. Лечь — можно. А на остальное не хватит терпения.       Подхватив её под бёдра, он усаживает Цукуё сверху. Лицо оказывается на уровне с её ключицами, чётко очерченными в мягком свете лампы. Их контур с выступами и впадинками притягателен неуловимой хрупкостью. Как просто нарушить плавность этих линий, сломав кость с той же лёгкостью, с какой ломаются палочки Pocky*. Как тешится самолюбие тем, что он выбирает ласкать и целовать то, что может с такой лёгкостью уничтожить.       Когда её гибкое и стройное тело, стойко сносящее грубую силу, оказывается беспомощным против страстных прикосновений, ему сносит голову. Цукки, так мало знающая о любви и желании, падает в бездну удовольствий. Но не одна. Сама того не ведая, она тянет его за собой.       Он жадно глотает каждый стон, вздох и движение. Цукуё отдаётся без остатка, а Гинтоки всё берёт. Не потому, что рассчитывает напиться впрок. Сейчас она подобна морской воде: с каждым глотком жажда всё сильнее. Но он потому и приникает к ней, чтобы никогда не утолить вожделение до конца.       Руки ложатся на пояс халата. Достаточно он грел её тело, теперь пришла очередь Гинтоки. Он быстро развязывает узел, распахивает полы и стягивает, отшвыривая на пол.       Гинтоки впервые видит Цукуё обнажённой. Внимательно рассматривает, запоминая. Изящные руки, большую грудь с розовыми сосками, тонкую талию с очертаниями мышц, округлые бёдра, длинные стройные ноги. Он хочет изучить её, чтобы каждый раз, видя Цукуё в одежде, ясно представлять, какая она без неё.       Её ладони осторожно проскальзывают по его торсу, ложась на грудь. Она берётся за отвороты халата так, словно боится быть схваченной с поличным на месте кражи. Гинтоки следит, как залившаяся краской Цукки тянет ткань в стороны, медленно высвобождая его руки из рукавов. Верхняя часть халата теперь свисает на поясе, к которому девушка так и не решилась притронуться.       — Нужна помощь? — уточняет Гинтоки. Он старается говорить мягко, хотя жутко хочется скомандовать, отбросив болезненно долгий процесс раздевания вместе с остатками одежды. Но терпит. Ради её скромности. Ради того, чтобы привыкла и освоилась, поняв, что никакой опасности для неё нет.       Цукуё неуверенно смотрит ему в глаза. Смущённая взглядом, так беззастенчиво шарившим по её фигуре, разрывается между желанием прикрыть себя руками и продолжить. Сглатывает и с лёгкой запинкой отвечает:       — Я сама.       Гинтоки кивает. Что ж. Он подождёт.       Цукки опускает взгляд к его груди. Пальцы прочерчивают невесомые узоры по коже, легко скользя вдоль крепких мышц. Саката сипло вздыхает. Её прикосновения приятны и вместе с тем мучительны. Если бы она, теряя голову, впивалась в него ногтями, он понял бы лучше, чем эту безграничную нежность, в которой тонет теперь.       Но ведь это её способ говорить без слов. И в каждом движении Гинтоки узнаёт свою Цукуё. Бесстрашная на поле боя, в постели она трепетная и чувственная. Да и не поэтому ли он выбрал её, что видел в ней сочетание этих качеств?       Гинтоки вздрагивает, когда её ладонь легко касается живота. Дышать становится труднее. Как призрачно мало́ и как чудовищно велико расстояние, отделяющее её руку от его члена.       Пытаясь сконцентрироваться мысли на чём-нибудь другом, он переводит взгляд на её лицо. И цепенеет.       Цукуё смотрит на него. Мягко пробегая пальцами по его прессу, она безотрывно смотрит на выпуклость, слишком очевидную под тканью халата. В её глазах одновременно испуг и любопытство. В его глазах — огонь. Чудовищные усилия требуются, чтобы превозмочь желание взять её руку, положить на член и, обхватив поверх своей, устроить привычный ритуал семяизвержения.       В горле пересыхает. В голове мутно, и картинка, на которой Цукки слизывает стекающую с пальцев сперму, прояснению мыслей не способствует.       То, что случилось дальше, ставит жирную точку в его осознанном поведении.       Цукуё прикасается к нему. Махровая ткань обволакивает так же мягко, как её ладони. Сложив пальцы в кольцо, она плавно скользит вдоль ствола.       