***
Гермиона поёжилась. Время пришло… Две девчонки лет десяти на вид увели её в какую-то комнатку, освещённую добрым десятком факелов, и принялись раздевать. Вспомнилось ехидное мамино: «Милая, тебе же почти шестнадцать, неужели у тебя нет чего-нибудь менее приличного?» Есть, конечно, но – не в этот раз… Обнажённая Гермиона стояла неподвижно, пока девчонки, весело пересмеиваясь, расчесывали её волосы и скрепляли причёску шпильками-стилетами из белой бронзы, а затем разрисовывали тело замысловатыми узорами. Что ж, всё готово, последний штрих – и Гермиона Грейнджер шагнёт в легенду… Поудобнее перехватив кинжал, Гермиона усмехнулась, взмахом руки заставила землю расступиться и шагнула в ночь.***
Оба кинжала Хендри отдал Луне – никакого железа, обряд слишком стар, чтобы ужиться с ним… – Очки, – негромко сказала Луна. – Я же ни хрена не вижу без них! – Это не то, что должно тебя беспокоить, Летнее Дитя, – Луна осторожно стянула очки и закрыла глаза ладонями… В глаза словно плеснули жидким азотом, Хендри взвыл и попытался шарахнуться в сторону – но не смог. – Прости, Летнее Дитя, – в голосе Луны – нет, Зимнего Безмолвия – слышалось искреннее сожаление, – я лишь недавно смогла овладеть этим… и не посмела бы сделать это не здесь, в средоточии силы Лета. Это было бы погибельно для тебя. Хендри проглотил заковыристую матерную конструкцию, глядя на стоявшую перед ним девушку в платье из лунного света. Вместо смазанного силуэта он видел её в мельчайших деталях… – Луна, безумное отродье Зимы… – вздохнув, Хендри почесал её за ухом. – Ладно, спасибо, но в следующий раз хотя бы предупреждай, ладно? – Ня, – безмятежно отозвалась Луна, крутанулась на пятке и выскользнула из комнаты, позволив мальчишкам приняться за дело. Одежду долой. Голубые линии вайды ложатся на кожу, сплетаясь в узор, смысл которого помнят лишь сидхе. Пояс с мечом и два копья – и всё. Здесь и сейчас нет Хендри Маклауда – а юный воин, не нуждающийся в ином одеянии, кроме собственной доблести, шагнул в ночь, готовый к новому сражению… Хендри стоял в двойном кольце костров, отобравших у ночи футов тридцать. Там, в ночи, за чертой, мелькали тени, рокотали бубны и звенели флейты, там, скрываясь от глаз человека, таилось неведомое… И оттуда шагнула в кольцо огней Гермиона. Блики огня скользили по обнажённому телу, заставляя рисунки извиваться в причудливом танце, зажгли нестерпимым блеском кинжал, играли в глазах… Хендри вонзил оба копья в землю, бросил меч и раскинул руки, показывая, что безоружен. Гермиона, чуть пригнувшись, плавным звериным движением скользнула вперёд, заставив Хендри напрячься, одним стремительным ударом вспорола шрам и отпрыгнула назад. По лицу словно ударили плетью, из шрама хлынула маслянисто-чёрная дымка, постепенно сгустившаяся в человекоподобный силуэт… – Ты безоружен, – зашипел знакомый по кладбищу голос, – ты выбросил палочку, и теперь ты не более, чем жалкий магл… – Alba gu brath! – Хендри пальцами ноги подхватил копьё, подбросил его и поймал, перехватывая для удара. Тень метнулась в сторону, вскинув призрачную палочку – даже более опасную, чем настоящая – и дёрнулась, когда копьё вспороло ей бок. – Ты будешь молить меня о пощаде, жалкий червь, – снова зашипела она. – А потом я заберу твоё тело… И ты будешь видеть, как я твоими руками убиваю всех тех недочеловеков, которых ты так обожаешь, и ниче… Тень замолчала на полуслове, когда копьё пробило призрачную грудь и вонзилось в землю за её спиной, полыхнула смесью ужаса, ненависти и бессильной ярости – и рассеялась. Хоркрукса больше не существовало… Хендри стоял в двойном кольце костров, отобравших у ночи футов тридцать. Там, в ночи, за чертой, мелькали тени, рокотали бубны и звенели флейты, там, скрываясь от глаз человека, таилось неведомое… А прямо перед ним, бросив кинжал на землю, стояла Гермиона. Блики огня скользили по обнажённому телу, заставляя рисунки извиваться в причудливом танце, играли в глазах, резко очертили приоткрытые губы… Шаг вперёд, взгляд скользит по стремительным извивам рисунка, бегущего по телу, свивающегося в тугие спирали вокруг сосков, подчёркивающего талию, стекающего к кончикам пальцев. Ещё шаг – вплотную, глаза в глаза, судорожный вдох – не поймёшь, чей – и во всём мире не осталось