Инстинкты берут верх, когда он вскидывает бёдра, подаваясь навстречу её движениям. Цукуё вздрагивает, и Гинтоки едва не стонет от разочарования, когда робкая хватка слабеет, а пальцы разжимаются.       Что? Что он такого сделал? И как это исправить? Ну же, Ёродзуя-сан, придумай, как вернуть её руки туда, где им самое место.       Но думать ему не приходится. Цукки сосредоточенно распутывает пояс, после чего откидывает полы халата. Сглатывает.       От вида того, как заворожённо она разглядывает его достоинство, хочется крепко стиснуть её бёдра и рывком насадить сверху. Восхищение, с которым она рассматривает его эрегированный член, льстит непомерно. Ни в одной женщине он не встречал такой реакции. Не то чтобы его съедали сомнения или ещё чего. Но от одного только блеска её глаз Чин-сан чувствует себя на пару сантиметров выше.       «Окаэри насай*», — хочется пропеть ему пальчикам, возвратившимся к прерванному занятию. Теперь уже напрямую, без лишнего тряпья. С ним, конечно, тоже можно поиграть, — фактура и всё такое, — но...       Видеть член в её ладони — одна из его давних фантазий.       Цукуё не спеша проходит вдоль шва и так же плавно опускается вниз. Левой рукой она подхватывает яички, аккуратно массируя. Правая, чуть освоившись, берётся за дело смелее. Обхватив ствол, она ведёт ладонь вверх и, дойдя до головки, опускается вниз.       Вверх-вниз, вверх-вниз. Она выглядит заинтригованной новым опытом. Гинтоки старательно удерживается от желания выть.       Мед-лен-но. Невыносимо медленно и легко.       — Тебе неприятно? — Он упускает момент, когда Цукуё замечает неладное.       — Н-нет, с чего ты взяла? — он сипло хихикает.       — Ты не издал ни звука, — произносит она, и он слышит расстройство в её голосе.       — Я просто привык делать это по-другому. Правда, тебе не о чем волноваться, Цукки.       — Тогда… — она смотрит с лёгкой неуверенностью, — расскажи, как ты любишь.       — Ну… Возьмись покрепче. Ещё немного… Ещё… Нет, это уже перебор! Давай на шаг назад… Вот так годится. Теперь двигайся вверх, но не строго по прямой, а прокручивая… Да, неплохо… Теперь вниз, к основанию… Кхм… Да, хорошо…       Сконцентрироваться на ценных указаниях становится сложнее. Цукуё быстро улавливает суть нехитрых манипуляций и продолжает уже без подсказок. Её движения становятся увереннее, и он чувствует, что такими темпами она скоро обойдёт его уловку.       Ведь он специально удерживает её от интенсивной стимуляции. Стоило ему довести дело до ума, она бы быстро довела его до края, куда бы он полетел вниз головой вместе со сдувшимся Чин-саном. А ему, между прочим, ещё отворять Врата Истины* и бороться с тем, что ждёт за ними.       — Кххха… — вырывается у него.       Да, с Вратами Истины стоит поспешить. Неплохо бы для начала постучаться. Так он двух зайцев убьёт: поймёт, как оно там вообще, и отвлечёт Цукки от проснувшейся тяги к экспериментам.       Он не прогадал. Она выгибается и тихо стонет, теряя бдительность и ослабевая контроль. Саката же лишний раз убеждается, что Цукуё не делает ему альтруистических одолжений, но искренне вовлечена в происходящее. И это очень заводит.       — Цукуё, — он смотрит ей в глаза, — начнём?       Она, разомлевшая в наслаждении, кивает немного запоздало.       Саката аккуратно приподнимает её со своих колен, и, высвободившись, тянется к тумбочке. Открыв ящик, он вполне ожидаемо находит там ленту презервативов и несколько банок лубриканта. Так, какой им нужен? Этот не то, этот ещё рано, этот очень даже, но всё же не сейчас. О, а вот этот на водной основе подойдёт.       Вернувшись к Цукки с добычей, он вручает ей тюбик, а сам занимается упаковкой контрацептива. Убедившись, что впопыхах схватил нужный размер, надрывает край. Извлекая презерватив, надевая и раскатывая, Гинтоки испытывает странную ностальгию, словно от встречи со старым другом.       Если на чистоту, его пристрастие к сладкому сделали его большим фанатом кремпая (который, вообще-то, с ним не случался, но — эй! — ведь и мальчик, мечтающий стать космонавтом, тоже никогда не бывал в космосе!) Поэтому в мечтах Сакаты резинка всегда уходила со сцены, чувствуя себя третьей лишней. Зато она всегда присутствовала в реальности, разграничивая, таким образом, фантазию и действительность.       И то, что теперь она красуется на его члене, свидетельствует о том, что скоро на нём окажется и Цукуё.       — А что с этим делать? — спрашивает девушка, с сомнением рассматривая лубрикант. — По-твоему, он нам нужен?       — Он нам необходим. — Решительно кивает Гинтоки. — Без него и начинать не стоит.       — Что? У меня недостаточно? — Она выглядит озабоченно, но совсем не теми вещами, какими бы хотелось.       — Дело не в этом. — Он ласково улыбается, притягивая её за талию. — Честно говоря, я очень впечатлён тем, насколько ты… хмм… усердная. — Цукуё хмурится, но Гинтоки не придаёт этому значения. — Но в первый раз дополнительная смазка обязательна. Чем её больше, тем менее болезненным выйдет процесс. Ну-ка, давай сюда.       Он берёт тюбик, выдавливает на пальцы и вводит их во влагалище, тщательно распределяя по стенкам и входу. Новую порцию наносит на член. Теперь заскользит как по маслу.       — А как мы… — Гинтоки поднимает к ней голову и встречает на её лице замешательство. — То есть… кто будет сверху?       — Ты, — спокойно отвечает он.       — Я? — Цукуё выглядит полностью сбитой с толку.       — Да. Так ты сможешь контролировать процесс и решать, когда готова продолжить. Не бойся. — Видя, в какое волнение она пришла, он подхватывает её под подбородок и нежно целует. — Я рядом и помогу. Но я не могу знать, как ты чувствуешь. Поэтому хочу, чтобы в первый раз ты больше прислушивалась к себе и заботилась о своих ощущениях.       — Хорошо. — Она послушно кивает, и Гинтоки едва подавляет идиотскую улыбку умиления. Он ещё успеет порадоваться тому, какая Цукки покладистая и доверчивая. Сейчас нужно сосредоточиться на том, чтобы всё прошло гладко.       Цукуё глубоко вздыхает. Приподнимается, пристраиваясь поудобнее. Когда она оказывается ровно над ним, Гинтоки берёт член и медленно проводит головкой вдоль раскрытых половых губ. Цукки мягко постанывает и стискивает его плечи. Ему нравится наблюдать, как шляпка, на мгновение теряющаяся в её складках, показывается вновь. Приятно дразнить её и себя, примеряясь к её чувственной плоти.       — Гинтоки… — сладко шепчет Цукуё, и от её голоса срывает крышу. — Давай…       Она не заканчивает, потому что он начинает. Упирается головкой во вход, чувствуя болезненную пульсацию. Чертовски хочется внутрь. Но он ждёт первого шага от неё.        Цукки медленно опускается. Гинтоки придерживает её бёдра, но не с тем, чтобы ускорить процесс, а с тем, чтобы при необходимости удержать от резких действий. Но то ли его слова возымели правильный эффект, то ли Цукуё в кои-то веки не чувствует безрассудных позывов к геройству, и сосредоточена на осторожности движений.       Когда головка целиком скрывается внутри, она встречается с ним взглядом, будто спрашивая, всё ли в порядке. Он кивает, стараясь выглядеть как можно более непринуждённо, словно и вовсе нет этого будоражащего давления, обволакивающего шляпку.       — Как ты? Не больно? — уточняет Гинтоки.       Она мотает головой и облизывает пересохшие губы.       — Я в порядке. Только странно как-то.       Он улыбается.       — Ну да. Ты же не Хонда Тору*, чтобы заполнять корзинку фруктами.       — Эй! — вспыхивает Цукуё. — Манга названа так не потому, что Хонда Тору занималась подобными извращениями!       — Да? Как жаль. А я-то надеялся поймать тебя за чтением хентая. — Притворно вздыхает Гинтоки.       — Меня это совершенно не волнует!       — Сказала девушка, сидящая на моём банане, — поддевает Саката.       — Ещё нет, — буркнула Цукки и отвернулась. Вздохнув, она опускается ниже.       Ниже. Ещё ниже.       Он чувствует, как она напряжена. Это сказывается в скованности тела, в тугой узости влагалища. И как бы ни было ему приятно, Гинтоки не может отмахнуться от её беспокойства.       