ничего, кроме пляшущего в глазах пламени и обжигающего женского тела в руках… Костры давно погасли, поляна опустела, а солнце клонилось к закату, когда Хендри открыл глаза. Он лежал на земле, рядом – а по большей части на нём – устроилась Гермиона. Чуть дальше лежали оба копья, меч и кинжал, а рядом с ними стояла корзина… – Доброе утро, – сонно пробормотала Гермиона, не открывая глаз и крепче прижимаясь к Хендри. – Скорее уж добрый вечер, – рука парня скользнула по её спине, на мгновение задержалась на талии и двинулась дальше. – Похоже, мы проспали большую часть дня… – Учитывая, чем мы занимались большую часть ночи… – Да уж, а ты, оказывается, горячая штучка… – Да и ты не хуже, – Гермиона, не вставая, потянулась. – Признайся, такого ты не ожидал? – У меня были подозрения, но да – такого я не ожидал точно, – Хендри поцеловал Гермиону, – спасибо… И не пора ли всё-таки вставать? Вместо ответа Гермиона вскочила, провела ладонями по телу и прыгнула в озеро. Хендри последовал её примеру – получилось далеко не так изящно – и нырнул. – Не знаю, как ты, а я дико проголодался, – сообщил он, вынырнув, – и не думаю, что наша родня будет довольна, если мы явимся прямо в таком виде… – Думаю, в той корзине есть все необходимое, – хмыкнула Гермиона, выбравшись из воды и выжимая волосы. – И кстати, а где твои очки? – Луна вылечила, – ответил Хендри. – Ну что, посмотрим, что нам оставили? Он полез в корзину, в которой обнаружились кувшин вина, хлеб и варёное мясо, а так же сверток с одеждой и их палочками. Правда, одежда оказалась… Своеобразной. – Нас примут либо за помешанных, либо за реконструкторов, – довольно ухмыльнулся Хендри, разглядывая алую, расшитую золотом рубаху и пояс с ножнами. – Кстати, оружие-то вполне стальное… На самом дне обнаружилась записка от Луны: «Можете не торопиться, пир без вас не закончится». – Значит, начался он без нас, – фыркнула Гермиона сквозь мясо. – И надеюсь, что папа будет достаточно пьян, чтобы не наделать глупостей. – Достаточно пьян?.. – Да. Пьяным я его, правда, ни разу не видела, но могу тебя уверить – все глупости он всегда делал на трезвую голову… – Что скажешь? – Гермиона крутанулась на пятке. – Скажу, что ты великолепна в любой одежде, а без неё – тем более, – ответил Хендри. Расшитое золотом и серебром зелёное платье и впрямь смотрелось на Гермионе потрясающе. Дополняли картинку тартановый плащ цветов Маклаудов, сандалии и, разумеется, золотой торк на шее. Такой же плащ был и на Хендри, наброшенный поверх той самой алой рубахи, и торк с оленьими головами на концах. – Ну что, пойдём? – поправив пояс с мечом и ножом, Хендри поднял копья и протянул Гермионе руку. – Подожди, – Гермиона взмахнула палочкой, поймала взлетевшие гребни и протянула их Хендри. – Вот. Сделай, пожалуйста, что-нибудь с волосами. – Что-нибудь, говоришь… – за пару минут Хендри соорудил некое подобие причёски и скрепил её гребнями. – Такое пойдёт? – Отлично! – заявила Гермиона, на несколько секунд склонившись над водой. – А вот теперь – вперёд! Надо же нам официально заявить о нашей помолвке? Пир, разумеется, был в самом разгаре. Золотое пламя факелов заливало светом пиршественный зал, поднимались кубки, блестели ножи, кипел котёл над очагом… Люди и сидхе пировали вместе – едва ли не впервые со времён Артура. Эль лился рекой, и никто не удивился, когда Сокол Лета сам поднялся, чтобы приветствовать гостей. – Ла Команданте, Летнее Дитя, – заговорил он, – вы сокрушили скверну, и я приветствую вас, как подобает приветствовать героев. Знай же, Летнее Дитя, что отныне ты вправе прийти в мой сид, когда пожелаешь и с кем пожелаешь. Леод из Дал Риады заключил союз с Благим Двором – но тебя я называю своим другом и вновь повторяю: сид Лох Клеат открыт для тебя и для твоего рода! С этими словами он забрал у стоявшего рядом с котлом воина большую двузубую вилку, вынул из котла кусок мяса побольше и протянул его Хендри. Тот, достав нож, отрезал половину и отдал Гермионе, не заметив, как блеснули глаза Луны… Тем более, что свинина была отменной. – Пусть же Летнее Дитя и возлюбленная жена его воссядут за моим столом по правую руку от меня, ибо так подобает доброму хозяину привечать героев! – провозгласил Сокол Лета. – Мы точно собирались ограничиться помолвкой?.. – Хендри с подозрением уставился на Гермиону, а та – на него, после чего оба посмотрели на девушку в платье из лунного света, что сидела за столом по левую руку от хозяина… И хором выдохнули: – Луна, безумное исчадие Зимы!.. – Как это понимать?! – поднявшийся Дэн Грейнджер – в сине-серебряной рубахе и алом плаще, с кубком в одной руке и кинжалом в другой выглядел ни разу не смешно. Правда, глаза его как-то подозрительно блестели… Хендри не ошибся – Дэн играл. Он разразился свирепой речью, обещаниями страшной мести и прочих небесных и вполне земных кар, и закончил её заявлением: – Это самое дикое объявление о помолвке, какое я слыхал со времён Лета Любви, а потому благословляю вас, дети мои! – и залпом опустошил кубок. И пир продолжился… Хендри не знал, сколько прошло времени, и его это и не волновало – да и был ли смысл говорить о времени здесь, в сиде? Пространство и время были истинной стихией сидхе, ни один маг не мог даже мечтать приблизиться к этим высотам – и под холмом часы действительно могли обернуться веками… И наоборот. Вот только сейчас всё это значения не имело – порыв холодного ветра пронёсся по залу, когда Луна поднялась с арфой в руках, и под сводами зазвучала незнакомая плывущая мелодия… – Волчий глаз темноты. Намагничен зрачок грозой, Я шагаю в него, Пробиваюсь немой слезой На ту сторону сна, На ту сторону сна… И в самом деле, какое время может быть по ту сторону сна?.. Последний звук растаял в тишине, наваждение отступило, и пир продолжился. – Луна… – протянул Хендри. – Кстати, как-то слишком легко твой отец воспринял новости – мне казалось, что он вполне мог и метнуть кинжал. – Вообще-то, – усмехнулась Гермиона, – мои родители были чуть старше нас с тобой, когда впервые встретились в Хайт-Эшбери… Сам понимаешь, что это значит. – Вот уж никогда бы не подумал… – Ага. Говорю же – Гриффиндор головного мозга мало того, что заразен, так ещё и наследственное. Нет, меня, конечно, пытались воспитать нормальным ребёнком… Но как можно стать нормальным, если твои родители – матёрые хиппи? И, главное, зачем?.. Будь мы нормальными магами, этого всего бы не было… Да, кстати, как так получилось, что помолвка превратилась в свадьбу? – Так с точки зрения сидхе мы женаты, – пожал плечами Хендри. – Насколько я понимаю, их представления о семье от наших отстоят тысячи на три-четыре лет – мы ведь сейчас, считай, в бронзовом веке… А Луна вообще странная по меркам любой эпохи. – Вот уж точно, – вздохнула Гермиона, задумчиво крутя в руке кубок. – Тебе не кажется, что что-то затевается? – Очень может быть. Какой же это пир без хорошей свары? – хмыкнул Хендри. Пир продолжался. Мелькнувшие брауни утащили котёл с догоревшего очага, притащили эль и вино и снова скрылись. Разговоры за столами становились всё громче, кто-то с кем-то спорил, кто-то явно затевал свару… – Я не могу? Да ты просто боишься, Чёрная Луна! – Упс… – Гермиона отставила кубок. – Маму разозлили… – Не слабее вас Дети Миля! Луна снова ударила по струнам, выпустив на волю неистовую мелодию: – Снова теченьем реки Музыка бьет изнутри, В этой мелодии жизни – сила! Жизнь разбивает мечты, Надежды, другие миры, Но музыка сердца сотрет – что было! И сидхе, и люди замерли, иные – не донеся до губ кубок, когда Джин Грейнджер, сбросив платье, шагнула на рдеющие угли и вскинула над головой руки. – ... оставь оковы на земле, И воспари над этим миром ввысь... Мечте, своей мечте, Открой свой мир земной, Зажги в груди своей Огонь! Босые ноги бешено кружащейся в пляске женщины выбивали облака искр, свет факелов играл на коже, а музыка неслась неудержимым потоком: – Отдай свои прошлые сны, В сомненьях себя обрети, В бешеном танце душа кружится! Не думай, что будет потом, Здесь и сейчас мы живем, Стань хоть на миг сам собой, слышишь! Она – слышала. Слышала и подчинялась, повелевая, взметнувшись над углями, словно беснующееся пламя… – Оставь сомненья и иди, Мир в ожидании затих. Танцуй, Впусти в себя огонь, Познай желаний боль, Сомнений плен и слабость… Кажется, сам холм пришёл в движение, подчиняясь неистовой музыке… – Танцуй, Лети к своей мечте, Она твоей судьбы Одна откроет тайну! Музыка оборвалась. Танцующая замерла застывшим языком пламени… И впервые за тысячи лет вождь сидхе склонился перед смертной.