Когда член входит больше, чем на половину, Гинтоки целует её в основание шеи и тихо спрашивает:       — Цукки, что не так? На тебе лица нет.       — Я… — она запинается, не зная, как продолжить, — я не понимаю… Почему… почему я так… так мало чувствую?       Он вскидывает к ней голову. Глаза блестят мучительным отчаянием, и сама Цукуё выглядит... напуганной.       От этого сжимается сердце.       — Разве? — Гинтоки приподнимает бровь, говоря обыденным тоном. — По-моему, ты очень чувствительная.       — Нет, — она продолжает продвигаться ниже, стараясь не пропустить щелчок, за которым начнётся «то самое», — это не так. Я… я ничего не понимаю…       — Я понимаю. — Он останавливает её от болезненных — не столько физически, сколько душевно — попыток найти спрятанный в теле клад. — Цукки, это естественно. Ты и не обязана кончать, прыгая на члене. Проникающий секс — это больше по мужской части.       — Что ты имеешь ввиду?       — То, что с тобой всё в порядке. Ты прекрасная женщина и без того, чтобы радоваться лезущим в тебя инородным объектам.       — Ты просто пытаешься меня успокоить, — в её голосе обречённость и слёзы, — со мной что-то не так, ведь у других всё совсем иначе…       — У каких других? — терпеливо спрашивает Гинтоки.       — У… у куртизанок и в… в порно…       — Ага! — радостно восклицает Саката, полностью забывая основную тему разговора. — Смотрела-таки!       — Заткнись! Невозможно жить в Ёшиваре и совсем ничего не видеть!       — Но жить в Ёшиваре и ничего не знать про своё тело, оказывается, можно, — усмехается Гинтоки.       — А ты-то что о нём знаешь? — злится Цукуё, и Саката расплывается в улыбке. Сердись, только не переживай по пустякам.       — Я-то? — самодовольно уточняет он. — Я же Гин-сан из Ёродзуи. Мне известно всё! За это меня и прозвали спасителем Ёшивары. Я тот единственный герой Shonen JUMP, который в курсе существования кли…       — Чёрта с два! — Начисто забыв о своём положении, Цукки отвешивает ему подзатыльник. — Я официально меняю твой статус «спасителя» на «катастрофу»!       — Катастрофа Ёшивары? — задумчиво произносит Саката. — Хмм… Загадочный герой, прячущийся в тени квартала вечной ночи… При его приближении поднимается ураган из лифчиков, а в трусиках случается потоп…       — Вот как? Что ж, тогда и я сброшу маску: никакая я не Шинигами Таю, а Наташа Романова! Всё это время мы рассказывали историю рождения Чёрной вдовы, и сегодня я объясню происхождение моего имени.       — Всё дело в анатомии.       — Что?       — Большинству женщин недостаточно трения палки о камни, чтобы высечь искру.       — Вместо искры предлагаю высечь этой палкой тебя!       — Этой не надо, но идея мне нравится! — Оживляется Гинтоки. Но быстро спохватывается, замечая, как сатанеет его подруга. — Я отвлёкся. В общем, это как в пачинко: всё зависит от везения. Если удача сговорилась с природой, женщина будет получать удовольствие от проникновения. Но шансы не так уж велики: примерно 2/3 остаётся за бортом этой лотереи.       — Ты просто хочешь меня поддержать. — Цукуё расстроенно качает головой.       — Выкини «поддержать» и получишь верное утверждение. Цукки, это нормально. Отцепись от себя. Забудь про порно и куртизанок. В порно люди часами долбятся друг в друга, знать не зная про ЗППП, нежелательную беременность и многие другие чудеса реальности. А куртизанки… Кто-то врёт, кто-то развивает чувствительность по долгу службы. И ты тоже можешь, если захочешь.       — Могу? — неуверенно переспрашивает она.       — Да. Только пойми, зачем тебе это надо.       — Как это — «зачем»? Ведь тебе…       — Я тут ни при чём, — отрезает Гинтоки. — Может, ты, ослеплённая светом моего великолепия, и не заметила, но я тоже небезупречен. — Цукуё громко фыркает, и он продолжает. — Но и мне не нужна идеальная женщина. Мне нужна ты. — Саката поглаживает её талию, пока она, смешавшись, потупила взгляд. Он ждёт, прежде чем продолжить. — Я пойму, если сейчас ты захочешь остановиться.       Она потрясённо смотрит на него.       — Почему? Тебе не приятно?       — Приятно. Но я не хочу, чтобы ты делала это через силу.       — Я и не делаю. — Она качает головой, робко улыбаясь. — Ты сказал, я должна понимать, зачем мне это нужно. Я знаю, зачем. И этой причины достаточно, чтобы продолжить.       Гинтоки откидывает голову, когда Цукуё заполняет себя им до конца. Вот так вот. Вечно она упускает момент, когда нужно сказать «стоп».       Впрочем, и он такой же.       — Упрямая женщина, — кряхтит Саката, когда она осторожно приподнимается, прислушиваясь к ощущениям. — Опять думаешь всё сделать сама. Но и мне есть, что добавить.       Работает, как часы. Цукки моментально теряет сосредоточенность, а движения становятся более резкими, когда пальцы ложатся на её клитор. Он старается не переусердствовать, чтобы оставить ей возможность следить за происходящим. Но и сам плохо себя контролирует, когда над ним…       Разгорячённая и часто дышащая, с блестящей от пота кожей и расфокусированным взглядом, постанывающая Цукуё скользит на его члене. Внутри у неё так хорошо, так мокро, жарко и узко, что невозможно думать о чём-то другом. Он гладит её настойчивее, и она инстинктивно сжимается, вызывая у него хриплый стон. Определённо, выступать дуэтом не хуже, чем соло.       Новый стон, на этот раз её. Он ловит открытый рот Цукуё, жадно целуя. Рука на бедре начинает слегка надавливать, чуть подгоняя ритм. Гинтоки внимательно смотрит ей в глаза. Цукки понимает, поддерживая зрительный контакт. Ей хорошо, и от этого удовольствие становится ещё острее.       Темп по-прежнему невысок. Но ему вдруг оказывается достаточно. Медленно заполняя её и также медленно расцепляя их связь, он находит полутона, незамеченные раньше. Не дикий траходром, рисуемый воображением как совершенство, но тонкий чувственный опыт, в котором узнаёшь и партнёршу, и себя. И он, внезапно, оказывается не хуже.       Хотя, может, всё дело в завораживающих глазах и горячем шёпоте, когда с её губ срывается его имя? Даже теперь Гинтоки ищет доказательства, что Цукуё возбуждена не меньше него, что ей в кайф, как он трогает её, как входит внутрь, что всё это он, а не кто-то другой.       И находит. Ногти, впившиеся в его спину, стоны, внутренние сокращения, откликающиеся волной наслаждения, бегущей от члена по телу, — всё говорит ему, что Цукки сводит с ума секс с ним, с Сакатой Гинтоки.       В тот момент, когда его бёдра начинают двигаться ей навстречу, разум отключается. Но Гинтоки вырвался слишком далеко, чтобы заметить потерю. Слишком важно сейчас требовать её тело в полное подчинение, стирая запреты и границы. Цукуё принадлежит ему. Он сделает всё, чтобы она запомнила это, сохранив в себе импульс упоения им. Он будет пронизывать её током при случайно брошенном взгляде, незначительном слове или лёгком прикосновении, будоража душу и будя в теле ответную реакцию.       Он станет её главной зависимостью. Подсадит на секс с ним, как на наркотик. Заставит Цукуё просыпаться ночью в лихорадке, с горящими щеками и бешеным сердцебиением. С кровью, несущейся по венам потоками огненной реки. С покалывающими от возбуждения сосками и сочащейся щёлкой. С трясущейся рукой, набирающей его номер, пока другая исступлённо ласкает тело. Со срывающимся голосом, молящим приехать и отодрать так жёстко и глубоко, как пожелает.       Всего этого он добьётся здесь и сейчас. Собрав волю в кулак, нанесёт решающий удар. Сделает из неё главную жрицу культа, готовую каждый день возносить ему мольбы и надраивать до блеска. И пусть Канамари-мацури* и Хонэн-мацури* уступят тому величию, какое даст ему её поклонение.       И вот когда Цукуё протяжно стонет, призывно двигая бёдрами, он напрягается до предела. Член, стиснутый жарким лоном, пульсирует сильнее, набухает и в решающий момент вбивается до предела. Миг — и тело пронзает острой конвульсией оргазма, с которой из головки выстреливает семя.       Гинтоки тяжело дышит, уткнувшись носом в шею Цукуё. Острый запах его пота мешается с солёным вкусом её тела, которое он в упоении целует.       Так вот он какой, секс с его женщиной.       Саката осторожно приподнимает её, снимая с себя. Стягивает презерватив и завязывает узелком, прицеливается и кидает в мусорку. Бинго! В самую точку.       Оборачивается к Цукки, прислушиваясь к приятному изнеможению в теле. И застывает.       Она молчит, но потрясённый вид говорит сам за себя. И это совсем не то потрясение, которое Гинтоки ожидал. Не «О, Гин-сан, это было незабываемо!», а «Как, и это всё?»       Цукуё по-прежнему не издаёт ни звука. Чувствуя, как покрывается испариной, Саката громко сглатывает:       — Ано… Цукуё-сан… А вы ещё не…       Её брови ползут вверх.       — Ну знаете… Наш аттракцион подошёл к концу, но вы, возможно, не в состоянии покинуть кабину, так как застряли на середине?..       Помедлив, она утвердительно кивает.       КСОООООО!!!       Нет, этого не может быть! Мир не может быть так жесток! Ведь он выложился на полную!       «Но, может, мне этого просто мало? — Слышит он насмешливый голос в голове, в котором легко узнаёт Шинигами Таю. — Какая жалость! Теперь придётся искать кого-то, кто сможет стать мне достойным противником! Ведь ты знаешь, Гинтоки, что в любви как на войне*. Что же до нашего маленького приключения, то… — он слышит, как она выдыхает табачный дымок, после чего мрачно изрекает: — … оно было очаровательным».       Он проиграл! Проиграл! Прощайте, надежды на чинко-мацури, бешеное родео с понедельника по пятницу и пижамные вечеринки по выходным! Чин-сан пал, и теперь никто не придёт ему на помощь!       — Но, знаешь, это вовсе не проблема! — Он чувствует ласковое прикосновение к плечу, и поднимает голову. — Мне всё очень понравилось, правда!       Ну да. Цукуё была бы не Цукуё, если бы не протянула ему руку, пытаясь вырвать из бездны отчаяния.       — Брось, Цукки, — убито отмахивается он. — Я ценю твою доброту, но этот позор мне не смыть вовеки. И почему я не родился монстром с парой десятков тентаклей?!       — Нет… Знаешь, я очень рада, что ты такой, как есть…       — Тогда бы я мог завершить начатое, заменив одного павшего бойца другим, полным сил и энергии!       — Пожалуйста, не продолжай. Меня сейчас стошнит. А я вовсе не хочу, чтобы у этой истории был такой конец.       — И я не хочу, но что делать!.. — патетически всплёскивая руками, восклицает Гинтоки.       И осекается.       Мгновение он внимательно смотрит на Цукуё, слегка побледневшую от последних его заявлений. А затем накидывается, заваливая на кровать и сам падая сверху.       Цукки вскрикивает от неожиданности.       — Ты что делаешь? — удивлённо спрашивает она.       — Битва ещё не проиграна, — сквозь зубы цедит Гинтоки.       — Битва? Какая ещё битва?       — Я, легендарный воин Джоишиши Широяша, готов сложить голову на этом поле боя.       — Ой, ты что за чушь несёшь? Не надо ничего складывать и приплетать сюда войну! Просто успокойся, хорошо?       Но Гинтоки уже вошёл во вкус. Возмущённая Цукки колотит его кулаками по спине, но он открывает ответную атаку, применив секретное оружие — поцелуй с языком.       Цукуё мычит, не очень-то довольная его стратегией. А он тем временем прикидывает, какую тактику применить дальше.       Нужно признать прямо — выстрел из Нео Армстронг Циклонной Реактивной Генераторной Пушки забрал у него слишком много сил. Ждать, когда она перезарядиться, слишком долго, да и к чему? Доподлинно выяснено, что у Цукуё есть от неё барьер.       Но ведь надежда ещё не потеряна! Он сам неоднократно держал её в руках и знает, как с её помощью вынудить противника поднять белый флаг.       Прежде, чем Цукки успевает осознать ситуацию, он отрывается от её губ, и глубоко вздохнув, ныряет вниз. Туда, где под толщей бушующий вод скрыто истинное логово дракона.       — Гинтоки, нет! — вскрикнула Цукуё, протягивая к нему руку.       Но поздно! Закинув её ноги себе на плечи, он накрывает её коралловый риф ртом.       Рука, не успевшая предотвратить катастрофу, безвольно опускается на его макушку.       Реакция незамедлительна. Таких бурных стонов он от Цукуё ещё не слышал.       А язык продолжает наносить удары, изводя соперника такими несомненными преимуществами, как ловкость, манёвренность, скорость. А тот только и может, что лететь на свет мотыльком, презревшим страх печального исхода. Гинтоки изводит его, не давая предугадать следующие действия, и то нежно лижет, то посасывает, то бессовестно атакует с разных сторон.       — Ги-гин-то-ки! — На последнем слоге голос её подводит, поднимаясь до гималайских высот. — Не могу больше…       Да! Это — решающий миг сражения тигра против дракона, а значит то самое время применить его главную технику. Язык! Пальцы! Слияние! Яркая вспышка хеншина* и — о чудо! — непобедимый Гандам лизо-гладильного поколения обрушивает на космического врага свою несокрушимую мощь.       Цукуё резко выгибается, зарываясь пальцами ему в волосы. Громкий крик, и она падает без сил, отдаваясь на милость врага.       Враг приподнимается на локтях, довольно облизываясь.       Надо думать, будут ему и мацури, и родео, и пижамы.

*******************

      — Гин-сан! Цукуё-сан! — Бегущий на встречу Шинпачи радостно машет рукой.       — Как я рада, — с облегчением выдыхает Хинова. — Мы так за вас волновались.       — И я очень волновалась! — Кивает Кагура. — За Цукки! Она бы легко справилась одна, но то, что ей на голову свалилась обуза из Гин-чана, уменьшило шансы на спасение до нуля!       — Ой, ты, недоразумение космических масштабов! — Вскипает Гинтоки. — Как ты разговариваешь со своим начальством? Вообще-то это я спас нас от адского девятиглавого дракона, испепеляющего противника одним взглядом!       — Это был очень милый дракон с одной головой, которого Гинтоки убил по ошибке, — флегматично поправляет Цукки.       — Женщина! Ты вообще молчи! Тебе можно разговаривать только тогда, когда тебя спрашивают! Ит-та-та-та-та! — Гинтоки хватается за живот, в которой за секунду до этого врезался кулак названной женщины. — Ты что творишь?!       — Ну раз уж говорить мне нельзя, то за меня всё скажет оружие, — холодно отвечает Цукуё, в чьей руке блеснул кунай.       — Так Гин-сан дрался ради нээ-сан с драконом? — восхищается Сэйта. — Круто! Вот бы самому поиграть в эту игру!       — Нет! — синхронно выкрикивают Гинтоки и Цукуё. Переглядываются и резко отводят взгляды, покашливая в кулаки.       — Это очень опасно, Сэйта, — выпаливает Цукки, трясущимися руками поднося к губам кисэру. — В этой игре приходится ставить на кон жизнь.       — Именно! — подхватывает Гинтоки. — Прежде, чем стать змееборцем, тебе придётся обуздать собственного питона. Только приручив его, ты сможешь заползти в чужую пещеру. Ой! Ну что ещё? — громко шикает он на Цукуё, толкнувшую его локтем.       — Нечего забивать его голову всякими пошлостями! — шипит она в ответ.       — Тут не о чем волноваться! Ёшивара прекрасно потрудилась, так что для моих пошлостей там попросту нет места.       — И всё же держи себя в руках! Ты ходишь по тонкому льду. Мы же решили ничего им не рассказывать, а ты уже сыпешь намёками!       — Когда это? — оскорблённым шёпотом отнекивается Саката. — С чего ты взяла, что я хочу рассказать всем и каждому, что мы теперь парочка и делаем всякие грязные вещи, пока другие думают, будто мы пошли стирать бельё в реке?       — Какое ещё бельё в реке?! Ты с ума сошёл?! В мире, где существуют стиральные машины, это самая очевидная ложь на свете!       — И всё-таки это что-то! — восклицает Сэйта. — Так рисковать ради Цукуё-нээ! Как же Гин-сан её любит!       — Э?       — Тссс, — усмехается Кагура, — я поняла это ещё тогда, когда он бросился спасать её от Джираи.       — Да, это было самое настоящее признание, — хитро улыбаясь, соглашается Хинова.       — Правда? — удивляется Шинпачи. — А я подумал, что он так признавался в любви алкоголю, которым пожизненно обеспечило звание дважды спасителя Ёшивары. А вот история с Сузуран-сан показалась мне его любовным письмом.       — Это было уже не письмо, а кольцо! — фыркает Кагура. — Он сделал ей предложение, пообещав целую страну в придачу!       — ОЙ!! ЧТО ЗА МАНГУ ВЫ ЧИТАЛИ?! ТАКОГО НИКОГДА НЕ БЫЛО!       — Конечно, было. — Кагура строит лисью гримасу. — Это было написано между строк.       — А вот и нет! Я этого пьяного терминатора совсем не…       Он осекается. Переводит взгляд на Цукуё, смотрящую на него во все глаза.       Тревожное эхо, раздавшееся в голове, навязчиво повторяет слово из недавнего прошлого. Брошенное спонтанно и совершенно некстати, прочно позабытое ими обоими.       — Хах. — Гинтоки отворачивается, пиная попавшийся под ногу камень. — Надоело. Вы как хотите, а я домой.       Он лениво плетётся вперёд, ожидая, когда Кагура и Шинпачи бросятся его догонять.       — Цукуё-нээ! — Сэйта встревоженно смотрит на сестрицу, сжимая кулаки. — Неужели ты вот так его отпустишь.       Потупив взгляд, Цукки молчит. Зачем разворачивается, уходя в обратную сторону.       — Да, — коротко бросает она.       — Но как же так? — Расстроенно вздыхает мальчик. — После всего, что они вынесли, расстаться так холодно?       — Холодно? — На лице Хиновы расцветает улыбка, и она заговорщицки подмигивает. — Вовсе нет. Просто эти двое уже всё друг другу сказали.       — Когда? Я ничего не слышал.       — Некоторые разговоры происходят совсем без слов. Однажды я расскажу тебе об этом. А пока хорошо бы поговорить с Цукки. Ей ещё так много нужно узнать.       Эрика Ласт — режиссёр феминистического порно, отличающегося от обычного наличием сюжета, эстетикой и реальных человеческих тел в кадре. Несколько лет назад была уличена в принуждении актёров совершать неприятные им практики, за что получила от фанатов шквал критики.       Супер Сайян — форма могущественного воина из манги «Dragon Ball» — https://vignette.wikia.nocookie.net/dragonballssd/images/8/8f/Максимальный_Супер_Сайян_Гоку_на_Анойо_Ичи_Будокае.jpg/revision/latest?cb=20130517141020&path-prefix=ru       Аку — демон и главный антагонист сериала «Самурай Джек». Проигрывая бой, он раскрыл временной портал, затянувший Джека в будущее, где Аку правит миром. — https://vignette.wikia.nocookie.net/character-power/images/3/3c/Screenshot_2019-04-07-08-25-03-250_com.miui.gallery.png/revision/latest/scale-to-width-down/340?cb=20190407052851&path-prefix=ru       Кецу но Ана — «анальное отверстие» по-японски.       «Tenga Egg» — мужской мастурбатор в виде яйца. Раскрываясь, имеет вид трубки, в которую вводится член. Несмотря на хорошее качество материала, один из самых дешёвых на рынке игрушек для взрослых, так как легко рвётся и рассчитан всего на несколько применений. А теперь вопрос: кто заплатит мне за его рекламу? :)       Чин-сан — от японского «чинко», то есть член.       Огури Шун — актёр, исполняющий роль Гинтоки в лайв-экшене — https://www.yesasia.ru/wp-content/uploads/2017/07/aramajapan.com-gintama-yorozuya-members-gintoki-sakata-shun-oguri-shinpachi-shimura-masaki-suda-kagura-kannna-hashimoto.jpg       Pocky — палочки в шоколаде — https://e-sweets.ru/wa-data/public/shop/products/51/06/651/images/749/749.970.jpg       Окаэри насай — «добро пожаловать домой» по-японски.       Врата Истины — один из ключевых артефактов манги и аниме «Fullmetal Alchemist» — https://i.pinimg.com/originals/be/85/43/be854356f6dfb664fd37f3b49e740c45.jpg       Хонда Тору — главная героиня манги и анима «Корзина фруктов», воплощение доброты и невинности, не способное и мухи обидеть — https://static.findanime.org/uploads/pics/00/96/804.jpg       Канамари-мацури и Хонэн-мацури — фестивали, посвящённые культу плодородия, где главный объект поклонения — фаллос. Сопровождается ношением по улицам огромного — около 250 м — деревянного лингама.       …в любви как на войне — отсылка к аниме «Госпожа Кагуя: в любви как на войне». Вся сцена является аллюзией на постоянные фантазии главного героя, в которых он представляет, как Кагуя издевается над его чувствами, называя его поведение «очаровательным».       Хеншин — процесс перевоплощения, часто использующийся к махо-сёдзё. Один из самых известных — в сериале «Sailor Moon» — http://www.sailorgalaxy.de/tl_files/sailor-galaxy/characters/senshi/usagi/usagi_transformations/usagi_a_transformations/moon-crystal-power-make-up/moon_crystal_power_make_up_052.jpg